CC BY
0
К 85-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ АКАДЕМИКА А. А. ГУСЕЙНОВА
Н. Б. Афанасов
Институт философии РАН
О ПРАКТИЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ В СОВРЕМЕННОЙ АКАДЕМИИ И ЗА ЕË ПРЕДЕЛАМИ: ТЕОРИЯ, ОБЩЕСТВО И ГОСУДАРСТВО
Одним из ключевых вопросов практической философии является возможность философской теории выступать в качестве руководящего основания жизненной практики конкретного индивида или социально-политического образования. Рассмотрению этой проблемы в общетеоретическом и конкретно-историческом контекстах посвящены многие из последних работ академика РАН А. А. Гусейнова. Статья обращается к этим трудам, ставя перед собой цель ответить на вопрос, какое место может и должна занимать практическая философия в академическом и социальном контекстах. Предварительным и необходимым становится экспликация содержания понятия практической философии. А. Гусейнов показывает неразрывную связь между абстрактной теорией, в т.ч. и несовершенными формами её претворения в жизнь, и практической ориентацией мышления. В рамках существующей формы организации интеллектуальной жизни философия одновременно институционализирована в структуре научного знания, т.е. является способом решения конкретных задач, но также на неё возложена задача сохранения в себе интеллектуальной автономии, без которой она перестаёт быть философией. Автор с опорой на труды А. Гусейнова последовательно обращается к трём сюжетам, прояснение которых важно для определения статуса, положения и специфики практической философии: соотношению теоретической и практической философии; отношению практической философии к обществу и наоборот; наконец, к связи между государством и практической философией. В заключении проводится мысль о том, что решение прикладных задач не приводит к тому, что практическая философия перестаёт быть философией.
Ключевые слова: практическая философия, академическая философия, А. А. Гусейнов, социальная теория, институциональное знание, автономия разума, идеология, государство.
N. B. Afanasov
RAS Institute of Philosophy (Moscow, Russia)
ON PRACTICAL PHILOSOPHY IN CONTEMPORARY ACADEMY AND BEYOND:
THEORY, SOCIETY AND STATE
One of the key issues of practical philosophy is the possibility of philosophical thought to become the guiding basis for life practice of a particular individual or socio-political formation. Many of the recent works of the RAS Academician A. Guseynov deal with the consideration of this problem in general theoretical and specific historical contexts. The article refers to these works, aiming to answer the question of what place practical philosophy can and should occupy in academic and social contexts. Therefore, it becomes preliminary and necessary to explicate the content of the practical philosophy concept. A. Guseynov shows the inextricable connection between abstract theory, including imperfect forms of its implementation, and the practical orientation of thinking. Within the framework of the existing organization of intellectual life, philosophy is simultaneously institutionalized in the existing structure of scientific knowledge, i.e. it is an application for solving specific tasks, but is also entrusted with the task of preserving
intellectual autonomy, without which it ceases to be philosophy. The author, relying on the A. Guseynov's works, consistently addresses three subjects, the clarification of which is important for determining the practical philosophy position: the relationship between theoretical and practical philosophy; the relationship of practical philosophy to society and vice versa; and finally, the relationship between state and practical philosophy. In conclusion, the author suggests that dealing with applied tasks does not result in practical philosophy losing its philosophical core.
Keywords: practical philosophy, academic philosophy, A. Guseynov, social theory, institutional knowledge, autonomy of mind, ideology, state.
DOI 10.22405/2304-4772-2024-1 -3-5-20
Представления о том, что институциональные формы организации научной жизни и специфика финансирования исследовательских программ определяющим образом влияют на науку, сегодня близки к тому, чтобы стать общим местом. Дело не только в том, что современным физикам, биологам или химикам требуются дорогие приборы и обустроенные лаборатории, в то время как Паскалю было достаточно бочек и лошадей, а гениальному экспериментатору Резерфорду приходилось соотносить технический дизайн экспериментов с учётом возможностей промышленности и ассортимента расположенных неподалёку от его дома магазинов. Предельная специализация естествознания, усложнение социальной структуры, создающее новые области для социальных и гуманитарных дисциплин, требуют всё более изощрённых усилий по приращению знания. Одна из закономерностей современной науки чем-то напоминает закон убывающей предельной полезности, т.е. чем больше количество производимого товара, тем меньше полезность каждой последующей его единицы. Если в отношении «полезности» - это только закономерность, то в рамках затрат на производство - уже закон.
Современная академическая организация знания в российской науке уникальна и представляет собой гибрид, совмещающий черты несколько исторических систем и моделей. Для её понимания следует держать в уме, что эти модели находились между собой в конкуренции как нормативные образы организации науки. Обе они также развивались в рамках превращения единого знания в специализированные профессии: «Общая учёность превратилась в академические профессии со своими карьерами» [21, с. 81]. Речь идёт, с одной стороны, об академии как центральном учреждении, осуществляющем функции научного поиска, а, с другой, - о научно-исследовательских университетах, где учёные совмещают преподавательскую деятельность с исследованиями. Институционально первая модель восходит к пониманию Просвещением ограничений и недостатков корпоративной культуры в средневековых университетах, а вторая, возникшая куда позже, стала конкурентным проектом с учётом изменившейся социальной структуры (от урбанизации до выхода на первый план исторической сцены буржуазии).
В чистом виде ни одна из этих моделей не является сегодня реализованной в России, речь всегда идёт о смешении и гибридизации: научно -исследовательские университеты работают в тесном сотрудничестве с Российской академией наук (РАН); на базе Институтов РАН организуется образовательная деятельность. Не говоря уже о том, что множества трудящихся
академического/исследовательского и преподавательского миров пересекаются. Усложняет конфигурацию и темпоральная функция, взятая от институций: дореволюционная - советская - российская (постсоветская).
Одной из идей, лежащих в основе особой формы организации науки, стало осознание того, что включение в мирскую жизнь вредит непредвзятости учёного, просто-напросто погружает его в пучину бытовых страстей, когда на науку не остаётся времени и душевных сил. Точные приборы, если с ними небрежно обращаться, перестают выполнять свои функции. Эта мысль, конечно же, появилась задолго до XVII столетия, эпохи первых академий. А философы древности, которые часто были и учёными, поняли это и вовсе до того, как появилось то, что мы сегодня называем «наукой».
Нераздельность философского знания, характеризующая первые философские системы и в усечённом виде продолжающаяся до настоящего времени, подразумевает связь и даже нераздельность практической и теоретической философии. В статье с опорой на работы ведущего современного этика, академика РАН А. А. Гусейнова, предметно занимающегося проблемами практической и прикладной философии, мы последовательно обратимся к нескольким важным сюжетам современной жизни этой части философской науки. Во-первых, будет эксплицирована неразрывная связь теоретического и практического в философии. Во-вторых, мы попытаемся понять, как и зачем практическая философия существует в сегодняшнем (российском) обществе. Наконец, поместив эту проблематику в контексты отношений практической философии и государства, отметим некоторые особенности продолжения философской традиции в России.
Теоретическая значимость (в) практической философии
Исследование академической традиции, в особенности, философии, в современном российском обществе сразу же сталкивается со множеством трудностей. Прежде всего, мешает путаница, особенно сбивающая с толку в контексте нашего замысла: академическое может быть как метафорой «экспертной сферы», так и вполне конкретным указанием на институциональную часть науки/образования. Коль скоро мы говорим об «академической традиции», именно второе понимание выглядит более соответствующим предмету. Но оно ограничивает наше размышление об отношении философии и общества, взглядом философии на общество, в то время как дело состоит в ответе на вопрос, как общество смотрит на философию, которая мыслит себя как общественно-значимое явление. Прочтя эти строки, скептично настроенный (а можно ли мыслить себя иначе в XXI веке?) читатель может улыбнуться, и будет прав: общество не может смотреть, поскольку у него 1) нет органов видения; 2) нет гомогенной субъектности в таком вопросе; 3) общество уже давно не существует. Не идёт ли речь о взгляде философии на саму себя?
Каждая из обозначенных проблем отсылает к значимому критическому аргументу в социальной теории или философии общества. Соответственно,
предметом философского размышления не может быть отношение общества к академической философской традиции. Это парадоксальная ситуация, когда проще помыслить отсутствие отношения в условиях, когда есть мышление об отношении. На страницах «Гуманитарных ведомостей ТГПУ им. Л.Н. Толстого» в этом году уже выходила публикация материала, затрагивающего отношение А. Гусейнова к философии. Автор, О. П. Зубец, в том числе пишет: «Некоторых из них [философских текстов А. Гусейнова] приобрели значение программных для нашего философского сообщества» [15, с. 13]. Для сообщества, но что можно сказать о значении философского мышления для общества?
Практическая и прикладная философия, как было показано в нескольких исследованиях, посвящённых этому вопросу [5, 20, 22], характеризуется тремя чертами. Прежде всего, тематически она продолжает предметное деление философии, имеющее исток в античности и воспроизводящееся на протяжении всей истории европейской мысли «Если Берлинская академия наук в 1791 году объявила конкурс на тему о том, сделала ли метафизика в Германии какие-либо успехи со времён Лейбница и Вольфа, то мы провели "кастинг" на предмет, сделала ли европейская структуризация философии к настоящему времени какие-либо действительные успехи со времён Аристотеля, и выяснили, что ответ на этот вопрос оказывается отрицательным» [22, с. 68]. Во-вторых, в силу того, что предметом выступают действия людей, существующие в конкретно-историческом контексте, практическая философия с необходимостью идёт в ногу со временем. Понимание этого контекста входит в её задачи. Само адекватное описание ситуации, постановка диагноза времени, уже практичны. В-третьих, практическая философия обращается непосредственно к человеку как к разумному и свободному существу: «... практическая философия понималась как человеческая практика, которая в отличие от неотвратимых сил природы имеет дело с произвольными и разнообразными сознательными целями живых индивидов» [5, с. 14]. Её практичность в том числе и в том, что философская мысль оказывает влияние - добровольное на личном уровне; принудительное, если философская система ложится в основу политической практики, - на действия человека.
Исторический контекст меняет понимание практической философии столь же сильно, как и философии теоретической. К тому же доступность истории, накопление знаний, создают для современных философов конкурентную среду. Так, книги Марка Аврелия неизменно занимают верхние строчки в рейтингах книжных магазинов, платформ и маркетплейсов, продаваясь куда лучше, чем большинство работ современных мыслителей, не говоря уже о строго академических трудах. Это ставит под вопрос главенствование «практической» составляющей в области практической философии. Если рыночная модель определила, что Марк Аврелий, по умолчанию, популярнее, и на это никак не влияет то, что мир серьёзно поменялся, то модель с тремя отличительными особенностями современной практической философии требует уточнения. Марк Аврелий, Сенека, Ницше и другие для современного читателя представляют блестящие образцы мышления,
воплощённые в слове, их работа «... [в оригинале - «этика»] имеет дело с мыслями, которые касаются произвольных суждений и действий живых индивидов, в том числе и в первую очередь, самих философов (курсив мой - Н. А.) как мастеров этого дела» [5, с. 13].
Наше знание истории о том, что мы знаем историю философии, а также доступное наследие классики дополнительно меняет практический характер философии. Возможность сравнения подходов мысли, культурных практик, сама по себе несёт потенциал в обновлении структуры нашего мышления: «Платон, Хрисипп, Августин и Ансельм, за неимением достаточно развитых форм настоящей истории, не имели выбора, но для нас, продолжающих жить и мыслить эксклюзивно в благовидном настоящем - это решение, которое мы можем принимать. В качестве такового оно может быть оценено морально и политически» [23]. Для трёхчастной особенности практической философии это значит, что её современность уступает двум другим, мышлению о сфере человеческой свободы, для воздействия которого на человека важна искусность самих мыслей. Достаточно развитый в культурном и интеллектуальном отношении человек сам будет способен применить (или, наоборот, воздержаться от этого), те идеи, с которыми он познакомился. На уровне предложения нам несказанно повезло: наши предшественники снабдили нас фантастическим материалом.
Идея о том, что практическая философия теснейшим образом связана с теоретической, фактически непредставима без неё, имеет значение в контексте современных форм социального существования знания. И вновь, опираясь на знание истории, мы можем заметить, что существование первых философов в обществе было сопряжено с провокационностью и эпатажем. Те из них, кто избирал путь конфронтации со сложившимися порядками, вовсе мог потерять жизнь. Возможность представить нечто аналогичное в современности как «разумное» близка к невозможности. И это вопрос, от которого не так просто отмахнуться. Не претендуя на единственность истинности, заметим, что это как раз часть практической философии, т.е. ответ на неизбежный вопрос о том, что философия должна постоянно отвечать на вопрос о своих границах. Практический ответ, объясняющий паралич социального действия в границах философии, состоит в том, что для того просто-напросто нет оснований. Художественное и романтическое представление философов как вечно противостоящих сложившемуся порядку «бунтарей» укоренено во вполне определённой (и идеологизированной политическими течениями Х1Х-ХХ вв. традиции). Практический смысл мышления истории философии будет заключаться в освобождении от оков этого представления.
Теоретическая требовательность практической философии на современном уровне развития знания может реализовать себя почти что только в академическом пространстве. Когда-то Платон указал на необходимость различать знание и мнение. Эта проблема не единожды поднималась в эпистемологии и, по всей видимости, сохраняет своё значение и сегодня. Так, исследуя проблему Геттиера, И. Прись приходит к такому заключению: «. знание есть "успешное" мнение, то есть истинное обоснованное мнение, при
условии, что эпистемический "провал" между обоснованием и (мнением) и фактом (знанием) закрыт "прагматически" в смысле витгенштейновской проблемы следования правилу» [19, с. 51]. В контексте практической философии мы имеем дело с тем, что разобраться в контр-примерах обоснованности действия, теоретического смысла поступка фактически невозможно. Парадокс деятельности состоит в том, что достижение абсолютной уверенности (определяемой пост-фактум) в совершаемом конкретном действии невозможно теоретическими средствами. Но общие размышления о том, как реализуется человеческая свобода в рамках жизненной практики индивида, вполне обосновывают автономию осмысленного действия, не допуская её превращения в произвол. «Свобода не отменяет ни причинности мира, ни включённости индивида в эту причинность. <...> Свобода не одна из категорий, черт, признаков бытия человека, а сам особый присущий ему способ бытия. Именно в этом качестве она составляет ядро практической философии. И именно поэтому последняя так или иначе всегда упирается в проблему соединения истинного знания и доброй воли» [6, с. 25].
Общество и задачи практической философии
Этика составляет первейшую часть практической философии, поскольку непосредственно обращается к носителю потенциала к разумной деятельности, т.е. к человеку [10, с. 12]. На этом уровне рефлексии о предмете философии и его границах внутридисциплинарное членение становится всё более условным для непрофессионала, т.е. для самого действующего. Так, чистая этика принимает во внимание соображения политического блага и социального ограничения, как и многие другие. А социальная или политическая философия, в свою очередь, в своей «практической части» имеют в виду этические соображения: «Существуют такие философии, как философия общества (социальная философия), философия политики, про которые нельзя сказать, к какому из аспектов философии (практическому или теоретическому) они ближе. Они имеют дело не столько с живыми индивидами, сколько с общественными институтами и функциями, сами действия индивидов рассматривают не в их свободной индивидуально-личностной выраженности, а в массовых и, самое главное, объективных, закономерных (бессознательных) итогах, которые подобны природным процессам» [6, с. 24].
В прагматическом ключе в самой общей и доступной форме связь теоретической и практической философии можно сформулировать так: они значимы друг для друга. То есть без теоретической философии нельзя помыслить себе практическую. В этом контексте следует рассматривать практику мышления о конкретно-историческом, к которой в последние годы обращается А. Гусейнов, т.е. аналитике положения философии в современном нам обществе, государстве и мире, частью которых мы являемся и закономерностям которых мы подчиняемся. Показательно замечание А. Гусейнова в ответ на вопрос о философе А. Зиновьеве, исследованию философии которого учёный посвятил несколько работ: «На ваш взгляд
специалиста по этике, удалось ли Зиновьеву возвыситься над конкретно-историческим?» - «На мой взгляд, большие философы никогда не поднимаются над конкретно-историческим. И чем больше по итогам своих размышлений и сформулированных учений они, по видимости, поднимаются над конкретно-историческим, тем точнее и глубже они его охватывают» [11, с. 15-16].
Мы начали наше обращение к пониманию практической и прикладной философии в современном (российском) контексте с указания на некоторую гибридность форм, в которых сегодня существует академическое знание. И, если следовать мысли А. Гусейнова, то понимание конкретно-исторических форм существования философии сегодня, может иметь и более общее значение. Ровно таким же образом, как наше обращение к его мысли, значимо для её раскрытия в качестве факта практической философии. Ключевыми сюжетами здесь являются отношения философии или философов и государства, философии и идеологии, философии и национальной традиции. Каждая из обозначенных тем важна для самосознания эпохи и самосознания философии. Последнее, что всегда удивляет своей противоречивостью и парадоксальной истинностью является одной из ключевых задач философии: она постоянно вынуждена переопределять себя. Причиной тому служит её двойственный характер, который легко прочувствовать каждому, кому доводилось сталкиваться с действительным пониманием философской идеи: теория практической философии, становясь основой практики и инкорпорируясь в жизненный мир человека, должна иметь побудительную силу.
«Мало сказать, что советское общество имело экспериментальный характер, надо добавить: это был своего рода философский эксперимент» [9, с. 241]. Российское общество, в котором сегодня существует практическая философия, развивается на руинах советской экспериментальной площадки. Сворачивание эксперимента само превратилось в своего рода естествоиспытание на прочность социальной структуры. Поскольку для того, чтобы задавать условия эксперимента, философии приходится становиться тем, что когда-то называли доксой, она с необходимостью костенеет. Сложно сказать, возможна ли идея перманентной революции на практике, но с уверенностью можно заключить, что и сколь бы то ни было последовательное следование абстрактным правилам жизни - практически непосильная задача для людей, которые вынуждены существовать в хозяйственной сфере, т.е. сфере экономико-природной необходимости. Философия временами сливается с идеологией, и к пониманию связи между этими двумя понятиями обращается А. Гусейнов.
Обращаясь к 100-летию такого значимого для нашей страны и философии события как «философский пароход», философ даёт такую оценку значимости этого феномена: «Этот эксперимент позволяет, например, детальнее проследить зависимость философии от личных судеб философов, от характера окружающей языковой, культурной и политической среды, от прочности и автономности самих философских традиций, их преемственных линий и многих других творческих и социальных аспектов философствования, которые обостряются в условиях его искусственной (почти лабораторной)
исторической изолированности. Но, пожалуй, самым основным его итогом является обнажение характера соотношения философии и идеологии» [7, с. 8].
Практическая философия тяготеет к тому, чтобы формы практико-философского мышления были оттеснены на поверхности общества в качестве постулатов, стали основанием деятельности и руководством по организации общественной жизни. Философское мышление, достигающее каких-либо результатов, просто не может сказать: «Это истинно, но мы не можем принять это в качестве руководства к действию». Таким образом будет поставлена под сомнение сама истинность философского открытия. Практическая философия в политическом масштабе тяготеет к тому, чтобы стать идеологией, а идеология нуждается в философии как в чём-то, что могло бы обеспечить её внутреннюю динамику, легитимировать её притязания на организацию жизни определённым образом: «Не все знания, которые попадают в голову индивида, проходят через его ум, но только те, которые прошли через него, становятся действительным достоянием личности и воплощаются в его существовании, реальных поступках (в этом смысле практика действительно есть критерий истины)» [11, с. 7].
Плюралистичность подходов к философии подразумевает множественность точек зрения, но каждый из философов (а мы часто говорим о философии, атрибутируя её конкретному философу) претендует на то, что именно его позиция первостепенна, поскольку истинна. Тогда обращение к истории мысли становится экспликацией формы самосознания общества и эпохи: «Философия - это не только имена и школы, она - форма самосознания общества, выражение духа времени, эпохи, которую переживает общество» [7, с. 9]. У философии и идеологии в значительной степени единая специфика и одна судьба. Даже в рыхлых и пористых образованиях, которые избегают того, чтобы быть названными идеологией, в основе лежат определённые идеи об обществе, имеющие силу принуждения. Зиновьев показывал это на примере сопоставления «идеологизированного» советского строя и «вне-идеологичного» западного. К числу его важных замечаний относится и мысль о производстве духовных ценностей в западном обществе: «Оно одновременно относится и к сфере экономики, и к сфере культуры, и к сфере идеологии. И опять-таки тут имеет место не просто вмешательство экономики в культуру. Сама культура есть составная часть экономики. Аналогично идеология есть часть культуры, культура - сфера и средство идеологии» [13, с. 15].
Философия сегодня - это тоже часть культуры и большая сфера культурного производства. Несмотря на (пост-)глобализационные процессы в сфере культуры - некоторые философы, к примеру, Кристиан Морару, вполне всерьёз предлагают использовать самоуверенную метафору экономиста Томаса Фридмана о «плоском мире» -, национальная традиция мышления не утрачивает своей потребности в философской рефлексии. Смысл «философского парохода» как раз и состоял в том, чтобы гомогенизировать пространство мысли, удалив из него элементы, которые нарушали гомогенность потока.
Теоретическое разведение идеологии и философии имеет, таким образом, прикладное значение для поддержания функционирования философского
мышления в обществе. Благодаря этому различению мы получаем инструментарий понимания, который характеризует эти родовые формы. Искушения же - как со стороны государства, так и со стороны самих философов - слишком велики, чтобы отдавать исход борьбы на волю случая. Это оказывается губительным для философии. А если мы принимаем её значимость для общества именно как философии, то следует охранять её достоинство. Философская свобода не тождественна дезинтеграции символического поля, в которой склонные к идеологизации мыслители упрекают философов. Напротив, она по-разному отвечает на общие вопросы, релевантные конкретной исторической общности. Именно через ответы на эти вопросы сохраняется и конструируется то «мы», которое имеет способность сопротивляться исчезновению в бурлящем потоке современного мира: «Тема практической и прикладной философии позволяет понять одно из основных направлений развития, можно даже сказать, текучести мышления в нашу эпоху, она обязывает саму философию осмысливать как значимый жизненный проект» [20, с. 7].
Практическая философия и государство
Одной из отправных точек на пути нашей концептуализации подходов к современной практической философии было указание на то, что в рамках российской действительности философия существует в особенном институциональном положении, специфику которого можно было бы ёмко определить через метафору «эпоха государственного финансирования». Этим обуславливаются особенности её функционирования и (вос-)производства. Само существование основанного более 100 лет назад Института философии в структуре Российской академии наук уникально. Столь же уникально количество кафедр философии в российских ВУЗах, включение её в программы высшего образования, обязательность общего курса философии для многих специальностей. Причиной тому послужила историческая динамика, о которой мы писали выше: «. в советском обществе по причине самого его устройства и в силу заложенных Лениным принципов его функционирования теоретическая работа в области философии была важной частью политической жизни. Среди первых решений советской власти было создание институциональной основы для переориентации всего производства в стране на новую - марксистскую - идейную основу. В ней первостепенное место отводилось научным и образовательным учреждениям, готовящим высшее звено теоретических кадров» [8, с. 783].
С институциональной точки зрения, современное государство благоприятствует российской философии, сохраняя материальную основу существования философских профессионалов: от обязательности курсов, связанных с философией, или грантовых программ до сохранения философских факультетов в высших образовательных учреждениях, претендующих на то, чтобы носить название университет. Хотя история философских факультетов Российской империи в XIX веке знала примеры закрытий или притеснений
профессиональной корпорации философов. Сложившееся положение дел представляет собой гибридизацию социальной системы, что особенно любопытно в контексте высказанных выше соображений о притяжениях и отталкиваниях практической философии и идеологии. Организация философского образования и его масштаб были унаследованы от советской системы, где-то, что впоследствии превратилось в кафедры философии, как раз и использовалось для продвижения идеологии.
Трудно предположить, что в хаосе реформ 90-х гг. и блуждающей политики по поиску национальной стратегии, такая же задача возлагалась на сохранившиеся структурные подразделения. Одним из видимых следствий несоответствия существовавшей институциональной структуры, призванной работать в совершенно других условиях и решать другие задачи, стало явление подчёркнуто не-академической философии: «... современные философы, особенно в нашей стране, большая часть которых являются преподавателями высшей школы или сотрудниками академических институтов <...> уже не могут выполнять в прежней форме свои традиционные функции культивирования и трансляции концептуального опыта поколений и им всё труднее создавать тексты, интересные для массового потребителя» [17, с. 150]. Исследование В. Красикова преследует цель обнаружить «философствование», а не «философию как транслирующую культуру норму». Общий вывод, который можно сделать на основе его работы таков: даже если мы разделяем «философствование» и «философию», а затем предполагаем, что первое сложнее реализовать в академическом контексте, то окажется, что именно второе обеспечивает базу для первого. Так, примеры таких фигур как В. Подорога или К. Пигрова, которые получили признание не только в стенах академии, но и вне её, свидетельствует ровно о том, что «философствование» прямо связано с профессиональным цехом.
Практическим вопросом сегодняшнего дня становится аналитика того, что представляет собой русская философия, коль скоро за философией признаётся право на высказывание свободного суждения, которое может иметь смысл для блага российского государства и его граждан. А. Гусейнов посвящает этому отдельную работу, которая носит название «О тождестве русской философии и философии в России». Эта программная статья совмещает в себе достоинства теоретического исследования применимости и границ понятий в контексте истории философии, но также претендует на определение контекста мысли самым практическим образом. Самоопределение русской философии, коль скоро она существует (cogito ergo sum - здесь может служить неплохим проверочным принципом для сомневающихся), решает важную и присущую российской мысли, возможно, более, чем любой другой традиции, задачу. «Понятие русской философии - пишет А. Гусейнов -, иногда употребляется в значении национально аутентичной (подлинной) философии в отличие от чужеродной (заимствованной, навязанной) философии. Этот мотив <...> всегда присутствовал в отечественном философском самосознании. <...> Различие связано с действительной особенностью развития философии в России» [4, с. 9].
Исторические формы существования России предполагали осмысление окружающего её мира в его глобальном масштабе. Богатая и полная трудностей история страны ставила перед национальной культурой задачу мышления как во временных, так и в пространственных координатах. При этом предметом мышления, коль скоро оно мышление, было не всегда само мышление, т.е. философия, а частные его формы или историко-культурные образования, которые были его основой и вместилищем. Государство, понятое в философском смысле как сущность, способствующая реализации народом его потенций, достижению общественного блага, в случае России нуждалось и нуждается в философском осмыслении себя, которое могло бы обеспечивать внутреннее единство интеллектуального пространства, стягивающего столь разные субъекты.
Здесь мы вновь возвращаемся к тому, что особенности бытования русской философии определены не только потребностями национальной истории - русская философия, или философия в России, не может быть философией где-то ещё, и это совершенно не означает того, что русская философия должна мыслить только «о России» -, но определены и интересами государства, которое для выполнения своих задач в общем-то нуждается в том, что производят философы. Значимость этого состоит не только в том, что философия должна поддерживаться как общественный и академический институт, но в том, что государство, коль скоро оно не является философствующим субъектом, может обращаться к философии с определённым «заданием» или «заказом», подобно тому, как устроена система Государственного заказа: формируется список необходимого (товары, услуги, работы), заключается соглашение, а после - в идеальных условиях - оно сносно выполняется.
Финансирование научной деятельности в последнее время практически идентично указанным принципам. Общая политика и актуализация определённых приоритетных тем оказывает и опосредованное влияние на грантовую политику. В нашем контексте совершенно неважно, на принципах какой гувернаментальности основана эта деятельность. Ключевой вопрос в том, что это значит для философии, для которой, в чём мы согласны с А. Гусейновым, невозможно полное совпадение с декларируемыми конкретными задачами (тогда она превращается в идеологию). «Если бы меня спросили, за что государство должно платить деньги философам и какая от них польза обществу, я бы ответил: за то, что они занимаются философией, и от них нет никакой другой пользы, кроме того, что они занимаются философией. И единственная задача философов - хорошо делать свое дело. Парадокс, однако, в том, что никто, кроме самих философов, не может отличить хорошую философию от плохой. И чтобы поддерживать на государственном уровне философию, надо понимать ценность и значение этой древнейшей области знания и духовной культуры» [3].
В условиях, когда философия вынуждена существовать как труд людей, профессионально занятых в секторе, финансируемом из бюджета, соблазн сделать её носителем государственной идеологии [20] всегда велик. Собственно,
с точки зрения прагматики государственных интересов удивительно, что, располагая такой инфраструктурой, доставшейся в наследство от советской эпохи, этого до сих пор не произошло. Возможно, и хочется верить, что это не случайность, что именно здесь проявляет себя до сих пор действующая способность рационального теоретического суждения оказывать влиянию на практику. В общем-то, непреодолимых препятствий к форматированию (практической) философии до состояния сервильности [16], т.е. обслуживания интересов тех, кто формирует заказ, нет. Ещё А. Зиновьев отмечал, что «Она (власть - Н. А.) имеет огромную разрушительную и ничтожную созидательную силу» [14, с. 330]. А. Гусейнов так характеризует некоторые парадоксалистские по форме пассажи философа: «Поразительная оборачиваемость аналитики и сатиры, суждения и осуждения» [2, с. 198]. Так и идея о реальных возможностях власти должна быть известна властвующему субъекту,
целеполагание которого заключается именно в созидании.
* * *
«Как только частные, конкретно-научные знания о человеке обобщаются в целостные представления о нём, мы получаем ложные, односторонние образы» [10, с. 7]. Так и поверхностные представления о практической философии, которые не просто делают акцент на первом слове в этом словосочетании, но и понимают его в обыденном ключе, создают односторонний образ философской практики. Обратившись к трудам А. Гусейнова, предметно исследующего тему практической философии, мы обнаружили, что в практической философии не может не сохраняться теоретическая основа мышления. Более того, в рамках общественной жизни практическая философия оказывает непосредственное влияние на теоретическую: служит её поверкой на истинность и источником новых идей.
Практическая философия, коль скоро мы можем вполне сносно проследить её историческую специфику, всегда приобретает определённые выражения в конкретно-исторических обстоятельствах. Поэтому задача практической философии состоит и в том, чтобы показать своё значение сегодня и сейчас. «Считается (по крайней мере, часто говорится), что Россия довольно поздно встала на путь философского, т.е. рационально обоснованного, осмысления самой себя. <...> Слово "поздно" в данном случае, на мой взгляд, является неуместным. <...> Философия в России появляется в самое нужное время» [4, с. 9]. Эти слова А. Гусейнова в отношении философского генезиса российского общества следует понимать буквально применимыми и к реалиям сегодняшнего дня. Та уникальная комбинация, с одной стороны, институциональных структур, а, с другой, серьёзных идентификационных проблем, говорит в пользу поддержки практической философии. А чтобы она не превращалась в нечто чужеродное плодотворному принципу решения конкретных задач, соблюдение её чистоты, т.е. автономии самого разума, который единственно и может выступать руководящим принципом, обязательно.
В контексте всего вышесказанного совершенно невозможно согласиться с предложенными («возможными») ответами исследователя Сергея Мерзлякова из Московского государственного университета им М. В. Ломоносова. «Нужна ли философия России? - задаётся он вопросом, - Если Россия отворачивается от Запада, то, возможно, нет. Прижился ли этот институт в России? Возможно, нет. Нужна ли академическая философия в своём нынешнем виде? Если она не транслирует актуальные дискуссии, предаётся ностальгии о чужих и былых заслугах, боится выглядеть глупо, но вместо этого с серьёзным видом играет в языковые игры и выдаёт эту игру за философию, то, конечно, нет» (курсив везде мой - Н. А.) [18, с. 48]. Философия нужна той конкретной России, в которой мы живём, не по причине каких-то внешних изменений, тем более ситуативных (Восток - Запад и проч.), философия нужна именно по той причине, что Россия и русская культура - это развитые образования, которые не могут не то, что развиваться, а просто поддерживать своё существование на достигнутом уровне без практики философского мышления.
К одной из важнейших мыслей в этом контексте, относится и рассуждение такого вида: у государства есть задача философского мышления и потребность в нём, наличествует инфраструктура обеспечения деятельности субъектов этого мышления, но само государство, состоящее из множества экспертных образований, не может выступать верховным арбитром того, как осуществляется философия. Это могут сделать только сами философы, в той мере, в какой их деятельность соотносится с принципами рационального осмысления действительности. В этом смысле мысль А. Гусейнова о том, что академическая философия - это и есть часть, орган государства, выполняющий свою, только ему присущую функцию, становится ключевой. И в интересах как самих философов, так и государства оказывается поддерживать работоспособность этого органа, не допускать его перерождения во что-то иное: «Тема практической и прикладной философии в наше время является не только структурным разделом общей философской работы, но также отражает одну из главных интенций в изменениях философии и жизни, практики и теоретического сознания» [12, с. 7].
Литература
1. Агапов О. Д., Агапов И. О. Homo academicus как субъект ответственности // Человек. 2023. Т. 34, № 3. С. 60-72.
2. Гусейнов А. А. Мой Зиновьев. Статьи, доклады, интервью. М.: ИД ЯСК, 2023. 272 с.
3. Гусейнов А. А. Наука не терпит диктата // Институт Философии РАН : офиц. сайт. URL: https://iphras.ru/page22207653.htm (дата обращения: 25.09.2024).
4. Гусейнов А. А. О тождестве русской философии и философии в России // Философский журнал. 2023. Т. 16, № 3. С. 5-16.
5. Гусейнов А. А. Практическая философия: традиция и современные тенденции // Практическая и прикладная философия / отв. ред. А. А. Гусейнов.
М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2024. С. 11-37.
6. Гусейнов А. А. Практическая философия: традиция и современные тенденции // Этическая мысль. 2023. Т. 23, № 1. С. 5-26.
7. Гусейнов А. А. Философия и идеология (к столетию «Философского парохода») // Вопросы философии. 2023. № 9. С. 5-13.
8. Гусейнов А. А. Философия и общество. К 100-летию Института философии РАН (1921-2021) // Вестник Российской академии наук. 2021. Т. 91, № 8. С. 779-792.
9. Гусейнов А. А. Философия шестидесятников как общественное явление // Философские поколения / сост. и отв. ред. Ю. В. Синеокая. М.: ИД ЯСК, 2022. С. 239-268.
10. Гусейнов А. А. Что же мы такое? // Человек. 2001. № 2. С. 5-19.
11. Гусейнов А. А., Павлов А. В. «Парадоксальность речей Зиновьева была естественным следствием их истинности». Интервью // Логос. 2022. Т. 32, № 6. С. 1-22.
12. Гусейнов А. А., Рубцов А. В. Предисловие // Практическая и прикладная философия / отв. ред. А. А. Гусейнов. М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2024. С. 5-7.
13. Зиновьев А. А. Запад. М.: Алгоритм : Эксмо, 2007. 512 с.
14. Зиновьев А. А. Зияющие высоты. Lausanne: L'Âge d'Homme, 1976.
564 с.
15. Зубец О. П. А. А. Гусейнов о философии самой по себе // Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого. 2024. Вып. 2 (50). С. 12-23. URL: https://tsput.ru/fb/hum/2024/2(50) 2024/12/index.html (дата обращения: 25.09.2024).
16. Зубец О. П. От понятия путешествия к идее практической природы философии // Этическая мысль. 2023. Т. 23, № 1. С. 27-50.
17. Красиков В. И. Неинституциональное философствование в России 90-х гг. XX в. - двух первых десятилетий XXI в. (исследовательское обозрение) // Вестник Томского государственного университета. Философия. Социология. Политология. 2023. № 71. С. 149-163.
18. Мерзляков С. С. Институциональные основания философии в России // Теоретическая экономика. 2019. № 7. С. 40-49.
19. Прись И. Е. Знание как истинное обоснованное мнение и случаи Геттиера // Философская мысль. 2018. № 6. С. 41-52.
20. Рубцов А. В. Превращения философии. Теоретическое и прикладное на выходе из постмодерна // Практическая и прикладная философия / отв. ред. А. А. Гусейнов. М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2024. С. 77-108.
21. Шельски Г. Уединение и свобода. К социальной идее немецкого университета // Логос. 2013. № 1. С. 65-86.
22. Шохин В. К. К вопросу о структуре практической философии // Практическая и прикладная философия / отв. ред. А. А. Гусейнов. М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2024. С. 57-76.
23. Geuss R. Does Philosophy Need to Know Its History? // Society.
Published: 10 July 2024. URL: https://doi.org/10.1007/s12115-024-01002-7 (accessed: 25.09.2024).
References
1. Agapov O. D., Agapov I. O. Homo academicus kak subyekt otvetstvennosti [Homo Academicus as a Bearer of Responsibility]. Chelovek [The Human Being]. 2023. Vol. 34. No. 3. Pp. 60-72. [In Russian]
2. Guseynov A. A. Moy Zinovyev. Statyi, doklady, interviyu [My Zinoviev. Articles, Reports, Interviews]. Moscow. ID YASK Publ. 2023. 272 p. [In Russian]
3. Guseynov A. A. Nauka ne terpit diktata [Science Does Not Endure Dictate/ Institut filosofii RAN [RAS Institute of Philosophy]. April 15, 2016. URL: https://iphras.ru/page22207653.htm (accessed: 25.09.2024). [In Russian]
4. Guseynov A. A. O tozhdestve russkoy filosofii i filosofii v Rossii [On the Identity of Russian Philosophy and Philosophy in Russia]. Filosofskiy zhurnal [Philosophy Journal]. Vol. 16. No. 3. Pp. 5-16. [In Russian]
5. Guseynov A. A. Prakticheskaya filosofiya: traditsiya i sovremennyye tendentsii [Practical Philosophy: Tradition and Contemporary Trends]. Prakticheskaya i prikladnaya filosofiya [Practical and applied philosophy], ed. by A. A. Guseynov. Moscow, Saint-Petersburg. Tsentr Gumanitarnykh initsiativ Publ. 2024. Pp. 11-37. [In Russian]
6. Guseynov A. A. Prakticheskaya filosofiya: traditsiya i sovremennyye tendentsii [Practical Philosophy: Tradition and Contemporary Trends]. Eticheskaya mysl [Ethical Thought]. Vol 23. No. 1. Pp. 5-26. [In Russian]
7. Guseynov A. A. Filosofiya i ideologiya (k stoletiyu "Filosofskogo parokhoda") [Philosophy and Ideology (To the Centenary of the Philosophers' Ship]. Voprosy filosofii. No. 9. Pp. 5-13. [In Russian]
8. Guseynov A. A. Filosofiya i obshchestvo. K 100-letiyu Instituta filosofii RAN (1921-2021) [Philosophy and Society. On the 100th Anniversary of the Institute of Philosophy of the Russian Academy of Sciences (1921-2021)]. Vestnik Rossiyskoy akademii nauk [Herald of the Russian Academy of Sciences]. 2021. Vol. 91. No. 8. Pp. 779-792. [In Russian]
9. Guseynov A. A. Filosofiya shestidesyatnikov kak obschestvennoye yavleniye [The Philosophy of Generation of 1960s as a Social Phenomenon]. Filosofskiye pokoleniya [Philosophical Generations], ed. by Yu. V. Sineokaya. Moscow. ID YASK Publ. 2022. Pp. 239-268. [In Russian]
10. Guseynov A. A. Chto zhe my takoye? [What are We after All?]. Chelovek [The Human Being]. 2001. No. 2. Pp. 5-19. [In Russian]
11. Guseynov A. A., Pavlov A. V. "Paradoksalnost rechey Zinovyeva byla estestvennym sledstviyem ikh istinnosti" Interviyu ["The Paradoxical Nature of Zinoviev's Speeches was a Natural Consequence of Their Trurth" An Interview]. Logos. 2022. Vol. 32. No. 6. Pp. 1-22. [In Russian]
12. Guseynov A. A., Rubtsov A. V. Predislovie [Preface]. Prakticheskaya i prikladnaya filosofiya, ed. by A. A. Guseynov. Moscow, Saint-Petersburg. Tsentr Gumanitarnykh initsiativ. 2024. Pp. 5-7. [In Russian]
13. Zinovyev A. A. Zapad [The West]. Moscow: Algoritm Publ., Eksmo Publ. 2007. 512 pp. [In Russian]
14. Zinoviev A. A. Ziyayushchiye vysoty [Yawning Heights]. Lausanne. L'Âge d'Homme Publ. 1976. 564 p. [In Russian]
15. Zubets O. P. A.A. Guseynov o filosofii samoy po sebe [Abdusalam Guseynov on the Philosophy in Itself]. Gumanitarnyye vedomosti TGPU im L.N. Tolstogo. 2024. No. 2(50). Pp. 12-23. URL: https://tsput.ru/fb/hum/2024/2(50) 2024/12/index.html (accessed: 25.09.2024) [In Russian]
16. Zubets O. P. Ot ponyatiya puteshestviya k idee prakticheskoy prirody filosofii [From the Concept of Travelto the Idea of the Practical Nature of Philosophy]. Eticheskaya mysl [Ethical Thought]. 2023. Vol. 23. No. 1. Pp. 27-50. [In Russian]
17. Krasikov V. I. Neinstitutsionalnoye filosofstvovaniye v Rossii 90-kh gg. XX v. - dvukh pervykh desyatiletiy XXI v. (issledovatelskoye obozreniye) [Non-Institutional Philosophy in Russia in the 1990's - the First Two Decades of the 21st Century (Research Review)]. Vetsnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta. Filosofiya. Sotsiologiya. Politologiya [Tomsk State University Journal of Philosophy, Sociology and Political Science]. No. 71. Pp. 149-163. [In Russian]
18. Merzlyakov S. S. Institutsionalnyye osnovaniya filosofii v Rossii [Institutional Foundations of Philosophy in Russia]. Teoreticheskaya ekonomika [Theoretical economics]. 2019. No. 7. Pp. 40-49. [In Russian]
19. Pris I. E. Znaniye kak istinnoye obosnovannoye mneniye i sluchai Gettiyera [Knowledge as a Genuine Substantiated Opinion and the Gettier-Cases]. Filosofskaya mysl [The Philosophical Thought]. 2018. No. 6. Pp. 41-52. [In Russian]
20. Rubtsov A. V. Prevrashcheniya filosofii. Teoreticheskoye i prikladnoye na vykhode iz postmoderna [Transformations of Philosophy. The Theoretical and Applied at an Exit from Postmodernity]. Prakticheskaya i prikladnaya filosofiya [Practical and applied philosophy], ed. by A. A. Guseynov. Moscow, Saint-Petersburg. Tsentr Gumanitarnykh initsiativ Publ. 2024. Pp. 77-108. [In Russian]
21. Schelsky H. Uedineniye i svoboda. K sotsialnoy ideye nemetskogo universiteta [Solitude and Freedom. The Social Idea of German University]. Logos. 2013. No. 1(91). Pp. 65-86. [In Russian]
22. Shokhin V. K. K voprosy o strukture prakticheskoy filosofii [Towards the Question of Practical Philosophy's Structure]. Prakticheskaya i prikladnaya filosofiya [Practical and applied philosophy], ed. by A. A. Guseynov. Moscow, Saint-Petersburg. Tsentr Gumanitarnykh initsiativ Publ. 2024. Pp. 57-76. [In Russian]
23. Geuss R. Does Philosophy Need to Know Its History? Society. 2024. URL: https://doi.org/10.1007/s12115-024-01002-7. (accessed: 25.09.2024).
Статья поступила в редакцию 30.09.2024 Статья допущена к публикации 30.10.2024
The article was received by the editorial staff30.09.2024 The article is approved for publication 30.10.2024
