CC BY
7Музыкальная зарисовка «Лю Ян Хэ» из цикла «Семь народных песен Китая» опубликована в 1985 году. Пьеса написана в двухчастной форме с вступлением и кодой в тональности Ре-бемоль мажор. Его трактовка отличается прозрачностью фактуры, тонкостью динамических градаций (от рр до щ[). Вступление интонационно связано с темой песни. Частые смены темпа придают пьесе оттенок импровизационности. Тему композитор проводит в разных регистрах, не меняя при этом плотность фактуры, и гармонически объединяя фразы по четыре такта, что соответствует тексту первоисточника. Обилие задержаний и частые смены ладовых наклонений весьма свойственны восточной музыке. В тех местах, где в вокальном источнике присутствуют репетиционные ноты, Чу Ванхуа изменяет мелодический рисунок, добавляя опевания. В пьесе много глиссандо и форшлагов, которые чрезвычайно характерны для китайской инструментальной музыки.
Синтез западноевропейских жанров и форм с китайскими ладами, музыкальными выразительными средствами и мелодиями обогащает мировую фортепианную литературу новыми яркими образцами. В этом синтезе композиторы находят разный уровень соотношения европейского и национального при создании своих сочинений. В двух представленных транскрипциях композиторы Ван Цзяньчжун и Чу Ванхуа по-разному решили эту задачу. Концертная пьеса в духе листовских виртуозных транскрипций Ван Цзяньчжун, благодаря своей техничности снискала любовь учащихся Китая различных уровней. В ней композитор использует классическую форму, гармонию и романтическую фактуру. Решённая в духе западных романтических пьес, она всецело удовлетворяет запросам современной публики: юных исполнителей и их родителей. Одним есть что поиграть, а другим есть чем похвастаться. Тема к тому же у всех на слуху, и для большинства китайских слушателей не важно, что трактовка композитора совершенно не соответствует содержанию изначальной мелодии. Для китайцев чисто китайское уже не представляет столько интереса, как нечто новое, яркое и чужеродное. Вызывает, правда, недоумение форма транскрипции: не понятно, почему после бурных пассажей в среднем разделе тема вновь неожиданно возвращается в первоначальное состояние?
Другой вариант этой песни - в обработке Чу Ванхуа - сложнее для учащихся. Для них работать над звукоизвлечением гораздо скучнее, чем штудировать пассажи. К сожалению, на это не обращают должного внимания и многие педагоги в Китае. Добиться прозрачности звучания, дифференциации музыкальных пластов, выстроить драматургию произведения в пределах небольшой динамической амплитуды - все это требует от исполнителя много времени и хорошего вкуса. Но в кругу неподготовленных слушателей это всё становится неблагодарным делом. Решенная в духе импрессионистской зарисовки, напоминающая прелюдии Дебюсси, транскрипция Чу Ванхуа ближе к восточной медитативности. Его способы передачи китайского европейскими средствами воплотились в последующих работах.
Примечания
1. Одна из самых южных провинций Китая.
2. Ли - китайская единица измерения, приблизительно равная 1000 метров.
© 2010 Чигринская Д.И.
О СТИЛЕВЫХ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯХ В «ЧУЖЕЗЕМНЫХ СЦЕНАХ» ДЛЯ ФОРТЕПИАННОГО ТРИО ВОЛЬФГАНГА РИМА
В статье анализируется фортепианное трио «Чужеземные сцены», написанное немецким композитором Вольфгангом Римом (р.1952) в 80-е годы XX столетия. Произведение основано на взаимодействии стилистики второй
половины XX века со стилем Шумана и представляет собой современный, в частности, неоэкспрессионистский, взгляд на его стиль и облик. Ключевые слова: В.Рим, «Чужеземные сцены», стилевое взимодействие, Шуман, неоромантизм, неоэкспрессионизм.
Цикл из трех пьес для фортепианного трио «Чужеземные сцены» написан Вольфгангом Римом в первой половине 80-х годов XX века. Для сочинений Рима 80-х годов характерны различного рода заимствования, цитаты и аллюзии, широкое использование традиционных элементов музыкального языка в сочетании с новейшими приемами письма. В целом произведения Рима этого периода вписываются в тенденции неоромантизма и неоэкспрессионизма, которые Г.Данузер применительно к немецкой музыке в 1990-е годы назвал «новой искренностью» [4].
В «Чужеземных сценах» обращение к традиции наиболее последовательно. Произведение является «индивидуально-конкретной исторической аллюзией» [1] на стиль и облик Р.Шумана. «Придумать мой личный портрет Шумана и его музыкального "почерка"» [5, 233] - замысел произведения, по словам Рима. Особенность данного вида аллюзии состоит в том, что работа с «чужим словом» происходит на уровне целого сочинения и даже выходит за его рамки, проецируясь на стиль и творческий метод композитора в целом. Аллюзии подобного рода часто встречаются в сочинениях Рима 1980-х годов. Моделью может служить не только индивидуальный стиль композитора, но и тип драматургии, жанр, инструментальный состав или отдельное сочинение.
Стиль Шумана, сконцентрированный в «Чужеземных сценах», оказавший влияние на стиль и творческий облик Рима, выступает в произведении в роли прототипа, находит современные аналогии в различных ракурсах: от общей концепции стиля и жанра до мельчайших стилистических элементов. С этой точки зрения стиль Шумана предстает как «свое» слово для музыки Рима.
Аналогии возникают на основе общности метода работы с «чужим» словом. Проблема дифференциации «своего» и «чужого», авторского, индивидуализированного и неавторского, обобщенного материала идентична в творчестве обоих композиторов. Возникновение подобной аналогии тем более уникально, что столь последовательный метод заимствования чужого материала, как у Шумана (цитаты, монограммы, стилевые цитаты, даже образные ассоциации), был совершенно не характерен для его эпохи и не случайно подвергся переосмыслению именно в последней трети XX века. В стилевой ситуации поставангарда, когда концепция индивидуального стиля, доведенная до предела авангардом II волны, сменяется «стилистической нейтральностью» [3, 122], господствует «новое комментирующее мышление» [2, 167]. Отказываясь от сочинения авторского материала, композиторы свободно оперируют чужими стилями, создавая новые сочинения. При этом «комментирующий» материал остается «стилистически нейтральным».
Нечто подобное наблюдаем у Шумана. «Чужой» материал в его музыке часто выполняет тематическую функцию, в то время как «свое» слово играет роль развития и его место занимают «общие формы звучания» (термин Е.Ручьевской). Иногда, как, например, в «Крейслериане», объектом варьирования оказываются общие формы звучания в дотематическом, неоформленном виде: отдельные фактурные, мелодические и ритмические типы, откристаллизовавшиеся в стилистике романтизма и собственно в стиле Шумана. Подобные процессы взаимопроникновения и взаимовлияния можно наблюдать у Шумана в формообразовании (когда тесно сплетаются черты вариационности, сонатности, сюитности), во взаимодействии разных жанров и родов музыки (например, явление «сценичности», «литературности» его инструментальных сочинений).
Шумановский материал используется Римом в двойственном значении: как индивидуализированный, тематический, «свой» и, напротив, - как неиндивидуализированный, нетематический, «чужой». Стиль Шумана, заимствованный, неавторский компонент, выступает носителем субъективного, авторского. Начиная с программного заголовка, Рим последовательно работает со стилем Шумана - с жанром и
родом музыки, с циклом, с формами, мелодией, ритмом, звуковысотностью, фактурой, создавая тонкие корреляции между музыкой прошлого и современности. Подобно тому, как Шуман соединяет разные типы форм, жанров, родов музыки, Рим в «Чужеземных сценах» совмещает приемы музыкальные и немузыкальные, традиционные и новые. Он переносит в «живую» музыку приемы музыки электронной, сочетает музыкальную и живописную техники, используя заимствованный из живописи прием наложения различных пластов. Композитор сочетает классико-романтическую тональность и форму со свободной двенадцатитоновостью XX века и заимствованными из минималистской техники приемами статики, остинато и методом фазового сдвига.
Взаимодействуя в рамках одного сочинения, разнородные элементы образуют два полярных образно-стилистических пласта: индивидуализированный (шумановский) пласт и нейтральный (нешумановский). Первому соответствуют традиционные, «нормативные» выразительные средства: стилистика Шумана, классико-романтическая тональность и форма, имманентно музыкальные приемы развития, динамическая (открытая) организация времени и пространства. Все эти средства свойственны нормальному человеческому восприятию. Противоположный образно-стилистический пласт характеризуют новейшие и «ненормативные» средства выразительности: «нейтральная» стилистика, современная композиция и звуковысотность (тип «сочинения в развитии» и свободная двенадцатитоновость), немузыкальные приемы развития (живописный прием наложения пластов и манипуляция с записанными объектами, применяемая в электронной и конкретной музыке), статическая (закрытая) организация времени и пространства (использование минималистской техники). Средства, принадлежащие данному образно-стилистическому пласту, выходят за рамки привычного восприятия и применяются для модификации и искажения «шумановского», «нормативного» комплекса, вплоть до его нивелировки и трансформации в «нешумановский», «ненормативный».
Конфронтация двух пластов выражает психологизированное содержание цикла: внутреннюю борьбу больного сознания с бессознательными процессами, концентрацию сознания и ее потерю (прототипом также является фигура Шумана позднего периода творчества). При их взаимодействии стиль Шумана то концентрируется, обретает целостность и узнаваемость, то постепенно распадается на отдельные стилистические элементы, фрагменты и превращается в нечто объективно-обобщенное, отстраненное, надличностное. При приближении к целостности стиля Шумана музыка приобретает традиционные черты, во всех аспектах приближается к классико-романтическим нормам стиля. По мере удаления от шумановского стиля происходит постепенный распад этих норм и превращение их в «авангардные».
С точки зрения общей композиции цикла, центром является II сцена, по словам автора, - это собственно портрет Шумана; она написана в типичном для Шумана жанре -характерная пьеса (указано в заголовке). Шумановский стиль, наиболее ярко представленный в ней, постепенно кристаллизуется в первой части и так же «размывается» в третьей. Вторая сцена начинается по законам сонатной формы: есть главная и побочная партии, соединенные связкой, с характерным шумановским тематизмом. Но далее развитие не следует законам сонатности, и сцена в целом состоит из нескольких секций или блоков, основанных на чередовании и взаимопревращении шумановских (динамических, открытых) и нешумановских (замкнутых, статических) эпизодов.
Главная партия содержит все элементы шумановского тематизма: мелодию, гармонию, ритм, темповые и штриховые указания. Но они представлены в искаженном, неестественном, гипертрофированном виде и так и не обретают органичности, целостности, а существуют параллельно.
Так, мелодия, по-шумановски порывистая и беспокойная, содержит намеренно декламационные романтические сексты и секундовые задержания. «Разорванность» и «лихорадочность» подчеркивается благодаря резким скачкам на малые ноны, синкопам шестнадцатыми на слабую долю, короткой, «рваной» фразировке, резким динамическим
перепадам, наличию «шумановских» sf, тоже усиленных наличием нескольких на
небольшом временном промежутке).
Фактура также предельно искажена. Характерные для Шумана фигурации фортепиано с «вырастанием» из них мелодических элементов, дублирование басом мелодии струнных по принципу двухголосия не могут прийти к устойчивой повторности: ожидаемая повторность, усиленная до механистичности, возникает только в «нешумановских» эпизодах в роли остинатного «паттерна» и теряет свою изначальную «живость». При дублировании басом мелодии появляются «расслоения» во времени, создавая ощущение невозможности приведения их к согласованию.
1. Сцена II, тема главной партии:
Побочная партия олицетворяет другую образную грань шумановской музыки -лирику. В отличие от главной, она более целостна по структуре (период из двух предложений), менее искажена, но более схематична: попытка окончательно соединить разрозненные элементы шумановского стиля привела к резкому «падению» в «нешумановский» стилистический план:
2. Сцена II, тема побочной партии:
В обеих темах акцентируются часто встречающиеся у Шумана гармонические обороты: доминантовый квинтсекстаккорд с разрешением в тонику или цепочки эллиптических оборотов с этими аккордами.
При самостоятельном появлении каждый элемент стиля Шумана становится его самостоятельным знаком - «темой-шифром». «Темы-шифры» имеют разную природу, являются «разбитыми» темами главной партии и побочной. В таком виде они существуют в I и II Сценах, где происходит «собирание» и «распад» шумановского тематизма. Назовем эти темы по принципу удаления от стиля Шумана и приближения к «нейтральному» звучанию:
1) «шумановская мелодия» («Сцена I», первый раздел, в ритмическом увеличении);
2) «шумановский ритм» («Сцена I», т.135);
3) «шумановская фактура» («Сцена I», тт.136-141).
«Темы-шифры» №№1-3 достаточно оформлены и целостны, являются легко узнаваемым шумановским элементом. Следующая же группа «тем-шифров» (№№4-6) тоже являются знаками шумановского стиля, но более фрагментарны по своей природе и являются одновременно «общими формами звучания», хотя и встречаются в тематической функции у Шумана:
4) «трели» («Сцена I», начиная с т.87);
5) «хроматическая гамма» (там же);
6) «фактура арии» («Сцена I», тт.74-75).
Крайним вариантом «тем-шифров», представляющих собой уже вовсе не оформленный материал, характерный для техники минимализма:
7) «тянущийся звук» (начало «Сцены I»);
8) «репетиции» («Сцена I», т.110 и далее).
«Темы-шифры» даны в I Сцене в «дотематическом», неоформленном виде и реализуются в целостном виде только в «Сцене II». В «Сцене III» они приобретают еще более фрагментарный вид и функционируют как «точки» или «атомы» шумановского стиля, предельно отдаленные от его реального звучания. Это свойство не распространяется на эпизод в жанре арии, где также можно выделить знак шумановского стиля - «фактуру арии». Она появляется в III Сцене в полноценном виде (в виде развернутой арии) как символ эпилога, ухода, прощания.
Таким образом, интерпретируя стиль Шумана как «чужое слово», Рим создает свой собственный вариант «новой моностилистики», с предельным взаимодействием и одновременно предельной конфронтацией стилей. Взаимодействие усиливается еще и тем, что сама фигура Шумана предстает в двойственном значении: как лирический герой и как стилевая модель (подобно тому, как портреты музыкантов в «Карнавале» Шумана изображаются средствами их музыкальных стилей).
Стилевое взаимодействие не исчерпывается односторонним влиянием Шумана на стиль Рима. Другая грань замысла «Чужеземных сцен» - воссоздать облик Шумана в том варианте, в котором он существовал в его поздний период и не мог быть до конца понят его современниками. Рим показывает неисследованные грани творчества Шумана путем намеренного их акцентирования, одновременно искажая их, как это делали экспрессионисты, и тем самым создает как бы современный портрет позднего Шумана.
Литература
1. Власова Н. Пересечение с музыкальной традицией в творчестве западногерманских композиторов 1970 - 1980х годов. Автореф. дисс. ... канд. иск. - М., 1998.
2. Катунян М. Новый комментарий как стратегия самоидентификации через миф // Искусство XX века как искусство интерпретации. - Нижний Новгород, 2006.
3. Савенко С. Есть ли индивидуальный стиль в музыке поставангарда? // Советская музыка. 1982. №5.
4. Danuser H. Innerlichkeit und Äußerlichkeit in der Musikästhetik der Gegenwart // Die Musik der achtziger Jahre. - Mainz, 1990.
5. Rihm W. Fremde Blätter (über Robert Schumann) // W.Rihm. Ausgesprochen. Schriften und Gespräche. Bd. 1. Hrsg. von U.Mosch. - Winterthur, 1997.
