CC BY
14
КОМПАРАТИВИСТСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ УГОЛОВНОГО ПРАВА, КРИМИНОЛОГИИ И УГОЛОВНО-ИСПОЛНИТЕЛЬНОГО ПРАВА
УДК 343.01
DOI: 10.12737/jflcl.2022.046
О специфике содержания и направленности сравнительно-правового метода науки уголовного права в современных условиях
Анатолий Валентинович Наумов
Университет прокуратуры Российской Федерации, Москва, Россия, yasenaum34@mail.ru, https://orcid.org/0000-0003-2948-0960
Аннотация. Многое из советских атрибутов теоретическо-методологического подхода к решению проблем борьбы с преступностью сохраняет значение, а труды криминалистов-классиков советской эпохи входят в золотой фонд отечественной науки уголовного права. В настоящее время цели компаративистского метода исследования становятся сугубо практическими: его применение должно служить поиску того, что может быть использовано в правотворческой практике российского законодателя, т. е. того, что, во-первых, в отечественном законодательстве отсутствует, а во-вторых, может быть заимствовано из зарубежного законодательства и имплементировано в национальное. И то и другое не должно противоречить как сложившейся отечественной системе уголовного законодательства, так и его новым принципам, в том числе зафиксированным в обновленной Конституции Российской Федерации.
Цель исследования — выявление позиции отечественной доктрины уголовного права относительно содержания сравнительно-правового метода исследования (включая понятия компаративистики) в изменившихся социально-политических и иных условиях взаимоотношений России и Запада.
Общеметодологическую основу исследования составили базовые положения диалектического метода познания явлений, предполагающего их изучение в постоянном развитии, тесной взаимосвязи и взаимообусловленности. Кроме того, использовались общенаучные (сравнение, анализ, синтез, индукция, дедукция), а также частно-научные методы (формально-логический, системно-структурный).
Результаты, краткие выводы. Любое заимствование зарубежного опыта конструирования уголовно-правовых запретов всегда должно соответствовать национальным правотворческим традициям и необходимости их использования в контексте реализации задач (функций) уголовного законодательства. В качестве примера приведены два случая явной необходимости заимствования отечественным законодателем иностранного правотворческого опыта: а) создание такой системы предупреждений преступлений, как служба пробации, существующей практически во всех европейских странах и особенно в США; б) введение уголовной ответственности юридических лиц, получившей широкое распространение не только в законодательстве системы общего права, но и европейского континентального (не охваченными остались лишь Россия, Беларусь и Германия) и социалистического права (например, в Китае), в ряде мусульманских стран, Израиле.
Ключевые слова: доктрина уголовного права, сравнительно-правовой метод, уголовное право зарубежных стран, Уголовный кодекс
Для цитирования. Наумов А. В. О специфике содержания и направленности сравнительно-правового метода науки уголовного права в современных условиях) // Журнал зарубежного законодательства и сравнительного правоведения. 2022. Т. 18. № 4. С. 30—36. DOI: 10.12737/jflcl.2022.046
On the Specifics of the Content and Orientation of the Comparative Legal Method of the Science of Criminal Law in Modern Conditions
Anatoly V. Naumov
University of the Prosecutor's Office of the Russian Federation, Moscow, Russia, yasenaum34@mail.ru, https://orcid.org/0000-0003-2948-0960
Abstract. Many of the Soviet attributes of the theoretical and methodological approach to solving the problems of combating crime retain their significance, and the works of classical criminologists of the Soviet era are included in the "golden" fund of the national science of criminal law. At the same time, the goals of the comparative research method are becoming purely practical: its application should serve to search for what can be used in the law-making practice of the domestic legislator, that is, what, firstly, is absent in our legislation, and, secondly, can be borrowed from foreign legislation and implemented in our law. Both should not
contradict both the established domestic system of criminal legislation and its new principles, including those fixed in the updated Constitution of the Russian Federation.
The purpose of the research is to identify the position of the domestic doctrine of criminal law on the content of the comparative legal method of research (including the concept of comparative studies) in the changed socio-political and other conditions of the relationship between the Russian Federation and the West (USA—EU).
The general methodological bases of the study are the basic provisions of the dialectical method of cognition of phenomena, which presupposes their study in constant development, close relationship and interdependence. In addition, the article uses general scientific methods (comparison, analysis, synthesis, induction, deduction) and private scientific methods (formal-logical, system-structural).
Main conclusions and consequences. Any borrowing of foreign experience in the construction of criminal law prohibitions should always correspond to domestic law-making traditions and the need for their use in the context of the implementation of tasks (functions) of criminal legislation. As an example, two cases of the obvious need for a domestic legislator to borrow someone else's law-making experience are given: a) the creation of such a system, created in almost all European countries and, especially in the USA, of crime prevention as a probation service; b) the introduction of criminal liability of legal entities, which has become widespread not only in the legislation of the common law system, but also in the European continental legal system (only Russia, Belarus and Germany are not covered), socialist law (for example, China), a number of Muslim countries, Israel.
Keywords: doctrine of criminal law, comparative legal method, criminal law of foreign countries, Criminal Code
For citation. Naumov A. V. On the Specifics of the Content and Orientation of the Comparative Legal Method of the Science of Criminal Law in Modern Conditions. Journal of Foreign Legislation and Comparative Law, 2022, vol. 18, no. 4, pp. 30—36. (In Russ.) DOI: 10.12737/jflcl.2022.046
В общей теории права сравнительное правоведение рассматривается как один из методов, применяемых в юриспруденции. Считается, что на базе этого метода даже сформировалась самостоятельная юридическая дисциплина — компаративистика. «В сравнительном правоведении существуют различные подходы к типологии правовых систем — в зависимости от собственно юридических особенностей (значение каждого источника права, правовая культура, правовые традиции, основные понятия и категории и т. д.) выделяют разное количество квалификационных групп, называя данные группы или "правовыми семьями", или "правовыми системами"»1. Специфика каждой «семьи» (системы) проявляется, в первую очередь, в содержании основных уголовно-правовых институтов (уголовный закон, преступление, наказание), обусловленных историческими, национальными и культурными традициями, особенностями политического устройства общества, его экономики и многих других факторов. С известной долей условности в настоящее время можно выделить романо-германскую, англосаксонскую, социалистическую, мусульманскую системы («семьи») уголовного права2.
1 Лазарев В. В., Липень С. В. Теория государства и права: учебник для вузов. М., 1998. С. 29.
2 Классификация основана на предложенной известным французским ученым-юристом Р. Давидом, выделяющим три основные «семьи» права: романо-германскую, общего права и социалистического права, а также (кроме основных) «семьи» мусульманского, индусского и иудейского права в их связи с религиозными нормами (см.: Давид Р. Основные правовые системы современности / пер. с фр. В. А. Туманова. М., 1988). См. также: Алексеев С. С. Теория права. М., 1995. С. 276—290; Марченко М. Н. Источники права: учеб. пособие. М., 2005. С. 417—755; Уголовное право зарубежных государств. Общая
После распада СССР в постсоветской доктрине уголовного права была высказана мысль, что социалистического права как типа «сегодня не существует»3. На наш взгляд, это довольно опрометчивое заявление. К чему тогда отнести уголовное право Китая — второго по экономическому потенциалу государства мира и вполне закономерно претендующего на первое место с его специфическими особенностями в решении основных задач, стоящих перед уголовным правом любой страны? То же самое можно сказать и об уголовном праве Вьетнама, Монголии, Кубы, Северной Кореи. Кроме того, следует признать справедливым замечание И. А. Тарханова, что возвращение российского уголовного права в европейскую континентальную правовую семью происходит на качественно иной социальной и нормативной основе, чем это было присуще российскому уголовному праву досоветского времени. Автор прав, утверждая, что постсоветское уголовное право (как уголовный закон, так и доктрина) предложило при этом «свое представление о традиционных правовых институтах и отдельных уголовно-правовых категориях, предполагающее их осмысление мировым сообществом и его интерпретацию в процессе возможной имплементации»4.
Отечественная уголовно-правовая наука накопила значительный опыт в использовании сравнитель-
часть: учебник для бакалавриата и магистратуры / под ред.
А. В. Наумова, А. Г. Кибальника. М., 2018. С. 6—15.
3 Сформулировано В. А. Тумановым в предисловии к книге: Давид Р., Жоффре-Спинози К. Основные правовые системы современности / пер. с фр. В. А. Туманова. М., 1999. С. 6.
4 Тарханов И. А. Проблемы вины, виновности и деятельного раскаяния в основных уголовно-правовых системах современности (доктринальный и законотворческий аспект) // Ученые записки Казанского университета. Серия «Гуманитарные науки». 2019. Т. 161. Кн. I. С. 122.
но-правового метода. Образцом его применения до сих пор могут служить работы классиков российской науки уголовного права конца XIX — начала XX в. (например, Н. С. Таганцева, И. Д. Сергеевского, И. Я. Фойницкого и др.). Однако в науке советского уголовного права изучение зарубежного уголовного права предполагалось как изучение едва ли не вредного и ущербного для нашей страны. Главным идеологическим постулатом и не только уголовно-правовой, но и вообще правовой доктрины была оценка зарубежного уголовного права как антинародного, реакционного, принципиально противоположного советскому уголовному праву. Например, существование преступности объяснялось лишь порождающим ее капиталистическим (буржуазным) строем, а ее ликвидация предполагалась лишь в связи с построением коммунизма. В этом отношении в теории советского уголовного права допускался явный перебор. Критика утрачивала критерий объективности, и сама уголовно-правовая теория много теряла от такого подхода. И лишь в поздние годы периода перестройки от этих взглядов наша правовая доктрина стала отказываться. Понемногу произошел переход от приоритета в праве классовых интересов и ценностей к признанию ценностей общечеловеческих, что зафиксировано в Конституции Российской Федерации, в которой к основам конституционного строя отнесена и поддержка того, что ранее объявлялось враждебным: конкуренция и свобода экономической деятельности, равная защита всех форм собственности (включая частную, государственную и муниципальную), идеологическое, политическое и религиозное многообразие.
Разумеется, с учетом сказанного изменились и цели изучения особенностей уголовного законодательства зарубежных государств (по сравнению с таковыми в советские времена). Увы, идеологическая направленность, выражавшаяся в критическом «настрое» по отношению к любому буржуазно-капиталистическому явлению (в том числе уголовному законодательству), не выдержала спора со временем. Государство СССР исчезло с карты мира, а с ним канули в Лету и многие идеологические фантазии (например, покончить с преступностью при коммунизме). Однако это не означает одновременно отрицание всего, что было в Советском Союзе в эпоху социализма, в том числе в доктрине советского уголовного права и криминологии. Многое из «вчерашних» атрибутов теоретическо-методологического подхода к решению проблем борьбы с преступностью (особенно зафиксированных в науке) сохраняет значение, а труды криминалистов-классиков советской эпохи (А. А. Пионтковского, А. Н. Трайнина, Б. С. Никифорова, Н. Ф. Кузнецовой, В. Н. Кудрявцева и др.) по праву входят в золотой фонд отечественной науки уголовного права. Но означает ли это, что отныне отношение компаративистов к оценке зарубежного уголовного права (как закона, так и доктрины) должно
меняться с абсолютного минуса на такой же плюс? Совсем нет. Правда, критический настрой при этом теряет какой-либо смысл. Сегодняшнего исследователя этой правовой материи меньше всего должен заботить поиск недостатков зарубежного уголовного права (в первую очередь в законодательстве).
Цели современного исследования компаративистского метода исследования сугубо практические: его применение должно служить поиску того, что может быть использовано в правотворческой практике отечественного законодателя, т. е. того, что, во-первых, в нашем законодательстве отсутствует, а во-вторых, может быть заимствовано из законодательства зарубежного и имплементировано в наше. Разумеется, и то и другое не должно противоречить как сложившейся отечественной системе уголовного законодательства, так и его уже новым принципам, «освященным» в том числе в обновленной Конституции РФ.
Приведем лишь два примера явной необходимости заимствования отечественным законодателем чужого правотворческого опыта, до имплементации которого «дозрела» и наша правовая система (в том числе для решения такой крайне важной уголовно-правовой и криминологической проблемы, как решение задачи предупреждения преступлений, обозначенной в ч. 1 ст. 2 УК РФ). Во-первых, это создание такой системы предупреждений преступлений, как служба про-бации, существующей практически во всех европейских странах и особенно в США. Термин «пробация» (от лат. probation — испытание) употребляется чаще всего как институт, сопровождающий условное лишение свободы или отсрочку вынесения приговора, а также в связи с деятельностью по исполнению наказаний, альтернативных лишению свободы. «Суть пробации состоит в принудительном надзоре со стороны специальных органов за поведением осужденного и выполнением обязанностей, возложенных на него судом, коррекции его поведения, содействии в социальной адаптации и предупреждении совершения им повторных преступлений»5. Прочитав эти строки, читатель может спросить: что же нового в этом «заморском» опыте? Известно, что еще в середине 1960-х гг. советский законодатель ввел в оборот понятие административного надзора за лицами, освобожденными из мест лишения свободы. В Положении об административном надзоре органов внутренних дел за лицами, освобожденными из мест лишения свободы (утвержденном Указом Президиума Верховного Совета СССР от 12 июня 1970 г. и впоследствии неоднократно измененном) определялось: «Административный надзор устанавливается для наблюдения за поведением лиц, освобожденных из мест лишения свободы, предупреждения с их стороны пре-
5 Голодов П. В. Зарубежный опыт и перспективы создания службы пробации в России: организационно-правовые аспекты // Вестник Института: преступление, наказание, исправление. 2011. № 2(14). С. 81—88.
ступлений и оказания на них необходимого воспитательного воздействия». Чем же это не испытание — пробация? Да, для освобожденного из мест лишения свободы (т. е. из тюрьмы или исправительно-трудовой колонии, как они тогда назывались) это было испытанием, но сводилось оно к тщательному перечислению в Положении новых многочисленных обязанностей освобожденного, которые законодатель считал, по-видимому, «воспитательными». В качестве типичного варианта реализации такого «испытания» приведем как вполне возможный следующий. Предположим, житель Москвы (рабочий, семейный, на иждивении двое несовершеннолетних детей, образование среднее) отбыл наказание в ИТК общего режима за совершение хулиганства при отягчающих обстоятельствах или кражу социалистического имущества (два самых распространенных в те годы преступления). При освобождении он предупреждался, что может «проживать где хочет», но «за минусом ста городов», в числе которых была столица. Допустим, «наш» выбрал г. Александров (всего 100 км с небольшим от Москвы). Но домой — к детям, жене — тянет). По субботам тайно, чтобы не попадаться на глаза участковому милиционеру, навещает семью. Несмотря на осторожность, все-таки один раз попался. Реакция участкового: «Чтобы это было в последний раз. Еще раз попадешься — составлю акт и отправишься назад в колонию». Угроза была обоснованной, так как Положение об административном надзоре подкреплялось ст. 1982 УК РСФСР 1960 г. о злостном нарушении правил административного надзора, в соответствии с ч. 1 которой нарушение запрета наказывалось в том числе даже лишением свободы на срок от шести месяцев до двух лет.
Разумеется, ограничительные меры (как и в соответствии с нашим административным надзором) в зарубежном законодательстве и в «тамошней» про-бации также имеются. Но в отличие от наших там прописаны также, если не более тщательно, и меры возможной помощи вчерашнему осужденному вернуться к нормальной жизни. В первую очередь, это помощь с работой, жильем, заработком освобожденного. Меры — вплоть до достаточно тонких (семей-но-бытового плана), даже таких, как налаживание отношений с супругом и детьми и др. Но как это удается уголовно-исполнительной системе? Удается, потому что за этим стоит не служба наших участковых, у которых хватает других забот, а работников, профессионально занимающихся только помощью освобожденным из мест лишения свободы. Разумеется, такая пробация обходится довольно дорого — и не для бывшего осужденного, а для государства. Наши правозащитники «достучались» и до нашего правительства. С их помощью в Минюсте России родился проект федерального закона «О системе пробации в Российской Федерации»6, в котором в значительной
6 так https://minjust.gov.ru/ru/events/48449/.
мере использован опыт зарубежного законодателя о системе пробации (целей и задач, предмета регулирования и других необходимых для закона аспектов), в котором в том числе значительное место уделяется мерам социальной адаптации (комплекс мероприятий, направленных на оказание лицам, находящимся в трудной жизненной ситуации, содействия в реализации их конституционных прав и свобод, а также помощи в трудовом и бытовом устройстве) и социальной реабилитации (совокупность мероприятий по восстановлению утраченных социальных связей и функций лицами, находящимися в трудной жизненной ситуации).
В качестве другого примера приведем постановку проблемы уголовной ответственности юридических лиц, получившей широкое распространение не только в законодательстве системы общего права, но и европейского континентального (не охваченными остались лишь Россия, Белоруссия и Германия) и социалистического права (например, в Китае), в ряде мусульманских стран, Израиле, где уголовное право тесно связано с религиозными нормами. Отечественная доктрина по этому поводу разделилась примерно пополам: одни — «за», другие — «против». Однако усилиями Следственного комитета РФ проблема эта представлена и в качестве реального законопроекта, предложенного Государственной Думе РФ.
Существует и еще один (как правотворческий, так и доктринальный) аспект обсуждаемой проблемы — специфический именно для российского уголовного права. В постсоветской доктрине уголовного права (при характеристике правовых систем современности) обычно констатируется, что принятие постсоветского уголовного законодательства (в первую очередь, УК РФ 1996 г.) означало «возвращение» уголовного права России в романо-германскую (проще говоря, европейско-континентальную) «семью»7. Разумеется, по своим идеологическим основам УК РФ уже не назовешь социалистическим (и скорее всего, он «капиталистический» по важнейшим параметрам — хотя бы по его отношению к рыночной экономике по «лекалам» капитализма). Но отождествление соответствующей правовой системы с требованиями определенной «семьи» предполагает соответствие и такому «семейному» признаку, как техника уголовного закона, которая в европейском континентальном праве существенно отличается, например, от таковой в системе «общего» права. Под последней понимается совокупность определенных способов (правил, приемов) формулирования правовых предписаний. Вместе с тем понятие законодательной техники определяется в юридической литературе по-разному, оно имеет множество оттенков (С. С. Алексеев, Д. А. Керимов, А. А. Ушаков, А. С. Пиголкин, М. И. Ковалев,
7 См.: Наумов А. В. Российское уголовное право. Общая часть. Курс лекций. 6-е изд. М., 2019. С. 708.
О. А. Красавчиков, Д. А. Ковачев, А. Нашиц и др.). Представляется, что главное в подходе к определению законодательной техники содержится в исключении при этом содержательно-правового (материально-правового) аспекта. В этом смысле правы авторы, которые утверждают, что законодательную технику образуют нематериальные средства и приемы8. Однако реальная грань между содержательным и техническим в праве не всегда является наглядно видимой, а попытки провести ее вызывают определенные трудности. Техническое — это то, что напрямую не выражает классово-политических и социально-экономических аспектов права. Поэтому те или иные способы (приемы) законодательной техники являются классово нейтральными и могут быть использованы в любой системе права. По содержанию технико-юридические средства и приемы представляют собой технические моменты конструирования правовых (нормативных) актов, т. е. такие средства и приемы, при помощи которых «сооружаются» нормативные акты. Среди них одними из наиболее важных справедливо признаются правила построения диспозиций и санкций.
При всей зависимости формы закона от его содержания она имеет и определенную самостоятельность и даже способна оказывать активное воздействие на содержание. Форма уголовного закона может способствовать достижению основной задачи, стоящей перед ним, — охране личности, общества и государства от преступных посягательств, а может и затруднять ее достижение9. Сказанное относится и к названной уже проблеме возращения уголовного права России в романо-германскую «семью». При этом, несмотря на провозглашение возврата российского уголовного права в русло европейского континентального, до сих пор по технике конструирования уголовно-правовых запретов нас нередко тянет к традициям не ев-ропейско-континентального права, а к вполне казуистическим приемам системы общего права. Первое и второе различаются именно по степени абстрактности и казуистичности уголовно-правовых предписаний. Румынский юрист, известный специалист в области законодательной техники А. Нашиц по этому поводу справедливо замечала: «Законодатель должен правильно определить, в какой мере отражение общественных отношений в правовых нормах может иметь абстрактный, типизированный характер, с тем, чтобы эти нормы могли, с одной стороны, полностью охватить всю сферу регулируемых им отношений, не поднимаясь, однако, до уровня, при котором отражение было бы чересчур общим, а с другой — приспосабливаться к различным жизненным
8 См.: Ушаков А. А. Очерки советской законодательной стилистики. Пермь, 1967. С. 16; Алексеев С. С. Проблемы теории права. Свердловск, 1973. С. 2, 139.
9 Подробнее см.: Наумов А. В. Указ. соч. С. 245.
ситуациям, к их разнообразным особенностям и оттенкам, не опускаясь при этом до уровня, на котором отражение становится слишком частным или даже индивидуализированным»10. И наш исторический опыт, в том числе воплощенный в уголовном законодательстве советского и постсоветского времени, может этому способствовать.
При этом вполне уместно вспомнить и достаточно удачное в контексте приемлемой техники конструирование уголовного закона в первых советских уголовных кодексах. Так, постсоветская теория уголовного права справедливо критикует УК РСФСР 1922 г. за его откровенно классовый подход к определению оснований уголовной ответственности (преступлением признавалось всякое общественно опасное деяние, «угрожающее основам советского строя и правопорядку, установленному рабоче-крестьянской властью на переходный к коммунистическому строю период времени» (ст. 6) и допущение при этом применения уголовного закона по аналогии (ст. 10)). С точки зрения идеологической, это был по-настоящему классовый уголовный закон, пожалуй, впервые в истории, открыто (в чем в чем, а в неискренности в этом смысле большевиков не обвинишь) защищавший только класс трудящихся и только идеологию коммунизма (социализма) и основанные на ней экономику, государственный строй и правопорядок. Это вполне понятно, так как по-другому (исходя из целей взявших государственную власть большевиков) иное не было возможно. Поражает другое, а именно: законодательная техника, в первую очередь выразившаяся в языке Кодекса. По сравнению с предыдущим российским Уложением о преступлениях и наказаниях уголовных и исправительных (отмененным Октябрьской революцией) это была своеобразная замена крестьянской телеги на паровоз, крестьянской лучины на электрическую лампочку и вообще отжившей техники на современную. И сделано это было путем преобразования бывшего сверхказуистического, стопроцентно бланкетного законодательства, превратившего уголовное Уложение в неприлично многостатейный Кодекс (в редакции 1857 г. — до 2034 статей) фактически об ответственности за нарушение многочисленных же (не поддающихся подсчету) административно-правовых запретов (торговых, промышленных, санитарных и т. д., и т. п.), в самый что ни на есть современный (т. е. даже на сегодняшний день — по прошествии почти 100 лет) по законодательной технике Уголовный кодекс, написанный не архаичным, а вполне современным юридическим языком (сопоставимым, например, с действующим в то время УК Франции 1810 г.). И когда мы говорим об отставании техники дореволюционного российского законодательства от такого же западноевропейского, то имеем в виду именно техни-
10 Нашиц А. Правотворчество: Теория и законодательная техника. М., 1974. С. 142.
ку уголовного закона. Известно, что к началу Первой мировой войны промышленность России приближалась к уровню передовых стран мира и в этом плане все было вполне сопоставимо. Анахронизм заключался именно в технике уголовного закона, в основном в языке уголовно-правовых предписаний и большевикам каким-то образом в редакции УК РСФСР 1922 г. это удалось преодолеть. В этом коренится загадка. Несмотря на то что истории этого Кодекса посвящено немало значительных работ, достаточно трудно понять: как это было сделано практически? И почему это порой недоступно современному российскому законодателю? Еще раз признаемся, что по своей технике нормы, например, ст. 1411 УК РФ, в редакции, принятой совсем недавно (в 2012 г.), куда ближе к «допотопному» Уложению 1845 г., чем к современному уголовному праву.
Можно ли, однако, привести примеры нецелесообразности заимствования тех либо других приемов законодательной техники в зарубежном уголовном праве для их использования в отечественном уголовном законодательстве? Конечно, да. И главным здесь будет решение более общего вопроса: почему, по каким причинам такое заимствование не представляется целесообразным?
Известно, что существует принципиальное различие в определении самого значимого уголовно-правового понятия — преступления в действующем УК РФ и в зарубежном уголовном праве, в том числе и теперь, в уже ставшем «нашим», европейско-континентальном. Определение преступления в ст. 14 УК РФ является формально-материальным, потому что предусматривает как формальный (в строго определенном смысле), т. е. нормативный признак (запре-щенность деяния уголовным законом), так и материальный признак (его общественную опасность). Формальный признак преступления означает законодательное выражение классического принципа «нет преступления без указания о том в законе». Это значит, что по российскому уголовному праву не допускается (запрещается) применение уголовного закона по аналогии (аналогия преступлений и наказаний). Правоприменительными органами могут быть обнаружены общественно опасные деяния, которые по какой-либо причине выпали из поля зрения законодателя и потому не признаны уголовно наказуемыми. Кроме того, общественная опасность деяния не остается чем-то неизменным, раз и навсегда данным. Развитие общественных отношений, научно-технического прогресса может вносить коррективы в критерии признания деяний общественно опасными и наказуемыми. То, что сегодня общественно опасно, завтра может перестать быть таковым, и наоборот, может возникнуть необходимость в запрещении уголовным законом новых деяний. Однако подобное восполнение пробелов относится к компетенции самого законодателя. Суд, прокурор, следователь, орган до-
знания не вправе давать уголовно-правовую оценку деянию, находящемуся вне сферы уголовно-правового регулирования. Долг правоприменительных органов в случае обнаружения нового вида общественно опасных деяний — поставить вопрос об их законодательном запрещении, об установлении за их совершение уголовной ответственности.
Признак общественной опасности преступления заключается в способности предусмотренного уголовным законом деяния причинять существенный вред охраняемым уголовным законом объектам (интересам). Общественная опасность, как уже отмечалось, есть материальный признак (внутреннее свойство) преступного деяния, раскрывающий его социальную сущность. Это объективное свойство преступления, не зависящее от воли законодателя. В уголовном законодательстве западноевропейских стран материальный признак преступления (указание на его общественную опасность), как правило, отсутствует. Так, в Уголовном кодексе ФРГ преступление определяется как «противоправное деяние, за которое предусматривается наказание в виде лишения свободы от одного года и выше». В связи с этим и в отечественной уголовно-правовой науке делались (в том числе и в постсоветское время) предложения об отказе от материального определения преступления и возвращении к его формальному определению (определению преступления только как уголовно-противоправного деяния). Законодатель, однако, справедливо не согласился с таким предложением. Наше отечественное современное уголовное законодательство является строго кодифицированным. В соответствии с ч. 1 ст. 1 УК РФ «уголовное законодательство Российской Федерации состоит из настоящего Кодекса. Новые законы, предусматривающие уголовную ответственность, подлежат включению в настоящий Кодекс». В чем важность этого положения? Дело в том, что во многих странах Запада (например, в Германии) Уголовный кодекс не является единственным источником уголовного права и наряду с ним существует законодательство (подчас обширное), содержащее и уголовно-правовые нормы, предусматривающие, например, уголовную ответственность за экономические, экологические, транспортные и другие преступления. При этом соответствующие уголовно-правовые нормы не включаются в уголовные кодексы, а существуют наряду с ними. В свое время при обсуждении проектов УК РФ и у нас высказывались (порой настойчиво) предложения о таком же подходе к кодификации уголовно-правовых норм11. В этом случае так проще законодателю:
11 См., например: Проект Уголовного уложения Российской Федерации. Общая часть // Записки криминалистов. Вып. 1. М., 1993. С. 223—224 (ст. 10 проекта). Попытка отказа от указания на материальный признак преступления была сделана и в проекте нового УК РФ, подготовленном авторским коллек-
можно сколько угодно оперативно изменять уголовное законодательство, внешне не затрагивая структуру Кодекса. Думается, сохранение на этот счет отечественных традиций относительно сплошной коди-
тивом Государственно-правового управления Президента РФ и Министерства юстиции РФ. Так, в ст. 14 этого проекта пре -ступление определялось следующим образом: «Преступлением признается запрещенное уголовным законом действие (или бездействие), причиняющее вред или создающее угрозу причинения вреда личности, обществу или государству» (Уголовный кодекс Российской Федерации. Общая часть. Проект. М., 1994. С. 18). Очевидно, что эта формулировка страдает существенным методологическим недостатком. В указанной редакции размывается грань между преступлением и любым другим правонарушением, так как вредоносность деяния — это признак, присущий любому правонарушению. Преступление как разновидность правонарушения отличается от других правонарушений повышенной степенью вредности, причинением существенного вреда охраняемым интересам, т. е. общественной опасностью.
фикации уголовно-правовых норм в рамках Уголовного кодекса является принципиально важным (хотя бы даже по причине сохранившейся до последнего времени отечественной проблемы информационной обеспеченности процесса правоприменения, например при осуществлении дознания по уголовным делам сотрудниками полиции в отдаленных от губернских центров сельских районах — легко ли при этом вместо единственного Уголовного кодекса отыскать десятки и сотни нормативных актов?). Таким образом, сохранив указанную традицию, будут сохранены и определенные гарантии законности в сфере отправления правосудия по уголовным делам.
Вывод. Любое заимствование зарубежного опыта конструирования уголовно-правовых запретов всегда должно соответствовать отечественным правотворческим традициям и необходимости их использования в контексте реализации задач (функций) уголовного законодательства (в первую очередь, имеется в виду их общесоциальное предназначение).
Список литературы
Алексеев С. С. Проблемы теории права. Свердловск, 1973. Алексеев С. С. Теория права. М., 1995.
Голодов П. В. Зарубежный опыт и перспективы создания службы пробации в России: организационно-правовые аспекты // Вестник Института: преступление, наказание, исправление. 2011. № 2(14).
Давид Р. Основные правовые системы современности / пер. с фр. В. А. Туманова. М., 1988.
Давид Р., Жоффре-Спинози К. Основные правовые системы современности / пер. с фр. В. А. Туманова. М., 1999.
Лазарев В. В., Липень С. В. Теория государства и права: учебник для вузов. М., 1998.
Марченко М. Н. Источники права: учеб. пособие. М., 2005.
Наумов А. В. Российское уголовное право. Общая часть. Курс лекций. 6-е изд. М., 2019. Нашиц А. Правотворчество: Теория и законодательная техника. М., 1974.
Тарханов И. А. Проблемы вины, виновности и деятельного раскаяния в основных уголовно-правовых системах современности (доктринальный и законотворческий аспект) // Ученые записки Казанского университета. Серия «Гуманитарные науки». 2019. Т. 161. Кн. I.
Уголовное право зарубежных государств. Общая часть: учебник для бакалавриата и магистратуры / под ред. А. В. Наумова, А. Г. Кибальника. М., 2018.
Ушаков А. А. Очерки советской законодательной стилистики. Пермь, 1967.
References
Alekseev S. S. Problems of the theory of law. Sverdlovsk, 1973. (In Russ.) Alekseev S. S. Theory of law. Moscow, 1995. (In Russ.)
Criminal law of foreign countries. The general part. Ed. by A. V. Naumov, A. G. Kibal'nik. Moscow, 2018. (In Russ.) David R. Osnovnye pravovye sistemy sovremennosti. Translated by V. A. Tumanov. Moscow, 1988. David R., Zhoffre-Spinozi K. Osnovnye pravovye sistemy sovremennosti. Translated by V. A. Tumanov. Moscow, 1999. Golodov P. V. Zarubezhnyy opyt i perspektivy sozdaniya sluzhby probatsii v Rossii: organizatsionno-pravovye aspekty. Vestnik Instituta: prestuplenie, nakazanie, ispravlenie, 2011, no. 2(14).
Lazarev V. V., Lipen' S. V. Theory of State and law. Moscow, 1998. (In Russ.)
Marchenko M. N. Sources of law. Moscow, 2005. (In Russ.)
Nashits A. Pravotvorchestvo: Teoriya i zakonodatel'naya tekhnika. Moscow, 1974.
Naumov A. V. Russian criminal law. The general part. Course of lectures. 6th ed. Moscow, 2019. (In Russ.) Tarkhanov I. A. Problemy viny, vinovnosti i deyatel'nogo raskayaniya v osnovnykh ugolovno-pravovykh sistemakh sovremennosti (doktrinal'nyy i zakonotvorcheskiy aspekt). Uchenye zapiskiKazanskogo universiteta. Seriya "Gumanitarnye nauki", 2019, vol. 161, book I. Ushakov A. A. Ocherki sovetskoy zakonodatel'noy stilistiki. Perm', 1967.
Информация об авторе
А. В. Наумов, главный научный сотрудник Университета прокуратуры РФ, профессор, доктор юридических наук, заслуженный деятель науки Российской Федерации
О
