CC BY
43
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 7. ФИЛОСОФИЯ. 2011. № 3
О.А. Зеленский*
0 ПОЗИТИВНОЙ ПРОГРАММЕ КАРНЕАДА*
В статье анализируются различные точки зрения на философию одного из представителей Новой Академии — Карнеада. Его учение было предметом спора уже в античные времена. Самые ранние для нас источники по Карнеаду, работы Цицерона, имели в виду уже ряд интерпретаций (Клитомаха, Метродора, Филона из Лариссы). Учитывая это разнообразие точек зрения, автор попытался, реконструировав исторический контекст того времени, когда жил Карнеад, связать друг с другом, как кажется на первый взгляд, противоречащие друг другу позиции.
Ключевые слова: диалектическая интерпретация; пробабилизм; аргумент о неразличимости впечатлений; одобряемое; убедительное; аргументы о бездействии.
O.A. Z e l e n s k y. On positive program of Carneades
This article analyses the different views on philosophy held by one of the leading representatives of the New Academy, Carneades, whose work by Classical Antiquity was already the subject of great controversy. Even Cicero, the earliest known source on the work of Carneades, makes reference to a series of interpretations put forward by other philosophers prior to him: Clitomachus, Metrodorus and Philo from Larissa. Taking into account this diversity of opinion, the author has in reconstructing the historical context of the time attempted to draw together different views despite of the fact that at first glance they may appear to be contradictory in nature.
Key words: dialectical interpretation; probabilism; argument about indis-cernibility of impressions; worthy of approval (аналог лат. probabile); persuasive (аналог греч. pithanon); apraxia — arguments.
Карнеад, как подтверждает ряд свидетельств, был одной из самых значительных фигур в философии II в. до н.э.1 Он изучал диалектику у Диогена из Вавилонии, одного из последователей Хри-
* Зеленский Олег Александрович — аспирант философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, тел.: 8 (926) 972-29-58; e-mail: rabgroup87@mail.ru
** Список принятых в статье сокращений: Ac. 1. (Цицерон. Academica posteriora); De comm. not. (Плутарх. Об общих понятиях); De Fin.(Цицерон. О пределах добра и зла); Div.Inst. (Лактанций. Божественные установления); Gal. De placitis (Гален. Об учениях Гиппократа и Платона); Luc. (Цицерон. Лукулл); NA (Авл Геллий. Аттические ночи); ND (Цицерон. О природе богов); Plut. Cic. (Плутарх. Цицерон (из Сравнительных жизнеописаний)). SE M 7 (Секст Эмпирик. Против ученых. Первая книга против логиков); SE PH (Секст Эмпирик. Пирроновы положения); SVF (Фрагменты ранних стоиков); Tusc. (Цицерон. Тускуланские беседы).
1 Ср. высокую характеристику Карнеада у Цицерона (Ac. 1, 46; De Fin. 3, 41; 5, 4) и Плутарха (De comm. not. 1059b).
сиппа, но в дальнейшем направил свое искусство аргументации против стоиков. В мастерстве спора ученик, по-видимому, превзошел учителя, и уже в Античности у некоторых авторов сложился образ Карнеада как диалектика, опровергающего мнения других, но не предлагающего взамен ничего собственного. Показателен в этом отношении рассказ Лактанция о пребывании Карнеада в Риме2, когда в один день тот защищал платоновскую и аристотелевскую концепции справедливости, а на следующий день публично раскритиковал свои выводы. Этот случай можно проинтерпретировать по-разному: не обязательно видеть в нем пример разрушительной направленности, ведь здесь также заметно стремление «пробудить» собеседников и слушателей3, продемонстрировать, что те напрасно считают себя знающими столь глубокий предмет (этот сократический момент confessio ignorationis оказал серьезное влияние, по-видимому, еще на Аркесилая, с именем которого связан поворот Академии к скептическим установкам4).
Не удивительно, что уже в Античности сложились различные интерпретации учения Новой Академии и Карнеада. Например, Секст Эмпирик не считал позицию академиков последовательно скептической, противопоставляя ей точку зрения Пиррона5. С другой стороны, судя по сохранившимся свидетельствам, многие авторы одинаково применяли термин «скептицизм» к обоим этим направлениям6. И в современной литературе словоупотребление «скептицизм Новой Академии» получило широкое распростране-ние7, что, безусловно, не устраняет его существенных отличий от пирронизма.
Среди сложившихся интерпретаций условно можно выделить две основные: «жесткую» и «мягкую». «Жесткая» (или «диалектическая») склонна видеть в Карнеаде по преимуществу полемиста и агностика. Такую позицию провозгласила статья Куссена [P. Coussin, 1929, p. 241—246], где он ограничивает аргументацию академиков логическим приемом сведения к абсурду посылок противников. «Мягкая» [ср. H. Thorsrud, 2002, p. 1—18] считает более подходящим для Карнеада представление о философии как постоянном приближении к истине. Можно выделить ряд трудностей в обоих подходах.
Что касается «жесткой» интерпретации, то она плохо согласуется с двумя главными изложениями позиции Карнеада — у Цицерона
2 Div. Inst. 5. 14, 3—5.
3Ср. ND 1, 4.
4 См. полезную в этом отношении статью: [A.A. Long, 1989, p. 150—171].
5 SE PH 1, 4.
6 См., например, у Авла Геллия: NA 11, 5. Ср. SE PH 1, 220.
7 По поводу применимости термина «скептицизм» к академикам см.: [G. Striker, 1980, p. 54].
и Секста Эмпирика. И то и другое оставляет возможность для выделения «позитивного ядра» его учения. Аргументация, изложенная в них, выходит за рамки сведения к абсурду и ставит перед собой иные задачи. Рассуждения о probabile (греч. pithanon) с большой натяжкой можно назвать аргументом ad hoc. Они представляют собой самостоятельную альтернативу стоическому учению. Говоря о «позитивном ядре», мы, конечно, не имеем в виду особое учение о мире, душе и т.п. Скорее, это определенная методология, которая, хотя и имела преимущественно критическую направленность, позволяла выделять некоторые точки зрения как более убедительные, чем другие.
Сторонники «мягкой» интерпретации, со своей стороны, должны отвечать на ряд трудных вопросов. Здесь является немаловажным, что сам Карнеад ничего не написал, а его аргументы были собраны его учеником Клитомахом8. Встает проблема точности передачи учения Карнеада в «Лукулле» Цицерона. Не стоит забывать, что одним из учителей последнего был Филон из Лариссы, который принял в своих «Римских книгах» постулат о единстве Древней и Новой Академий и поэтому был заинтересован в смягчении позиции Карнеада. Дискуссионным остается вопрос о применимости установок пробабилизма к Карнеаду.
Автор данной статьи не придерживается ни одной из этих двух крайних точек зрения. Мы постараемся показать, что Карнеад, не ограничиваясь полемическими задачами, предложил свою трактовку человеческого познания, где понятие истины не является главным принципом.
По ряду причин цицероновское изложение позиции Карнеада следует признать наиболее предпочтительным.
1. Филон в «Лукулле» не является главным авторитетом для Цицерона. Очень показательно, что Лукулл отмечает его недостаточную тонкость в философских вопросах9. Если бы Цицерон безгра-
8 По имеющимся свидетельствам можно сделать вывод о тех разногласиях, которые были в Академии по поводу учения Карнеада уже при его жизни и после его смерти. Клитомах, который написал множество книг о своем учителе, если верить свидетельству Цицерона, признавался, что никогда не был способен понять его (Luc. 139). С другой стороны, существовали и альтернативные клитомаховской точке зрения интерпретации Карнеада. Здесь нельзя отбросить версию Метродора, который прилежно учился у Карнеада (De Or. 1. 45), хорошо знал его учение и оспаривал другие интерпретации (Luc. 16). На некоторое время победили сторонники Клитомаха, который стал главой школы. Среди них был и Филон из Лариссы, который в дальнейшем изменил свои взгляды (в так называемых «Римских книгах»), и позиция Метродора была для этого изменения важным переходным звеном. Достаточно обоснованной является точка зрения Бриттена [C. Brittain, 2001, p. 11—17], который выделяет в развитии философских идей Филона из Лариссы три этапа — клитомаховский, «филоновско-метродоровский» и этап «Римских книг».
9 Luc. 12: minus enim acer est adversarius is.
нично доверял своему учителю, разве стал бы он вкладывать даже в слова оппонента такие характеристики? Известно, что Филон, несмотря на то что обрел благодаря своему риторическому мастерству в римских лекциях10 большую популярность, не нашел серьезных защитников своей позиции среди академиков11. С другой стороны, Цицерон при изложении взглядов Карнеада полагается в большей степени на Клитомаха, позиция которого состояла в сохранении акаталепсии и универсального epoche. В Luc. 78 Цицерон отдает предпочтение именно этой точке зрения.
2. Ряд других источников о Карнеаде и Новой Академии (работы Секста Эмпирика, среднеплатонический анонимный комментарий к «Теэтету»12) подвержены влиянию пирронизма с его стремлением представить академиков как определенного рода догматиков. Представления Цицерона о Пирроне были довольно смутными, и он не принадлежал к этой традиции.
3. Цицерон хорошо знал альтернативные версии позиции Карнеада, сложившиеся к его времени (Клитомаха, Метродора, Филона, Антиоха из Аскалона), и пользовался такими важными работами по данной проблеме, как труды Клитомаха, на которые вряд ли могли опираться более поздние авторы.
Ни одно из известных нам изложений позиции Карнеада не отрицает того, что он придерживался тезиса об акаталепсии. Это положение, которое, видимо, имело для него скорее статус предположения, чем догмы, логичнее связать, в первую очередь, с утверждением о невозможности каталепсиса в его стоическом понимании13. По-видимому, только Филон заговорил об иной трактовке постижения, что повлекло за собой «эклектизацию» учения Новой Академии (недаром внутри Новой Академии различали так называемые «Третью» Академию Карнеада, «Четвертую» — Филона и даже «Пятую» — Антиоха) и подтолкнуло Антиоха из Аскалона к более радикальным шагам. Стоическое понимание постижения связано с выделением определенного класса впечатлений (ката-лептических14), истинных в силу своего вида (ясности, отчетливости, живой связи с представляемым предметом). Конечно, Карнеад
10 Plut. Cic. 3, 1; Tusc. 2, 26.
11 По поводу академической критики «Римских книг» см.: Luc. 11—12.
12 Col. 54. 38—55. 13. Древнегреческий текст представлен здесь: [C. Brittain, 2001, p. 237]. Ср. tous allous Akademaikous... dogmatizontas.
13 Ср. SE M 7, 159—166. В этом отрывке рассуждение, в сущности, не выходит за рамки стоического понимания каталепсиса, хотя вначале (SE M 7, 159) и постулируется, что Карнеад с помощью своего аргумента показывает невозможность любого критерия, имея в виду позиции всех, кто был до него.
14 Это не означает, что постигают самые впечатления (абсурдная гипотеза). Имеется в виду, что они являются фундаментом, материалом для каталепсиса и с их помощью познающий субъект оказывается способным к постижению объективной реальности.
их не признавал, но это не является преградой для принятия pithanon. Как раз ему требовалось объяснить, как возможна работа с впечатлениями, если нельзя установить их истинной природы. Из свидетельств, которые есть у нас, мы видим, что Карнеад пытался установить рабочий критерий, который позволял бы, по крайней мере, отбрасывать неубедительные впечатления. Конечно, probabile (греч. pithanon) у Карнеада, судя по свидетельствам, имеет в большей мере субъективный характер и его гораздо лучше переводить не как «возможное», а как «одобряемое15» (а pithanon — как «убедительное»). Одобряемое не имеет никакой объективной ценности, в том смысле, что оно не связано с описанием истинного положения дел.
Субъективный характер pithanon наглядно просматривается в изложении Секста Эмпирика. Таррант, однако, в своей книге подвергает сомнению принадлежность эпистемологических идей, изложенных в этом отрывке, Карнеаду (хотя и не отказывается от того, что Карнеад говорил о pithanon преимущественно в контексте практической философии, а не эпистемологии)16. Его аргументация в данном случае такова: Секст Эмпирик использует в качестве источника Антиоха из Аскалона, а позитивная концепция пробабилизма относится соответственно к Филону из Лариссы. Действительно, влияние Антиоха прослеживается. Во-первых, в одном месте его имя прямо упоминается17. Во-вторых, на него указывает сам подход, взятый при изложении: критерий должен происходить от истинного впечатления. Однако еще меньше эти идеи можно приписать Филону. Они не соответствуют ни периоду, предшествующему написанию «Римских книг», ни новациям последних. Мы не видим здесь ничего, кроме обыденных примеров и мифологических образов, в то время как сам Таррант признает, что Филон адаптировал probabile к решению теоретических вопросов.
15 При переводе pithanon или probabile на русский язык нужно иметь в виду по крайней мере два важных обстоятельства: 1) pithanon является субъективным критерием; 2) pithanon, не имея в виду объективное положение дел, не затрагивает вопрос об истинности и ложности. На взгляд автора, наиболее подходящим переводом здесь является «одобряемое», которое имеет преимущественно субъективный характер. Здесь нельзя говорить о «согласии», поскольку это более высокая степень уверенности, и о «вероятности», поскольку мы придаем ей в речи характер объективной значимости. В целом, вопрос о переводе остается дискуссионным. Даже греческое pithanon и латинское probabile не имеют одинакового смысла. В pithanon больше оттенка убеждения, убедительности.
16 Ср. [H. Tarrant, 1985, p. 41, 93]. В последнем случае утверждается, что Сек-стом Эмпириком излагается «официальная точка зрения Четвертой Академии на карнеадовское probabile». Однако основные требования к probabile (связность и разработанность), подразумеваемые под «официальной точкой зрения Четвертой Академии», вводятся уже в SE M 7, 166, а идеи, изложенные в этом месте, с большой вероятностью относятся именно к Карнеаду.
17 SE M 7, 162.
Не находим мы здесь и намека на нестоический вид постижения, поскольку рассуждения в SE M 7, 159—166 исходят из того допущения, что критерий, если его и можно найти, должен исходить из истинного впечатления. А темное выражение hoi peri ton Karnea-den18 не обязательно относить к Филону. Более логично связать его как с самим Карнеадом, так и с его ближайшими последователями, например, с Клитомахом.
Из SE M 7, 166 допустимо сделать вывод, что введение pithanon Карнеадом могло рассматриваться как аргумент ad hoc в ответ на обвинения19, что скептик не может жить в соответствии со своей философией. Но рассмотрим этот момент повнимательнее. Слова, что Карнеаду требовался «хоть какой-нибудь критерий для распорядка жизни и достижения счастья»20 и поэтому он предложил pithanon, кажутся малоубедительными. Эти рассуждения не имеют случайного характера, и даже дальнейшее подробное изложение их Секстом Эмпириком является лишним доказательством этого. На фоне всего обзора философии Карнеада pithanon можно считать вполне закономерной попыткой избежания догматизма как установления законченной объективной истины. Но, на наш взгляд, Секст Эмпирик верно делает акцент на субъективном характере этого критерия, хотя критерием его можно назвать с большой долей условности.
От характеристик самого впечатления он переходит к тому, в ком оно возникает21. При этом ни одно впечатление не является обособленным, но одно тесно связано с другим в цепи22 (alusis) — это еще один шаг, подрывающий объективную самодостаточность единичных впечатлений. Для pithanon Карнеад вводит еще два дополнительных требования: оно должно быть также «связным» (aperispaston) и «разработанным» (dieksodeumenen)23. Связность предполагает возможность включения впечатления в систему и его подкрепления уже имеющимся опытом. Разработанность впечатления связана с его рациональным обоснованием и исследованием условий его возможности (время, место и ряд других условий). Однако связность и разработанность носят дополнительный характер. При отсутствии времени на размышление и принятие решения достаточно только pithanon24.
18 SE M 7, 173, 175, 184.
19 Используемая Секстом Эмпириком лексика указывает на принуждение: apaitoumenos, epanagkadzetai.
20 SE M 7, 166: ti kriterion pros te ten tou biou dieksagogen kai pros ten tes eudaimo-nias periktesin.
21 SE M 7, 167.
22 SE M 7, 176.
23 SE M 7, 166.
24 SE M 7, 185сл.
Секст Эмпирик явно преуменьшает роль pithanon, сводя его только к практической жизни. Допустимо предположить, что сам ^рнеад думал об этом иначе. ^нечно, имея в виду тезис аката-лепсии, мы не можем говорить о догматической философии и определенной метафизике, но это не исключает другого вида познания, которое мог иметь в виду ^рнеад. Его можно условно назвать «практическим познанием», т.е. таким познанием, которое непосредственно включено в процесс жизнедеятельности человека25. В этом смысле теоретические поиски, согласно ^рнеа,^, всегда подчинены практике, ведь убедительность соотносится в первую очередь с индивидуальным опытом познающего: именно нужды последнего определяют, когда сделать остановку в исследовании. Объективная истина в лучшем случае оказывается идеалом мышления (ее вообще можно вынести за скобки), и человек может ориентироваться лишь на субъективную убедительность впечатлений.
Теперь обратимся к цицероновской версии философии ^рнеа-да. В «Лукулле» ^рнеад рассматривается как последовательный академик, который придерживается позиции, изложенной в Luc.8: «Для нас есть множество одобряемых вещей, которым следовать легко, но доказать их мы можем с трудом»26. В Luc. 99—105 прямо говорится о его основных идеях. -Жарнеад полагает, что существуют два вида впечатлений»27 (Luc. 99). Затем приводятся два деления: на постигающие — не постигающие и на одобряемые — не одобряемые (perceptio в ряде мест у Цицерона является аналогом греческого katalepsis). Далее показываются трудности, связанные с первым делением, и необходимость признания второго. Отвержение probabile противоречит природе (contra naturam)28. При этом, хотя многое можно назвать одобряемым, ни на что нельзя дать согласие в строгом стоическом смысле (т.е. ничто нельзя принять как объективную истину), поскольку здесь действует важный для понимания академической позиции аргумент о неразличимости. Стоики говорили о наличии особого класса каталептических впечатлений, которые содержат в себе знак своей истинности (т.е. происходят от наличной предметности и адекватно представляют ее). Но, согласно аргументу о неразличимости, 1) истинность не является внутренней характеристикой впечатления, способной раскрываться вместе с ним29; 2) одно впечатление может быть не-
25 То, что Секст Эмпирик говорит о «практическом критерии», конечно, не относится к предмету этики. Скорее, это иной взгляд на познавательную деятельность.
26 Nos probabilia multa habemus, quae sequi facile, adfirmare vix possimus.
27 Duo placet esse Carneadi genera visorum.
28 Этот момент также указывает на то, что рассуждения о probabile не имели случайного характера для Харнеада, а их ценность не ограничивалась полемикой со стоиками.
29 Ср. non inesse in his propriam в Luc. 103
отличимо от другого, схожего с ним по виду, но при этом ложного. «Возможно, чтобы существовало такого же вида нечто ложное, как и это истинное»30 (Luc. 101). То, что одобряемое является не объективным, а субъективным критерием, подчеркивают слова в Luc. 103: «многие ложные вещи являются одобряемыми»31.
Аргумент о неразличимости подробно изложен как у Цицерона, так и у Секста Эмпирика32. По своей структуре он представляет собой скорее целую цепь умозаключений. Впечатления, возникшие от нереальных предметов, могут быть также ясны и действенны, как и возникшие от реальных33. В аргументе также ставится проблема идентификации двух похожих предметов34. Указывается, что даже зрение не является постигающим35. Приводится популярный в Античности аргумент — сорит, ставящий вопрос, когда зерен достаточно много, чтобы образовать кучу36. Нельзя также говорить, что одно непостигающее более или менее непостигающее, чем другое31. Поскольку предмет всегда представляется нам в конкретных обстоятельствах, мы не можем сказать, таков ли он на самом деле, каким он нам кажется3,8. Критике подвергается и стоическое понятие hyparchon (этот термин можно переводить как «наличное», «реальное», как существующее в действительности, а не только как объект впечатления), включенное в определение каталептического впе-чатления39. Академики обвиняют стоиков в использовании тропа взаимодоказуемости, когда каталептическое впечатление происходит из hyparchon, а hyparchon, в свою очередь, объясняется через каталептическое впечатление40. В принципе, в основании этого аргумента можно выделить две основные линии41: 1) любое единичное впечатление не содержит внутренне присущего ему признака истинности, и это влечет за собой принципиальную неустранимость возможности иллюзии (по крайней мере, гипотетической); 2) нет также и жесткой внешней связи между впечатлением и представляемым им объектом, поскольку для академиков допустимы не отличимые друг от друга по виду впечатления, происходящие от разных объектов. Основное возражение, которое стоики выдвигали в отношении
30 Possit eiusdem modi existere falsum aliquod, cuius modi hoc verum.
31 Multa falsa probabilia sint.
32 SE M У, 401 сл.
33 Ibid., 403—40У.
34 Ibid., 409—410.
35 Ibid., 411—414.
36 Ibid., 415—421.
3У Ibid., 421—423.
38 Ibid., 424—425.
39 SVF 1, 60.
40 SE M У, 426.
41 Они более наглядно представлены у Цицерона в Luc. 4У—59 и 84—90. К ним присоединяется общая критика достоверности чувств в Luc. У9—82.
этих аргументов, можно найти в Luc. 59: «Во-первых, как ты можешь не запутаться, если от истинного не отделено ложное? Во-вторых, каково будет суждение об истинном, когда оно оказывается вместе с ложным?»42. Стоики отвергали возможность жить в мире, не пользуясь понятием истины, в то время как академики времен Карнеада допускали такую возможность.
Мы лишь кратко охарактеризовали общее содержание аргумента, который достоин специального исследования. Он представляет собой не только исторический интерес, многие его моменты не потеряли своей ценности вплоть до сегодняшнего дня. Вопрос об оправдании (justification) перцептуального опыта является одним из наиболее значимых в современной аналитической philosophy of perception.
В Luc. 98 и 102 Цицерон указывает на источник излагаемой им позиции Kарнеада — на Хлитомаха. Если это подлинная цитата, то здесь мы имеем дело с достаточно надежным свидетельством о ^рнеаде, переданным одним из его ближайших учеников и последующим схолархом Новой Академии. Имя ^^омаха появляется и в ряде других мест, в том числе в Luc. 78, когда говорится, что ^рнеад совмещал тезисы, что ничто не является постижимым и что мудрец при этом может иметь мнения, но последние, которые можно назвать условными, следует отличать от стоического согласия на некаталептические впечатления. Далее приводится несколько интерпретаций. Более предпочтительной Цицерону кажется точка зрения ^ш-омаха по этому поводу, который утверждал, что ^рнеад не придерживался сам такой позиции, а предлагал ее только в рамках конкретного аргумента. Из других мест мы видим43, что у ^рнеада не исчезает понятие мудреца — оно приобретает существенно иной характер по сравнению со стоическим. Kарнеад, говоря о мудреце, не считает его знатоком объективной истины, а подразумевает под ним методолога, способного лучше отличать убедительное от неубедительного путем рационального рассмотрения.
На основании сделанного обзора позиции Kарнеада мы можем охарактеризовать основные стороны его «позитивной программы». Во-первых, он продемонстрировал ограниченность стоических попыток включить истинность в содержание единичных впечатлений и обратил внимание на то, что каждое впечатление имеет смысл в контексте нашего опыта, и здесь следует отметить такое эпистемологическое требование Kарнеада, как связность. Не стоит забывать, что здесь, в первую очередь, имеется в виду индивиду-
42 Primum qui potestis non impediri, cum a veris falsa non distent? Deinde quod iudi-cium est veri, cum sit commune falsi?
43 См., например: Luc. 99сл.
альный опыт познающего. Это ведет ко второму заключению: pithanon Карнеада как «критерий» является субъективным, а не объективным. Свойство объективности ему попытался придать уже Филон, когда предложил говорить об особом виде постижения. Субъективный характер pithanon виден из того, что для одного нечто является одобряемым, а для другого — нет; даже один и тот же человек при внимательной проверке обнаруживает ложность того, что он прежде одобрял, и отбрасывает его. Познание, согласно Карнеаду, происходит не по методу обнаружения истины, а по методу «проб и ошибок». В-третьих, академические аргументы о неразличимости проблематизировали эпистемологический контекст обоснования, поставив вопрос о том, насколько мы можем говорить об истинности наших впечатлений и что может быть знаком этой истинности и надежности44 (ср. veri et certi notam в Luc. 103). В-четвертых, Карнеад пытался защитить тот взгляд, согласно которому система впечатлений может существовать и в том случае, если мы откажемся приписывать им предикаты истинности, т.е. устраним согласие в строгом стоическом смысле.
Теперь рассмотрим, какой ответ могла дать позиция Карнеада на так называемый apraxia — аргумент, ведь именно здесь академикам требовалось особенно отстаивать право на существование своего подхода. Суть аргумента состоит не только в том, что академики не могут жить в соответствии со своей философией, но что они, более того, своими суждениями разрушают сами основания жизни. Это обвинение, например, звучит в Luc. 31: «Следовательно, те, кто отрицает, что нечто может быть постигнуто, тем самым вырывают как орудия, так и украшения жизни, или скорее даже ниспровергают полностью саму жизнь»45. Как показывает Страй-кер [G. Striker, 1980, p. 63—64], этот аргумент на самом деле разделен на две тесно взаимосвязанные части: первая критикует тезис, что ничто не может быть постигнуто и познано, а вторая направлена против возможности полного воздержания от суждения.
Изложение первой части мы видим в Luc. 31сл. Здесь достоверному (certum) противопоставляется лишь одобряемое (probabile) и правдоподобное (veri simile). Но если все является в лучшем случае только одобряемым, то тогда нет ясного правила (regula), которое бы отделяло истинное от ложного. Если нет такого правила, которое бы руководило нашим действием в конкретной ситуации, то тогда это приводит к бездействию. Ибо, как говорится в другом месте, то, что приводит в движение, должно быть увидено (videri) и удостоверено (credi), но это не может произойти, если то, что
44 Ср. veri et certi notam в Luc. 103.
45 Ergo ii, qui negant quicquam posse comprehendi, haec ipsa eripiunt vel instrumenta vel ornamenta vitae vel potius etiam totam vitam evertunt funditus.
было воспринято, неотличимо от ложного46. Для действующего же человека «обязательно, чтобы то, что случается, представлялось ему истинным»47. Этот тезис другими словами формулирует тот принцип стоиков, что без согласия невозможно действия. Этот пункт составляет основу второй части аргумента, направленной уже против полного воздержания от суждения и изложенной в Luc. 37сл.
Теперь нам легко показать, какие ответы Kарнеад давал на эти возражения. Ответом на первый аргумент является рассмотренная выше методология работы с одобряемыми впечатлениями. При этом ответ Kарнеада имеет самостоятельную ценность, не сводящуюся к простой реплике на стоические обвинения. Поскольку сила и слабость этой методологии была изложена выше, нам стоит перейти к ответу на второе возражение.
Здесь Kарнеад отталкивается от тех неясностей, которые таились в стоическом понимании согласия. Они не так заметны, пока мы остаемся в рамках теоретико-гносеологических исследований, но оказываются достаточно явными, когда мы имеем в виду роль согласия в этике стоиков. Говоря о понимании действия в стоической философии, нельзя забывать тот факт, что согласие здесь было тесно связано со стремлением (horme). Было бы упрощением говорить, что это одно и то же. Скорее, это две стороны одного и того же: одну условно можно назвать «логической», а другую — «практической». Но поскольку наши стремления далеко не всегда носят обдуманный характер, постольку и согласие не всегда является ясным и осознанным. Таким образом, согласие у стоиков может иметь и «имплицитную» форму. Но это «имплицитное» согласие является слабым местом, ведь говорить о нем мало чем отличается от признания того, что не любое действие предполагает согласие. Во всяком случае, именно так это мог воспринять Kарнеад. Следовательно, излишним оказывается требование, чтобы фундаментом любого действия было согласие в строгом смысле, которое бы носило обдуманный характер. Чтобы следовать чему-либо или одобрять это (sequi, adprobare), не обязательно соглашаться с ним (adsentire), т.е. считать это истиной. Это различие между adprobare и adsentire мы видим в Luc. 104. Между прочим, не все античные авторы видели разницу между этими двумя подходами, заявляя, что они, в сущности, едины48. По-видимому, это необоснованное утверждение. Различие достаточно принципиально: один подход кладет в основу истинные впечатления и вопрос об истине, другой отказывается от этих допущений.
46 Luc. 25: si id, quod visum erit, discerni non poterit a falso.
47 Luc. 25: necesse est id ei verum, quod ocurrit, videri.
48 Gal. De placitis 9. 586, 16сл.
Но рассмотрим подробнее, что значит просто следовать (sequi, adprobare, даже uti — «пользоваться» в Luc. 99) и при этом не соглашаться (adsentire). Как мы видим из Luc. 99, условие следования и пользования имеет прежде всего негативную формулировку: мы можем следовать, если отсутствуют препятствия к этому и ничто не вступает в противоречие с выбранным путем. Позитивное же направление — целиком в руках индивида: человек может, но не обязан следовать по определенному пути. Другая ситуация получается у стоиков, где поведение направляется согласием как одной из причин действия. Именно поэтому порочному человеку так трудно (хотя и возможно) стать добродетельным: согласие все время направляет его на неверный путь. Если следовать стоической схеме, порочный, поскольку он является таковым, не может не совершать злых поступков49. Подход Карнеада оставляет, по-видимому, больше места свободе выбора человека, нежели стоический, который пытался отделить свободу от выбора возможностей. В любом случае, для Карнеада нет той жесткой необходимости, которая бы заставила человека поступать в данной ситуации именно так, а не иначе. Безусловно, Карнеад хотел показать этим, что академическая позиция оставляет больше практических возможностей человеку, чем догматическая стоическая, и потому ни о какой «академической бездеятельности» не может идти и речи.
Конечно, многое из того, о чем говорил Карнеад, было ответом на вызовы стоической философии. Согласно дошедшим до нас свидетельствам, он сам признавался в этом, говоря, что если бы не было Хрисиппа, не было бы и его самого50. Но это не отменяет того факта, что по многим вопросам, как гносеологическим, так и этическим, его суждения носят альтернативный характер и представляют собой иной тип философствования. От философии обладания истиной мы переходим здесь к философии постоянного поиска и уточнения позиций.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Allen J. Academic probabilism and Stoic epistemology // Classical Quarterly. 1994. Vol. 44.
Bett R. Carneades' Pithanon: A reappraisal of its role and status // Oxford Studies in Ancient Philosophy. 1989. Vol. 7.
Bett R. Carneades' distinction between assent and approval // Monist. 1990. Vol. 73.
The Cambridge companion to ancient scepticism / Ed. by R. Bett. Cambridge, 2010.
49 Ср. SVF 2, 984.
50 DL 4, 62.
Brittain C. Philo of Larissa: The Last of Academic Sceptics. Oxford, 2001. Coussin P. Le Stoïcisme de la Nouvelle Academie // Revue d'histoire de la Philosophie. 1929. Vol. 3.
Frede M. Stoic epistemology // The Cambridge History of Hellenistic Philosophy. 1999.
Long A.A. Socrates in Hellenistic Philosophy // The Classical Quarterly. 1989. Vol. 38.
Tarrant H. Scepticism or Platonism? The philosophy of the Fourth Academy. Cambridge, 1985.
Thorsrud H. Cicero on his academic predecessors: the fallibilism of arcesilaus and Carneades» // Journal of the History of Philosophy. 2002. Vol. 40.
Schofield M. Academic epistemology // The Cambridge History of Hellenistic Philosophy. 1999.
Striker G. Sceptical Strategies // Doubt and dogmatism: Studies in Hellenistic epistemology / Ed. by M. Schofield, M. Burnyeat, J. Barnes. Oxford, 1980.
