CC BY
45
УДК 009.001
А.О. Коптелов
О РОЛИ ПАРАДИГМ В СОВРЕМЕННЫХ ИССЛЕ ДОВАНИЯХ ПСИХИЧЕСКОЙ И ПРЕДМЕТНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
НИЖЕГОРОДСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ТЕХНИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ
ИМ. Р.Е. АЛЕКСЕЕВА
Основным предметом анализа в данной работе выступает проблема сознания, рассматриваемая через призму предметной деятельности как одной из парадигм в объяснении идеальных феноменов. В соответствии с конструктивно-критической рефлексией категории деятельности в фокусе её когерентности современным исследовательским программам автор предлагает к рассмотрению субстанциально-деятельностный подход, где его эмпирическая сторона соответствовала бы гипотетической модели субстанции как универсально-всеобщей форме движения.
Ключевые слова: парадигма, деятельность, предметная деятельность, нейродинамика, филогенез, психика, репрезентация.
Начиная с эпохи великих промышленных революций, западная наука не только добилась поразительных успехов на поприще совершенствования производительных технологий, но и стала мощной материальной силой, влияющей на судьбы миллионов людей. Вместе с тем, позитивная акцентуация истории науки как последовательного и прямолинейного процесса давно уже вызывает теоретически обоснованные сомнения. Более того, сегодня, несмотря на весьма показательные успехи в различных областях знаний, всё чаще приходится констатировать, что не всегда те или иные выявленные закономерности в процессе научных исследований приближают нас к более точному описанию реальности. Одним из самых «нашумевших» представителей этой, по своей сути еретической точки зрения, является историк науки и физик Томас Кун. В результате научного анализа им было выявлено, что история науки ни в коей мере не является четко последовательным циклом накопления данных и формированием всё более точных теорий. Но, тем не менее, процессы эти вполне закономерны, и происходящие изменения можно понять и даже предсказать. Такую возможность научного прогнозирования дает базовое понятие куновской концепции - «парадигма».
В широком смысле «парадигма» означает определенную совокупность фундаментальных теорий как системы ценностей и как совокупности решающих (для данной науки) экспериментальных достижений, результирующих возможности дальнейшего совершенствования системы исследовательских методов и образцов деятельности. Самому раннему этапу развития науки, который Кун представляет в качестве своеобразного «до-парадигмального периода», свойственны концептуальный хаос (курсив мой. - А.К.), и конкуренция различных теоретических позиций и точек зрений на природу явлений. Ни одну из них нельзя сразу отбросить как неверную, т.к. все они приблизительно соответствуют наблюдениям и методам исследований своего времени. Затем по основополагающим аспектам теорий заключается соглашение (консенсус) между членами научного сообщества и создается единая парадигма. Как только парадигма принимается, она становится мощнейшим катализатором научного прогресса; Кун называет эту стадию «периодом нормальной науки». Нормальная наука главное внимание переориентирует на сам способ достижения результатов, а цель состоит в дальнейшей обработке ведущей парадигмы, что способствует её экстенсификации. Но действительное научное открытие может произойти только в том случае, если прогнозы относительно природы, методов и средств исследования, основанные на существующей парадигме, не найдут своего реального подтверждения. Следовательно, новая радикальная концепция никогда не будет дополнением или приращением к существующим знаниям. Все новые от-
крытия требуют кардинального переформулирования фундаментальных допущений прежней теории, т.к. реализуют переоценку существующих фактов и наблюдений.
На протяжении всей своей научной деятельности Кун постоянно полемизировал с другими представителями историко-эволюционной школы, особенно с критическими рационалистами. В ходе этих дискуссий его взгляды менялись и уточнялись. Однако основные позиции, сформулированные им в работе «Структура научных революций» и примыкающих к ней статьях, в основном оставались неизменными. Сегодня куновская теория парадигм не играет столь значимой роли в философии науки как прежде, т.к. критерии её новизны остались в историческом сплетении философского пространства середины ХХ века. Но сам философско-понятийный аппарат его концепции, несмотря на все оговорки и реверансы в сторону исторического эмпиризма, психологизма и социологизма, для многих представителей науки стал традиционным в методологии исследований. И уже только потому, что он однажды во главу угла поставил сверхмощную задачу формулирования и выявления общих характеристик науки в целом и, соответственно, построения адекватного им концептуального аппарата. Экспликация же его теории парадигм на область современных исследований сознания, нейродинамики мозга, психической деятельности человека в целом определяет и критический ракурс настоящей статьи, в которой автор, по мере возможности, воссоздает дискуссионное поле давно ушедших в тень прошлого века научных дискуссий об идеальном.
Следует заметить, что в ХХ веке западная наука обошлась с Декартом и Ньютоном так же, как в свое время классики марксизма - с Гегелем. Укоренившаяся методология в психологии и философии относительно фундаментальных проблем мышления, психики, сознания как особых продуктов высокоорганизованной материи стала тем камнем преткновения, когда собственно экспериментальные исследования в данных областях знаний подвергались с её (марксистской методологии) стороны жесткой детерминации. Безусловно, если говорить об аргументации и критериях верифицируемости, базирующихся на огромном эмпирическом массиве в клинической и экспериментальной неврологии и психиатрии, фиксирующих непосредственную связь между феноменальностью сознательных актов и физиологическими или патологическими процессами головного мозга, то здесь, казалось бы, не должно быть сомнений. Однако остается много неясного с научной точки зрения, что порождает много дополнительных вопросов.
На протяжении столетий традиционная наука строго придерживалась собственных парадигмальных «установок», подвергая жесточайшей критике любые по своей значимости отклонения от концептуального соответствия ньютоно-картезианской модели, а все исследования, концентрирующие несовместимые с ней данные, именовала «плохой наукой». Особый вред подобная стратегия нанесла психологии и психиатрии. Действительно, современные исследовательские программы в психиатрии не способны сегодня адекватно учитывать широчайший спектр явлений, выходящих за границы биографических реалий бессознательного, - таких как перинатальные и трансперсональные переживания, конструктивно обсуждаемые рядом зарубежных исследователей [1, с.38]. Да, современная медицина признает возможность передачи информации, относящейся к механизмам эмбрионального развития, конституциональным формам, наследственной предрасположенности и т.д., но она принципиально отвергает передачу сложных воспоминаний о специфических событиях, предшествовавших зачатию индивида. Следует отметить, что не последнюю роль в формировании негативноустойчивых гештальт-регуляторов в психологической науке сыграла фрейдовская модель, отчасти имеющая свои теоретические истоки в ассоцианистской традиции Дж. Локка. Суть её сводится к тому, что сам процесс рождения человека рассматривается как своеобразная точка отсчета (идея «tabula rasa») физиологических и психических явлений в пространственном континууме, а собственно развитие организма ребенка - как актуализированная последовательность детских переживаний. Как верно замечают некоторые западные исследователи психики человека [1, с.48], многоаспектные экстраординарные наблюдения (разного рода духовные практики) были неоднократно описаны в научных статьях, но их чаще всего не
принимали во внимание или же подвергали известной обструкции, полагая, что явления этого круга не более чем предрассудки индивидуальной или групповой психопатологии. С другой стороны, явления данного рода невозможно рассматривать вне собственно гносеологических спецификаций, т.к. их факторные доминанты в явной или неявной форме инкорпорируются в ткань самого философского дискурса.
Почему сегодня теоретически и практически возможности монизма как методологического принципа для построения психологических и философских теорий по проблеме сознания и идеального не работают, равно как и давно критикуемый психофизический (далее, психофизиологический) декартовский подход? Много лет тому назад Дж. Дьюи описал эту ситуацию: «Старый дуализм между ощущением и идеей повторен в современном дуализме между периферическими и центральными функциями и структурами. Старый дуализм между душой и телом находит современное эхо в дуализме стимула и реакции». Основательная попытка в преодолении этого барьера была предпринята Э.В. Ильенковым в конце 60-х годов прошлого столетия. У него «деятельность - субстанция», казалось бы, даёт ответ на возможное сочетание двух, в конечном итоге аффицированных данностей. Иначе, любой объект окружающего мира дан субъекту только и исключительно через призму человеческой деятельности либо его собственной, либо опредмеченной в этом объекте. Таким образом, монизм Ильенкова есть отчетливо выраженная констатация принципа субстанции. «Мышление есть атрибут субстанции» (Спиноза). «Мышление есть атрибут (функция) предметночеловеческой деятельности» (Ильенков) [2, с.74-76]. Мы намеренно остановились на этих положениях, т.к. именно здесь наиболее отчетливо проступают некоторые парадоксы и противоречия психологической теории деятельности, если рассматривать её в качестве общетеоретического выражения идеи деятельности как субстанции.
В целом психологическая теория деятельности является научной альтернативой тем подходам в философии, которые описывали психическое развитие преимущественно через средства и способы коммуникаций. Но проблема состоит как раз в том, чтобы раскрыть фундаментальную составляющую психики, служащую предельным основанием для возникновения слова в филогенезе, т.к., с одной стороны, мышление есть функция деятельности, с другой, деятельность всегда осуществляется субъектом. Иными словами, деятельности должны предшествовать значимые контуры до-деятельных сознательных переживаний в их смысловой реальности. Таким образом, мы видим, что само требование построения теории психического развития на монистической основе внутренне противоречиво (индивидуальное и социальное), как, впрочем, и психологическая концепция деятельности в целом. А это означает только одно: что эти подходы, ставшие классическими ещё в советскую эпоху, требуют кардинального переосмысления.
Основной пункт деятельностной концепции в философии, созданной Фихте, Гегелем, Марксом, - это идея опосредствования. Она, по своей сути, являлась базовым научнотеоретическим аргументом, противостоявшим картезианскому подходу и определявшим сознание как абсолютно данное и непосредственное. У них «сознание» и «Я - субъект» возникают и существуют лишь в результате деятельности по созданию внешнего объекта. Для Фихте и Гегеля речь идёт об актах духовной деятельности, для Маркса это, прежде всего, деятельность по созданию предметов культуры, в основе которых лежит труд [ 3, с.56]. В современной научной интерпретации подвергается критике одна из основных идей этой теории, а именно возможность возникновения человеческих психических образований как итога процесса интериоризации, т.е. переноса внешнего предметного мира во «внутренний план». При такой интерпретации остаётся непонятным процесс образования этого, так называемого «внутреннего плана» у субъекта деятельности. Безусловно, новые разработки психологической теории деятельности сегодня ведутся рядом российских исследователей, а акцент научного поиска смещается в сторону индивидуального присвоения форм коллективного творчества. Но ранее мы показали, что процессы распредмечивания мира культуры недостаточны
для обоснования концепции деятельности, т.к. сам предметный мир выносится за скобки философского дискурса, оставаясь «вещью в себе», иначе causa sui предметного же анализа.
Некорректность, на наш взгляд, исходной предпосылки марксистской философии заключалась в том, что признавалось независимое от познания существование познаваемого бытия. Основной инструмент, посредством которого она реализуется, - понятие трансцендентного как имплицитно данного. Ставшая классической формулировка трактуемого положения рассматривалась в двух значениях:
1) трансцендентное как обособленное сущее, отделенное от субъекта, т.е. такое, к которому нет путей от имманентного;
2) трансцендентное как выходящее за пределы того, чем оно задается, - выход объекта мысли за пределы мысли об объекте.
Здесь посредством гносеологического происходит выявление онтологического. Понятие трансцендентного как имплицитно данного означает нечто, выходящее за пределы эксплицитно данного, но отнюдь не должно означать, что бытие обособлено, находится вне соединительных связей с сознанием. «Препарируя» эмпирическим (общественно-историческим) инструментарием тотальность гегелевского логоса, субстантивировавшего спинозов-скую атрибутивность мышления, Маркс, с присущей ему иронией ко всякого рода мистификациям, субстантивирует гегелевское «наличное бытие». Таким образом, сознание, как одна из форм идеального, формируется в самом материальном объекте (свойство, функция высокоорганизованной материи), последний же приобретает эпистемологически-абстрактный характер материального вообще, иначе философской категории. А предметная деятельность, которой имманентно присуща аффективно-смысловая доминанта целеполагания, предполагает свою «наличность» в исторической эволюции «эмпирического субъекта». Категория деятельности становится центральной в объяснении психических процессов, всей структуры жизненной сферы человека. Иначе говоря, перефразируя классиков, земная Минерва родила Юпитера. Но что меняется в результате такого реалистичного и «заземленного» положения? Мышление, которое «обнаруживается» в качестве субстанциального атрибута наряду с протяженностью, приобретает и все качественные характеристики последнего, облачаясь в одежды современных редукционистских теорий. В концептуальных дискурсах это проявляется в различных версиях, отождествляющих ментальные состояния с состояниями центральной нервной системы, когда, по сути, элиминируется менталистская психология из сферы исследований, а её программы признаются дегенерирующими. Или, напротив, объявляют психику абсолютно прозрачной, делая акцент только на менталистскую и когнитивистскую её стороны. В качестве же научной доказательной базы привлекаются различные концепции, объясняющие эволюцию неживых форм материального, используется весь арсенал из так называемого разряда внешних факторов и условий.
Самотождественное бытие, равное самому себе, есть его ничтожность. Соответственно не приходится говорить и о единстве бытия, где предикат его приобретает характер объективной тотальности, выходящей за пределы мысли об объекте. Уже всеобщее понятие «субстанция» имплицирует «данное» единство, которое заключается не в абсолюте логоса, и не в материальности бытия как такового, а в универсальности своего движения, где и проявляется это искомое неуловимое свойство.
Диалектическая логика Гегеля «законно» приватизировала культуру, доведя её до масштабов Абсолютного Духа, а затем «расправилась» с Природой, отведя ей лишь жалкую роль перманентного отчуждения от наивысшей в своей пустоте абстракции. Маркс же, напротив, преодолевая надприродную «небытийность» идеального, которое «отдает» действительными формами человеческой деятельности, «привязывает» его, в конечном итоге, к органу - человеческому мозгу, как высшей материальной организации, реализующейся в бесконечном потоке эволюционного развития всего живого. Ему претит небытие, т.к. уже само понятие не конституируется в формально-логическом аппарате суждений ни в качестве субъекта, ни в содержательном качестве предиката, облаченным в семантические «одежды»
независимой категории. И действительно, логические категории «бытие», «небытие» не коррелируются в интенциональной плоскости онтологического дискурса, а довольствоваться приходится лишь небытийно-идеальными формами, которые «опредмечены» либо в ассоциативных образах - гештальтах, либо в конгруэнтно-знаковых логико-математических реляциях. Универсальность субстанциального единства в том, что человеческая культура, как подлинный субъект деятельности, безгранична в своем существовании. Бесконечность разумных форм жизнедеятельности есть сама Субстанция, не имеющая пределов внутреннего по богатству естественно-природного содержания с одной стороны и отсутствия оного в его причинно-следственной генеалогии с другой. Формат её не определяется разрывностью «сущего - существования» с «сущностью», где первое предопределяет второе как свое «внутреннее».
Когда речь заходит о фундаментальных и прикладных исследованиях процессов эволюции природы, в недрах которой содержатся химизмы, а дальше - только возможности и способы самореализации, естественнонаучный материализм упрощает бытие до его физической континуальности. Он страдает планетарно-земным субъективизмом, претендующим на объективность познания уже только потому, что не видит дальше своего настоящего орудия познания, инструмента, посредством которого он и констатирует действительность. Соответственно, понимаемая нами абсолютизация сознания, мышления, психики означает здесь не тотальность некоей мировой идеи, а безграничную содержательность миров, где человек -лишь одна из бесконечных форм их проявления.
Таким образом, в статье мы не ставим целью ограничиться только научнокритическим анализом сложившихся стереотипов мышления в исследовательских программах той или иной школы в психологии или философии. Тем более мы не ставим под сомнение выводы экспериментальных и общетеоретических разработок по широкому спектру научной проблематики в физиологии высшей нервной деятельности и нейродинамики мозга человека. При этом, учитывая также и то, что в настоящее время развернулась открытая дискуссия по ряду вопросов, касающихся деятельностной теории в объяснении психических явлений, интериоризации, онтологии целеполагания и т.д. Прежде всего, для нас важно было определить исходные ориентиры в построении целостной субстанциальной модели, позволяющей в другом мировоззренческом ракурсе обратиться к такой центральной для всей философии и психологии проблеме как проблема сознания. Известный советский психолог А.В. Брушлинский небезосновательно считал, что любая деятельность человека и любые его практические действия уже имеют в своем составе хотя бы простейшие психические явления, которыми они изначально регулируются. В соответствии с принципом «двух начал», он выдвигает гипотезу «о возможности пренатального возникновения человеческой психики». Однако, как показал ещё в свою бытность Э.В. Ильенков, это будет означать только то, что понятие «идеальное» вообще утратит свой конкретно-исторический смысл, ибо в грамотно понимаемую вышеозначенную категорию входят те формы отражения, которые специфически отличают человека от животного, как явления глубоко общественного. И эти две позиции вполне коррелируются с нашей точкой зрения.
Соответственно, если следовать вышеуказанной логике, предметная деятельность должна обязательно включать в свою структуру как субъективную, так и объективную стороны. Тождество их несомненно. Но действительность бытия такого тождества есть ставшее от готового «результата» самой субстанциальной действительности. В таком понимании проблема перехода одного в другое в их филогенетических границах становится излишней. А значит, онтогенез психики не является неким ускоренным повторением филогенеза в его планетарно-исторических границах, но является прямым следствием вселенской реальности, где факторы разумной жизнедеятельности носят абсолютный характер. Числительное соотношение материального к идеальному в их онтогенетических границах неминуемо предполагает «третье». Это «третье» и есть субстанция, где мышление не атрибут её, а «небытийно»-идеальная форма существования, которая исключает соответствие двух данностей в их про-
странственно-временных границах. Следовательно, и образ Вселенной - это, прежде всего, живой организм, органы, ткани и клетки которого имеют смысл только в отношении к целому. Известный физик Д.Бом предполагал, что материю и сознание нельзя объяснить друг через друга или свести друг к другу. И то, и другое - абстракции имплицитного порядка, их общего основания, и представляют поэтому нераздельное единство. Жизнь и неодушевленная материя имеют общее основание в холодвижении, которое является их первичным и универсальным источником.
Преобразующая природу предметная деятельность, субъектом которой выступает разумный индивид, передается посредством произвольного и целесообразного волевого акта, способствующего процессу творческого обучения. Данный феномен только опосредован внешней средой. Сущность же его субстанциальна и надприродна, как и сам субъект деятельности - Человек. В этом и заключается надлежащий смысл субстанциального единства материального и идеального, духовного, где последнее не есть прямое следствие первого.
Библиографический список
1. Гроф, С. За пределами мозга. Рождение, смерть и трансценденция в психотерапии [Текст] / С. Гроф. - М.: АСТ, 2005. - 497 с.
2. Вересов, Н.Н. Выготский, Ильенков, Мамардашвили: опыт теоретической рефлексии и монизм в психологии [Текст] // Вопросы философии. 2000. № 12. С.74-88.
3. Лекторский, В.А. Деятельностный подход: смерть или возрождение? [Текст] // Вопросы философии. 2001. №2. С.56-65.
