CC BY
218
МЕТОДОЛОГИЯ И ТЕОРИЯ ПРАВА
В. М. Сырых*
О ПРАВЕ социализма НА СОБСТВЕННОЕ ПРАВО (по версии академика В. с. нерсесянца)
ключевые слова: философия права, теория права, либертарная теория права, история правоведения, материалистическая теория права, социализм.
Аннотация: В статье анализируются отдельные аспекты либертарной теории права, особое внимание уделяется толкованию в контексте теории, развиваемой В. С. Нерсесянцем, материалистического понимания теории и истории права.
В. С. Нерсесянц, решительно отвергая традиционное воззрение правоведов на социалистическое право как более высокий исторический тип права по сравнению с феодальным и буржуазным, ставит его далеко позади феодального права. Опровержение дается с помощью весьма простого, скажем прямо, пустяшного примера - возможности приобрести в индивидуальную собственность землю или мастерскую по докапиталистическому (феодальному) праву, буржуазному праву и социалистическому. И оказывается, что при социализме никакого права нет.
В докапиталистической ситуации, отмечает В. С. Нерсесянц, «в соответствующую сферу правового равенства и свободы допущены лишь некоторые; отсутствие же у остальных соответствующего права (правоспособности) означает непризнание за ними формального (правового) равенства
* Доктор юридических наук, профессор, заслуженный деятель науки РФ, заведующий отделом теории и истории права и судебной власти Российской академии правосудия.
и свободы. Здесь, ...само право (формальное равенство, правоспособность, пользование правовой формой и т. д.), а вместе с ней и свобода представляют собой привилегию для некоторых индивидов против остальной части общества. При социализме же все обстоит намного хуже - «в отношении к этим объектам как средствам производства никто вообще не имеет права
- это вместе с тем отсутствие и соответствующей индивидуальной свободы. Здесь в рассматриваемом отношении вообще отсутствует правовой принцип формального равенства и свободы индивидов». Соответственно и общество «не конкретизируется на индивидов - субъектов права».1
Как уверяет В. С. Нерсесянц, для права основным и решающим моментом является предоставление каждому индивиду формального права стать собственником средств производства. Понятно, что «реально собственниками (т. е. обладателями уже реально приобретенного субъективного права на определенные объекты собственности) являются только некоторые члены общества, лишь те, кто в стихии жизненных отношений сумел эту всеобщую и равную для всех возможность превратить в действительность, в наличную собственность».2 Но это обстоятельство само по себе для права ничего не меняет, для него главное и непременное условие - закрепить формальное равенство всех членов общества на средства производства. Но такого формального равенства социализм гарантировать своим строителям не может вследствие ликвидации индивидуальной собственности на средства производства и потому, по убеждению В. С. Нерсесянца, им подлинного права не видать, как своих ушей.
Изложенная конструкция права удивительным образом напоминает хитроумную уловку находчивых погонщиков ослов - чтобы заставить упрямое животное перевозить увесистую поклажу они привязывают перед ослиным носом морковку. Осел видит впереди себя морковку, тянется к ней и весьма резво бежит по намеченному погонщиком пути. Так и право, сведенное к формальному равенству членов общества на средства производства, большинство из которых никогда, ни при каких условиях этими средствами обладать не смогут, но во имя этой явной несбыточной мечты вынуждены быть активными субъектами не только в области экономики, но и политики, и права. Однако неясно, откуда берется сила, побуждающая пролетария, иного малоимущего действовать по рецептам либертарной теории права.
Одновременно автор либертарной теории права, по существу, фор-
1 Нерсесянц В. С. Философия права. М., 1998. С. 20 - 21.
2 Там же. С. 133.
мулирует новое понятие права. К трем названным им признакам права
- формальная определенность, формальная свобода и справедливость - он добавляет четвертый - наличие частной собственности на средства производства. Происходит типичная логическая ошибка, общие признаки права дополняются частным признаком, характерным лишь для отдельного вида правоотношений в сфере экономики. Это все равно, что признаки родового понятия «рыба» дополнить специфическими признаками понятия «селедка», и тогда вся рыба окажется только селедкой. То же получается в нашем примере: все право оказывается непременно буржуазным.
Между тем, частная собственность на средства производства не является всеобщим признаком производственных отношений. В экономической сфере имеются отношения, основанные на общественной коллективной собственности на средства производства, а также действуют отношения обмена, распределения и потребления, для которых вопросы собственности средств производства не имеют решающего значения и потому эти отношения беспрепятственно присутствуют как в буржуазном, так и социалистическом обществе. Безотносительно форм собственности на средства производства действуют также семейные, экологические, конституционные и другие отношения.
Выделение признака, не имеющего всеобщего значения, в качестве сущностного признака понятия приводит к тому, что объем определяемого понятия становится излишне узким и в данном случае из объема понятия «право» неоправданно исключается такой его исторический тип, как социалистическое право. Так логическая ошибка в определении понятия влечет за собой ошибочность основных положений либертарной теории права, связанных с критикой основ социалистического общества.
Отсутствие частной собственности на средства производства в социалистическом обществе, по мнению В. С. Нерсесянца, является бесспорным свидетельством отсутствия в социалистическом обществе какого-либо права и он смело вступает в полемику с К. Марксом и В. И. Лениным, пытаясь показать несостоятельность их утверждений о существовании «буржуазного права» при социализме. Этот вывод он обосновывает тем, что. во-первых, идеи основоположников марксизма-ленинизма о сохранении буржуазного права при социализме и правовом положении личности носят по преимуществу субъективный характер и не способны воплотиться на практике; во-вторых, построенный в СССР социализм предстает обществом без права, основанным на государственном принуждении и насилии
над правами личности; в-третьих, венцом правового развития человеческого общества и каждого ее члена объявляется капиталистическое общество.
«Критикуемая Марксом капиталистическая ситуация “экономической несвободы” в действительности ... является ситуацией правовой, а следовательно и экономической свободы». В то же время требуемая марксистским коммунизмом внеправовая «экономическая свобода» посредством уничтожения частной собственности и ее обобществления на деле означает «отрицание самостоятельного статуса и значения индивида, отдельного человека и в качестве субъекта экономики, права и политики, радикальный отказ от индивидуального в пользу всеобщего (общественного, коллективного), всестороннюю трансформацию человека-индивида-лич-ности в живое орудие и вспомогательное средство всеобщего целого, в простого исполнителя соответствующих функций пролетарски организованной коллективности и социалистической общности - словом, в обезличенного, ординарного, бесправного “винтика” единой огромной машины коллективного подавления, насилия, властно-централизованного производства, распределения и потребления».3
Между тем, уверяет В. С. Нерсесянц, этот недостаток социализма никак нельзя устранить или исправить. Бесправие при социализме носит объективный характер в связи с тем, что «люди оказываются несобственниками и существуют в условиях экономической несвободы - в тотальной зависимости от пролетарско-коммунистической диктатуры, распоряжающейся всеми объектами бывшей частной собственности, всеми производительными силами, включая и непосредственного производителя».4
В. С. Нерсесянц берет большой грех на душу перед марксизмом, материалистической теорией права, научным социализмом, действительной историей классовой борьбы рабочего класса за свои права и свободы, тщась представить К. Маркса и Ф. Энгельса как лиц, для которых утвердительное отношение к свободе «остается простым заверением, опровергаемым самим же марксистским коммунизмом», что их утверждение о будущей ассоциации, в которой свободное развитие каждого является условием свободного развития всех, звучит «весьма необычно и странно для марксистского подхода», что в рамках марксизма и коммунизма не только нет адекватного положительного ответа на вопрос «о самой возможности появления и свободного бытия индивида в правоотрицающих условиях обобществления
3 Нерсесянц В. С. Философия права. С. 133-134.
4 Там же. С. 137.
средств производства», но этот вопрос даже и не ставился.5
Между тем общеизвестен и бесспорен бесценный вклад, внесенный К. Марксом и Ф. Энгельсом в дело прогрессивного развития общества, придания хищническому капитализму ХУШ-ХІХ вв. современного человеческого лица, обретение тех прав и свобод, которые В. С. Нерсесянц огульно ставит в качестве необходимого признака капиталистического способа производства. Основоположники марксизма с самого начала своей научной и общественной деятельности избрали бескомпромиссную борьбу за права рабочего класса, от которой они не отступили ни на йоту, подвергаясь многочисленным репрессиям, арестам, высылкам. Они предпочли судьбу политического эмигранта, чреватую многими лишениями и хроническим недостатком материальных средств, обеспеченной жизни добропорядочного германского гражданина затем, чтобы иметь возможность прямо и объективно раскрыть бесправное положение рабочего класса, всех трудящихся, найти действенные пути обретения рабочим классом своих прав и принять активное участие в борьбе за эти права.
Об осознанном и последовательном курсе К. Маркса на борьбу за права трудящихся убедительно свидетельствует его сочинение на выпускном экзамене в Трирской гимназии в 1835 г., в котором он, во-первых, заявил, что при выборе будущей профессии он руководствуется двумя критериями: благо человечества и собственное совершенствование, что «человек может достичь своего совершенствования, только работая для усовершенствования своих современников, во имя их блага». Одновременно он был уверен в том, что избрав профессию, позволяющую приносить человечеству максимальную пользу, «мы не согнемся под ее бременем», и самым добросовестным образом на протяжении всей своей творческой деятельности выполнил это обещание.6 Это признает даже один из основательных критиков К. Маркса - К. Поппер, отмечая, что у К. Маркса «было пылкое желание помочь угнетенным и он полностью осознавал необходимость показать себя в деле, а не только на словах ... Я считаю, что искренность в поиске истины и интеллектуальная честность отличают его от многих его последователей».7
Беспочвенным является и обвинение К. Маркса и Ф. Энгельса в том, что они не поставили и соответственно не дали адекватного положительного ответа на вопрос «о самой возможности появления и свободного бытия
5 Там же. С. 131-132.
6 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 40. С. 7.
7 Поппер К. Открытое общество и его враги. М., 1992. Т. 2. С. 98.
индивида в правоотрицающих условиях обобществления средств производства». Незнание соответствующих работ классиков марксизма или, что еще хуже, сознательное умолчание о них, не извиняет авторов, пытающихся приписать марксизму качества, которыми он не обладает. Вместо того, чтобы цитировать и превратно комментировать отдельные фразы, вырванные из работ, посвященных анализу других проблем, В. С. Нерсесянцу следовало обратиться к работе Ф. Энгельса «Анти-Дюринг» и прочесть более внимательно главу «Производство», в которой сказано следующее: «Овладев всеми средствами производства в целях их общественно-планомерного применения, общество уничтожит существующее ныне порабощение людей их собственными средствами производства. Само собой разумеется, что общество не может освободить себя, не освободив каждого отдельного человека. Старый способ производства должен быть, следовательно, коренным образом перевернут, и в особенности исчезнуть старое разделение труда. На его место должна вступить такая организация производства, где, с одной стороны, никто не мог бы сваливать на других свою долю участия в производительном труде, этом естественном условии человеческого существования, и где, с другой стороны, производительный труд, вместо того, чтобы быть средством порабощения людей, стал бы средством их освобождения, предоставляя каждому возможность развивать во всех направлениях и действенно проявлять свои способности, как физические, так и духовные,
- где, следовательно, производительный труд из тяжкого бремени превратится в наслаждение».8
Как видим, Ф. Энгельс дает четкий ответ на вопрос о характере и условиях свободного бытия индивида в «правоотрицающих условиях обобществления средств производства». Обобществление средств производства, согласно марксизму, предстает той формой общественного производства, в которой создаются более широкие гарантии личной свободы индивида, реальные возможности проявить все свои способности, как физические, так и духовные. При этом Ф. Энгельс особо подчеркивает, что изложенное уже в период его написания «отнюдь не фантазия и благочестивое пожелание. При современном развитии производительных сил достаточно уже того увеличения производства, которое будет вызвано самим фактом обобществления производительных сил, достаточно одного устранения проистекающих из капиталистического способа производства затруднений и помех,
8 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 305.
расточения продуктов и средств производства, чтобы, при всеобщем участии в труде, рабочее время каждого было доведено до незначительных, по нынешним представлениям, размеров».9
Таким образом, то, что для В. С. Нерсесянца представляет тайну за семью замками, тайну, которую он так и не смог раскрыть - что обобществление средств производства в действительности способно дать и дает человечеству, - Ф. Энгельс поясняет последовательно и логично. Благодаря такой мере представляется возможным: во-первых, значительно увеличить производство материальных благ даже теми производительными силами, которые имелись в последней трети XIX в., вследствие устранения многих помех и затруднений, присущих капиталистическому способу производства и, во-вторых, обеспечить всеобщее участие индивидов в производительном труде. В конечном итоге, в выигрыше оказывается и общество, и индивид. Общество оказывается способным максимально возможно минимизировать участие индивидов в производительном труде и тем самым предоставить им широкую свободу развиваться «во всех направлениях и действенно проявлять свои способности, как физические, так и духовные».
Столь же беспочвенным является обвинение марксизма в отсутствии прямого ответа на вопрос, кто же и каким образом при социализме может заменить собой отсутствующий здесь товарно-стоимостный, рыночный механизм выявления количества и качества каждой уже заранее обобществленной и общественно признанной (без всякого рынка, спроса и предложения и т. д.) части «совокупного труда».10
Теоретическая неясность, как уверяет В. С. Нерсесянц, влечет за собой тяжелые негативные последствия на практике. Мол, количество и качество труда при социализме, его общественная полезность определяются не рынком, а «в централизованно-плановом порядке, путем властных решений», «сверху», что неизбежно влечет за собой диктат производства над потреблением, «нивелирование труда и его оплаты (“выводиловка”, “уравниловка” и т. д. - в пользу “низов”, с привилегиями для “верхов”, в ущерб лучшим талантливым, творческим работникам)».11
Если бы дело с оценками количества и качества труда при социализме обстояло именно таким образом, как об этом пишет В. С. Нерсесянц, то К. Маркс - человек, открывший фундаментальные законы функциони-
9 Там же.
10 Нерсесянц В. С. Философия права. С. 143.
11 Там же. С. 144 - 145.
рования и развития капиталистического общества, - вряд ли стал так опрометчиво фантазировать по поводу распределительных отношений при социализме. Он наверняка нашел бы в себе достаточные творческие силы и необходимую совокупность теоретических знаний, чтобы дать достоверный, надежный прогноз по этому вопросу. И если К. Маркс полагал, что при социализме «известное количество труда в одной форме обменивается на равное количество труда в другой», то этот вывод имеет достаточно высокий уровень научного обоснования. Другое дело, что в «Критике Готской программы» в силу ее жанра и ограниченного объема отсутствуют развернутые обоснования этому выводу, но они содержатся в работе Ф. Энгельса «Анти-Дюринг».
Ф. Энгельс четко и последовательно предвосхищает многие критические замечания В. С. Нерсесянца относительно марксистской трактовки проблем сохранения права при социализме. Многочисленные уверения автора либертарной теории права о том, что только товарно-денежные отношения и соответствующие им правовые формы являются «естественно-исторически сложившимся и единственно адекватным и потому эффективным способом определения ... общественно-полезных свойств и характеристик труда, его количества и качества» явно не стыкуются с видением этой проблемы Ф. Энгельсом и соответственно К. Марксом.
Согласно марксизму, понятие стоимости является наиболее общим и потому всеобъемлющим выражением экономических условий товарного производства, при этом с появлением денег стоимость товаров получает самостоятельное бытие в деньгах. В основе же определяемой подобным образом стоимости лежит определенное количество общественного рабочего времени, которое при товарообмене, как отмечал К. Маркс, «существует лишь в среднем, а не в каждом конкретном случае». При социализме, когда общество вступает во владение средствами производства, существующий в условиях товарного производства столь сложный и окольный путь определения стоимости товаров значительно упрощается, да и само понятие «стоимость» оказывается излишним. Общество, полагал Ф. Энгельс, «не станет приписывать продуктам какие-либо стоимости. Тот простой факт, что сто квадратных метров сукна потребовали для своего производства, скажем, тысячу часов труда, оно не будет выражать нелепым и бессмысленным образом, говоря, что это сукно обладает стоимостью в тысячу рабочих часов».12
12 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 321.
Следовательно, глубокая обеспокоенность В. С. Нерсесянца отсутствием при социализме механизма определения стоимости товара, действующего в условиях рыночных отношений, является беспочвенной. По мнению К. Маркса и Ф. Энгельса, при социализме, основанном на общественной собственности на орудия производства, будет действовать более простой способ определения труда «в естественной, адекватной, абсолютной мере, какой является время».13 Одновременно, Ф. Энгельс в общих чертах описывает и новый механизм учета общественного труда следующим образом: «Общество должно будет знать, сколько труда требуется для производства каждого предмета потребления. Оно должно будет сообразовывать свой производственный план со средствами производства, к которым принадлежат также и рабочие силы. Этот план будет определяться в конечном счете взвешиванием и сопоставлением полезных эффектов различных предметов потребления друг с другом и с необходимым для их производства количеством труда. Люди сделают тогда все это просто, не прибегая к услугам прославленной “стоимости”».14
Если В. С. Нерсесянц искренне желал воссоздать суть марксистской доктрины по вопросам сохранения права при социализме, он не должен был сводить содержание этой доктрины к положениям «Критики Готской программы» и ленинской работы «Государство и революция», а привлечь и иные источники, и в первую очередь работу Ф. Энгельса «Анти-Дюринг», а также все работы В. И. Ленина, подготовленные им на посту Председателя СНК РСФСР. Намерение В. С. Нерсесянца дать бой марксизму, представить его в общественном мнении как колосса на глиняных ногах, без глубокой и полной проработки его источников, в очередной раз обернулось ординарным навешиванием лапши на уши доверчивым современным читателям, мало или вовсе не знакомым с основами данной теории. В таком же неверном, искаженном свете В. С. Нерсесянц представляет и политико-правовую практику советского государства.
Автор либертарной теории права берет на душу, как минимум, еще два греха, уверяя, что реальный сталинский социализм был подлинно марксистско-ленинским и иным быть не мог, и что никакое право при социализме невозможно. Чтобы достичь эффекта кажимости правоты своих утверждений, В. С. Нерсесянц придает забвению ординарные требования научного анализа - объективности, полноты, всесторонности, конкретно-историчес-
13 Там же.
14 Там же.
кого подхода, - делая основной упор на такие квазинаучные средства, культивируемые современными критиками марксизма и социалистического строя: односторонность, неточное комментирование отдельных фактов, антиисторизм.
На минуту поверим автору либертарной теории права в том, что, действительно, «буржуазное “равное право” (с его формальным равенством всех индивидов и т. д.) оказалось вопреки прогнозу, в реальных условиях пролетарской революции, диктатуры пролетариата и строительства социализма в принципе и фактически невозможным (в конечном счете в силу антагонизма между социализмом и капитализмом, несогласуемости социализма с формальным равенством индивидов, частной собственностью и т. д.), а какое-то новое право, в полном соответствии с названным прогнозом Маркса не возникло, да и не могло возникнуть в силу глубинных свойств социализма как антиправового, правоотрицающего строя».15
Однако сразу же возникает вопрос, как соединить эти оценки с исходным, основополагающим тезисом либертарной теории права, согласно которому право существует в том обществе, где имеется частная собственность на средства производства. Между тем таковая, по крайней мере, первые десять лет советской власти существовала в виде собственности крестьян как производителей сельскохозяйственной продукции. Следовательно, объективный исследователь не мог игнорировать этого факта и хотя бы временно, сменив гнев на милость, должен был, во-первых, признать, что в условиях советской диктатуры пролетариата все же существовал островок, очаг подлинного права в виде крестьянского права, и, во-вторых, показать, в какой мере, с точки зрения либертарной теории права, «правовое бытие» забитых безграмотных крестьян превосходило «бесправное положение» рабочего класса и иных трудящихся города. Между тем В. С. Нерсе-сянц предпочитает не замечать этого факта, противоречащего его оценкам правовой природы социализма. Равным образом он уклоняется от анализа и других реальных фактов, плохо согласующихся с догматами либертарной теории права.
Утверждениям В. С. Нерсесянца об отсутствии какого-либо права при социализме противоречит значительная часть институтов советского частного права.
Во-первых, это нормы и институты семейного права. Странная
15 Нерсесянц В. С. Философия права. С. 175.
получается картина, коль скоро только в условиях рыночных отношений имеется подлинное право, то и буржуазное семейное право, по-прежнему закрепляющее бесправное положение женщины, ограничивающее ее свободу на вступление в брак и его расторжение, а также умаляющее ее имущественные права, является правом. Советское семейное право, которое более полно, чем соответствующие отрасли буржуазных правовых систем, удовлетворяет основам либертарной теории права, правом не признается на том основании, что в СССР ... отсутствует частная собственность на средства производства.
Между тем советское государство впервые в мире признало и законодательно закрепило равноправие женщины в области семейных отношений, то самое формальное равенство, а также и свободу, без которых автор либертарной теории не мыслил право, его суть и смысл. Был отменен также гнусный многовековой порядок, закрепляющий неравноправие детей, родившихся вне брака, с детьми, родившимися в законном браке. Поэтому, казалось бы, пройти мимо передового правотворческого опыта, революционизировавшего давно отжившие нормы и порядки в области семейных отношений, да еще по канонам либертарной теории права, невозможно. Но, увы, В. С. Нерсесянц об этой отрасли права даже и не вспоминает, и тем самым неправомерно распространяет на нее общий вывод об абсолютном бесправии в Советском Союзе.
Во-вторых, в СССР в полной мере сохранялись и действовали частноправовые отношения, связанные с актами владения, пользования и распоряжения имуществом, принадлежащим индивидам на правах личной (потребительской) собственности. Как справедливо отмечал Ф. Воль-фсон еще в 30-х г. прошлого столетия, товарные отношения сохраняются в условиях СССР для того, чтобы рабочий мог приобретать необходимые ему промышленные и продовольственные товары, удовлетворять свои насущные потребности.16 ГК РСФСР 1922 г., равно как и ГК РСФСР 1964 г., закреплял для граждан практически все те гражданско-правовые сделки, которые предусматривались зарубежным и дореволюционным российским законодательством. В частности, согласно ст. 5 ГК РСФСР 1922 г., каждый гражданин имел право свободно передвигаться и селиться на территории РСФСР, избирать невоспрещенные законом занятия и профессии, приобретать и отчуждать имущества с ограничениями, указанными в законе, со-
16 Вольфсон Ф. Учебник гражданского права. М., 1930.
вершать сделки и вступать в обязательства, организовывать промышленные и торговые предприятия. Имущественные отношения с участием граждан действовали на всем протяжении истории советского государства, поскольку, как показал период военного коммунизма, население страны в силу его недостаточно высокой культуры еще не было готово к переходу на более высокие формы распределения материальных благ из общественных фондов.
Хотя после нэпа имущественная правоспособность советских граждан была ограничена потребительскими целями, использовалась лишь для удовлетворения их личных нужд, их материальных и культурных потребностей, тем не менее сфера частноправовых отношений с участием граждан была весьма широкой, а их содержание в полной мере соответствовало сущностным признакам права: формальному равенству, свободе и эквивалентности.
В-третьих, в условиях СССР широко культивировались рыночные отношения между колхозами, потребительской кооперацией: промысловой, рыболовецкой, и тому подобными кооперативными организациями, создаваемыми для осуществления определенного вида производственной, торговой или иной деятельности. Кооперативное движение имеет длительную историю, начало которого приходится на вторую половину XIX века. В настоящее время кооперативы действуют во всех промышленно развитых странах Европы и Америки, однако никому не приходит в голову ограничивать их деятельность на том основании, что они значительно сужают способность индивидов иметь в частной собственности средства производства, образовывать частные производственные или торговые предприятия.
Согласно действовавшему советскому законодательству кооперативные организации обладали правами собственника имущества, осуществляли самостоятельно полномочия владения, пользования и распоряжения, облекая свои волевые акты в форму гражданско-правового договора, а не административно-правового акта. При этом государственным органам и должностным лицам прямо запрещалось распоряжаться имуществом кооперативных организаций. Почему же тогда В. С. Нерсесянц не признает кооперативные организации в качестве самостоятельных субъектов гражданского права, действующих с соблюдением всех признаков права, названных либертарной теорией права: формального равенства, свободы и справедливости, и не выносит за пределы общей пучины советского правового хаоса и беззакония.
В. С. Нерсесянц не только уклоняется от рассмотрения фактов ис-
тории советского права, противоречащих конструкциям его либертарной теории, более того, он пытается навязать читателю самое неприглядное представление о социалистическом строе в СССР, как обществе, в котором «негативная сила тотального социалистического целого (“все вместе”) направлена всей своей уничтожающей мощью прежде всего против индивида, ... против людей».17 В этих целях, он: 1) неверно или неточно описывает конкретные явления, факты, события; 2) дает сугубо негативные оценки основным институтам советского права, рисуя несообразные «ужастики» и «страшилки»; 3) весь анализ институтов советского права сводит к институтам сталинского периода, абстрагируясь от демократических институтов периода 60-80-х гг. прошлого столетия; 4) подменяет анализ политико-правовой практики строительства социализма в СССР анализом работ по преимуществу идеологов сталинского режима.
Так, весьма проблематичной предстает оценка В. С. Нерсесянцем норм советского трудового права, основанных на свободе трудового договора, гарантированности прав трудящихся и оплаты их труда, как неправовых. В описании бесправного положения советского гражданина в сфере трудового права и в иных сферах общества автор либертарной теории права дал полную свободу своей буйной фантазии и назвал серию самых невероятных «ужастиков и страшилок». Он, в частности, говорит о наличии в СССР таких институтов, как «трудовой распорядок всего общества», «массовое распространение исправительно-трудовых лагерей», «всеобщая трудовая повинность при социализме», «уравниловка», «выводиловка», «лагерная пыль Гулага», «властно-принудительные трудовые регуляторы», «полная внеэкономическая и внеправовая зависимость от политической власти».18 Однако никаких фактов, подтверждающих справедливость подобных оценок, традиционно не приводится, поскольку и законодательство и практика трудовых отношений строились на иных началах.
Кодекс законов о труде 1922 г. не только воспроизвел передовые нормы зарубежного трудового законодательства, но и пошел намного дальше их, закрепив восьмичасовой рабочий день, право на ежегодный оплачиваемый отпуск, бесплатное социальное страхование, распространяемое на всех лиц наемного труда, на получение бесплатного профессионального образования в школах ученичества, учебных бригадах и мастерских. По крайней мере, невозможно понять логику В. С. Нерсесянца, которой он
17 Нерсесянц В. С. Философия права. С. 153.
18 Там же. С. 139 - 150.
руководствуется, признавая нормы трудового права зарубежных стран подлинным правом, одновременно категорически отрицая правовой характер аналогичных норм советского законодательства. Например, почему свобода договора за рубежом - это правовая норма, тогда как в СССР - подлинное бесправие и произвол? Конституционная обязанность трудиться отнюдь не исключала права индивида на выбор профессии, род и место занятий, на использование своих способностей в личных целях, а также во благо общества и государства.
Противоречит реальным фактам и основной тезис В. С. Нерсесян-ца, согласно которому отсутствие права частной собственности на средства производства при социализме неизбежно ведет к утрате права, воцарению в обществе произвола и беззакония. Основная теоретическая ошибка В. С. Нерсесянца состоит в том, что он безосновательно связывает суть и природу права с наличием частной собственности на средства производства. Этот вывод, хотя и является оригинальным (по крайней мере, об этом не говорили ни основоположники материалистической теории права, ни представители иных правовых доктрин, ни представители отраслевых юридических наук, ни экономисты) вместе с тем не соответствует действительной природе права и либертарная теория всякий раз посрамляет себя, как только спускается с абстрактных, философских вершин на грешную землю.
Если бы право на самом деле зависело только от одного факта нахождения средств производства в частной собственности, как это уверяет автор либертарной теории, то, следовательно, все существующее и ранее существовавшее буржуазное право, без какого-либо исключения, представляло бы собой подлинное действительное право и даже его наивысшую форму. В этом качестве надлежит признать и право фашистской Германии и соответственно пересмотреть решения Нюрнбергского процесса, посмертно реабилитировав главарей фашистского режима, приговоренных к высшей мере наказания или длительным срокам лишения свободы. Ибо их главный аргумент в том, что они, находясь на высших государственных должностях, должны были подчиняться закону, не был принят во внимание международным судом и, как теперь следует из либертарной теории права, безосновательно. Эти законы были настоящим правом, поскольку в фашистской Германии средства производства находились в частной собственности, и каждый гражданин имел абстрактную возможность стать владельцем фабрики и завода. Судить же, следуя логике этой теории, надлежало руководителей страны, внесшей решающий вклад в разгром фашистской империи,
поскольку в СССР, опять же согласно этой теории, никогда не было и не могло быть по определению права и свободы.
С позиций либертарной теории права, подлинное буржуазное право ныне находится под реальной угрозой уничтожения в связи с тем, что начиная с XX в. промышленно развитые государства, следуя порочной практике СССР, взяли уверенный, но опасный курс на огосударствление национальной экономики. Государство подбирает под себя экономику всевозможными способами, посредством национализации или скупки акций частных предприятий, строительства новых капиталоемких предприятий за счет государственного бюджета. Так или иначе, к концу XX в. государству принадлежало в Германии, Канаде и Японии от 20 до 30 % основных фондов, от 30 до 45 % - в Великобритании и Франции. Доля государственных расходов в ВВП в 1996 г. составляла в Бельгии, Австрии и Франции более 50 %, в Германии - 49 %, в Канаде и Испании соответственно - 43,3 % и 44,7 %. Всего же за XX век доля государственных средств в объеме мирового производства выросла до 48 % и экономика всех промышленно развитых стран становится смешанной.
По мнению экономистов, усиление государственной собственности в экономике является благом, поскольку именно такой путь позволяет успешно развивать в стране производство, иметь надлежащие средства для оказания государственной помощи малоимущим и безработным, обеспечить в стране бесплатное образование и медицинскую помощь и др. Однако наивные экономисты и высокопоставленные деятели государства не видят нависшей над ними опасности - утраты обществом права. В той мере, в какой государство подминает под себя частный сектор экономики, оно, по канонам либертарной теории права, одновременно сокращает и сферу действия права. В перспективе такому государству и вовсе уготована печальная судьба России, лишившейся после Октябрьской революции частной собственности на средства производства и навсегда в условиях советского государства утратившей право с его формальным равенством, столь же формальной свободой и вечной справедливостью.
В прогнозировании ужасных последствий обобществления собственности на средства производства либертарная теория права никаких исключений ни для кого не знает. В. С. Нерсесянц ни на йоту не сомневается в том, что подобная мера так же «преодолевает и обезличивает фигуру че-ловека-индивида в экономической сфере, как система и режим диктатуры пролетариата - в политической сфере... Одно с другим неразрывно связа-
но, невозможно уничтожить индивида-собственника и в то же время - в условиях концентрации в одном центре всех средств власти и богатства (в руках «государства», диктатуры пролетариата, коммунистической партии)
- сохранить свободного индивида, субъекта права, моральную личность да и вообще самостоятельного человека-индивида».19
Однако процесс огосударствления средств производства в промышленно развитых странах идет полным ходом и не один десяток лет, тем не менее жалоб на нехватку права, умаление субъективных прав личности, на произвол государства, появление «уравниловки» и «распределиловки» и прочих «страшилок», нарисованных буйной фантазией автора либертарной теории, нет ни от граждан, ни от политических партий, ни от государственных деятелей. В чем дело? Почему и этот «научный» прогноз оказался ненадежным, почему практика идет путем прямо противоположным тому, что был предсказан в прогнозе?
Дело в том, что обобществление средств производства может лишь сужать сферу действия частного права, да и то не во всех случаях, а лишь тогда, когда товарное производство заменяется общественным производством и прямым распределением. Между тем, этот способ производства и распределения может успешно культивироваться и вне социалистического строя. Так, он успешно использовался в древнеиндийской общине и южнославянской задруге задолго до возникновения идей социализма и выражался в том, что «члены общины объединены для производства общественной связью, труд распределяется согласно обычаю и потребностям, и таким же образом распределяются продукты, которые идут на потребление».20 Равным образом огосударствление средств производства влечет за собой сужение сферы действия частного права лишь при условии введения прямого распределения произведенных продуктов между государственными предприятиями, о чем и говорил К. Маркс в «Критике Готской программы».
Одновременно К. Маркс указал, что в условиях социализма подобная мера не приводит к полному уничтожению частного права. «Узкий горизонт буржуазного права» при социализме неизбежно сохраняется, поскольку частная собственность в виде личной, потребительской собственности непосредственных товаропроизводителей в обществе не преодолевается. Поэтому распределение предметов потребления между отдельными производителями, а также непосредственное перераспределение продуктов производите-
19 Нерсесянц В. С. Философия права. С. 139-150.
20 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 320.
лями между собой может проводиться только на принципах частного права, которые господствуют при любом обмене товарными эквивалентами.
Следует также учитывать, что в СССР сфера применения частного права не ограничивалась только распределением материальных благ между непосредственными товаропроизводителями, а включала в себя и всю сферу имущественных отношений государственных предприятий между собой, основанных на принципах хозяйственного расчета. Советское государство, учитывая печальный опыт времен военного коммунизма, совершило подлинную революцию в гражданском праве, наделив государственные предприятия правами юридического лица, действующего самостоятельно и способного нести имущественную ответственность за совершенные нарушения в сфере гражданского права. Институт же юридического лица советскими цивилистами понимался в качестве особой правовой формы, опосредующей деятельность государственного органа, обращенную «к другим участникам имущественных отношений, обусловленных использованием товарно-денежной формы в коммунистическом строительстве и опосредствуемых гражданским правом».21
Таким образом, со времен нэпа советское государство отказалось от намерения распределять в централизованном, административном порядке материальные блага, произведенные его предприятиями. Наделение государственных предприятий правами юридического лица позволило создать действенный и надежный механизм управления народным хозяйством посредством хозяйственного расчета, основанного на сочетании соразмерности производственных затрат и результатов производства, тесной увязке плановой доходности предприятия с планами развития народного хозяйства в целом, а также с рациональной организацией советской торговли.
Каждое государственное предприятие, действуя в рамках, определенных государственным планом развития народного хозяйства и государственным бюджетом, имело самостоятельные оборотные средства, самостоятельный баланс, и выступало в качестве самостоятельного участника советских товарно-денежных отношений. Наиболее полно подобный правовой статут юридических лиц был закреплен ст. 23 ГК РСФСР 1964 г., наделившей государственные организации правом обладания обособленным имуществом, а также правомочием от своего имени приобретать имущественные и личные неимущественные права, нести обязанности, быть
21 Рахмилович В. А. Избранное. М., 2005. С. 76.
истцом и ответчиком в суде или арбитраже.
Государственные предприятия современных промышленных стран также ведут хозяйственную деятельность на принципах хозяйственного расчета, вступая в имущественные отношения с другими субъектами в соответствии с действующими нормами гражданского права. Управление предприятиями ведут государственные служащие на профессиональной основе, без участия капиталистов. Именно потому, что образование государственных предприятий ведется по преимуществу на принципах хозяйственной автономии, с правом вступления в имущественные отношения в порядке, предусмотренном нормами гражданского права, в зарубежных странах, равно как и в советском государстве, частное право сохраняет неизменным свой предмет правового регулирования, а квазирегулирования, которым пугает В. С. Нерсесянц, в процессе огосударствления экономики не наступает.
Таким образом, политико-правовая практика советского государства, равно как и современных промышленно развитых стран, не подтверждает основного вывода либертарной теории права о том, что огосударствление средств производства неизбежно влечет за собой замену частного права системой мер, основанных на произволе и беззаконии, что социалистическое общество не способно и не может иметь своего пролетарского, социалистического права. С эпохи нэпа советское государство имело развитую систему норм частного права в области имущественных, трудовых и семейных отношений, благодаря которым граждане обладали широкой свободой при реализации своих материальных и духовных потребностей, имели надлежащие условия для реализации своих способностей во всех сферах общества: производстве материальных благ, технике, науке, искусстве, спорте. Объективной основой сохранения частного права при социализме является наличие личной, потребительной собственности граждан и закрепление за государственными лицами правовой конструкции юридического лица. О полном отмирании частного права можно будет говорить лишь тогда, когда исчезнет личная собственность и будет реализовано последнее конкретное отношение в сфере товарного оборота.
В связи с этим нельзя признать обоснованными упреки В. С. Не-рсесянца по адресу советских правоведов (Курского, Стучки, Козловского), признавших правомерность выделения норм советского государства в качестве права особого исторического типа - пролетарского права. Как полагает В. С. Нерсесянц, критикуемые им авторы отошли от марксистской трактовки права в условиях социализма как буржуазного права.
Между тем, как уже говорилось, концепция права при социализме не была разработана ни К. Марксом, ни Ф. Энгельсом, ни В. И. Лениным. То, что В. С. Нерсесянц безосновательно называет концепцией, в действительности представляет собой лишь краткий критический отзыв К. Маркса на положение Программы германской рабочей партии о необходимости добиваться справедливого распределения трудового дохода. Системного целостного видения проблемы права при социализме в этом фрагменте нет, и даже такой задачи не ставилось. К. Маркс, как он сам признает, хотел показать несостоятельность попыток «навязать нашей партии в качестве догм те представления, которые в свое время имели некоторый смысл, но теперь превратились в словесный хлам».22 Поэтому не соответствует действительности утверждение В. С. Нерсесянца о том, что основоположники марксизма при социализме не видели иного права помимо названных норм буржуазного права, что вообще какого-либо нового социалистического права не может быть в принципе, по определению.23
Может быть, по определениям В. С. Нерсесянца право и отсутствует при социализме, но не стоит этот вывод приписывать марксизму. К. Маркс четко и прямо говорит, что в переходный от социализма к коммунизму период сохраняется буржуазное право, но этим не отрицается возможность существования у пролетарского государства собственного права по другим вопросам социального бытия. Тот факт, что средства производства обобществлены, составляют коллективную собственность, вовсе не означает того, что пользование и распоряжение ими будет осуществляться без всяких правовых норм, равно как и способность социализма обходиться без развитой системы публичного права. Вполне понятно, что диктатура пролетариата, необходимость которой признает К. Маркс на переходный от социализма к коммунизму период, не может установить правопорядок, обеспечить проведение своей воли иначе, как в форме закона, в форме права, которые будут отнюдь не буржуазными. О том, что К. Маркс не сводил систему социалистического права к «узкому горизонту буржуазного права», свидетельствуют его замечания относительно положений демократического раздела Программы, касающихся вопросов формы народного государства и реализации прав населения на народное образование, на нормальный рабочий день, действенный закон об ответственности и др.
22 К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч. Т. 19. С. 20.
23 Нерсесянц В. С. Философия права. С. 114, 129.
Исторический тип права, сформированный пролетариатом, взявшим государственную власть в свои руки и выражающим свою волю в виде норм права, согласно материалистической теории права, является пролетарским. Соответственно советские правоведы, определившие право, созданное российским пролетариатом, как пролетарское, никакого отступления от марксизма не совершили, и их критика В. С. Нерсесянцем по этому поводу является необоснованной и зряшной.
Симптоматично, что эмпирические факты, которыми В. С. Нерсе-сянц обосновывает вывод об отсутствии права при социализме, взяты по преимуществу из правовой политики времен культа личности И. В. Сталина. Он не предпринимает никаких попыток дать обзор сути и содержания советского права 60-80 гг. прошлого столетия, характеризующегося решительным осуждением сталинской политики и освобождением действующего законодательства от большинства норм и институтов, грубо нарушающих права и свободы советских граждан. Более того, В. С. Нерсесянц вообще исключает какую-либо возможность установления иного, демократического социализма, как говорится, социализма с человеческим лицом.
«Что же касается социализма советского образца, - уверяет В. С. Не-рсесянц, - то это самый настоящий, пролетарско-коммунистический, последовательно марксистско-ленинский, а потому и сталинский, единственно возможный антикапиталистический социализм. Он представляет собой полную реализацию до логического конца основной идеи коммунистически ориентированного социализма - отрицания частной собственности. Поэтому и можно уверенно сказать: ни другого по своей сути социализма, ни коммунизма как такового нет и не может быть. В этом прежде всего и состоит
24
всемирно-историческое значение опыта нашего социализма».24
Вывод весьма категоричный, значительный, но опять-таки бездоказательный. Основной аргумент против несостоятельности советского социализма сводится к тому, что социалистические идеи и принципы весьма трудно внедряются в реальное социальное бытие. «Что это вообще за идеи, которые никак не воплотятся в жизнь, в практические дела?! И почему то, что нельзя было (несмотря на неимоверные усилия) реализовать в прошлом, удастся осуществить в будущем? Неужели истории больше делать нечего, как повторяться по желанию и заказу соответствующих идеологов?»25 Но подобными сентенциями исследователь, стремящийся к истине, не может
24 Нерсесянц В. С. Философия права. С. 327.
25 Там же. С. 326.
себя ограничивать. Во-первых, кое-что по этому поводу было сказано и до В. С. Нерсесянца и по иному, и сказанное нужно как-то воспроизвести и показать, в чем же другие авторы были неправы. Во-вторых, нужно показать, что все описанные им «ужастики» советской диктатуры пролетариата были присущи другим социалистическим странам Европы.
Как минимум, В. С. Нерсесянцу нужно было опровергнуть слова Ф. Энгельса о том, что общая формула «демократическая республика» типа Парижской коммуны предполагает разнообразие ее форм при единстве классовой сущности26 и ленинское положение о громадном обилии и разнообразии политических форм диктатуры пролетариата в различных стра-нах.27 Коль скоро, по мнению В. С. Нерсесянца, социализм был одинаков по своей сути, то этот вывод следовало самым тщательным образом проиллюстрировать на примере социалистических стран Европы: Болгарии, Венгрии, Германии, Польши, показав, каким же образом там происходила «всесторонняя трансформация человека-индивида-личности в живое орудие и вспомогательное средство всеобщего целого», в «бесправного винтика единой огромной машины коллективного подавления, насилия», а также и в «лагерную пыль». Для подобной аналитической работы не было никаких препятствий: нормативных актов, юридической и иной литературы имелось предостаточно и даже с избытком. Но, увы, хотя бы словом обмолвился, как будто социализм клином сошелся на СССР.
В истории российского правоведения В. С. Нерсесянц, будучи последовательным противником социалистического строя и непримиримым критиком ведущего юридического идеолога этого строя А. Я. Вышинского, в свою очередь, сам предстает таким же юридическим идеологом. Разница состоит лишь в том, что они оправдывали право разных формаций. Если А. Я. Вышинский выступал идеологом советского государства и права, обосновывал произвол советского государства, то В. С. Нерсесянц предстает идеологом буржуазного права, безоговорочно и бездоказательно ратующим за восстановление в России рыночной экономики вопреки материалистической доктрине, на которой был воспитан, и ходу исторического развития человеческого общества.
26 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 22. С. 237.
27 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 33. С. 35.
