CC BY
24
УДК 161.13, 82-1/-9
Д. А. Черноглазое, О. Ю. Гончарко **
«О ВЕЛИКОМ И МАЛОМ» ФЕОДОРА ПРОДРОМА: ИЗ ИСТОРИИ ВИЗАНТИЙСКОЙ ЛОГИЧЕСКОЙ МЫСЛИ
XII ВЕКА **
Трактат Феодора Продрома «О великом и малом» — малоизученное философское сочинение выдающегося византийского писателя XII в. В статье проводится анализ структуры и стилистических характеристик трактата, коротко излагается его содержание, а также представлена аргументация Феодора Продрома относительно его решения об отнесении понятий «великое» и «малое», «многое» и «немногое» не к категории отношения, но к категории количества, а также к одному из видов противолежаний (та &ут1К£[|а£уа). В статье представлен обзор как риторических, так и логических аргументов Феодора Продрома. Подчеркивается необходимость дальнейшего изучения этой работы как в контексте истории логики в Византии, так и в контексте истории средневековой логики в целом.
Ключевые слова: история логики, средневековая логика, византийская философия, византийская литература, Комниновский ренессанс.
D. Chernoglazov, O. Goncharko THEODOROS PRODROMOS «CONCERNING THE GREAT AND THE SMALL»: THE LETTER AS A GENRE OF LOGICAL ESSAY IN THE12TH CENTURY BYZANTIUM
«Concerning the Great and the Small» is a little-known philosophical work by Theodoros Prodromos, an outstanding Byzantine writer of the 12th c. The object of the present paper is to analyze the style and the structure of this little essay of Prodromos, to define the specific features of rhetorical and logical argumentation represented in it. It is demonstrated, that «Concerning the Great and the Small» is an interesting example of logical argumentation, which is built to argue that the notions of the Great and the Small do not refer to the category of relation, but the category of quantity and that they are the contrary notions (xa ávxiKeí^eva).
* Черноглазов Дмитрий Александрович, кандидат филологических наук, доцент, Санкт-Петербургский государственный университет; [email protected]
Гончарко Оксана Юрьевна, кандидат философских наук, доцент, Санкт-Петербургский государственный университет; [email protected]
** Исследование осуществляется при поддержке РФФИ, проект № 18-011-00207.
It is emphasized that this interesting text of Prodromos requires a detailed investigation in the context of the history of logic in Byzantium.
Keywords: History of Logic, Medieval Logic, Byzantine Philosophy, Byzantine Literature, Comnenian Renaissance.
Имя Феодора Продрома известно любому исследователю, изучающему византийскую культуру. Это одна из ключевых фигур в литературе блистательной Комниновской эпохи. До нас дошел обширный корпус сочинений Феодора, как стихотворных, так и прозаических. О наследии Феодора написана обширная научная литература, и некоторые из его трудов, например, образцы придворной «эпидейктической» поэзии, хорошо изданы, переведены на современные языки и всесторонне проанализированы [13]. В то же время целые пласты его творчества совершенно не изучены. В первую очередь это относится к работам Продрома в сфере логики. Логические труды Феодора Продрома включают три текста: еще не опубликованные комментарии ко второй книге «Второй Аналитики» [6]; диалог «Ксенедем», только что вышедший в критическом издании [10]; трактат «О великом и малом» (лат. De magno et parvo, изд. Tannery [12], далее сокр.: MP), который и станет предметом исследования в настоящей статье.
Как и диалог «Ксенедем», трактат невелик по объему. Его содержание сводится к размышлениям автора об одном пассаже «Категорий» Аристотеля (Arist. Cat. 5b. 14sq). Феодор вступает в полемику со Стагиритом, доказывая, что «великое» и «малое» относятся не к категории отношения, как утверждает, согласно мнению Продрома, Аристотель, а к категории количества. Свои рассуждения на эту тему Продром отправляет на суд своего учителя и друга Михаила Италика, которому и адресован трактат. Полное название трактата таково: «Мудрейшего и ученейшего господина Феодора Продрома, о великом и малом, и о многом и немногом: что они [принадлежат] не [категории] отношения, а [категории] количества, и противоположны [одно другому]» [12, 111. 1-3].
MP доступен в критическом издании [12], которое, впрочем, учитывает не все рукописи трактата (помимо трех рукописей, учтенных издателем (Paris. gr. 1928, Paris. gr. 1932, Paris. gr. 2350), MP содержится еще, по крайней мере, в четырех манускриптах: Vat. gr. 243; Vat. gr. 305; Laur. Magl. XI.53; Bodl. Auct. T. 1. 22; Taur. C. I. 15.). Издание сопровождается небольшим введением, посвященным, в основном, характеристике рукописной традиции [12, 104-110]. Введенный в научный оборот более ста лет назад, текст, тем не менее, остается совершенно не исследованным. Трактат упоминается в обобщающих и справочных трудах [11, а. 209; 8, S. 35], но ни одного специального исследования о нем не существует. Между тем, MP — это самобытное произведение, представляющее интерес и как памятник византийской логической мысли, и как литературное произведение. Настоящая статья — попытка охарактеризовать MP с обеих позиций. Сначала мы проанализируем трактат как образец изящной словесности, а затем коротко рассмотрим изложенные в нем логические идеи.
MP обладает сложной композицией: основной логической части [12, 113.5-119.8] предшествуют два предисловия. В первом [12, 111.4-112.8] автор
обращается к Михаилу Италику, просит оценить его сочинение и разъясняет, почему оно написано простым неприкрашенным слогом: во-первых, труд автора — не из тех, что скрывают природные изъяны под искусственной красотой; во-вторых, было бы нелепо показывать свое мастерство перед другом и выдающимся ритором. Во втором предисловии [12, 112.9-113.4] автор рассказывает, как он пришел к мысли написать свой труд: как-то раз он перечитывал Аристотеля, и его внимание привлек пассаж, где утверждается, что великое и малое принадлежат категории отношения. Автору было трудно согласиться с Аристотелем, и в нем боролись две мысли: с одной стороны, он внушал себе, что стоило бы воздержаться от резких и поспешных суждений; с другой же, ему как юноше было непросто умерить порыв и не поспорить с древним философом. В итоге автор решает идти средним путем — возразить Аристотелю, но сдержанно, чтобы не сказать ничего недостойного. Далее Продром, наконец, приступает к самой теме трактата, но и здесь, в основной части, не забывает о литературной форме: полемизируя с Аристотелем, Продром несколько раз обращается к нему лично, допуская в адрес Стагирита насмешливо-иронические реплики, написанные в стиле платоновских диалогов. Рассмотрим подробнее оба предисловия, а затем остановимся на элементах платоновского диалога в основной части MP.
Первое предисловие составлено по всем правилам риторики. Как и полагается в проэмии, автор обращается к аудитории — в данном случае состоящей из одного-единственного человека — с традиционным captatio benevolentiae: во-первых, Продром щедро расточает комплименты в адрес Италика, в числе прочих похвал именуя его «статуей красноречия», мудрецом, достигшим вершин и в философии, и в риторике [12, 111.5-8; 20], а во-вторых, дает скромную оценку собственного труда. Однако автор отнюдь не склонен упражняться в самоуничижении, характерном для многих византийских авторов. Легко заметить, как критика обращается похвалой: если писание автора предстанет перед адресатом «с неприкрашенным лицом», то это, в первую очередь, по той причине, что оно намерено следовать примеру «дочерей Демосфена, Платона и [Элия] Аристида», оставив украшательство тем, кому «внешний декор» помогает скрыть «природное уродство» [12, 111.20-25]. Кроме того, автор особо подчеркивает, что он вполне способен изукрасить речь риторическими изысками — если бы он обращался к кому-либо другому, он бы показал свое мастерство «как только возможно, и даже сверх меры» [12, 112.1-2]. Мотив естественной красоты выражен и в форме шутки: сочинение Феодора предстает взору Михаила «обнаженным», совсем как богини пред судом Париса на Иде [12, 111.10-14]. Следует отметить, что подобный стиль общения, сочетающий взаимные комплименты и дружеский юмор, весьма характерен не только для взаимоотношений Продрома и Италика — это в полной мере отразилось в их переписке [5; 9], — но и вообще для византийской интеллектуальной среды XI-XII вв. [3; 4].
Столь же характерно для Продрома и второе предисловие, где находят отражение индивидуальные мотивы. Как и другие византийские literati XI-XII вв., Феодор охотно рассказывает о себе — о своей внешности, характере, пристрастиях, даже недостатках, о которых он отзывается с юмором — и MP
не составляет исключения в этом аспекте. Неформально-доверительный тон звучит с самого начала второго проэмия: «Вчера, а может, и не вчера, но [точно] недавно, так случилось, что я читал "Категории" Аристотеля» [12, 112.9-10]. Далее Продром начинает описывать свои сомнения и, в частности, отмечает, что он молод, и его мысли не только переменчивы, но и «порывисты», и потому его не удовлетворяют «мнения» и «предположения» (здесь употреблен логический термин npó\r|VlC — «предвосхищение», «пресуппозиция».) и ему трудно «совладать с душевными движениями» и не вступить в спор с самим Аристотелем [12, 112.22-25]. Еще мы узнаем, что Феодор «с детства» преклоняется перед Гомером [12, 112.19-20]. Признаваясь в этом, Продром тут же доказывает свое пристрастие — на протяжении короткого пассажа поэмы Гомера цитируются трижды (112.16 cf Hom. Od. 20.18; 112.18 cf Hom. Il. 2.200; 112.23 cf Hom. Il. 3.108.).
Как уже говорилось, Феодор обещает писать «естественным слогом» и без прикрас, и в основной, содержательной части MP, посвященной категориям Аристотеля, он это обещание сдерживает: аргументы излагаются ясно и по существу, а риторические украшения минимальны — вводится лишь одна пословица [12, 116.25-26] и одно двустишие из «Илиады» [12, 117.26-27]. Однако и здесь Феодор проявляет заботу о литературной форме — свою дискуссию с Аристотелем он облекает в форму диалога, а точнее, как мы попытаемся показать, диалога в платоновском стиле. Рассмотрим несколько реплик Продрома.
Процитировав пассаж из «Категорий», византийский автор восклицает: «О, как прекрасны твои эпихейремы и философское изящество в этих вещах! Ибо что же другое, как не столь [прекрасное], тебе, Аристотелю, присуще говорить? Но я все же тебя спрошу — и ответь мне, заклинаю твоими лабиринтами!» [12, 113.19-22]. Далее, изложив еще один аргумент Аристотеля, автор снова комментирует: «и невозможно иначе предположить об этих вещах, если ты так постановил» [12, 113.25-26]. Элементы диалога продолжаются и далее: Продром обращается к Аристотелю «о чудесный» [12, 113.26], указывает ему на его собственный трактат «О небе» [12, 114.11-12] и т. д.
Все эти реплики отчетливо указывают на то, что Продром пишет в жанре Платоновского диалога. Очевидны лексические и стилистические параллели с диалогами Платона. Так, обращение ó Gau^dats 'о чудесный' крайне типично для платоновских персонажей, в диалогах оно встречается более 30 раз (см., напр.: Pl. Euthphr. 3b.1; Cri 48b.3; Tht 151c.6; Sph 238d.4; Phlb 26c.8 и т. д.). Формула val ца tóv 'клянусь богом' [12, 114.2] соответствует обороту val ца Ata 'клянусь Зевсом', типичному для платоновских диалогов (см., напр.: Pl. Tht 210b.6; Cra 400d. 6; Phdr 261c.1 и т. д.). Оборот yeXoTov nsvrav £Ír| 'было бы смешно' [12, 115.30], употребляемый, как правило, в отношении какого-либо абсурдного допущения, — тоже излюбленное выражение античного философа, в диалогах оно, с небольшими вариациями, фиксируется 11 раз (см., напр.: Pl. Phd 67d.12; Tht 158e.1; R382d.8). Ряд подобных параллелей можно было бы продолжить.
Важнее, однако, сходство иного рода. «Беседуя» с Аристотелем, Феодор явно прибегает к сократовской иронии: сначала он якобы восторгается убедительностью аргументов Аристотеля и соглашается с ними, а потом, задавая ему «каверзные» вопросы и сам на них отвечая, заводит в логический тупик
(насколько это ему удается — иной вопрос, который заслуживает отдельного историко-логического исследования). Похвалы, таким образом, обращаются в насмешку. Да и сами формулировки, которые использует Продром, показывают, что его восхищение навряд ли стоит принимать всерьез. ФЛоаофос; коц^аа 'философское изящество' [12, 113.19-20], за которое Продром хвалит Аристотеля, — комплимент странный и, по меньшей мере, сомнительный. Во-первых, коц^аа — «изящество», «утонченность», присущая риторике, но никак не философии; а во-вторых, коц^аа — пожалуй, не самое важное, чем можно было бы восхищаться в Аристотелевом «Органоне». Можно, к примеру, процитировать Иоанна Филопона, характеризующего стиль «Категорий» следующими словами: «Философ всегда избегает риторических изысков (коц^аа;) и придерживается лишь того, чтобы представить природу вещей» (РЫр. т Сак., р. 6. 18). «Восхваление» Аристотеля за «философское изящество» призвано, видимо, навести на мысль, что его рассуждения поверхностны и сродни риторике и софистике, иными словами — как Продром уже напрямую заявляет в том же трактате, — Аристотель зачастую «не доказывает, а упражняется» [12, 112.27-28], «заключает из вероятных [посылок]» [12, 112.29-30] и даже «незаметно вводит слушателя в заблуждение» [12, 116.26-27].
Конечно, МР нельзя назвать полноценным Платоновским диалогом. Если вначале Феодор напрямую обращается к Стагириту и спорит с ним, то далее, ближе к концу трактата, он отзывается о нем уже в третьем лице. Однако элементы этого жанра в МР все же очевидны и достойны внимания — они сближают изучаемый нами текст с другим логическим сочинением Феодора, диалогом «Ксенедем, или Гласы», где автор последовательно, от начала и до конца, следует платоновской традиции. Более того, в византийской литературе XII в. жанр Платоновского диалога был весьма распространен — в эту форму облекались труды самого разнообразного содержания [1] — и МР, равно как и «Ксенедем», вполне вписывается в эту традицию.
Довольно интересно, что Продром не был первым византийским автором, кто включал в логический трактат элементы разговора с Аристотелем. Такой риторический прием используется в т. ч. и у Михаила Пселла (XI в.):
примером псевдодиалоговой формы изложения логики можно считать Пер! ерр^£[ас, Михаила Пселла, где, излагая Аристотеля, Пселл пытается на протяжении всего текста быть самим Аристотелем. Предполагается даже анахронизм: Аристотель отвечает своим более поздним комментаторам Аммонию и Фило-пону, однако допускаются при этом ошибки (иногда Аристотель упоминается и в третьем лице) [2, с. 227].
Также хотелось бы отметить, что Феодор Продром — любитель автореферентных конструкций, которые он широко использует в различных своих произведениях, в т. ч. логических (в диалоге «Ксенедем» он даже построил на автореферентности понятий Порфирия свои логические апории [7]). В художественной части МР он также использует автореференцию, но в данном случае скорее как риторический, нежели чем логический прием: «то, что постигается разумом, чем другим должно быть осмыслено, если не смыслом (\6"уш та Хо^оцЕгуа A.оYlат£оv)?» [12, 111.1]; «то, что исправляется, чем над-
лежит исправить, если не правилом (та каvоvlZ6ц£vа... каv6vl каvоvlaт£оv)?» [12, 111.2]; «я никоим образом не буду украшаться и показывать себя: ибо перед мудрецом мудрствовать не мудро (аофа аоф1(еа0а1 aaофоv)» [12, 112.4]; «великое и малое действительно не могу быть определены ни по одному из определенных нами определений (кат' ойб£|лаv алобо0£1Г| тагу алобобаайту алоббае^)» [12, 115.28-29].
Мы попытались показать, что МР представляет собой не только логический трактат, но и литературный памятник, который в полной мере вписывается в контекст византийской риторики и «беллетристики» XII в. Элементы платоновского диалога, тонкая ирония, дружеский юмор, основанный на игре с античными образами и цитатами, высокая оценка собственного труда — все эти черты весьма характерны для произведений, созданных в интеллектуальной среде Комниновского ренессанса.
Итак, мы охарактеризовали МР с точки зрения его художественной формы, перейдем теперь к краткой характеристике и обзору его логического содержания. С точки зрения анализа аргументации, используемой в этом тексте, можно выделить следующую структуру рассуждений Феодора Продрома:
1. Обозначив «позицию Аристотеля» (а точнее, то, что Феодор Продром понимает как мнение Аристотеля) относительно отнесения понятий великого и малого, многого и немного «скорее к категории отношения, а не к категории количества» [12, 112.11-13], Продром отказывается согласиться с Аристотелем в этом пункте.
2. Однако несложно убедиться, что понятия великого и малого не ведут себя подобно понятиям, традиционно считающимся соотнесенными понятиями и относящимися к категории отношения: Продром приводит классический (и, судя по диалогу «Ксенедем», свой любимый) пример понятий двойного и половинного, которые являются понятиями соотнесенными:
каждое из них говорится в том смысле, в котором оно соотносится с другим. Если бы «великое» и «малое» было бы категорией отношения, то и в их отношении было бы подобным образом. Мы же теперь видим всё совсем наоборот. Ведь услышавший «великое» не помыслил в том числе и «малое», и наоборот, но направив свое умозрение к величине того или к малости этого, удовлетворился (пришел в состояние покоя). А если кто-либо и это (великое и малое) причислит к предметам, относящимся к категории отношения, когда услышавший одно сразу же мыслит другое (сразу же воспринимает и другое), то посмотри, что для него к категории отношения будут относиться и «разумное» и «неразумное», и «богатое» и «бедное». Ведь подобным же образом рассуждения последуют и о них: ведь услышавший неразумное, сразу воспримет какую-нибудь мысль о разумном. А если это будет предположено, то нелепость этого заметна и слепому. .Следовательно «великое» не относится к категории отношения, в силу того, что «разумное» не относится к категории отношения [12, 114.19-34].
3. Далее Феодор Продром аргументирует с помощью отсылки к практике словоупотребления понятий, относящихся к разным категориям:
Если «сколькое» (сколь великое (то оаоу т1)) является категорией количества, то «каковое» (то о16у т1) — качеством, а «нечто» (то опер т1) — категорией
сущности. Как если, например кто-то спросит, сколь велико Атлантическое море, то уместно будет ответить, что оно велико, то ясно к какой категории оно будет причислено. И от всех имен, принадлежащих к категории количества, качества или к какой-нибудь другой категории, образуются и говорятся производные слова (ларшуицш;), относящиеся к категории отношения: так как от «двойки» — «двойное», а от «красивого» — «более красивое». А от имен, относящихся к категории отношения, не образуется ничего другого в порядке словообразования (ларшуиц^етш), что само бы относилось к категории отношения. Ведь подобно тому, как от «двойки» можно образовать «двойное», то от «двойного» не может быть образовано «более двойное». Двойное не является меньшим или большим другого двойного. Так же как и от «красивого» можно образовать «более красивое», а от «более красивого» нельзя образовать еще одну сравнительную степень (каХЛлштероу). Но от «великого» мы производим «большее», а от «малого» — «меньшее», а этому бы не следовало быть, если бы эти слова выражали категорию отношения. И [поскольку] это не так, то они не относятся к категории отношения [12, 115.1-15].
4. Далее Феодор Продром предлагает еще более интересный аргумент от практики словоупотребления падежей, который можно было бы условно назвать «методом проверки падежами»:
То, что принадлежит к категории отношения, может быть выявлено... с помощью трех падежей. Или ал6боа1; и аут1атрофг| должны быть в родительном падеже (как обстоит с отношением отца и сына). Или алобоак; — в родительном падеже, а аутютрофГ| — в дательном (как в отношении науки (т^с £таатгщг|с) и познаваемого (той ётатг|той)). Или и алобоак; и аут1атроф| — в дательном (как в отношении подобного и неподобного (той оцоюи ка! ауоцоюи)). Или и алобоак; и аут1атроф| — в винительном и дательном соответственно (как действие и страдание (еУЕр-уею к а! лабо;)). И то, что не попадает ни в один из указанных случаев и объясняется как-то иначе, таковое, мне представляется, очевидно чуждо категории отношения. А «великое» и «малое» действительно не могу быть определены ни по одному из определенных нами определений (кат' ойбец(ау алобобе(г| тшу алобобеюшу алобоаешу). Следовательно, они (великое и малое) не относятся к категории отношения, поскольку они не определяются ни одним из способов, о которых мы сказали. Было бы смешно и поистине по-варварски говорить, что «малое великого малое», или «великим малое» и наоборот. Если кто-нибудь изобретет вдобавок к сказанному еще и четвертое определение (алобоак;), т. е. еще четвертый способ объяснения, и направит рассуждение таким образом: а именно скажет, что великое является великим по отношению к малому, а малое — к великому, то такой человек пусть знает, что он большую часть сущностей щедро передает категории отношения. Ибо о теле говорится, что оно относится к бестелесному, неодушевленное — к душе, бессмертное — к смертному, и вообще все совсем различительные родов различия (б1а1рет1ка1 тшу уеушу бюфора!) будут принадлежать к категории отношения [12, 115.16-32].
5. Решив далее, что то, что «великое» и «малое» — это не категория отношения, доказано, Феодор Продром поясняет, что они противопоставлены друг другу как противоположные (т. е. как один из четырех видов противолежания (та аvтlкеíцеvа), отмеченных еще Аристотелем в «Категориях»).
6. Последним аргументом Продрома в этом тексте является следующий:
И еще противоположные переходят одно в другое, если есть нечто, способное воспринимать эти противоположности, как, например, горячее — в холодное, порок — в добродетель. А то, что относится к категории отношения — с этим такого не происходит по необходимости. Ибо чувство не переходит в чувствуемое, а знание — в знаемое. А малое переходит в великое, если есть нечто воспринимающее [эти свойства]. Следовательно, эти [свойства] противоположны и не связаны с категорией отношения [12, 118.2-7].
Таким образом, в этом небольшом сочинении Феодор Продром представил довольно интересную аргументацию о том, почему понятия «великое» и «малое» невозможно отнести к категории отношения. Такая аргументация не совпадает с разбором этих вопросов Аристотелем а также не является тождественной и решению Порфирия в «Введении к "Категориям" Аристотеля». В качестве отдельного исследовательского вопроса было бы интересным проследить эволюцию комментариев по данному вопросу от Аммония Александрийского до Феодора Продрома, чтобы оценить степень оригинальности и новизны его аргументации. Однако это является самостоятельной задачей, которая выходит за рамки данного первого приближения к исследованию логических идей Феодора Продрома в тексте этого небольшого сочинения, посвященного логике употребления понятий великого и малого.
ЛИТЕРАТУРА
1. Гончарко О. Ю., Черноглазов Д. А. «Ксенедем» Феодора Продрома: возрождение платоновского диалога в Византии XII века // Вестник РХГА. — 2015. — Т. 16, вып. 4. — С. 30-37.
2. Гончарко О. Ю. Диалог и псевдодиалог как форма изложения аристотелевской логики в Византии // Вестник РХГА. — 2013. — Т. 14, вып. 3. — С. 224-230.
3. Каждан А. П. Смеялись ли византийцы? (HomoByzantinusludens) // Другие средние века. К 75-летию А. Я. Гуревича. — М.; СПб., 2000. — С. 185-197.
4. Черноглазов Д. А. Пять писем Иоанна Цеца: автопортрет византийского интеллектуала XII века // Византийский временник. — 2008. — Т. 67. — С. 152-164.
5. Browning R. Unpublished Correspondence between Michael Italicus, Archbishop of Philippopolis, and Theodore Prodromos // Studies on Byzantine History, Literature and Education. — 1977. — Vol. 59. — P. 287-288.
6. Cacouros M. Théodore Prodrome, Robert Grosseteste, Jacques de Venise et l'histoire d'une erreur interprétative dans l'exégèse des Seconds Analytiques II, 1-2 // Cahiers de l'Institut du Moyen-Âgegrec et latin. — 1996. — Vol. 66. — P. 135-155.
7. Goncharko O. Yu., Romanenko Yu. M. A Brief History of Self-Reference Notion Implementation in Byzantium: Did the Byzantine Theologians and Scholars Formulate Russell's Paradox? // Scrinium. — 2016. — N12. — P. 244-260.
8. Hunger H. Die hochsprachliche profane Literatur der Byzantiner. — München, 1978. — Bd. 1.
9. Michel Italikos. Lettres et Discours / ed. P. Gautier (Archives de l'Orient Chrétien 14). — Paris: Institut Français d'Études Byzantines, 1972.
10. Spiridonova L., Kurbanov A., Goncharko O. The Dialogue Xenedemos, or Voices, by Theodore Prodromos. A Critical Edition, with English Translation // Scrinium. — 2017. — T. 13. — P. 227-275.
11. TatàKr|ç B. N. H BuZavTivr| ^iXoao^ia. — A9r|va: Exaipeia Znouôœv NeoeAAr|viKou noXma|iou Kai TeviKriç naiôeiaç, 1977.
12. Théodore Prodrome. Sur le grand et le petit / ed. P. Tannery // Annuaire de l'Association pour l'encouragement des études grecques en France. — 1887. — T. 21. — P. 104-119.
13. Theodoros Prodromos. Historische Gedichte / ed. W. Hörandner. — Wien: Verlag der Österreichischen Akademie der Wissenschaften, 1974.
