CC BY
21ПО ПУТИ К ВОЗРОЖДЕНИЮ
С. Ю. Глазьев 1
О РОЛИ ЦЕНТРАЛЬНОГО БАНКА РОССИИ В ЭКОНОМИЧЕСКОМ КРИЗИСЕ ПРОБЛЕМЫ И РЕШЕНИЯ2
Эскалация международной напряженности и прямая агрессия Соединенных Штатов против России, которая выражается в военных действиях на Украине, все это — следствие глубинных закономерностей, связанных со сменой длинных волн в экономике и вековых циклов накопления в мировой институциональной структуре. Процессы многократно описаны в нашей и зарубежной литературе, хотя это не является частью мейнстрима — ни экономического, ни политологического. Тем не менее специалисты, которые занимаются длинными волнами, знают, что период смены технологических укладов, который мы переживаем, всегда характеризуется ростом напряженности и может вылиться в реальную войну. Гонка вооружений в космосе была раскручена США в ответ на технологические вызовы, исчерпание возможностей роста на старой технологической основе. Американцы в процессе развертывания стратегической оборонной инициативы вложили достаточно много денег в формирование комплекса информационно-коммуникационных технологий, который стал локомотивом долгосрочного подъема экономики и не только американской, но и всего западного мира, подпитанного ресурсами распавшегося Советского Союза. Гонка вооружений, которая, слава Богу, не привела к мировой войне, обернулась для нас катастрофой, а для американцев — устойчивым подъемом с темпом примерно 6-7 % в год. При этом комплекс информационно-коммуникационных технологий до последнего времени сохранял высокие темпы роста — 20.. .25 % ежегодно.
Сегодня возможности очередного технологического уклада исчерпаны, и мы снова оказались в ситуации неопределенности. Капитал, не находя возможностей для прибыльного вложения в привычных технологических траекториях, уходит из производственной сферы, следствием чего становится рост финансовых пирамид и спекуляций. Многие экономисты решили, что эра производственного капитализма закончилась и началась эра финансового капитализма. Но это — лишь эпизод в длинных циклах, когда производственный сектор наталкивается на технологические пределы роста, и капитал уходит в финансовую сферу. Требуется время, чтобы с помощью ученых, инженеров, предпринимателей выстроить новые технологические траектории.
В период резкого роста неопределенности возникает потребность в государственном планировании и прогнозировании. Государство должно помочь бизнесу снять риски выхода на новые технологические траектории. И вот сейчас мы переживаем именно такой период. Согласно теории вековых циклов накопления, связанных со сменой лидеров мирового развития
1 Сергей Юрьевич Глазьев, Советник Президента РФ по вопросам развития интеграции в рамках Таможенного союза и Единого экономического пространства Российской Федерации, Республики Белоруссия и Республики Казахстан, д-р экон. наук, проф., академик Российской академии наук.
2 Доклад на Международном конгрессе «Возрождение производства, науки и образования в России: вызовы и решения» (Москва, «Экспо-Центр»), проведенном Институтом нового индустриального развития (ИНИР) им. С. Ю. Витте, 22-23 ноября 2014 г.
из-за смены структуры институтов, обеспечивающих экономический рост, американцы неизбежно теряют лидерство. Его перехватывает Китай, и начинается, как всегда в мировой истории, период военно-политических конфликтов, когда старый лидер изо всех сил старается удержать монополию, пытается с помощью силы, своего превосходства в военной и политической области поставить под контроль как можно больше территорий, чтобы сохранить лидерство в конкуренции с новой, растущей экономикой.
Вот Китай — в чем он превосходит сегодня капиталистический мир? — Китай придумал новую модель: она как бы социалистическая по идеологии и рыночная по форме — симбиоз государства и частного бизнеса. Китай сумел соединить то хорошее, что было в социалистической системе, с механизмами рыночной конкуренции, без которых невозможно развитие экономики. В итоге мы получили китайское экономическое чудо, которое по своей эффективности, потенциальным возможностям, креативности и по своей стабильности превосходит современный западный мир.
В этом смысле США обречены на поражение, но сначала они обязательно попытаются развязать войну в Европе. Они это делают, чтобы максимально мобилизовать своих союзников, обеспечить себе преимущество в кооперации с европейским капиталом, который так сильно от них зависит, вернуть себе контроль над Россией и, соответственно, — над Средней Азией и таким образом кардинально укрепить свою устойчивость. Но, если верить теории циклов, из этого ничего, кроме глобальных неприятностей, произойти не может — лидерство они все равно потеряют. Уже сегодня США уступают Китаю по объему ВВП (по паритету покупательной способности). Мы стали главной жертвой судорожной американской попытки сохранить свою гегемонию и стоим перед вызовом: либо мы сумеем воспользоваться окном возможностей, которое открывает смена технологических укладов, и у нас для этого есть нужный технический потенциал, либо нас сомнут в этой конкуренции старого и нового глобальных лидеров. Сегодня мало кто понимает остроту ситуации. Мы пытаемся противостоять экономическим санкциям, внушаем себе, что ничего страшного не произойдет. Тем не менее, если раньше в 2013-2014 гг. планировались переход на траекторию инновационного развития, проведение модернизации, начало технологического скачка, то сегодня мы сталкиваемся со стагфляцией и падением инвестиций. И главная причина нынешнего кризиса отнюдь не санкции, а некомпетентная, ущербная для экономики страны политика Центрального банка. Это удивительное сочетание: с одной стороны, громкие заявления и амбициозные задачи, о которых говорят наши лидеры, с другой — политика денежных властей, делающая выполнение этих задач невозможным.
Экономические санкции в сочетании с политикой Центробанка обрекают нас на катастрофу. Суть санкций сводится главным образом к тому, что Запад перестает давать нам кредиты. У нас сформировалась модель экономики, которая опирается на внешние источники кредита. На сегодняшний день больше половины денежной базы сформировано под иностранные кредиты, в основном, под кредиты стран НАТО, которые запретили своему бизнесу кредитовать российскую экономику. Общий объем кредитов, которые мы должны вернуть до конца будущего года, составляет 180 млрд долларов. Если мы их возвращаем, у нас денежная база сжимается практически на треть. Добавьте к этому бегство капитала: в этом году прогнозируется уход еще 120 млрд долларов. При нынешней политике (а Центральный банк упорно не хочет ее менять) мы сталкиваемся с ситуацией прогнозируемого и даже рукотворного снижения денежной массы, которая уже сегодня абсолютно сократилась по сравнению с прошлым годом.
Это связано с тем, что капитал уходит из страны — как легально, так и нелегально. Центробанк вынужден продавать валюту, обслуживая утечку капитала, и тем самым изымать с рынка рубли. При этом для решения возникших проблем делается стратегически неправильный ход: повышается процентная ставка и одновременно ЦБ отказывается от контроля за курсом рубля. Мотивируется это школярскими рассуждениями о том, что у денежной политики может быть
только одна цель, т. е. «мы не можем одновременно ставить цель снижения инфляции и цель держать какой-то курс рубля». Все это — следствие примитивных моделей теории рыночного равновесия, которыми набиты головы наших экспертов, определяющих сегодня денежную политику, не имеющую никакого отношения к реальности. Любой человек, хоть что-то слышавший про экономическую кибернетику, знает: чтобы сложная система была управляемой, избирательная способность управляющей системы должна быть не меньше, чем разнообразие объекта управления. Поэтому нормальный Центральный банк сразу ведет управление по многим параметрам. Денежная система — это сложный объект и думать, что, подняв процентную ставку, можно прекратить бегство капитала, и капитал обратно побежит к нам — это смешно и наивно, на уровне семинара для второго курса университета. Диву даешься, как это все реализуется в политике Центробанка.
Одновременно они «бросают» рубль в свободное плавание. К чему это приводит? Из-за повышения процентной ставки кредит, и без того дорогой, становится недоступным для производственного сектора. Весь объем кредита начинает сосредоточиваться в спекулятивном секторе, потому что у нас мало отраслей экономики, которые могут «переварить» кредит под 15.20 %. Отказ от ответственности за курс рубля — сигнал для спекулянтов, что можно «валить» рубль и наживать на этом огромные барыши. И когда возникает вопрос — поиграть на спекуляциях против рубля, где за один день можно заработать 5 % прибыли (а это сотни процентов в годовом исчислении), или мучиться с сельским хозяйством, промышленностью, выдавать кредиты с рисками их невозврата, поскольку рентабельность у нас в среднем около 6 %, а процентная ставка — выше, то финансовый капитал, конечно, выбирает спекулятивную сферу. Таким образом, Центральный банк, по сути, провоцирует своей политикой удар по валютному рынку.
При этом в экономике у нас источников кредита не остается. Под разговоры о том, что у нас лишние деньги, уже много лет проводят стерилизацию нефтедолларов. На сегодняшний день правительство изъяло из экономики 9 трлн рублей, которые висят на счете у ЦБ. Центральный банк, сталкиваясь с проблемами ликвидности, выдал экономике около 6 трлн рублей в виде рефинансирования коммерческих банков. Но эти деньги не пошли в реальный сектор. Получается, что правительство через налоговые механизмы изымает деньги, в основном из реального сектора, а Центральный банк впрыскивает деньги в спекулятивный сектор. Денежные власти, по сути, являются спонсорами «финансовой турбулентности», которая лишает производственный сектор элементарных возможностей развития и привлечения кредита. При этом все понимают, что нам нужны «длинные» деньги, без которых невозможны ни модернизация, ни освоение новых технологий; что новый технологический уклад требует огромных инвестиций в НИОКР, и все это можно сделать.
Как я уже говорил, у нас нет других вариантов: необходимо совершить «скачок» в новый технологический уклад (это нано-, био- и информационно-коммуникационные технологии). Он растет с темпом 35 % в год. В Академии наук и в высокотехнологичных отраслях промышленности есть определенные заделы, есть возможность их расширять, есть, вроде бы, институты, которые должны это делать, но нет механизма финансирования. Опыт совершения технологических скачков показывает: чтобы страна из отстающей переместилась в число передовых стран, необходимо примерно 10 лет, а как раз десять лет — это смена технологических укладов. Совершить скачок можно только в переломный момент, когда страны-лидеры не могут дальше расти и вынуждены заниматься технологической перестройкой, модернизацией. У них идет колоссальное обесценивание капитала, и они начинают проводить политику милитаризации: раскручивают войну, тратят огромные ресурсы на непроизводительные военные расходы. В это время у отстающих возникает возможность для рывка. Для этого норма накопления должна быть не менее 40 % от ВВП (у нас сегодня — около 20 %); должна работать система стратеги-
ческого планирования, которая будет правильно выбирать приоритеты и обеспечивать бизнес соответствующей научно-технической прогностической информацией.
Еще пять лет назад нам говорили, что все само собой образуется за счет сбережений населения и экономических агентов: сформируются финансовые резервы, фонды — пенсионные, инвестиционные и пр. На самом деле главный источник сбережений — население, которое сегодня превратилось из кредитора экономики в заемщика. Из-за бума потребительских кредитов население должно банкам более 10 трлн рублей, т. е. долг превышает сбережения. Финансовых институтов у нас нет, иностранный капитал ушел или уходит. Другого источника финансирования инвестиций, кроме кредитов, которые генерирует Центральный банк, просто не существует. Есть еще бюджет, но бюджет должен финансировать науку и снимать технологические риски, т. е. заниматься теми сферами деятельности, где у бизнеса нет возможности правильно спланировать инвестиции. Это прежде всего — фундаментальная, поисковая наука и, конечно, образование.
С этой проблемой сталкивались не только мы. Практически все страны, совершавшие технологические рывки, делали это за счет кредитного форсажа. Доля кредита к ВВП за десятилетие скачка возрастала в 3-4 раза. У нас доля кредита к ВВП составляет около 40 %, в Китае — 180 %, в Японии — еще больше, в Америке — 120 % и т. д. То есть наша экономика вообще работает без кредита.
Чтобы произошел подъем, государство должно организовать приток «длинных» денег, «дешевых» денег в перспективные разработки, технологии, в инвестиции, в расширение производства. Сделать это в рамках существующей экономической денежной модели мы не можем, потому что Центробанк, как я уже сказал, выдал кредита на 6 трлн рублей. Этот кредит ушел на валютный рынок. Почему это происходит? Потому что у нас на уровне подсознания есть табу на валютный контроль и на любые ограничения движения капитала. Год за годом на всех уровнях твердят, что мы ни в коем случае не должны вводить валютный контроль, регулировать движение капитала через границу, потому что это отпугнет иностранных инвесторов, которые от нас и так уходят и совсем по другим причинам. Эта догма является главным камнем преткновения при переходе к политике экономического развития. И это — не просто догма. На ней «висят» огромные экономические интересы. Из-за этого мы получили чудовищную оффшоризацию экономики, и разговоры об иностранных инвесторах не стоят выеденного яйца, потому что на 90 % — это наши бизнесмены, возвращающие деньги обратно через оффшоры. Только сначала они их вывезли без уплаты налогов, а теперь они их привозят и тоже налогов не платят. В результате бюджет теряет триллион рублей в год.
Для кого эта модель создана? Для обслуживания интересов оффшорной олигархии. Та денежная модель, которая сегодня работает в стране, создавалась как бы для иностранных инвесторов. Считалось — нельзя вводить валютный контроль, потому что мы отпугнем иностранных инвесторов. Хотя во всех странах, которые успешно растут, валютный контроль был и есть. Возьмите тот же Китай, Японию в период японского экономического чуда, даже Европа имела валютный контроль в период бурного роста. Любая страна, которая ориентируется на собственные интересы, следит за тем, чтобы капитал не «убегал» из страны. А все разговоры про хороший предпринимательский климат бессмысленны, потому что увозят капитал как раз те, для кого климат исключительно хорош. Главным экспортером капитала у нас является олигархат, который в судах все проблемы решает, у которого нет проблем с лоббированием своих интересов в госструктурах, который имеет доступ к кредитам — у них все есть. И более хорошего климата, чем у наших олигархов во взаимоотношениях с нашим государством, нигде в мире нет. В Америке — что, лучше для них климат будет? Нет, конечно. Они уводят деньги потому, что модель изначально сформулирована так: заработок — в России, а прибыли — за границей. Они себя чувствуют не российскими гражданами, а гражданами мира, поэтому качают деньги из России, а семьи держат там. Через оффшорные зоны пропускается ежегодно порядка 140...160 млрд
долларов, а возвращается только половина. Больше половины частных инвестиций у нас проходит через оффшоры. А половина капитала растворяется за границей.
Таким образом, если мы хотим наладить нормальный механизм долгосрочного кредита, нам без валютного регулирования и контроля не обойтись. Речь идет не о запретах, а об элементарном контроле для того, чтобы капитал не уходил без уплаты налогов, не уходил неизвестно куда, чтобы «стимулировался» здесь. Возможен налог на вывоз капитала. Возможен налог на финансовые спекуляции, об этом в Европе говорят уже много лет — так называемый налог Тобина. Возможны временные фильтры, чтобы отсечь спекулятивный капитал от прямых инвестиций. Существует множество способов пресечения вывоза капитала без экономической целесообразности, по причинам противоправным и спекулятивным. Если мы это делаем, у нас возникает возможность через институты развития, механизм рефинансирования коммерческих банков под обязательства производственных предприятий дать экономике столько денег, сколько нужно.
Вопрос — сколько? В чем у нас сегодня главный спор с денежными властями? Они говорят: мы не можем увеличивать кредит, потому что экономика работает на пределе возможностей. Но это — глупо. Наши расчеты и оценки показывают, что экономика работает на две трети потенциала. У нас загрузка производственных мощностей в разных отраслях колеблется от 40 до 80 %. Высок процент скрытой безработицы, множество невостребованных квалифицированных специалистов, огромное количество ресурсов. И говорить о том, что мы работаем на пределе возможностей и не способны наращивать производство, могут только люди, очень далекие от реальной экономики. Если мы сумеем ввести валютное регулирование, тогда мы сможем создать механизм долгосрочного кредита, выйти на темпы роста 6.8 % в год на базе существующих производственных мощностей и сделать технологический скачок за счет наращивания инвестиций в секторы нового технологического уклада с темпом не менее 20 % в год.
