CC BY
340
Выводы
При всей кажущейся очевидности дидактического смысла, транслируемого паремиями, в ходе детального моделирования паремической семантики и нюансов её реализации в дискурсивных условиях обнаруживаются механизмы лингвокогнитивного и лингвопрагматического свойства, которые раскрывают для исследователя закономерности и факторы работы этноязыкового сознания в той его части, что обусловлена стереотипно-оценочной категоризацией, получившей своё системное выражение в паремическом фонде языка.
Сам механизм и методическая процедура когнитивно-прагматического моделирования не ограниваются приведённым алгоритмом и мыслятся как гибкая и ситуативно актуализируемая система исследовательских операций, нацеленных на выявление системных связей вербального и довербального в семантическом пространстве русской паремиологии.
Примечания
1. Алефиренко Н. Ф. Русистика и современный «лингвистический постмодернизм». Минск : РИВШ, 2009. Ч. 1. С. 4.
2. Алефиренко Н. Ф. Смысл, модусные концепты и значение // Вестник Челябинского государственного университета. 2013. № 31(322). С. 9.
3. НечипорчикЕ. В. Отражение ценностных ориентаций в паремиях. Гомель : ГГУ им. Ф. Скорины, 2015. С. 19.
4. Алефиренко Н. Ф. Смысл, модусные концепты и значение. С. 10.
5. Семененко Н. Н., Шипицына Г. М. Русская пословица: функции, семантика, системность. Белгород : Изд-во БелГУ, 2005. С. 78-81.
6. Семененко Н. Н. Русские паремии: функции, семантика, прагматика. Старый Оскол : РОСА. 2011. С. 346-348.
7. Семененко Н. Н. Образный потенциал внутренней формы поговорок в аспекте дихотомии «внешнего - внутреннего дискурса» // На пересечении языков и культур. Актуальные вопросы гуманитарного знания. Киров: «Университет-Плюс». 2016. № 1(7). С. 117.
8. Алефиренко Н. Ф. Смысл, модусные концепты и значение. С. 10.
Notes
1. Alefirenko N. F. Rusistika i sovremennyj «lingvisticheskij postmodernizm» [Russian studies and modern "linguistic postmodernism." Minsk. National Institute of Higher Education. 2009. Part 1. P.4.
2. Alefirenko N. F. Smysl, modusnye koncepty i znachenie [Meaning, modus concepts and importance] // Herald of the Chelyabinsk State University. 2013, No. 31(322), p. 9.
3. NechiporchikE. V. Otrazhenie cennostnyh orientacij v paremiyah [Reflection of value orientations in proverbs]. Gomel. GSU n.a. F. Skorina. 2015. P. 19.
4. Alefirenko N. F. Smysl, modusnye koncepty i znachenie [Meaning, modus concepts and value]. P. 10.
5. Semenenko N. N., SHipicyna G. M. Russkaya poslovica: funkcii, semantika, sistemnost' [Russian proverb: functions, semantics, consistency]. Belgorod . Publishing house of BSU. 2005. Pp. 78-81.
6. Semenenko N. N. Russkie paremii: funkcii, semantika, pragmatika [Russian paremia: functions, semantics, pragmatics]. Stary Oskol. ROSA. 2011. Pp. 346-348.
7. Semenenko N. N. Obraznyj potencial vnutrennej formy pogovorok v aspekte dihotomii «vneshnego - vnutren-nego diskursa» [Shaped potential of the inner form of idioms in the aspect of the dichotomy "inside / outside discourse"] // Na peresecheniiyazykov i kul'tur. Aktual'nye voprosy gumanitarnogo znaniya - At the intersection of languages and cultures. Topical issues of the Humanities. Kirov. "Universitet-Plus". 2016, № 1(7), p. 117.
8. Alefirenko N. F. Smysl, modusnye koncepty i znachenie [Meaning, modus concepts and value]. P. 10.
УДК 81.373
Н. А. Переверзева
О разных подходах к изучению контекста в лингвистике
В статье представлен теоретический обзор различных подходов к пониманию контекста речевого общения в лингвистике. На основе разных методик контекстуального анализа автор рассматривает содержание некоторых научных трудов, где контекст представлен как словесное окружение данной языковой единицы. Для его дефиниции учёные (В. А. Колеватов, К. Штейнбух, Д. Н. Шмелев, М. Пинкаль, В. Шмидт, Т. Слама-Казаци и др.) использовали самые разнообразные критерии, из которых следует, что наиболее приемлемым является контекст общих знаний. Контекстом является и жизненный опыт, и исторический опыт, и возраст, и пол участников коммуникации, их культурный уровень, включающий их язык, привычки,
© Переверзева Н. А., 2017 52
их отношения друг к другу и сами эти отношения. Именно определенный контекст способствует как созданию метафоры или метонимии, так и её правильному восприятию.
The article presents a theoretical analysis of various approaches to understanding of context of speech communication in linguistics. On the basis of different teaching techniques of a context analysis the author considers the content of some research where the context is presented as a verbal environment of a language unit. To define it the scientists (V. A. Kolevatov, K. Shteinbuch, D. N. Shmelyov, M. Pinkal, V. Shmidt, T. Slama-Cazazzi) used some various criteria lading to the conclusion that the most acceptable is the general knowledge context. The context is life experience, historical experience, communication participants age and sex, their cultural level including their language, habits, their relations to each other and the relations themselves. Namely the definite context promotes to both creating metaphor or metonymy and its correct perception.
Ключевые слова: контекст, текст, информация, языковая действительность, ситуация, человек, денотат, метафора, метонимия.
Keywords: context, text, information, language reality, situation, human being, denotation, metaphor, metonymy.
В лингвистике существуют различные подходы к пониманию контекста, как более узкие, в соответствии с которыми контекст рассматривается лишь как вербализованная информация, так и более широкие, соотносящие контекст с неязыковой действительностью и неязыковой информацией. Мы постараемся рассмотреть в ходе наших рассуждений несколько теорий контекста таких авторов, как В. А. Колеватов, К. Штейнбух, Д. Н. Шмелев, М. Пинкаль, В. Шмидт, Т. Слама-Ка-заци, С. И. Канонич и др.
Любое исследование в области лингвистики при рассмотрении семантических отношений не даст однозначных результатов без учета такой категории лингвистики, как контекст речевого общения. Материализованной формой передачи языковой информации является, как известно, текст. Закономерности создания текста даны носителю языка изначально. Он пользуется для построения текста данными ему вербальными средствами, при этом отбор этих средств обычно не вызывает трудностей в оформлении текста со стороны его составителя.
Создатель текста знает правила оформления текста средствами языка, но в тексте могут быть преднамеренно нарушены, например, грамматические связи, как это имеет место в тексте телеграмм, кодированных текстах и т. п. Вышеупомянутая материализованность текста заключается в том, что мысль может стать «общественным достоянием», выраженным в знаках. Мысль с помощью языковых знаков объективируется, «отделяется» от породившего ее человека. Но данные средства дают возможность овладеть ею. В. А. Колеватов считает, что функционирование системы знаков возможно лишь тогда, когда «известны правила оперирования ими, которые позволяют включить их в человеческую коммуникацию» [1]. Эти правила не являются достоянием языка, они относятся к внеязыковой сфере, что заставляет исследователя принять как объект исследования при рассмотрении средств организации текста дополнительно и внеязыковые факторы речевой коммуникации.
Термин «информация» соотносится в лингвистике с научным понятием, включающим обмен сведениями между людьми. Наиболее приемлемым для лингвистического исследования определением можно, видимо, считать определение К. Штейнбуха, согласно которому информацией является сообщение, преобразованное отправителем в какую-либо систему сигналов, которую адресат снова преобразует в сообщение [2]. Генетической исходной функцией информации является, таким образом, обеспечение сообщения: «передача информации от индивида к индивиду, от одной социальной группы к другой есть важнейшее условие и средство общения» [3]. Являясь, как и предложение, единицей речи, но единицей более высокого порядка, текст, как и предложение, может быть эллиптизированным, то есть в акте речевой коммуникации могут опускаться избыточные, по мнению создателя текста, компоненты смысловой структуры текста. Объем смысла, информации и коммуникативно-информационной ценности текста при этом не страдают, так как другие факторы, которые обычно входят в понятие неязыковой действительности, удерживают необходимый коммуникативный уровень. Обычно под этими факторами понимается контекст [4].
Метафоры и метонимии представляют собой, с одной стороны, синонимы к уже существующим словам, а с другой - омонимы к своим исходным единицам. Можно себе представить нормально оформленный текст и текст эллиптизированный, в котором впервые употреблена метафора. Представим себе, что кто-то впервые употребил развернутую метафору: У него котелок не варит. Контекстом в данном случае может быть обстановка, где говорилось о мыслительной деятельности кого-либо. Сказав это предложение, говорящий мог пальцем постучать себе по виску,
то есть употребить жест, соотносимый с оценочностью умственных способностей кого-либо, и т. д. Употребив в отношении чьей-то головы Gedankengenerator, говорящий предполагает, что в контексте знаний слушающего есть место слову «генератор», и он знает о его функции.
Как считает Д. Н. Шмелев, безусловных показателей для разграничения многозначности и омонимии нет. «Ведь мы, как правило, не задумываясь, и безо всякого труда узнаем, в каком из своих значений употреблено в той или иной фразе многозначное слово, именно потому, что контекст (реально осуществленный в речь или предполагаемый ситуацией] указывает это значение. Нам не приходится смотреть в словарь (как это бывает при чтении текста на чужом языке], чтобы понять, несмотря на многозначность слова, как такового, о чем идет речь» [5].
Влияние неязыковых факторов на формирование высказывания в виде текста иногда отрицается некоторыми лингвистами [6]. Но если согласиться, а не согласиться с этим трудно, что именно внешний мир с его связями определяет мышление, то следует согласиться и с тем, что это обязательно отражается на структуре и наполнении вербальной формы. Уже сам контекст определяет возможность или необходимость назвать кого-то чурбаном, дубиной или пеньком с глазами. Как считает М. Пинкаль, почти все выражения естественных языков зависят в своем содержании в той или иной мере от ситуации, в которой они высказываются [7]. Такую ситуацию он называет контекстом высказывания (Äußerungskontext).
В практике языкознания, в преподавании родного или иностранного языка под контекстом в большинстве случаев традиционно понимается словесное окружение какой-то данной языковой единицы. Словесное окружение в качестве контекста положил в основу своей теории актуального значения слова В. Шмидт [8]. Можно представить себе следующую ситуацию. Автомобилист обрызгал прохожего, на что тот крикнул «Дерьмо собачье!» Понял метафору водитель, поняли прохожие, хотя никакого словесного окружения здесь не было. Был контекст, позволивший употребить этот троп. Поэтому нельзя согласиться с А. В. Бондарко, который в основу дефиниции контекста вкладывает окружение языковой единицы в парадигматической системе и в речи, что приводит его к выделению «социального контекста» [9], то есть контекст - это внутриязыковая среда. С. И. Канонич считает контекст, как и текст, коммуникативной единицей, и у него же находим выражение «текст как единица контекста» [10], что опять же возвращает нас к понятию контекста как части текста, а текста как части контекста.
Концепцию контекста предложила Т. Слама-Казаци, считающая, что контекст формируют внеязыковые и языковые средства, он может быть выражен жестами, мимикой, а главное - это ситуация, которая окружает слово и определяет его смысл [11].
Представители некоторых теорий контекста считают, что для осуществления языковой коммуникации необходимо, чтобы подобные друг другу образы знака и означаемого и связи этих образов существовали в голове тех, кто общается. Только тогда слова говорящего будут вызывать соответствующие образы у слушающего. Этот образ мира, составляющий общее знака говорящего и слушающего и предваряющий и определяющий восприятие (смысл] знака, и является тем, к чему теперь приходят лингвисты, именуя по-разному то, что подразумевается под контекстом, «предпосылкой» (Voraussetzung], «презумпцией» или «пресуппозицией» (Präsupposition) [12].
Наиболее, видимо, удачными и близкими по своей сущности к идее, вкладываемой в понятие контекста, являются попытки увязать его с внеязыковой действительностью. Так, Е. Р. Кури-лович включает в свое понятие контекста не только словесное окружение, но и элементы «внешней ситуации» [13]. Таким образом, объектом лингвистического исследования на уровне семантики может быть только прагматическое и семантическое двуединство - текст и контекст [14].
Нам близка такая точка зрения, и поэтому под контекстом мы понимаем далее информацию, не выраженную языковыми знаками. Она не может быть средством вербального общения, но она является потенциальной базой для создания текста: эту информацию несет окружающая действительность, или же она является отражением внешнего мира и его внутренних отношений в сознании человека. Во внешнем мире носителями информации являются предметы и явления с их взаимосвязями; в сознании людей это опыт, знания, привычки, общественно-социальная практика и т. п. Текст немыслим без контекста так же, как контекст без текста. Окружающая природа только тогда становится контекстом, когда мы заговорим о ней. Временные и пространственные характеристики высказывания (текста] адекватны этим же характеристикам контекста, иначе было бы невозможно понимать высказываемое. Смысл высказывания выражается в том, что он обнаруживает соответствие вещей в определенных условиях [15].
Мы поддерживаем также точку зрения Б. А. Малинина, который считает, что участники коммуникативно-речевого акта, как и их духовный мир, являются частью реальной действительности, то есть контекста. Контекстом является и исторический опыт, и жизненный опыт, 54
возраст и пол участников коммуникации, их отношения друг к другу и сами эти отношения, их культурный уровень, включающий их язык и привычки [16].
Подобную дефиницию мы находим и у упоминавшегося выше М. Пинкаля, считающего, что «к контексту высказывания относится не только языковой "предконтекст" (Vorkontext] и непосредственная ситуация высказывания, но и все, что каким-либо образом может иметь влияние на значение» [17], где под «все» следует понимать названные Б. А. Малининым компоненты вне-языкового контекста. Само собой разумеется, что в каком-то акте речевого общения не всегда могут «присутствовать» все необходимые контексты для однозначного определения релевантных параметров. Контексты адресанта могут быть шире, чем у адресата, что объясняется, в первую очередь, разницей их знаний как картины внешнего мира, так и знаний о языке, являющихся одним из компонентов контекста как такового. Фрагмент внеязыкового контекста, имеющийся в распоряжении говорящего, охватывает, таким образом, весь его жизненный опыт к моменту высказывания.
Но иногда, оставляя без внимания носителей языка, лингвисты наделяют лексическую единицу свойством что-либо обозначать, называть, на что-то указывать и т. п. Тогда создается впечатление одушевленности слова: оно что-то делает, а носитель языка в качестве коммуниканта должен разгадывать загадки, задаваемые ему словом. На деле же коммуниканты всегда знают на основе контекста, что и как должно и может быть сказано, как должно быть построено высказывание, что и в какой мере должно быть выражено эксплицитно, а что поможет понять контекст - основная база интерпретации языковых фактов [18]. «Вне контекста смысл многозначного знака остается неизвестным. Поэтому причины языковых недоразумений не просто в многозначности слов, а еще в недостаточности контекста», - считает Л. И. Ибраев.
Сегодня никому не придет в голову «отрицать, что конкретный смысл слова всегда определяется... контекстом его применения» [19].
Мы считаем, что именно определенный контекст способствует, с одной стороны, как созданию метафоры или метонимии, так и ее правильному восприятию. Вне контекста употребления любая метафора или метонимия остается, если она стала узуальной, достоянием контекста знаний, если ее вообще можно вне контекста считать метафорой или метонимией. «Переломать кому-либо костыли» - это всем понятно, особенно в контексте угрозы и в этой развернутой метафоре. Просто же «костыли» - это звуковой комплекс, соотносимый (могущий быть соотнесенным) с предметами медтехники, помогающими при передвижении человеку с повреждениями ног. Более редко, при другом контексте знаний, например у железнодорожников, это детали крепления рельс на шпалах. Чтобы понять под «костылями» ноги, в контексте высказывания или бытовом контексте должен присутствовать человек: я ему костыли переломаю, чего костыли расставил, выставил и т. д. Подобная метафора иногда рассматривается как последовательная, а сам контекст - как метафорический [20].
Без привлечения контекста невозможно изучить иностранный язык, так же как научить ему, так как, по убеждению Э. Косериу, разделяемому В. Г. Гаком, нельзя говорить на языке, зная только его систему: нужно знать норму применения этой системы согласно ситуациям и контекстам [21]. Контекст, подразумевающий как свою составную часть и языковые привычки, навыки оформления информации в языковом плане, включает в себя и определяемую этими факторами повторяемость готовых конструкций, набор которых постоянно имеется в сознании человека.
Примечания
1. Колеватов В. А. Социальная память и познание. М. : Мысль, 1984. 190 с.
2. Штейнбух К. Автомат и человек: Кибернетические факты и гипотезы. М. : Наука, 1967. 217 с.
3. Колеватов В. А. Указ. соч.
4. Амосова Н. Н. Слово и контекст // Очерки по лексикологии, фразеологии и стилистике. Уч. записки ЛГУ № 243. 1958. Сер. филологических наук. Вып. 42. С. 42-49.
5. Храпченко М. Б. Текст и его свойства. Вопросы языкознания. М. : 1985. № 2. С. 5-13.
6. Там же.
7. Faulseit D. Gutes und schlechtes Deutsch. Lpz. : VEB Bibliographisches Institut, 1972. 154 S.
8. Schmidt W. Lexikalische und aktuelle Bedeutung. Berlin : Akademie -Verlag, 1967. 130 S.
9. Бондарко А. В. Опыт лингвистической интерпретации соотношения системы и среды // Вопросы языкознания. 1985. № 1. С. 13-23.
10. Канонич С. И. Принципы типологии контекстных грамматических категорий // Вопросы языкознания. 1955. № 3. С. 18-27.
11. Slama-Cаzacy Leistung und Grenzen des sozialen Kontextes sprachlichen Verhaltens (Pragmatik). Interdisziplinäre Beiträge zur Erforschung der sprachlichen Kommunikation. Hrsg. von S. J. Schmidt. München, 1974. S. 118-131.
12. ИбраевЛ. И. Надзнаковость языка // Вопросы языкознания. 1981. № 1. С. 17-35.
13. Курилович Е. Заметки о значении слова. Очерки по лингвистике. М. : Изд-во иностр. лит., 1962. С. 241-254.
14. Булыгина Т. В. О границах и содержании прагматики // Изв. АН СССР. Сер. Литература и язык. 1981. Т. 40. № 40. С. 114-123.
15. Жинкин Н. И. Механизмы речи. М. : Наука, 1958. 234 с.
16. Малинин Б. А. Диада текст и контекст: проблемы дефиниции и взаимосвязи // Вопросы синтаксиса и стилистики текста в современном немецком языке. Пятигорск : ПГПИИЯ, 1986. С. 131-136.
17. Pinkal M. Kontext und Bedeutung. Türingen: Volk und Wissen, 1977. 168 с.
18. Шавкун Н. С. Атрибутивный композит или атрибутивное словосочетание как альтернативные средства номинации в немецком языке : дис. ... канд. филол. наук. Пятигорск, 2001. 248 с.
19. Шмелев Д. Н. Современный русский язык. М. : Просвещение, 1977. 335 с.
20. Ахманова О. С. Словарь лингвистических терминов. М. : Сов. энцикл., 1969. 608 с.
21. Гак В. Г. К типологии лингвистических номинаций. Языковая номинация. Общие вопросы. М. : Наука, 1977. С. 108-124.
Notes
1. Kolevatov V. A. Social'naya pamyat' ipoznanie [Social memory and cognition]. M. Mysl'. 1984. 190 p.
2. SHtejnbuh K. Avtomat i chelovek: Kiberneticheskie fakty igipotezy [Machine and people: the Cybernetic facts and hypotheses]. M. Nauka. 1967. 217 p.
3. Kolevatov V. A. Op. cit.
4. Amosova N. N. Slovo i kontekst [The word and the context] // Ocherki po leksikologii, frazeologii i stilistike. Uch. zapiski LGU № 243. 1958. Ser. filologicheskih nauk - Essays on lexicology, phraseology and stylistics. Scient. Notes of LSU No. 243. 1958. Ser. Philology. Is. 42. Pp. 42-49.
5. Hrapchenko M. B. Tekst i ego svojstva. [Text and its properties] // Voprosy yazykoznaniya - Questions of linguistics. M. 1985, No. 2, pp. 5-13.
6. Ibid.
7. Faulseit D. Gutes und schlechtes Deutsch. Lpz. : VEB Bibliographisches Institut, 1972. 154 p.
8. Schmidt W. Lexikalische und aktuelle Bedeutung. Berlin : Akademie -Verlag, 1967. 130 p.
9. Bondarko A. V. Opyt lingvisticheskoj interpretacii sootnosheniya sistemy i sredy [Experience of linguistic interpretation of the relation of system and environment] // Voprosy yazykoznaniya - Questions of linguistics. 1985, No. 1, pp. 13-23.
10. Kanonich S. I. Principy tipologii kontekstnyh grammaticheskih kategorij [Principles of contextual typology of grammatical categories] // Voprosy yazykoznaniya - Questions of linguistics. 1955, No. 3, p. 18-27.
11. Slama^zacy Leistung und Grenzen des sozialen Kontextes sprachlichen Verhaltens (Pragmatik). Interdisziplinäre Beiträge zur Erforschung der sprachlichen Kommunikation. Hrsg. von S. J. Schmidt. München, 1974. Pp. 118-131.
12. Ibraev L. I. Nadznakovost' yazyka [Neznalost language] // Voprosy yazykoznaniya - Questions of linguistics. 1981, No. 1, pp. 17-35.
13. Kurilovich E. Zametki o znachenii slova. Ocherki po lingvistike [Notes on the meaning of the word. Essays in linguistics]. M. Publ. of Foreign lit. 1962. Pp. 241-254.
14. Bulygina T. V. O granicah i soderzhanii pragmatiki [About the boundaries and content of pragmatics] // Izv. AN SSSR. Ser. Literatura iyazyk - News of USSR AS. Ser. Literature and language. 1981, vol. 40, No. 40, pp. 114123.
15. ZHinkin N. I. Mekhanizmy rechi [Mechanisms of speech]. M. Nauka. 1958. 234 p.
16. Malinin B. A. Diada tekst i kontekst: problemy definicii i vzaimosvyazi [Dyad the text and the context: problems of definitions and relations] // Voprosy sintaksisa i stilistiki teksta v sovremennom nemeckom yazyke - Questions of syntax and stylistics of the text in modern German. Pyatigorsk. PSPFL. 1986. Pp. 131-136.
17. Pinkal M. Kontext und Bedeutung. Türingen: Volk und Wissen, 1977. 168 p.
18. SHavkun N. S. Atributivnyj kompozit ili atributivnoe slovosochetanie kak al'ternativnye sredstva nominacii v nemeckom yazyke : dis. ... kand. filol. nauk [Attribute or composite attribute the phrase as an alternative means of nomination in the German language : dis. cand. filol. sciences]. Pyatigorsk. 2001. 248 p.
19. SHmelev D. N. Sovremennyj russkijyazyk [Modern Russian language]. M. Prosveshchenie. 1977. 335 p.
20. Ahmanova O. S. Slovar' lingvisticheskih terminov [Dictionary of linguistic terms]. M. Sov. ENCYCLOPAEDIA. 1969. 608 p.
21. Gak V. G. K tipologii lingvisticheskih nominacij. YAzykovaya nominaciya. Obshchie voprosy [To the typology of linguistic categories. The language nomination. General questions]. M. Nauka. 1977. Pp. 108-124.
