CC BY
580
Шалютин Борис Соломонович
доктор философских наук, профессор, заведующий кафедрой философии Курганского государственного университета
(тел.: 89195806372)___________________________________________________________________
О понятии государства в юриспруденции
В статье обсуждается необходимость корректировки представлений о государстве, доминирующих в юридической литературе, и предлагается его определение, учитывающее результаты современных исследований в политической антропологии и других социальных науках.
Ключевые слова: юридический позитивизм, вождество, государство.
B.S. Shaluytin, Doctor of philosophy, professor, head of the chair of philosophy of Kurgan state University; tel.: 89195806372.
On the concept of the statein law
The article discusses the need for corrections representations about the state prevailing in the legal literature, and proposes its definition taking into account the current research in political anthropology and other social sciences.
Key words: legal positivism, chiefdom, state.
В современной российской юридической литературе продолжает доминировать этатистское (позитивистское, легист-ское - в данном контексте различия этих терминов несущественны) правопонимание, согласно которому право функционально и генетически производно от государства: право и актуально создается только государством, и исторически возникает лишь с его появлением, ubi civitas, ibi jus est. Государство оказывается краеугольным камнем, неким непоколебимым основанием этатистских концепций права.
Между тем, сам концепт государства в современной социальной науке отнюдь не выглядит незыблемым.
В политической антропологии в целом общепринятой стала теория так называемой раннего государства, основоположником которой считается Х.Дж. М. Классен. В работе «The early state», где представлены главные моменты этой теории, раннее государство определяется как «централизованная социополитическая организация для регулирования социальных отношений в сложном стратифицированном обществе, разделенном, по крайней мере, на два основных страта, или образовавшихся социальных класса, - на управителей и управляемых, чьи отношения характеризуются политическим господством первых и данническими обязательствами вторых, легитимизированными общей идеологией, основной принцип которой составляет взаимный обмен услугами»
[1]. Как видим, в этом определении отсутствует признак принуждения, без которого мы привычно не мыслим государство вообще и в его
_____________________________________ 32
роли гаранта правовых норм, в частности. Другой известный политантрополог, Э. Саутхолл, идет еще дальше и вводит понятие сегментарного государства, которое даже Классен еще государством не считает [2].
Классик юридической антропологии Н. Рулан вообще саму категорию государства ставит под сомнение. Он пишет: «...понятие государства... слишком расплывчато.. Современная политическая антропология достаточно часто доказывает, что вместо различия «государственных» и «безгосударственных» обществ гораздо оправданнее изучать широкий спектр -от сегментарных обществ, чья регуляция основана на более или менее устойчивом равновесии между составляющими его группами, до современных обществ, обладающих специализированным и централизованным управленческим аппаратом» [3].
Не только антропологи, но и историки вносят свою лепту в проблематизацию понятия государства. Достаточно упомянуть, например, Э. Кревельда, который в получившей широкое признание фундаментальной работе «Расцвет и упадок государства» понимает под последним только безличный институт, впервые сформировавшийся в Европе в преддверие Нового времени, «абстрактную организацию, обладающую собственным юридическим лицом, отличным от личности правителя» [4], полагая невозможным в силу слишком существенных различий распространять этот термин ни на «ранние государства» в смысле Классена, ни на империи, ни на те политии,
которые принято называть городами-государствами.
Нельзя не упомянуть и о том, что в политической антропологии все более мощно развивается исследование негосударственных форм политической организации, которые отнюдь не предшествовали ранним государствам, иногда превосходили их в уровне сложности и представляли собой альтернативные линии полито-генеза [5].
В условиях явно обозначившегося кризиса понимания государства, дошедшего до постановки под вопрос самого понятия, юриспруденция не может оставаться безучастной. Не только легизм, полностью базирующийся на этом понятии, но и другие типы правопонима-ния обязаны вновь осмыслить тему государства в контексте его взаимодействия с правом. При этом следует иметь в виду, что даже если понятие государства и утратит свой категориальный статус, что сомнительно, это произойдет нескоро. Тем не менее, сегодня кажется целесообразным внести уже на уровне определения некоторые коррективы в распространенные представления о государстве, прежде всего, через исключение целого ряда часто, или даже почти всегда, включаемых в него признаков.
Во-первых, это марксистское по происхождению указание на выражение государством интересов какого-либо одного слоя (класса). Ему противостоят, по крайней мере, три позиции: а) иногда само государство и есть привилегированный слой (тогда такое указание тавтологично); б) государство обеспечивает баланс интересов различных социальных слоев; в) государство выражает, прежде всего, интересы всего общества. Таким образом, здесь имеется предмет теоретической дискуссии, итог которой не может предвосхищаться определением.
Во-вторых, это наличие территориальных границ. Необходимо отметить, что при определении социального феномена вряд ли логически корректно включать в дефиниенс физические признаки. Абстрактно-логическая нечеткость всегда мстит и, так или иначе, проявляется в содержательных вопросах. В данном случае можно указать, например, на то, что включение признака территориальности в определение заведомо ставит крест на обсуждении проблемы возможности кочевого государства. Даже если территориальность имманентна государству, данный тезис, как и в предыдущем случае, следует убедительно аргументировать, а не постулировать
В-третьих, это веберовский признак легитимности. Он должен быть исключен, поскольку нет иной, кроме государства, категории для обозначения, например, сталинского маховика
репрессий в период коллективизации или для полпотовской машины смерти, легитимность которых, мягко говоря, сомнительна. Государство может обретать легитимность, а может и утрачивать ее, не переставая при этом быть государством. Легитимность может существенно варьировать по степени, тогда как существование или не существование государства - при всем том, что есть пограничные состояния - есть нечто, гораздо более определенное, дискретное.
Наконец, в-четвертых, это веберовское же указание на монополизацию государством силового принуждения. Приняв его, мы выведем за пределы государств не только империи, но и многочисленные феодальные образования: не состоявший на службе русский барин, например, несомненно, мог в весьма широких пределах использовать в своем поместье силовое принуждение, и центральная власть не имела ничего против. Кроме того, будет неясно, как трактовать институты телохранителей, вооруженные охранные структуры частных фирм и т.п. Представляется, что государство вполне может допускать даже институциональное принуждение со стороны некоторых других социальных субъектов, однако, лишь в безопасных для себя пределах, а в случае необходимости имеет достаточный ресурс для их подчинения.
Рассмотрим, что же должно сохраниться в определении государства после исключения перечисленных признаков.
Сегодня понятие государства, в любой его трактовке, не исчерпывает всего объема систем, обладающих институционально организованной централизованной общесоциальной властью. Социальная антропология второй половины прошлого столетия открыла ранее неизвестную науке форму социальнополитической организации - вождество. Сегодня концепция вождества фактически является общепринятой. «Теория вождества, как пишет один из ведущих российских политан-тропологов Н.Н. Крадин, принадлежит к числу наиболее фундаментальных достижений западной политантропологии» [6].
Системы централизованной социальной власти можно обоснованно классифицировать по-разному: территориальные и кочевые, родственные и неродственные, унитарные и сегментарные и т.д. Нет сомнения, что, по меньшей мере, одно из важнейших оснований -наличие или отсутствие поддерживающего власть института силового принуждения. Обретение такой поддержки создает принципиально новые отношения между властью, с одной стороны, и населением, идеологией, технологией, правом, с другой.
33
М. Салинз, сопоставляя вождество и государство, пишет: «Мало, Камакау и другие хранители гавайских преданий привычно говорят о верховных вождях как о «королях». Но вся беда как раз в том, что они не были королями. Они по большому счету не порвали с народом в структурном отношении, так что нанести оскорбление этике родства они могли, только рискуя встретить массовое недовольство. И так как они не имели монополии на использование силы, было весьма вероятно, что общее недовольство обрушится как раз на их головы. В сравнительно-исторической перспективе, огромным недостатком гавайской организации была именно ее примитивность: она не была государством» [7]. Историк Л.С. Васильев, одним из первых познакомивший советскую (еще тогда) аудиторию с концепцией вождества, определял последнее как «промежуточную форму политической структуры, в которой уже есть централизованное управление и наследственная иерархия правителей и знати, существует социальное и имущественное неравенство, но ещё нет формального и тем более легализированного аппарата принуждения и насилия». Как пишет Н. Крадин, тот факт, что «правители вождеств не имели специализированного аппарата принуждения, по мнению многих антропологов, является самым важным отличием вождества от государства. Правитель вождества обладал лишь "консенсуальной властью", т.е. авторитетом. В государстве правительство может осуществлять санкции с помощью легитимизированного насилия» [8].
Различие между системами централизованной власти, опирающимися, прежде всего, на идеологию и не располагающими аппаратом принуждения, с одной стороны, и системами, использующими такой аппарат, с другой стороны, настолько существенно, что не может быть не зафиксировано категориально. Оппозиция "вождество - государство" как раз и фиксирует это различие. Государство начинается с добавления к идеологическим механизмам обеспечения централизованной власти (а также довольно многочисленным другим, не рассматриваемым здесь) специализированного аппарата силового принуждения. Впоследствии этот аппарат достигает такой степени развития, что оказывается способен, хотя и непродолжительное время, в одиночку, сам по себе обеспечивать удержание власти (однако этот вопрос уже выходит за рамки данной статьи).
На основании всего сказанного представляется возможным определить государство как институт, осуществляющий общесоциальную власть за счет силового превосходства над другими акторами.
Разумеется, следует помнить, что терминология всегда отчасти конвенциональна. В языке науки (за исключением формальных теорий в математике), как и в других языках, понятия формируются в коммуникации, и границы их всегда нечеткие. В этом смысле жесткое определение - всего лишь более или менее удачное приближение к реальности научных коммуникаций. Хотя, разумеется, неоспоримо, что успешная категориальная рефлексия выступает важнейшим инструментом развития научного знания.
1. Claessen Skalnik P. The Early State.
The Hague: Mouton.1978. P. 640.
2. Саутхолл Э. О возникновении государств // Альтернативные пути к цивилизации. М., 2000.
3. Рулан Н. Юридическая антропология. М. 2000. С. 10.
4. Кревельд Э. Расцвет и упадок государства. М., 2006. С. 159.
5. См. Раннее государство, его альтернативы и аналоги. Волгоград, 2006.
6. Крадин Н.Н. Политическая антропология. М., 2004. С. 163.
7. Салинз М. Экономика каменного века. М., 1999. С. 141.
8. Отношение к признаку легитимности рассмотрено выше.
1. Claessen Skalnik P. The Early State.
The Hague: Mouton.1978. P. 640.
2. Sautholl E. On the occurrence of // Alternative way to civilization. M., 2000.
3. Rulan N. Legal Anthropology. M., 2000. P. 10.
4. Kreveld E. The rise and decline of the state. M., 2006. S. 159.
5. See. Early State, its the alternatives and analogues. Volgograd, 2006.
6. Kradin NN Political Anthropology. M., 2004. P. 163.
7. Salinz M. Stone Age Economics. M., 1999. P. 141.
8. Attitude to grounds for legitimacy discussed above.
34
