CC BY
44
лингвотеоретические исследования
дискурсивно-модусный концепт как источник фраземосемиозиса
Николай Федорович АЛЕФИРЕНКО,
доктор филологических наук, профессор (НИУ) Белгородского государственного национального исследовательского университета, е-mail: n-alefirenko@rambler.ru
Когнитивная фразеология представляет собой особое ответвление когнитивной лингвистики. Основной категорией лингвокогнитивистики является концепт, базовым понятием при разработке теории когнитивной фразеологии оказывается особого рода этнокультурный концепт, предполагающий репрезентацию знаками косвенно-производной номинации - фраземами. В предлагаемой статье предпринимается попытка определить стратегии и тактики лингвокогнитивного исследования фраземики.
Ключевые слова: когнитивная фразеология, когнитивная лингвистика, концепт, фразема, дискурсивно-модус-ный концепт.
THE DISCURSIVE MODUS CONCEPT AS A SOURCE OF PHRAZEOSEMIOSIS
Nikolai F. ALEFIRENKO,
Doctor of Philology, Professor (SRU), Belgorod National Research State University, е-mail: n-alefirenko@rambler.ru
The cognitive phraseology is a special branch of cognitive linguistics. The basic category is a cognitive concept, a fundamental concept in the development of the cognitive theory of phraseology is a special kind of ethno-cultural concept, involving the representation of signs of indirectly derivative nomination - phrases. This article attempts to identify the strategy and tactics of linguistic and cognitive research of phrases.
Keywords: cognitive phraseology, cognitive linguistics, concept, phrases, discourse-modus concept.
Возникновение когнитивной фразеологии как особого ответвления когнитивной лингвистики обусловлено несколькими факторами. Во-первых, фразеологический материал, в силу его алогической парадоксальности, не всегда вкладывается в прокрустово ложе существующих канонов лингвокогнитивистики. Во-вторых, пока не определены стратегия и тактики лингвокогнитивного исследования фразе-мики. Предлагаемая работа является одной из первых попыток устранения этой научной лакуны.
Поскольку основной категорией лингвокогнитивистики является концепт, базовым понятием при разработке теории когнитивной фразеологии оказывается особого рода этнокультурный концепт, предполагающий репрезентацию знаками косвенно-производной номинации - фраземами.
Фраземопорождающий концепт достаточно ярко обнаруживает свое изначальное предназначение -способность служить рождению чувственно-предметного смысла в виде некого образа. Именно поэтому началом порождения фраземы и мотиватором ее появления в речи выступает концепт (лат. con-
ceptum - 'зерно; зародыш'). Исходя из такой этимологии, В. В. Колесов сравнивает семантику данного термина с 'ростком первообраза', квалифицируя ее неким 'первосмыслом'. Уже в силу его этимологического значения концепт никоим образом не может отождествляться ни с понятием, ни с категорией, обозначающими уже оформившиеся и логикой отфильтрированные объекты мысли, понятое и структурированное смысловое содержание. Знакопорождающий концепт хотя и является эффективным стимулятором языкового познания, но все же потенциальный, еще неоформленный «про-лог», своего рода предшествующее понятию мыслительное образование, своего рода обобщенное представление. И в этом качестве может интерпретироваться как потенциальное понятие, протопонятие, ассоциативно-мыслительный «росток», способный «прорасти и словом, и мыслью, и делом» [Колесов 2002]. Объективированный же фраземой концепт, в отличие от отдельного фразеологического значения, - это совокупность всех значений фраземы, целостный смысловой образ, ассоциируемый с данным знакоо-бозначением. К тому же вербализованный фраземой концепт всегда включен в ценностно-смысловой континуум культуры. При этом меняется векторная сущность его природы: концепт становится тем, в виде чего уже сама культура входит в ментальный мир человека, превращается в некий «сгусток культуры в сознании человека» [Колесов: 43]. Главным образом, благодаря этим своим свойствам концепт достаточно органически связан с фраземосемиозисом.
В современных работах по фразеологии, авторы которых испытывают интерес к лингвокогнитиви-стике, обычно употребляется термин фразеологический концепт. Мы же предпочитаем в данном случае иное терминообразование - фраземопорождающий концепт - по двум причинам. Во-первых, по причине несовершенной типологии концептов. Во-вторых, в силу искажения существующим термином онтологической сущности соотношения мыслительной категории, важнейшим представителем которой является концепт, и языковых средств ее вербализации, в роли которых выступают единицы разных языковых уровней. В настоящее время говорят о лексических, синтаксических и фразеологических концептах, что лишь указывает на средство вербализации концепта, но не на его природу. Типология концептов по способу их вербализации является весьма условной и не отражает природу самого концепта. Чтобы устранить этот казус, необходимо сосредоточиться на механизмах и когнитивно-прагматических мотивах возникновения концептов разных типов. Таковыми, по нашему мнению, являются: (а) обыденные понятия, вербализуемые словами; (б) предикации, объективируемые синтаксемами; (в) сентенции, выражаемые паремиями.
Поиск онтологической природы концептов, порождающих фраземы, может исходить из осмысления коммуникативно-прагматического назначения фразем. Их предназначение, как мы уже писали ранее, скорее, не в именовании предмета мысли, а в выражении оценочно-смыслового отношения к нему [Алефиренко 1990]. Поэтому фраземы подбираются говорящими для того, чтобы адекватно выразить в соответствующей дискурсивной ситуации тот оценочно-эмотивный смысл, который проецируют наши речемыслительные интенции.
Итак, «плавильным котлом» в котором отливается концепт - мыслительная конфигурация, порождающая фразему, - выступает дискурс, а его содержанием служит оценочно-эмотивная, или модус-ная, семантика. В результате такой концепт, появившийся в результате дискурсивной деятельности для презентации модусной семантики, нуждается не просто в непрямом, а в косвенном знакообозначении. Назовем такие продукты дискурсивного сознания дискурсивно-модусными концептами, языковыми вербализаторами которых выступают фраземы.
Остановимся на двух интегрированных определениях - дискурсивный и модусный.
1. Первое положение: фраземопорождающий концепт имеет дискурсивно-синергетическую природу. На чем зиждется данный тезис? - Прежде всего, на синергетике дискурса, в лоне которого формируется и функционирует.
Как нами уже отмечалось, одним из важнейших категориальных свойств дискурса является его способность порождать новый смысл, неаддитивный семантике составляющих его текстовых единиц. Его смыслопорождающая способность обусловливается тем, что в отличие от актуального высказывания дискурс состоит из элементов ранее произведенных дискурсов. Сложные смысловые конфигурации, нуждающиеся в разнообразных средствах вторичного знакообозначения, зарождаются в глубинных пластах дискурса. Именно здесь при наличии необходимых условий обостряются противоречия между
структурообразующими дискурс факторами, в результате чего высекаются первые искры лингвокреа-тивного стимулирования процессов вторичного семиозиса.
Такого рода противоречия обнаруживаются как между лингвистическими и экстралингвистическими механизмами структурирования дискурса, так и внутри них. К внешнему противодействию относятся причины актуализации языковых или внеязыковых стимулов «жизни» дискурса. Внутренние же противоречия буквально пронизывают языковую семантику, активно участвующую в конституирова-нии смыслообразующего дискурса. Эти противоречия предопределили появление в лингвистике различных семантических теорий - «отражательной», релятивной и формально-логической [Алефиренко: 18-19]. Согласно первой смысловое содержание дискурса обусловливается интеграцией отображенных в сознании предметов номинации в соответствии с задачами коммуникативного акта. Релятивная теория обращает внимание на второй этап дискурсии - моделирование различных отношений как между вербализованными, так и внеязыковыми предметами мысли. Формально-логическая концепция, находясь между хомскианским генеративизмом и теорией речевых актов, снабжает и укрепляет мысль о креативных возможностях дискурса идеями субъектно-объектного речепорождения и необходимости учитывать внешние (социокультурные и прагматические) условия общения. Роль и значение каждого из названных аспектов в конституировании дискурса зависит, разумеется, от понимания природы и сущности самого дискурса. Первый аспект ставит дискурс в подчинение языку, который своей семантикой в таком случае должен определять смысловое содержание дискурса. Второй исходит из представлений о дискурсе как сетке коммуникативно-прагматических отношений, а третий рассматривает дискурс как смыслопорождающее устройство. Ущербность каждого из этих подходов очевидна, поскольку ни один из них не отвечает комплексному осмыслению дискурса как речемышления, погруженного в жизнь. В них наблюдается недопустимая абсолютизация одной из частей понятия «дискурс»: или высказывания (текста), или его внешнего окружения. В первом случае основой дискурса считается высказывание, а его внешний контекст - сопровождающим фоном. Во втором случае все наоборот. На самом же деле, и семантика высказывания, и социокультурные условия текстообразования, и антропологический человеческий) фактор - обязательные компоненты того смыслового содержания дискурса, в недрах которого не только функционирует, но и порождается фразема. Об антропологическом факторе безотносительно к фразеологии в свое время писал Ю. Н. Караулов. Все многообразие взаимодействия человека с миром дискурса достаточно емко отражено в его известном суждении: «За каждым текстом стоит языковая личность, владеющая системой языка» [Караулов: 27]. Не менее выразительно и справедливо звучало его перифразирование в устах К. Ф. Седова: «за каждой языковой личностью стоит множество производимых ею дискурсов» [Седов: 4].
однако для осмысления роли дискурсивного мышления в образовании фразем важно рассмотреть не столько процесс взаимодействия языковой личности с дискурсами, сколько взаимодействие с дискурсами всего этнокультурного сообщества, которое конкретно реализуется в речедеятельности каждого человека - члена данного сообщества. Вспомним рылеевскую фразу, ассоциативно связанную с известной дискурсивной ситуацией: 1) «Куда ты ведешь нас? Не видно ни зги» - Сусанину с сердцем Вскричали враги (К. Рылеев); 2) Полина Андреевна в панике захлопнула дверь, что было глупо. Осталась в кромешной тьме и с перепугу даже забыла, в какой стороне выход. Да и как бежать, если не видно ни зги? (Б. Акунин). Идиома не видно ни зги могла бы быть вложена в уста любого говорящего по-русски, находящегося под магическим воздействием своего этнодискурсивного сознания, несмотря на то, что в ней содержится непонятное слово зга. Это старинное слово образовано, как полагают, от слова стега 'стежка, дорожка, тропинка'. Значит, буквальный смысл выражения - 'не видно даже тропинки'. А вот еще одно толкование: зга - металлическое колечко на дуге лошади, к которому прикрепляется повод. И если уж его не было видно, то, значит, стоит на дворе тьма кромешная. Затем, видимо, возник вторичный смысл: зга - 'темень, потемки, темнота'. Второе значение 'кроха, капля, искра, малость чего-л.' (В. И. Даль). Правда, для того, чтобы видеть дорогу, и не было особой необходимости смотреть на нее через такую кроху, как зга. А вот чтобы распрячь и запрячь коня в темную ночь или в ненастье, ее нужно видеть. В такой ситуации немудрено было услышать ворчанье кучера: «Ну, темень (потемки) - зги даже не видно». Так закрепилось в этнодискурсивном сознании выражение ни зги не видно - 'абсолютно ничего не видно, очень темно'.
Индивидуально-личностные смыслы говорящего, таким образом, вместо свободно конструируемого оязыковления вынуждены преодолевать тройной заслон: а) соответствовать этнокультурным эталонам, б) формироваться на общей для всего сообщества когнитивной базе и в) подчиняться диктату этнодискурсивного сознания, системе значений и законам дискурсивной стратегии.
Итак, синергетика такого дискурса образуется несколькими смысловыми энергопотоками: а) рече-мыслительным, б) этнокультурным и в) модусным.
2. Второе положение связано с модусом. Модусный аспект во многом определяет семантику и прагматику фраземы. Модус выполняет функцию отнесения той или иной фраземы к определенному когнитивно-прагматическому типу. Модус (от лат. modus - мера, способ, образ) обозначает свойство фразеологического денотата, присущее ему только в соответствующих дискурсивных состояниях и зависящее от дискурсивного контекста денотата и тех ассоциативно-смысловых связей, в которых он находится. Иными словами, это способ существования, вид и характер коммуникативного события. По типу модуса фраземы того или иного языка группируются в семантические поля. По modus vivendi фраземы используются для обозначения образа жизни людей, условий их взаимопонимания и наоборот; по modus procedendi фраземы наделяются обстоятельственным характером, том числе и обозначающих способ достижения цели. Modus rectus и modus obliquus связаны с образным воплощением речемыслительных интенций.
«Наличие в концепте образного компонента, - пишет 3. Д. Попова, - определяется самим нейро-лингвистическим характером универсального предметного кода: чувственный образ кодирует концепт, формируя единицу универсального предметного кода» [Попова 2010: 106].
Основными механизмами формирования фраземопорождающего концепта выступают когнитивная метафора и когнитивная метонимия. Когнитивные переносы могут быть как предметными (денотативными), так и абстрактными (сигнификативными). В обоих случаях, идентифицируясь прямым значением, фразеологическое значение содержит все его основные признаки. Когда троп или фигура выполняет характеризующую функцию, замечает Е. В. Шелестюк (2004), переносное значение замещается либо совмещается с именем признака. Ср.: черный ящик, язык без костей, белая ворона, серая мышь. Смыслообразующим в таких случаях является атрибутивный компонент - метафорический эпитет. Именно он, утратив первичную денотативную отнесенность, привносит в обобщенно-целостное значение фраземы ту ассоциативно-образную сему, которая служит дискурсивным вектором формирования модусной коннотации идиомы, обусловливая ее экспрессивные, эмотивные и аксиологические свойства. Смыслообразующая функция атрибутивного компонента объясняется тем, что переносные смыслы, порождающие метафорический эпитет, влекут за собой семантическое преобразование именной лексемы (стреляный (старый) воробей). Таким образом, атрибутивный компонент в зооморфизме стреляный (старый) воробей, подвергаясь метафоризации (стреляный > бывалый, опытный), актуализирует отвлеченные потенциальные семы именного компонента. В итоге грамматически главный компонент воробей утрачивает субкатегориальное значение конкретного животного, групповое значение предмета живой природы, ядерную сему «вид птиц» и реализует отвлеченную потенциальную сему 'человек'. В составе фраземы атрибутивный компонент стреляный (старый), реализует семы 'опытный', 'умудренный'. Такой атрибутивный компонент включается в формирование развернутой когнитивной метафоры. В результате фразема стреляный (старый) воробей становится репрезентантом дис-курсивно-модусного концепта - «бывалый человек».
Суть концептообразующей роли когнитивной метафоры состоит в том, что, с одной стороны, метафора предполагает наличие сходства между свойствами ее семантических референтов, поскольку она должна быть понята, а с другой стороны - несходства между ними, так как метафора призвана создать некий новый смысл. Возникающий на основе метафоры фраземопорождающий концепт является результатом взаимодействия двух сополагаемых концептуальных сфер. В результате их компаративного наложения происходит формирование гибридного (дискурсивно-модусного) концепта), который частично наследует свойства исходных концептуальных сфер, однако все же является новым образованием.
Если метафора включает в себя гомогенный элемент, она преображается в символ. Метафора - продукт ассоциативно-символического мышления [Alefirenko, Stebunova 2015: 607]. В ее основе лежит сравнение. Сравнивать человек может неизвестное с известным, и в этом проявляется его модусное
отношение к объективной реальности. Относя чувственно воспринимаемые признаки к отвлеченным и непосредственно не наблюдаемым объектам, метафора выполняет гносеологическую (когнитивную) функцию.
Анализируя фраземы, возникшие по модели когнитивной метафоры, мы получаем «доступ к "скрытым" или забытым семам, которые актуализирует метафора» [Борискина 2003: 13]. Дело в том, что «процессы человеческого мышления в значительной степени метафоричны. Именно это мы имеем в виду, когда говорим, что понятийная система человека метафорически структурируется и определяется. Метафоры как лингвистические выражения возможны именно потому, что они имеются в концептуальной системе человека» [Лакофф, Джонсон 1990: 389-390].
Когнитивная метафора - средство восприятия одного объекта через другой, средство отнесения объекта к классу, к которому он не принадлежит, посредством так называемого категориального сдвига. В процессе метафорического фраземообразования, традиционная категориальная сетка, определявшая видение мира, разрушается, и возникают новые ассоциативно-смысловые связи и отношения, перекраивающие когнитивное пространство, меняющие стандартное представление о том или ином фрагменте окружающего мира [см.: Алефиренко 2002: 51].
Метонимическим механизмом фразеобразования служат экспликатуры и импликатуры. В этой связи особое внимание должно быть сосредоточено к метономической интерференции в речемыслительных актах и к интерпретации дискурса. В центре внимания находятся метонимические наложения и другие принципы метонимии в языках и дискурсивных контекстах [Metonymy and Pragmatic Inferencing 2003]. В рамках метонимической стратегии (основанной на смежности мыслительных структур) намечаются два варианта: феноменологическая и ноуменологическая стратегия метонимического переноса. Первая задает концептуализацию через примеры, образцы или просто через отдельные проявления. Например, любовь можно концептуализировать через примеры влюбленности (Ромео и Джульетта, влюблен как кошка, - это не метонимия) или через проявления любви: любви все возрасты покорны.
Эмотивно нагруженные метонимии представлены двумя концептуальными типами - инклюзивным и эксклюзивным (Ц. Тодоров). Инклюзивные метонимии создаются на основе (а) переноса имени с признака предмета на сам предмет (например, «белая ворона > человек»); (б) переноса названия наделенной признаком части на целый предмет (например, «выбросить белый флаг > капитуляция»). В эксклюзивных метонимиях взаимодействуют понятия предмета и каузированного им состояния человека (например, «черный день + переживания человека > ограничение»). Основанием для взаимодействия понятий в обоих типах метонимий становятся характеристики объектов, выраженные эпитетами (чаще всего модусная и утилитарная оценки). Большинство метонимий (60,7%) относятся к эксклюзивному типу. Таким образом, фраземопорождающий потенциал дискурсивно-модусного концепта формируется благодаря широкому ассоциативно-дискурсному спектру неконвенциональной импликатуры (имплика-туры дискурса). Скрытый смысл фраземы, как правило, значительно отличается от явного («экспликатуры») и даже противоречит ему (мышиная возня - 'хлопоты, заботы'). Неконвенциональная импли-катура дискурсивно-модусного концепта, являющегося источником фраземосемиозиса, раскрывается языковому сознанию в процессе раскодирования моделирующих ее когнитивной метафоры и метонимии инклюзивного и эксклюзивного типа.
ЛИТЕРАТУРА
Алефиренко Н. Ф. Концепт - понятие - категория в свете современной лингвокогнитивистики // Научные ведомости БелГУ Серия: Гуманитарные науки. 2010. Вып. 7, № 18 (89). С. 5-12.
Алефиренко Н. Ф. Дискурсивное сознание: синергетика языка, познания и культуры // Языковое бытие человека и этноса: когнитивный и психолингвистический аспекты: материалы междунар. школы-семинара. V Березинские чтения. М., 2009. Вып. 15. С. 5-12.
Алефиренко Н. Ф. Фразеологическое значение: природа, сущность // Грани слова: сб. науч. ст. к 65-летию проф. В. М. Мокиенко. М.: Элпис, 2005. С. 21-27.
Колесов В. В. Философия русского слова. СПб.: ЮНА, 2002.
Попова З. Д. Очерки по когнитивной лингвистике. Воронеж: Истоки, 2001. 191 с.
Караулов Ю. Н. Русский язык и языковая личность. М.: Едиториал УРСС, 2003. 264 с. Седов К. Ф. Дискурс и личность: Эволюция коммуникативной компетенции. М.: Лабиринт, 2004. 3290 с.
Глазунова О. И. Логика метафорических преобразований. СПб., 2000. Лакофф Дж. Когнитивная семантика // Язык и интеллект. М., 1995.
Шелестюк Е. В. Типичные схемы концептуального перехода в метафоре, метонимии и основанных на них фигурах совмещения // Ethnohermeneutik und Antropologie / Hrsg. Von E. A. Pimenov, M. V. Pi-menova. Landau: Verlag Empirische Padagogik, 2004. Bd. 10. Ss. 102-114.
Аскольдов С. А. Концепт и слово // Русская словесность. От теории словесности к структуре текста. Антология. М.: Academia, 1997. С. 267-279.
Богин Г. И. Интенциональный акт как ситуация появления смыслов // Язык и культура. Киев, 1994. С. 3-10.
Попова З. Д. Моделирование содержания концепта // Проблемы представления (репрезентации) в языке. Типы и форматы знаний: сб. науч. статей. М., 2007. С. 322-329. Степанов Ю. С. Константы: Словарь русской культуры. М., 1997.
Alefirenko N. F., Stebunova K. K. Linguo-philosophic substance of a symbolanthropology // Archaeology history, philosophy (Conference proceedings, 26 August - 1 September, 2015 Albena, Bulgaria). Р. 607-615.
Лакофф Дж., Джонсон M. Метафоры, которыми мы живем // Теория метафоры. М.: Прогресс, 1990. 512 с.
Борискина О. О. Теория языковой категоризации: национальное сознание сквозь призму крипто-класса. Воронеж, 2003. 209 с.
Metonymy and Pragmatic Inferencing / Edited by Klaus-Uwe Panther and Linda L. Thornburg. Philadelphia : John Benjamins Pub., 2003. 280 p.
