CC BY
80
ФИЛОСОФИЯ И КУЛЬТУРОЛОГИЯ
© 2003 г. А.В. Туркулец
О СООТНОШЕНИИ МЕТОДА И ПРЕДМЕТА ИССЛЕДОВАНИЯ ВО ВНЕРАЦИОНАЛЬНОЙ СФЕРЕ
Наиболее актуальной темой современных философских исследований в области социального познания является соотношение рациональных и внерацио-нальных приемов, способов и методов. Дальнейшее перспективное развитие исследований в данной области справедливо связывается многими мыслителями с изменением «веса и роли» внерациональных способов постижения в общей системе философской методологии. Ранее осуждаемые как антинаучные, препятствующие адекватному познанию реальности внерациональные способы и приемы постижения начинают постепенно рассматриваться вначале как вторичные, второстепенные, а затем и как дополняющие традиционно рациональную философскую методологию элементы. В настоящее время можно даже говорить, что при исследовании отдельных проблемных областей процесса социального познания (например, аффективное поведение социальных субъектов, стрессовые девиации массового сознания, религиозный, идеологический, террористический и прочие виды фанатизма, а также эмоционально-интимные переживания личности и многие другие аспекты) внерациональные способы и приемы становятся необходимым компонентом их рассмотрения.
В философской литературе, в которой затрагивается данная проблематика, существует множество интерпретаций и толкований внерационального. Выделим некоторые основные позиции:
1. Внерациональное понимается как противора-зумное, антирациональное, как такая форма познания мира, которая самим своим существованием препятствует должному и адекватному (т.е. рациональному) познанию. В качестве примера, как правило, называется ничем не обоснованная воля (одно из качеств свободно и творчески действующего субъекта социального познания) [1].
2. Внерациональное отождествляется с иррациональным. Отметим два смысла иррационального: 1) объекты познания, выступающие как непознанное, неизвестное, неисследованное разумом, так называемое относительное иррациональное, или «еще-не-рациональное»; 2) нечто никогда и никем в принципе непознаваемое, так называемое абсолютное иррациональное, «иррациональное-само-по-себе» [2]. Отличие данной позиции от предыдущей в том, что внерациональное не отрицает разумное, рациональное, а «дополняет» его как одна противоположность дополняет другую. В качестве возможного примера здесь можно назвать творческое озарение, интуитивное
прозрение, веру (как психологическую уверенность), экстатические состояния сознания (например, религиозное откровение, экстаз) [3].
3. Внерациональное признается в качестве духовной основы любой формы познания. Многообразные рациональные формы познания мира генетически зависимы от данной духовной основы, явно или неявно опираются в своих выводах на этот зачастую скрытый пласт человеческой духовности. Внерациональное гораздо шире (глубже, объемнее и т.д.) сферы разума [4]. Примерами могут служить духовные традиции и предания, социально-культурный опыт рода, нации, этноса, неспециализированный индивидуальный жизненный опыт личности.
Многообразие точек зрения на внерациональное, его различные определения и описания обусловлены как своеобразием, спецификой данного феномена, так и целевыми установками самих исследователей. Немаловажным фактором также является относительно небольшой и недостаточно богатый временной опыт исследования внерационального в современных методологических изысканиях.
Под внерациональным в данной статье будем понимать форму человеческого постижения мира, характеризующуюся следующими особенностями:
- непосредственная очевидность, ясность своего содержания для субъекта (носителя или участника внерационального постижения);
- неформализуемость данного содержания логикомыслительными средствами и процедурами;
- арефлексивная эвристичность в приемах и процедурах своего обоснования;
- направленность на «иную реальность» (скрытое, потустороннее, недоступное, запредельное), которая интерпретируется субъектом в качестве несоизмеримой (несоразмерной) его наличному бытию;
- индивидуально-личностная нормативно-ценностная установка на свое получение, применение или использование;
- зависимость в процессе своего использования от жизненных обстоятельств субъекта (носителя или участника внерационального постижения), его различных идентификаций (половой, этнической и пр.);
- открытость (незавершенность) своего субъектносемантического поля (шпоральность собственных имманентных смыслов);
- доминирование волетивных, чувственно-эмоциональных компонентов в общей структуре процесса познания;
— подвижность (динамичность) и некий универсализм способов своего применения и употребления по отношению к собственному содержанию;
- внеконцептуальная дискурсивность механизмов своего социокультурного функционирования и трансляции.
Данное определение внерационального, безусловно, далеко от своего завершения. Оно нуждается в уточнении и дальнейшей конкретизации. Мы рассматриваем его всего лишь как «рабочую модель», один из возможных вариантов представления внера-циональной сферы познавательной человеческой активности. Верно и очень точно замечает Т.Г. Лешке-вич, что «разномастная совокупность внерационального знания не поддается строгой и исчерпывающей классификации» [5, с. 77].
Всесторонний анализ данной проблемы^конечно, не может быть осуществлен в рамках отдельной статьи. Коснемся лишь одного ее аспекта: соотношения метода и предмета исследования во внерациональной сфере.
Перед каждым,' кто ставит задачу исследовать данный вопрос, возникает определенное затруднение, не преодолев которое, он рискует упустить самое существенное и ценное. Возможно ли в принципе использовать внерациональные способы постижения в процессе философских исследований самих внера-циональных феноменов?
Традиционный философско-рационалистический подход утверждает: необходимо, чтобы метод (вся совокупность исследовательских приемов, способов и операций) соответствовал предмету исследования. Основываясь на этом требовании, необходимо, следовательно, для исследования внерациональной предметности найти (сконструировать) соответствующий
- внерационалъный — метод, или даже целую систему методов. Например, использовать интуицию, игру творческого воображения, фантазию, различные формы и уровни веры, нарративные описания и истолкования, нормативно-ценностные суждения, измененные состояния сознания, гипнотический транс, экстрасенсорное восприятие и другие приемы и способы, традиционно прописываемые по адресу эзотерических практик [5, с. 158-159; 6].
Однако как понимать и применять эту так называемую «внерациональную методологию» в научном философском исследовании, которое должно соответствовать определенным рациональным требованиям и правилам?
С традиционно-рационалистической точки зрения здесь возможны следующие • оправдания включения некоторых внерациональных приемов в методологический багаж исследования (которое в целом остается все же научно-рациональным):
1. Сильное оправдание. Исследователь вправе использовать внерациональный инструментарий в рационально дозированном режиме, при строгом внешнем контроле и учете всех возможных девиаций. И отнюдь не обязательно в процессе исследования уподобляться в своих исследовательских приемах
самому предмету исследования. Примеры: не обязательно, исследуя феномен веры в Бога, самому становиться верующим в Него; исследуя психику животного, человек не становится животным; исследования «измененных форм сознания» (наркотическое или алкогольное опьянение) не требуют от исследователя находиться в перманентном наркотическом трансе или становиться алкогольно-зависимым.
2. Слабое оправдание. Методы, способы и приемы исследования внерационального должны быть разумно обоснованными. Не стоит только забывать, что рациональное не тождественно разумному, а внера-циональное - внеразумному. Требование соответствия метода' и предмета исследования совершенно справедливое. Нужно только его правильно понимать и не путать тождество (прямое совпадение, изо-морфность, копию) с - соответствиемг Картина-оригинал и картина-копия (выполненная искусным художником) имеют соответствия. Естественный процесс и лабораторная модель данного процесса (выполненная по определенным правилам научного эксперимента) также соответствуют друг другу. В конце концов ведь и сами верующие признают не полную адекватность, но лишь определенное соответствие человека Богу («образ и подобие», но ни в коем случае -ни равенство). Таким образом, лишь разумно обоснованные способы постижения внерационального могут и должны применяться в философских исследованиях (например, интуиция, творческое воображение и фантазия, вера, нормативно-ценностные суждения, эмоциональные переживания, гипнотический транс, экстрасенсорное восприятие). Они не являются строго формально-рациональными, с одной стороны, но не должны быть абсолютно внерациональными - с другой.
Прежде чем заниматься оправданием применения различных внерациональных способов постижения, что и делает традиционный философско-рационалистический подход, необходимо задать более существенный вопрос. Можно ли вообще применять сам принцип соответствия метода и предмета в данном случае, т.е. при исследовании внерациональной сферы? На этот вопрос есть как минимум два ответа.
1. Нет, нельзя. При исследовании внерационального не может быть никакого выполнения требований этого принципа. В самом деле, следуя этому принципу, мы (в случае исследования такого предмета, как внерациональное) должны использовать внерациональные процедуры постижения, тем самым, однако, превращая философское исследование в некое «эзотерическое действо» (в интуитивно-чувственные попытки выразить невыразимое, сакральное). Так как этот принцип является рациональным обоснованным требованием, то получается, что мы должны рационально отказаться быть рациональными в своей методологической основе. Таким образом, пытаясь выполнить требование этого принципа в отношении исследования внерациональной сферы, мы обязаны прекратить (научное) исследование этого предмета. Нам остается только описывать (или постигать) его каким-либо внерациональным способом, например, поэти-
чески (в самом широком смысле слова, т.е. не в рациональной, научной перспективе). Получается, что, явно отказавшись от использования принципа соответствия метода предмету исследования, мы неявно выполняем его требования. Чтобы не быть лицемерами, необходимо поэтому допустить, что при исследовании некоторых предметных областей внерацио-нальной сферы не обязательно строго соблюдать требования данного принципа. Если и нельзя сказать, что в таком исследовании не должно быть соответствия метода предмету, то по крайней мере можно утверждать, что этого соответствия может не быть. Следовательно, исходя из этого последнего утверждения, мы обязаны признать возможность применения к внерациональному предмету рациональных процедур познания (косвенным подтверждением этому может служить применение естественнонаучных методов в социально-гуманитарных науках). Таким образом, на вопрос о возможности применения принципа соответствия метода и предмета при исследовании внерациональной сферы мы вынуждены ответить положительно (несмотря на первоначальное отрицание такой возможности).
Рассмотрим и этот вариант.
2. Да, можно. Принцип соответствия метода предмету исследования есть принцип рационального философского мировоззрения (традиции или парадигмы). Если мы' откажемся от применения этого принципа, то научное философское исследование превратится в поэзию (в самом широком смысле этого слова). Следовательно, чтобы этого не произошло, к внерациональной сфере можно и нужно применять такие же (соответствующие) внерациональные методы. Стремясь использовать соответствующие самому предмету нашего внимания (внерациональное) способы и процедуры, лежащие вне сферы собственно рационального познания, мы сможем выполнить требования принципа соответствия. Однако реальное применение внерациональных процедур в рамках научного философского исследования по существу его же и прекращает. Из рационально мыслящих исследователей мы превращаемся в эзотериков (для которых, если так можно выразиться, «законы рационального познания не писаны», не являются легитимными). Чтобы этого не произошло, мы должны отказаться от нашего первоначального требования принятия принципа соответствия метода предмету при исследовании внерациональной сферы. Однако этот отказ означает, хотим мы того или нет, признание возможности применения рациональных процедур, приемов и способов познания к внерациональному предмету исследования (ведь здесь-то несоответствие налицо: методы - рациональные, а предмет - внерационален). Таким образом, отвечая на поставленный вопрос (возможно ли применять принцип соответствия метода и предмета при исследовании внерациональной сферы), мы опять склоняемся к первому отрицательному варианту ответа.
Что же выходит? Замкнутый круг? Говоря нет, вынуждены затем сказать да. А говоря да, вынуждены сказать нет.
Для нас важно здесь отметить следующее. Независимо от ответа на вопрос о возможности применения принципа соответствия метода и предмета в исследовании внерациональной сферы (а если вдуматься, то здесь затрагивается и более широкая тема: возможность использования рациональной методологии к исследованию внерациональных феноменов вообще), мы приходим к признанию возможности применения рациональных процедур исследования к внерациональной предметной области. Мы признаем использование рациональных процедур (методов) в качестве доминирующих и вполне адекватных для исследования любых предметов (как рациональных, так и внерациональных, как внутри, так и вне сферы собственно рационального).
Если нельзя исследовать внерациональную сферу рационально-философскими способами (т.е. утверждать, что внерациональное не может быть предметом рационального исследования), то мы неявно отрицаем возможность критики данной сферы. Ведь рационально-философское познание всегда предполагает применение критических, рефлексивных процедур к предмету своего внимания. А если внерациональное нельзя критиковать (т.е. подвергать критикорефлексивному исследованию),.то его следует либо принять, либо не замечать. Это позиция «методологического страуса»: голова хоть и на своем месте, но не там где нужно.
Голова дана не для того, чтобы ее прятать, но как минимум для того, чтобы размышлять, думать, задавать вопросы. Формулирование, понимание и осмысление вопроса необходимо предполагает рациональные способы постижения (познания), хотя бы на уровне так называемой естественной рациональности (здравый смысл нашей повседневности), обеспечивающей общее руководство при поиске истины (правильных ответов). Возможно, на многие вопросы (например, о Боге, бессмертии, свободе, любви) невозможно дать рациональный (окончательный) ответ в принципе. Но это не лишает философию права задавать их, даже если она рискует стать парадоксальной (выглядеть в глазах ■ многих - парадоксальной), запутаться в многочисленных хитросплетениях собственного разума, в паутине логических, герменевтических и прочих интеллектуальных кругов. Дорогу осилит идущий. (Познает лишь познающий.)
Так неужели и в самом деле нет возможности выйти за рамки выше обозначенного круга? Отнюдь. И выходить не придется, так как этот круг существует лишь в голове у рационалиста-традиционалиста. • В формулировке принципа соответствия метода и предмета исследования он фиксирует лишь однозначные, линейные зависимости между методом и предметом. Рационалист-традиционалист не видит многозначности, разнообразной смысловой насыщенности понятия соответствия. Именно из-за принятия локального, частного, отдельного (того или иного) смыслового оттенка данного понятия за единственно возможный, всеобщий и абсолютный смысл и появляется вышеуказанный круг в обозначенной выше голове.
Для рационалиста-традиционалиста соответствие возможно лишь как прямое совпадение, тождество. Соответствовать чему-то - означает лишь как можно больше быть похожим на это что*то (по внешнему виду или по функциональному назначению). Причем рационалист-традиционалист отнюдь не требует, чтобы соответствие было идеальным. Нет, он на это не надеется. Невозможно, чтобы два предмета абсолютно походили друг на друга (соответствовали друг другу) даже внешне, не говоря уже об их сущностных параметрах. Рационалист-традиционалист понимает, что до конца проведенное соответствие необходимо заканчивается полным единением соответствующих друг другу предметов, т.е. превращением их в единый, нераздельный и единственный предмет. А это в свою очередь предполагает устранение возможности самого соответствия (самой процедуры соответствия). Для рационалиста-традиционалиста наибольшая сложность заключается в отыскании и обосновании критериев соответствия, по которым и возможно соотносить различные и многообразные предметы внутреннего и внешнего мира. Эта проблема подобна проблеме, с которой в свое время столкнулся Платон (соответствие вещей видимого мира эйдосам, т.е. своим собственным сущностям) и в принципах решения которой с ним разошелся Аристотель. Причем это сущностное расхождение великого учителя и не менее великого ученика породило в свою очередь многочисленные историко-философские интерпретации, обоснования, споры и размышления.
■ Рационалист-традиционалист надеется найти рациональный критерий, оперируя которым возможно последовательно обосновать соответствие соответствующих сторон. Для него безусловным авторитетом (подспорьем) в этом благородном поиске, является европейский рационализм Нового времени. Постоянно цитируя и просвещая окружающих сентенциями из произведений Р. Декарта, Б. Спинозы, Г. Лейбница и прочих авторитетов, рационалист-традиционалист не замечает, что он живет в философском прошлом (или в настоящем как прошлом).
Но современность уже другая. Сегодня происходит своеобразная эмансипация внерациональной сферы познания и действия. Это выражается и в стилевой эстетизации научных теорий (как в естествознании, так и в социально-гуманитарном знании), и в литературно-художественных приемах описания фундаментальных научных открытий, и в попытках распространения древней герменевтической мудрости (как правило, предназначенной лишь для посвященных) среди широких масс населения, и в виртуализации видов и жанров искусства, и в практике эмоционально-чувственного давления средств массовой информации. Испытывая на себе влияние этого своеобразного процесса реституции внерациональной сферы, многие философы признают проблемным не только принятие тезиса о соответствии метода и предмета исследования друг другу. В настоящее время под вопросом находится и возможность соответствия предмета (предметной области) самому себе. Более того, в
наиболее модных интеллектуальных течениях (постмодернизм, постструктурализм, социальная феноменология, историческая герменевтика) провозглашается ущербной сама мысль о проблемности феномена соответствия. Известный тезис о смерти человека, автора, читателя и прочих субъектов (да и саму философию многие признают уже почившей) снимает всякую возможность отыскать какие-либо соответствия. Например, между авторским замыслом и его воплощением в произведении, читателем и смыслом (смыслами) читаемого им текста, заявлениями человека и его поступками (психологическими претензиями на действие и самим процессом его реального осуществления), носителем культуры и самой культурой, мудрецом и мудростью и т.д.
Состояние современной философии наглядно показывает, что Великие принципы Разума сегодня не являются приоритетными и ведущими по крайней мере в отношении исследования внерациональной сферы. Для рационалиста-традиционалиста это оборачивается подлинным несчастьем. В рационалистической этике отсутствие тождества субъекта и объекта характеризуется именно как несчастье, да и разве можно осчастливить человека, сказав ему, ты (субъект, читатель, автор, лицо и персона) - умер. Чтобы как-то справиться с состоянием потерянности, тревожности, с этим несчастьем, у рационалиста-традиционалиста есть как минимум два пути.
Первый - это увеличивать амплитуду земных поклонов Разуму. Отстаивать Великие принципы, несмотря ни на что. Проклинать постсовременные си-мулякры, системации, наррации, фармаконы и прочее «бесовское отродье». Сокращать свой духовный рацион до пределов наименее возможного потребления. Умерщвлять свою плоть многочисленными верифицирующими и фальсифицирующими экспериментами. Смирять гордыню своей индивидуальности и т.д. В конце концов страх перед современностью исчезнет и на лице новообращенного (с расшибленным от излишнего усердия лбом) заиграет счастливая улыбка.
Второй путь требует риска, решительности и презрения к возможности оказаться смешным в глазах многих. Этот путь дает возможность расширить принципы рациональности. «Расширение разума можно понимать двояким образом. Можно действительно считать, что разум расширяет свои владения и берет власть над чуждыми до сих пор областями (история и ее жестокости, существование и его случайный характер, бессознательное и его пределы). Но можно также и воспринять критику существующего разума, которую предполагает выражение «расширить разум», и видеть в этом расширении нечто гораздо большее, чем простое раздвижение границ - подлинное преобразование мышления» [7, с. 18-19].
В этом порыве разума к собственному преобразованию можно наметить пока лишь некоторые ориентиры (своеобразные реперные точки, по мере продвижения к которым рационалист-традиционалист, возможно, превратится в рационалиста-новатора). Например, включение и широкое использование субъ-
ектно-антропологических, экзистенциально-личностных, интуитивно-эвристических, нормативно-ценностных аспектов познавательной активности в качестве важнейших и неотъемлемых условий аутентичного рационального познания. Включение в методологию рационального познания социально-культурных аспектов бытия познающего мир субъекта как выражающих наиболее глубинный (и зачастую скрытый от его сознательного восприятия) смысл самого его существования. Не последнее место в этом «преобразовательном проекте» могут занять экологические мотивы человеческой активности, установка на гармонизацию отношений человека и окружающего его мира (не только уже земного, планетарного, но и космического). Общая стратегическая линия здесь вполне ясна - конструирование и обоснование «человекоразмерной рациональности», рациональности, соизмеримой со всем многообразием внутреннего и внешнего опыта познания и действия конкретного живого человека, познающего и действующего в определенных социально-культурных условиях собственной современности.
Здесь опасности на каждом шагу. Например, первая: каковы пределы расширения? Как далеко можно отодвигать пределы и границы? Не превратится ли расширенный разум в «лягушку, раздувшуюся до пределов слона», печальная участь которой всем известна? Другими словами, каковы онтологически и гносеологически допустимые пределы рационального познания внерациональной сферы (предметно-реальные и теоретически возможные ограничения). Вторая опасность: вдруг в своем стремлении расширить принципы рациональности мы попадем в ситуацию, подобную той, в которую попали моряки, возвратившиеся домой из кругосветного плавания и с удивлением обнаружившие, что их судовое время (календарь) не совпадает со временем (календарем) их родного города. Другими словами, расширяя границы рациональности, мы можем незаметно вступить на чужую территорию, из адептов разума превратиться, не осознавая этого, в слуг нерационального, иррационального или антирационального. Третья опасность: как нам, рационалистам нового типа, относиться к традициям, опыту, победам и поражениям прежних поколений поборников разума? За какие невыплаченные долги классического прошлого мы готовы нести ответственность перед кредиторами постнеклассиче-ского настоящего? Опасностей, конечно, гораздо больше, но и этих достаточно для намека.
В конце первого пути - счастье покоя. В конце второго пути - счастье новой дороги, новых открытий, а значит, и новых опасностей, новых парадоксов, сомнений, новых интеллектуальных тупиков и ловушек. «От философа можно ожидать только того, что он не ограничится ролью простого стража системы, «рациональность» и внутреннюю слитность которой всегда можно восхвалять. Если понадобится, он должен также быть чувствительным к иррациональным сторонам системы: критическая роль истинных философов, следовательно, состоит в подчеркивании по-
рожденных наивным использованием действующей лексики неразрешимых парадоксов путем изобретения решения» [7, с. 243].
Нужно отметить, что некоторые из современных российских философов пытаются обосновать новый тип рациональности («расширенный разум»). Например, B.C. Швырев называет его открытой рациональностью [8, с. 17]. JI.A. Микешина определяет его как экзистенциально-антропологический тип рациональности [9, с. 18]. Порус В.Н. считает, что наиболее адекватно называть его парадоксальной рациональностью [10]. Своим творчеством они выражают определенное состояние современной философской мысли, которая, пытаясь обосновать свое развитие, вынуждена пересматривать свое отношение ко многим традиционным приоритетам. Например, она признает проблематичным наличие абсолютного тождества субъекта и объекта, а также прямое соответствие метода исследования его предмету и т.д. Другими словами, ранее универсально-рациональные принципы признаются лишь ситуативно-рациональными. Следовательно (если это так на самом деле), вполне правомерно и допустимо в новом типе рациональности как выразителе современных философских новаций исследовать предметность внерациональной сферы рациональными методологическими средствами. Не последнее место здесь может занять, на наш взгляд, диалектическая методология. «Мысль недиалектическая ограничивается противопоставлением рационального и иррационального, но мысль, стремящаяся стать диалектической, по определению, должна положить начало движению разума к тому, что ему глубоко чуждо, к иному: весь вопрос отныне состоит в том, чтобы выяснить, действительно ли в этом движении иное будет сведено к тождественному или же, чтобы одновременно объять рациональное и иррациональное, тождественное и иное, разум должен будет измениться, утратить свою изначальную идентичность, перестать быть тем же самым разумом и превратиться в иное по отношение к иному» [7, с. 19].
Если развивать эту тему дальше, то можно выдвинуть гипотезу о принципиальной методологической неполноте любого методологического утверждения (методологический принцип неполноты любой методологии, любого методологического принципа, в том числе и данного принципа неполноты). Данный принцип также не универсален. Он работает в отношении определенных исследований, у которых специфический предмет внимания. Например, бессознательное, трансцендентное, интимно-личностное, ценностнонравственное и т.п. Нужно иметь также в виду, что эти необычные феномены, хотя и не поддаются традиционной классификации, иерархизации и ранжированию, имеют все же различный статус существования в отношении к субъекту, пытающемуся их постигнуть. Лишь к их наиболее глубинным и скрытым от обычного интеллектуального восприятия субъекта «внерациональным формам» пригоден, подходит этот методологический принцип неполноты. Заметим, что наиболее предметное выражение действия этого
принципа наблюдается именно в гуманитарных, социальных науках, в предметные области которых включены и внерациональные аспекты. «Методологическая работа не может осуществляться только на пути «опытно-научного рационализирования», а должна учитывать - особенно в гуманитарном познании - такие феномены, как идеология, смысл, ценности, вера и т.п.» [11, с. 26].
Значимость и эффективность такого подхода проявляются тогда, когда исследователь попадает в интеллектуальные ловушки, подобные описанному выше кругу для рационалиста-традиционалиста (своеобразный методологический парадокс: пытаясь использовать рациональный принцип соответствия метода и предмета исследования он вынужден при исследовании внерациональной сферы нарушать данный принцип, но, с другой стороны, отказавшись от использования данного принципа, рационалист-традиционалист неявно выполняет его требования). Особенно много и часто подобные ситуации встречаются на пути у рационалиста-новатора, который является не кем иным, как рационалистом-традиционалистом, выбравшим второй путь - путь расширенного разума
— перспективизм (способ многостороннего и разнокачественного по содержанию и формам проведения философского исследования).
Кратко обозначим лишь некоторые из них:
- Трансцендирование трансцендентности (или трансцендентность трансцендентного). Весьма интересный вариант осмысления темы соотношения трансцендентного и повседневного предложен в исследовании Е.В. Золотухиной-Аболиной [12, с. 40-50].
- Чистый.опыт восприятия и восприятие этого (чистого) опыта.
- Рефлексия оснований нравственности и нравственные основания рефлексии.
- Суждения о ценностях и ценность этих суждений.
- Интуитивное предвидение и предвосхищение интуиции и Т.Д.
Рассмотрение каждой из этих или подобных этим ситуаций предполагает проведение отдельного самостоятельного исследования. При наличии свободного времени это вполне по плечу каждому, кто желает поупражняться в развитии своей интеллектуальной смекалки и творческого воображения. Пожелаем тебе, уважаемый читатель (несмотря ни на какие заявления новоявленных апостолов, ты - жив! ты - есть!), успехов в этих занятиях.
Ростовский государственный университет
© 2003 г. И.М. Вакула
СЕЛЕКТОГЕНЕЗ КАК ДВИЖУЩАЯ
Историческое значение теории Ч. Дарвина заключалось в том, что она не только объяснила причины и закономерности развития живой природы, но и оказа-
Как пример возможности исследований внерациональной сферы посредством использования нового неклассического типа рациональности (и в дополнении к вышеназванным российским философам) можно привести творчество таких мыслителей, как Х.-Г. Гадамер, Ж. Деррида, Э. Жильсон, И.Т. Каса-вин, X. Лейси, Ж.-Ф. Лиотар, А.Ф. Лосев, М.К. Ма-мардашвили, В.В. Налимов, М. Фуко, М. Элиаде.
Конечно, данные мыслители отличаются и по основаниям своих исследований, и по своим профессиональным философским интересам, и по способам и формам философствования. Объединяет их в этом списке (безусловно, неполном) то, что они идут по второму пути, расширяя предметное поле рациональных исследований внерационального. Они - новаторы.
Литература
1. Никифоров АЛ. Соотношение рациональности и свободы в человеческой деятельности // Исторические типы рациональности. М., 1995. Т. 1. С. 292-298.
2. Мудрагей Н.С. Рациональное - иррациональное: взаимодействие и противостояние // Там же. С. 71-87.
3. Кураев А В., Кураев В.И. Религиозная вера и рациональность. Гносеологический аспект // Там же. С. 88-113.
4. Новиков А.А. Рациональность в ее истоках и утратах // Там же. С. 30-55.
5. Лешкевич Т.Г. Философия науки: традиции и новации. М., 2001.
6. Розин В.М. Декарт - эзотерик и реформатор мышления // Философские науки. 2002. № 6. С. 177.
7. Декомб В. Современная французская философия. М., 2000.
8. Швырев В. С.. Рациональность в спектре ее возможностей // Исторические типы рациональности. М., 1995. Т. 1. С. 12-29.
9. Микешина Л.А. Философия познания. Полемические главы. М., 2002.
10. Порус В.Н. Парадоксальная рациональность (очерки о научной рациональности). М., 1999.
11. Коханоеский В.П. Герменевтика и диалектика. Ростов н/Д, 2002.
12. Золотухипа-Аболина Е.В.. Повседневность и другие миры опыта. М., 2003.
6 февраля 2003 г.
СИЛА ТЕХНИЧЕСКОГО ПРОГРЕССА
ла огромное влияние на прогресс других областей науки и практической деятельности, в том числе технознания и эволюции техники, на мировоззрение в
