CC BY
48
УДК 1 (091)
В. С. Попова*
О ПОДХОДАХ К АНАЛИЗУ СТИЛЕЙ ФИЛОСОФСТВОВАНИЯ (на примере дискуссии А. И. Введенского и Н. О. Лосского вокруг проблемы психологизма)**
На материале дискуссии А. И. Введенского и Н. О. Лосского вокруг проблемы психологизма рассматриваются особенности их стилей философствования. Показано, что сопоставительный анализ концепций, принадлежащих одной интеллектуальной культуре, может опираться на современную культурно-историческую методологию и учитывать стилевые особенности мышления философов. Анализ осуществлен путем типологического выделения контекстов дискуссии, а также наиболее существенных «слов-понятий», раскрывающих проблему психологизма в рамках рассмотренных учений.
Ключевые слова: культурно-историческая методология, стиль научного мышления, стиль философствования, А. И. Введенский, Н. О. Лосский, логика, психология, психологизм, контекст, «слово-понятие».
V. S. Popova
About Approaches to Philosophizing Styles Analysis (on the Example of Psychologism Problem Discussion Between Vvedenskiy A. and Losskiy N.)
Vvedenskiy A. and Losskiy N. philosophizing styles and its features are examined on the material of their psychologism problem discussion. The article shows that comparative analysis of conceptions that belong to the same intellectual culture could be based on contemporary cultural and historical methodology and takes into account the specific style of philosophers thinking. Analysis was carried out by typological marking out the discussion contexts and the most substantial «word-notions» disclosing psychologism problem in the frames of examined studies.
Keywords: cultural and historical methodology, scientific thinking style, philosophizing style, Vvedenskiy A., Losskiy N., Logic, psychology, psychologism, context, «word-notion».
* Варвара Сергеевна Попова — кандидат философских наук, доцент Балтийского федерального университета имени И. Канта, varyud@mail.ru.
** Работа выполнена при поддержке Российского гуманитарного научного фонда в рамках проекта № 13-03-00 564 «Проблема психологизма в логических учениях второй половины XIX — начала XX века (Англия, Германия, Россия)».
Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2015. Том 16. Выпуск 3
247
Идея сравнения философских учений и текстов, их выражающих, несомненно, наиболее ярко реализуется в контексте компаративистского подхода, который предполагает различную социо- и этнокультурную обусловленность этих текстов. Вслед за авторами, принадлежащими к разным культурам, мы идем путями их философствования, подстраиваемся по своеобразное течение их мыслей и рисуем различные образы философии. Оттенки, которыми окрашены эти образы, при сопоставительном рассмотрении высвечиваются контрастами и гармониями, являются отзвуками культуры, в которой рожден текст, ведь «сравнение текстов, принадлежащих национальной философской культуре, с текстами другой культуры представляет собой самопознание народа, причем в предельных основаниях этой культуры» [2, с. 7].
Однако обнаружение культурных оснований мысли, различных форм ее выражения и проявленности может осуществляться и другим путем. При сопоставлении философских текстов, принадлежащих одной национальной традиции, на первый план выходит поиск целостного культурно-исторического образа национальной философии как многоголосого, но обнаруживающего гармонию феномена. Но историк философии частенько встречается с фактами явного противоборства мнений, столкновений весьма ожесточенных, идейно непримиримых, как, например, дискуссия А. И. Введенского и Н. О. Лосского, к которой мы обратимся ниже. Можно ли искать здесь какую-то преемственность, содержательную и стилистическую, кроме той, которая обусловлена отношениями учителя и ученика, вежливостью, почтением и научным тактом? Следует ли исходить в из пресуппозиции преемственности мысли, когда сами мыслители кричат о своих расхождениях? Действительно, философскому творчеству свойственна разнородность, а на неклассическом этапе развития — беспарадигмальность. Соответственно, встает вопрос о применимости в методологии историко-философского исследования ориентаций, связанных с поиском каких бы то ни было общих парадигмальных оснований, научно-исследовательских программ или чего-то подобного. Но современная гуманитарная эпистемология способна ответить на этот вызов, она предлагает релевантные методологические подходы, учитывающие социокультурную обусловленность знания, придающие философскому знанию статус рационального духа эпохи. Ведь всякое философское размышление — это голос, который обращен к понимающему Я, к такому Я, которое способно выявить смысл и выразить отношение к сказанному, философия обращена к личностному Я, а не обезличенному субъекту. И то, как высказан этот схваченный мыслью философа смысл, сам стиль его выражения рассчитан на разговор, притязает на вневременность, пусть даже «одежды» мысли будут потрепаны временем.
Мне представляется, что именно из дня сегодняшнего, на «временном отстоянии», из контекста современных проблем и философских обсуждений все яснее проявляет себя преемственность отечественной мысли. Б. И. Пружинин, акцентирующий внимание на актуальности размышлений русских философов, выражает уверенность в том, что «можно проследить тематические линии, общие даже для мыслителей, глубоко различных по своим философским позициям и интересам (скажем, тема знаково-символической природы знания у Флоренского и Шпета), причем линии, ведущие через 1960-1980-е к дню
нынешнему» [4], преодолевающие даже разрыв пространства русской философии революционными и трагическими событиями истории.
В анализе такой ситуации следовало бы заострить внимание на противоречиях во мнениях, но что это даст, кроме самой фиксации расхождений? Здесь мы остановим свой выбор на такой исходной установке: поиск единства, общей культурной подосновы философствующих героев. И если мы действительно исходим из интуиции общности, общего поля, общего интеллектуального пространства в некоторой период жизни отечественной философии, то вполне уместно опереться на культурно-исторический подход (см. [1; 11]) в осмыслении некоторых эпизодов истории философии. В частности, обратимся к понятию «стиль мышления», представленному в трактовке Б. И. Пружинина. Это понятие позволяет учитывать такие значимые единицы анализа, как логико-языковые структуры; принимать во внимание то, что «требования логики могут терять статус решающих элементов познания и становятся объектами выбора — их использование определяется конкретными представлениями ученого о стилистической уместности их применения» [10, с. 34]. Кроме того, стиль мышления может быть проявлен и как сознательно избираемая стратегия представления знания для «другого Я», и как один из атрибутов культуры мыслящей личности. Методологически понятие стиля научного мышления позволяет выстроить смысловую связь между разнородными концепциями, осмыслить основания единства того или иного научного сообщества. И, что самое важное, — учесть «осознание учеными внутренних оснований и специфики того целостного смыслового поля, внутри которого они фактически работают в тот или иной исторический период» [10, с. 30].
Итак, что же можно отнести к проявлениям стиля мышления в исследованиях концепций русской философии начала XX в.? В коллективной монографии «Эпистемологический стиль в русской интеллектуальной культуре XIX-XX веков» [14] авторы, просматривая индивидуальные «методологические почерки» ряда русских мыслителей (Н. Карамзина, Д. Петрушевского, А. Григорьева, Н. Страхова, А. Лаппо-Данилевского, Н. Лосского Г. Шпета, М. Бахтина, Ю. Лотмана и др.), определяют некоторые общие смысловые средства выражения знания, способы выражения смыслов для собеседников, оппонентов, для научной общественности. В качестве таких общих принципов выделяются следующие проблемы, формирующие общие поле стиля мышления: историзм и проблема эпистемологии исторического знания, проблема личности и «чужого Я», семиотические проблемы, проблема рациональности. Таким образом, в стиль мышления можно включить те проблемы, которые как бы возвышаются над полиливариантностью их решения и образуют необходимые основания для обсуждений. Применительно к разговору о Введенском и Лосском одной из таких проблем, которая вовлекала в обсуждение и других их современников, стала проблема психологизма в трактовке логики и ее оснований. К ней мы и обратимся.
Такие узловые проблемы, задающие тон стилю научного мышления эпохи, концентрируются вокруг вошедших в научный «разговор», в оборот формулировок, вокруг жизни проблем в языке. Наиболее подходящая фиксация для этого феномена — шпетовское «слово-понятие», это внутренняя форма
слова, за которой скрывается не застывший смысл, а смысл осмысливаемый и передаваемый. Пружинин отмечает, что Шпет «акцентировал в понятии внутренней формы слова рефлексивность мотивации словоупотребления. Ее осознанность, ее осмысленную ("омысленную") энергийность» [10, с. 40]. «Слова-понятия», через которые философу дается понимаемый смысл, — это одновременно личностный, авторский способ выражения знания. «Как нельзя прожить жизнь чужую, а можно только свою, так уразумение смысла может быть только свое у каждого! Каждый — самостоятельно!» [13, с. 214-215], — пишет Шпет. Эта самостоятельность в разработке ключевых понятий-проблем характеризует стиль научного мышления.
В настоящем рассуждении используется понятие «стиль философствования», относительно которого нужно внести некоторые уточнения: если стиль научного мышления формирует некое общее русло течения мысли в определенную эпоху, то стили философствавания — это нечто специфическое, выражающее аутентичность способов размышления и аргументации, использования научных понятий и выражения мыслей. Стиль философствования, будучи подчинен общему стилю научного мышления некой среды, инвариантен, и эти инварианты можно сравнивать. Стиль философствования во многом определяет те расхождения, которые обнаруживаются при авторских трактовках дискутируемых вопросов.
Философствование — это философское мировоззрение, явленное в тексте, высказанное, развитое в языковом выражении мысли. Поэтому стиль философствования может быть проинтерпретирован с привлечением риторического анализа, тем более что в риторике понятие стиля является одним из основополагающих. В «Принципах современной риторики» Ю. В. Рождественского понятие стиля используется как одна из основных категорий культуры и морали и получает широкое культурологическое толкование («стиль речи — стиль жизни»). Понятие стиля связывается с формой поступка, и кроме того — это результат поновлений в культуре: стиль выражает то новое и творческое, что привнес автор своей деятельностью на том или ином поприще. Стиль становится в подлинном смысле стилем в том случае, если публика принимает это поновление, иначе оно оказывается просто забытым и незамеченным. Стиль обусловлен «материальным окружением, умонастроением публики (в том числе политическим сознанием), культурной традицией и еще какими-то другими факторами, которые должны существовать на основе интуиции» [12, с. 17-18]; «любое новообразование в любой сфере деятельности возможно только тогда, когда оно входит в определенную традицию, которую ассоциируют со сложившейся в прошлом культурой» [12, с. 18]. Получается, что стиль представляет собой некую особенность деятельности в той или иной сфере (речевой, политической, философской и т. д.), связанной с новаторством, получившим широкий отклик внутри некоторой культурной среды. Проще говоря, риторическая составляющая стиля философствования проявляется в оригинальном авторском использовании различных способов убеждения, обусловливаемых как личностью мыслителя, так и особенностями адресата, к которому направлены его мысли.
Действительно, при осуществлении философской аргументации широко используются риторические способы убеждения: преобразование умозаклю-
чений в энтимемы путем опускания суждений; изменение порядка следования посылок и заключения; приспособление формы суждений к требованиям естественного языка; применение различных фигур мысли и слова и др. Что-то из перечисленного обязательно встречается даже в достаточно «сухих» философских текстах. Более того, зачастую риторические приемы особенно обращают на себя внимание в связи с тем, что являются вспомогательными средствами аргументации и обнаруживают, скорее, иррациональную составляющую оценки автором положений собственной концепции. Получается, что риторический анализ философского слова — это важный источник информации о самосознании философии в ее авторских вариациях. Такие сведения важны для культурно-исторического осмысления философской концепции. В данной статье мы, однако, не будем привлекать риторический анализ, поскольку он требует отдельного обстоятельного и обширного развертывания.
Задачи данной статьи — обнаружить сходства и расхождения в стилях философствования учителя и ученика, А. И. Введенского и Н. О. Лосского, на материале обсуждения конкретной темы — проблемы психологизма в логике. Эти мыслители не были разделены большими расстояниями, вращались в размеренно живущей среде университетской философии, имели возможность дискутировать лично, обмениваться мнениями в публикациях, прицельно и остро реагировать на взаимные выпады, внимательно следить за успехами друг друга. Можно предположить, что при всех расхождениях преемственность стилей должна себя каким-то образом обнаружить.
Известно, что философы идейно не сошлись практически ни в чем. Александр Иванович Введенский был приверженным кантианцем, претендовавшим на развертывание оригинальной концепции логицизма как демонстрации методологической эффективности критицизма Канта, а также более элегантного и легкого, по его собственному разумению, приложения критицизма к обоснованию невозможности метафизики в статусе науки. Есть очень точно подмеченное А. А. Ермичевым философское кредо Введенского — «заместитель Канта в России», серьезная миссия, которую университетский философ нес с большим достоинством и даже важностью. Николай Онуфриевич Лосский оценивался наставником как талантливый ученик, тем строже было отношение к его самостоятельным изобретениям в философии. Лосский стал автором оригинальной концепции интуитивизма, или идеал-реализма. Он с самого момента формирования своей системы активно транслировал в студенческой среде положения своего интуитивизма, в частности интуитивистической логики, позиционируемой им в качестве альтернативного варианта логического учения, сталкивающегося с кантианскими воззрениями на предмет. Эти воззрения, конечно, были у Введенского, учителя, которого Лосский не считал зазорным обстоятельно критиковать. Эпизодов и тем для столкновений было очень много, среди них — взаимные обвинения в психологизме.
В данном анализе стилей философствования Введенского и Лосского вокруг проблемы психологизма мы обратим внимание на следующие аспекты: во-первых, типы контекстов обсуждений этого вопроса, которые обозначат области, актуализирующие данную проблематику в рамках их учений; во-вторых, смысловые единицы — «слова-понятия», концептуальный каркас дискуссии
(центральным здесь будет понятие «психологизм» и его содержание, а также сопровождающие осмысление этой проблемы понятия). Эти компоненты следует подвергнуть сравнительному анализу и ответить на вопрос: какова «мыслекультурная изнанка» явно выраженных идейных расхождений авторов? Есть ли общее эпистемологическое русло их стилей философствования?
Поскольку в текстах Введенского и Лосского понятие «психологизм» используется не слишком часто, а вот обсуждение самой содержательной сути проблемы вплетено в контекст логико-гносеологической проблематики и занимает видное место, определим, в чем состоит эта суть. Проблема психологизма заключается в том, что логика, будучи по сути формальной и нормативной дисциплиной, может получать непосредственную увязку с реальностью человеческого мышления, которая, в свою очередь, изучается психологией. Таким образом, логические структуры и процессы могут быть сведены к психологическим структурам и процессам. Варианты решений проблемы психологизма зависят от представлений о статусе логики в системе наук о мышлении (главным образом — в отношении к психологии, но немаловажным предстает вопрос и о соотношении с гносеологией), а также от способов обоснования логического.
Споры о приверженности психологизму-антипсихологизму в начале XX в. возникали на почве осмысления вопроса о взаимообусловленности предметных областей логики и психологии, эта проблема «всплывала» на метауровне рефлексии о логике, о ее основаниях и предмете. Спор, дискуссионный обмен мнениями в публикациях по поводу приверженности психологизму и попыток отмежеваться от обвинений в психологизме в дискуссии Введенского и Лосского представлен достаточно ярко. Причем этот спор — не столкновение психологистской и антипсихологистской позиций, здесь усилия были направлены на то, чтобы снять с себя обвинение в психологизме и, напротив, усмотреть признаки психологизма в позиции оппонента, поэтому каждый из дискутирующих авторов всевозможными способами вскрывает черты психологизма в противной теории и пытается отделить логику от психологии в собственном учении. Каждый из авторов полагал при этом свою позицию решающей данную задачу, а позицию противника — не дающей удовлетворительного решения.
Так, уже на первых страницах «Логики как части теории познания» (3-е издание 1917 г.) Введенский говорит о теории своего ученика Лосского как о «метафизико-психологической», до которой «логике нет никакого дела» [3, с. 8]; обвиняет Лосского в «смешении логической точки зрения на мышление с психологической» [3, с. 296]; указывает на то, что «он стремится обосновать свои взгляды на знание психологически, через рассмотрение тех душевных переживаний, посредством которых возникают суждения и умозаключения» [3, с. 110]; далее говорит: «Н. О. Лосский претендует на то, что его учение чуждо всякого психологизма; а здесь он опирается на одну из спорных психологических теорий» [3, с. 324]. Лосский же, в свою очередь, усматривал черты психологизма в логической концепции своего учителя. Он задается вопросом: «Не содержит ли в себе скрытого психологизма также и "Логика" проф. Введенского?..» [7, с. 16], а затем обосновывает утвердительный ответ на этот вопрос.
Эти и другие эпизоды обсуждений проблемы психологизма показывают, что дискуссия протекает в нескольких контекстах, которые фактически пересекаются. Рассмотрим некоторые типы этих контекстов.
1) Философско-методологический контекст. В этом контексте обсуждение проблемы психологизма проводится в связи с определением специфики предметов и задач логики, психологии, гносеологии, философии. Фактически это область философии и методологии науки.
Введенский исходит из того, что возникновение самой логики возможно только в том случае, если уже стали сознавать логическую точку зрения на мышление. В многочисленных лекциях по логике и психологии для Высших женских курсов в первые годы XX в. Введенский проводит основной аргумент, разграничивающий эти дисциплины: мол, психология рассматривает мышление наряду с остальными душевными явлениями безоценочно, в то время как логика рассматривает мышление оценивающе, судит его с точки зрения познавательной целесообразности. Этот основной довод, но только в более отточенном виде развернут в «Логике как части теории познания» (здесь цитируется 3-е издание, в котором даются ответы на многие критические замечания Лосского). В разделе «Назависимость логики от психологии» Введенский поясняет, почему логика в своих основаниях зачастую связывается с психологией: она, как и психология, изучает мышление, этот факт признается кантианцем (подобную убежденность западные антипсихологисты, например Г. Фреге, который рассматривал логику как науку о бытии истины, посчитали бы веским основанием для того, чтобы причислить ее носителя к стану психологистов). Для Введенского важно, что изучение мышления логикой и психологией различается кардинальным образом, что даже «можно изучать логику, совсем не зная психологии»; «логическая точка зрения отличается от психологической, как оценочная от безоценочной» [3, с. 4, 6]. Но при этом «все науки, в том числе и психология, должны подчиняться логике и ее правилам; поэтому сама-то логика со своими правилами должна оставаться совершенно независимой от всех других наук» [3, с. 5]. Именно независимый характер логики позволяет ей быть нормативной дисциплиной, т. е. оценивать правильность мышления в любой области. Если же логика строится в зависимости от какого-либо внешнего для нее знания, то она становится, словами Введенского, «нелогичной логикой», т. е. теряет свою объективную и нормативную природу.
У Лосского философско-методологический контекст обсуждения проблемы психологизма связан с обсуждением статуса гносеологии (поэтому сопряжен с гносеологическим контекстом рассуждений). При этом логику и гносеологию он сближает по предмету и противопоставляет психологической научной деятельности:
.. .круг интересов теории знания можно определить так: она изучает объективную (логическую) сторону знания. Прямо противоположную сторону знания изучает психология знания. <.> Иными словами, психология знания исследует не объективную (не логическую), а субъективную сторону знания [6, с. 31-32].
Далее Лосский переходит к обсуждению специфики, состава и происхождения знания, и вот это рассмотрение различных сторон знания погружает
нас уже в гносеологический контекст рассуждений Лосского, в котором также обнаруживается проблема психологизма.
Специфика подхода Лосского в том, что для него проблема психологизма — это в первую очередь гносеологическая проблема, а не методологическая задача демаркации науки логики и науки психологии. В концепции Введенского этот разграничительный аспект, напротив, достаточно четко проявлен, и, более того, гносеологизирование логики никак не может способствовать решению проблемы психологизма, а лишь приводит к утрате предметной самостоятельности логики как пропедевтики всякой науки.
2) Гносеологический контекст. В этом контексте проблема психологизма связывается с рассмотрением таких понятий, как знание, истина, субъект, объект, вера.
Введенский позиционирует логику в качестве части теории познания,
части независимой и исключающей психологическую проблематику. Для того чтобы продемонстрировать это на деле, он вносит изменения в третье издание своей «Логики как части теории познания» — исключение из труда тех учений, которые «хотя и очень тесно соприкасаются с логикой, но относятся не к ней самой, а к психологии». Таковыми он считает «учение о разнице между интуитивным и дискурсивным мышлением, вопрос, принадлежат ли логические законы мышления к нормативным или естественным и т. п.» [3, с. 3]. А ведь рассмотрение вопроса о природе законов мышления (нормативной либо естественной) в «Новом и легком доказательстве философского критицизма» стало центром методологического движения его мысли, но здесь, видимо, устав от взаимных обвинений в психологизме, он хочет исключить всякую почву для разногласий.
Один из важнейших аргументов Введенского против психологизма в логике основан на рассмотрении вопроса об условиях годности мышления для расширения знания. Мышление, пригодное для расширения знания, Введенский называет правильным, а значит — интересующим логику как науку. Поэтому обращение к проблеме демаркации логики и психологии с этой точки зрения оказывается принципиально важным. Итак, говоря о пригодности мышления для расширения знания, Введенский полагает, что знание и вера психологически ничем не отличаются друг от друга, их разница становится видна только с логической точки зрения на мышление. Поэтому основанная на психологии логика будет произвольной в том смысле, что мы не сможем различить, происходит ли расширение знания или расширение веры (стремясь при этом к расширению именно знания). Он отмечает, что и знание, и вера психологически связаны с переживанием уверенности в истинности некоторой мысли. Но ему видится, что между переживанием уверенности в связи с верой и в связи со знанием нет никакой разницы. Это рассуждение, вероятно, инициировано критическим отношением к психологистской логике, развиваемой Д. С. Миллем. Именно Милль, характеризуя переживание логической истинности, употребляет такие категории, как «вера» и «очевидность». Введенский же, критикуя психологизм, подразумевает, вероятно, психологистское видение логики в миллевском варианте и показывает, что на вере как психологическом факте нельзя основывать логических оценок и что сам он не собирается этого
делать. В «Логике, как части.» Введенский вводит понятие «логицизм» для обозначения своей концепции — в противовес «психологизму» — с намерением отмежеваться от психологизма. Он решает вопросы гносеологии именно с логической, а не с психологической точки зрения.
Лосский увязывает решение вопроса о психологизме с гносеологической проблематикой, рассматривая отношения субъекта и объекта познания, а также критериев истины, которые могут быть логического и психологического свойства. В интуитивизме истинное бытие оказывается сразу и нашим представлением, и независимым от представлений (эта мысль сразу попадает в зону критики Введенского как противоречивая и ведущая к психологизму [3, с. 42]). В соответствии с этим в познавательном акте субъекта различаются субъективная и объективная стороны представлений (например, факт падения камня: субъективная сторона — внимание, сосредоточенное на камне, объективная — независимое от субъекта бытие камня, которое тем не менее присоединяется к его кругозору (на основе примера, приведенного в [7, с. 43]). Логике, согласно Лосскому, есть дело только до объективной стороны представлений, которая может быть выражена в форме суждений, — в этом убеждении состоит стремление Лосского отмежеваться от психологизма. Дальнейшее рассмотрение Лосским природы суждений, а также логической связи субъекта и предиката суждения погружает проблему психологизма в логический контекст.
3) Логический контекст. Сама по себе проблема психологизма — это проблема философии логики, поэтому обращение к собственно логическим понятиям здесь, как ни странно, вовсе не обязательно. Исключение составляют, пожалуй, такие понятия-категории, как «закон логики» и «истина». В обсуждениях Введенского и Лосского логический контекст наполнен такими понятиями, как «суждение», «умозаключение», «логическая ошибка», «доказательство», «анализ», «синтез», «дедукция», «утверждение», «отрицание», «тождество», «противоречие» и т. п. Выделим некоторые из этих ситуаций.
Введенский вынужден признать, что логика и психология тесно соприкасаются, в особенности когда совершается ошибочное умозаключение или вообще допускаются логические ошибки. Однако такого рода ситуации демонстрируют, по Введенскому, скорее зависимость психологии от логики: «Ведь нельзя объяснить, по каким причинам возникают и остаются незаметными логические ошибки, когда неизвестно, в чем состоит каждая из них» [3, с. 11]. Основанное на знании логики улавливание ошибок в рассуждениях связано с отточенностью, изощренностью и логической культурой мышления человека, производящего некий психологический анализ мыслительной деятельности. Получается, что навыки использования логических правил (которые получаются, конечно, путем логических упражнений) являются необходимым условием всякого психологического исследования.
Антипсихологистская настроенность Введенского отражается также в решении отдельных принципиальных логических вопросов. Так, рассматривая аналитические и синтетические суждения, Введенский обращает внимание на то, что выделение этих видов суждений многими производится исходя из психологических соображений, а именно «не на основании рассмотрения
самих суждений, а по их названиям, которые производят от психологического смысла терминов "анализ" и "синтез"» [3, с. 90]. Психологический взгляд на разделение аналитических и синтетических суждений основан на рассмотрении их происхождения, логический же основывается на рассмотрении состава суждения.
Говоря о разнице индукции и дедукции, Введенский также указывает на возможность психологистского их понимания: в том случае, если разницу эту видят как разницу в процессах мышления, происходящих при дедукции и индукции.
Но «процесс» есть психологическое, а не логическое понятие, о нем не следует говорить, если мы рассматриваем доказательства и умозаключения с логической точки зрения <...> Логика рассматривает все умозаключения и составленные из них доказательства в готовом виде. [3, с. 266]
Таким образом, в этом вопросе, так же как и во всех других, при рассмотрении которых существует опасность перейти на психологистские позиции, Введенский фиксирует необходимость уйти от подобных трактовок.
Лосский тоже выделяет мыслительные акты, которые, будучи психологическими явлениями, ошибочно вовлекаются в логический анализ. Например:
Психические акты утверждения (согласия) и отрицания (несогласия) бесконечно отличаются от логического отношения тождества и противоречия; это абсолютно разнородные элементы знания; стоит только обратить внимание в отдельности на каждый из них, чтобы заметить, что это как бы выходцы из разных миров. Однако в нашем знании логическое отношение тождества и противоречия чрезвычайно часто сопутствуется психическими актами согласия и несогласия» [8, с. 125].
Смысл понятия «психологизм»
У Введенского прямого определения психологизма нет, видимо, он предполагает, что содержание этой проблемы столь очевидно и известно, что его явная фиксация не требуется. Но можно довольно легко реконструировать содержание этой проблемы из его «Логики как части теории познании», поскольку он посвящает несколько первых параграфов вопросам демаркации логики и психологии. Из этих рассуждений явствует, что психологизм — это негативное явление в науке в силу «вреда, причиняемого логике вследствие ее смешения с психологией, <...> такое смешение сказывается в виде попыток обосновать правила логики на психологии, это должно вести ко всякому произволу во взглядах на эти правила» [3, с. 12]. Поскольку «из психологического рассмотрения мышления можно правильно выводить только психологические же, а не логические заключения о нем», психологизм как вредоносное для обеих наук явление состоит в том, что, очевидно, логическое выводится из психологического и наоборот.
Практически об этом же говорит и Лосский (определение дано в виде подстрочного примечания, т. е., вероятно, как уточнение того тезиса, который и так должен быть известен читателю):
Психологизм в какой-либо науке (напр. в теории права, в социологии и т. п.) есть направление, утверждающее, что все явления, изучаемые данной наукой, суть только психические процессы, и соотвественно этому стремящиеся свести все законы их к психологическим законам, следовательно, в гносеологии психологизм есть направление, пытающееся вывести все свойства истины из законов психического процесса [9, с. 39].
Или вот такое упоминание в более ранней работе (1919):
В современной гносеологии он (психологизм. — В. П.) считается ошибочным, так как многие очевидные свойства истины не могут быть выведены из законов психической жизни. Интуитивизм принадлежит к числу антипсихологистических направлений: он находит в сознании непсихологическую сторону и из нее именно выводит свойства истины [5, с. 16].
И эти доводы Лосского находятся вполне в русле «постулата» Введенского о невыводимости логического из психологического.
Ключевые «слова-понятия» у А. И. Введенского в решении проблемы психологизма: мышление, независимость, происхождение, процесс, знание, вера, истина, логика доказательства и логика открытия.
Ключевые «слова-понятия» у Н. О. Лосского: мышление, субъект, объект, субъективная сторона, объективная сторона, знание, истина.
Именно исходя из этих смысловых центров русские философы строят «заградительные сооружения» от психологизма для своих и чужих концепций. Как видно, общими являются понятия «мышление», «знание», «истина»; они же — непреложные ценности «дерзновения пользоваться своим собственным умом», т. е. философствования.
Приведенные «слова-понятия» являются верным отражением глубинного состояния рассмотренной дискуссии. Удивительно подходящим оказывается здесь выражение Э. Гуссерля о том, что «различные авторы пользуются одинаковыми словами, чтобы выразить разные мысли»; концептуально они не так далеки друг от друга, как может показаться, если бы мы исходили только лишь из устоявшихся историко-философских пресуппозиций, что один — неокантианец и логицист, а другой — интуитивист и персоналист. Движение их мыслей осуществляется как бы в противоположных направлениях, но навстречу друг другу: Введенский демаркирует психологию, логизируя гносеологию, а Лосский — гносеологизируя логику. Вот эта разнонаправленность и вызывает их споры, однако это движение навстречу обусловливает то, что каждый из спорщиков постоянно держит в поле зрения своего драгоценного оппонента, но не как опасного конкурента, способного низвергнуть таким трудом возведенные оригинальные философские построения, а как того, кто придает этим построениям живость и ценность. Хотя, следует признать: они очень умело делают вид, что это совершенно не так. «До психологических и метафизических теорий (в том числе и до метафизико-психологической теории самого Н. О. Лосского, которую он ошибочно называет гносеологической) логике (читай — "мне". — В. П.) нет никакого дела» [3, с. 8], — пишет обиженный на критику Лосского Введенский.
Разные формы выражения в ключевых «словах-понятиях» общей теоретической проблемы порождают интепретации, которые обусловлены разными
авторскими образами логики и их гносеологическими основаниями. Однако в самих этих гносеологических основаниях содержатся общие принципы ценности рационально обоснованного знания, распространяющего себя благодаря не субъективной очевидности истины, а благодаря почтению к ее общезначимому, интерсубъективному характеру. Философы руководствуются ценностной установкой приращения рационально обоснованного знания. Критерии рациональности и Лосским, и Введенским связываются с логикой и противопоставляются психологическим и эмпирическим критериям. Введенский прописал в качестве основной задачи философии построение системы рационально обоснованного мировоззрения и, конечно, стремился к воплощению этой доктрины; но и его талантливый ученик Лосский вполне усвоил эту установку. Разница стилистического выражения философских позиций обусловлена в данном случае как раз субъективными амбициями и усилиями по построению самостоятельных и оригинальных образцов философского мировоззрения. При этом стремлением каждого из мыслителей быть релевантным тенденциям и вызовам западной философской мысли в проблемном поле «психологизм — антипсихологизм» согласует их усилия в том, чтобы возвысить голос русской философии в этой актуальной дискуссии.
Здесь представлен лишь фрагмент рассмотрения, сравнение стилей можно развернуть, но даже небольшие опыты подобного сопоставления говорят о том, что преемственность диктуется общими культурными задачами знания, ценностным и смысловым статусом философского знания. Сопоставительный анализ концепций, принадлежащих одной культуре, может опираться на современную культурно-историческую методологию и учитывать стилистические особенности мышления, т. е. содержать рефлексию о способе, образе, стиле самой рефлексии исследуемых авторов. И сделать это можно лишь погрузившись в контекст философского разговора. Благодаря понятию стиля можно собрать и увязать смысловое единство инвариантных концепций, представить плюралистическую открытую модель философской эпохи, не рассыпающуюся на осколки, а собирающую действующих лиц воедино в их взаимоположенности.
ЛИТЕРАТУРА
1. Ажимов Ф. Е., Шукшина А. Г., Щедрина И. О. Культурно-исторический подход в гуманитарных науках: проблемы и перспективы (обзор конференции) // Вопросы философии. — 2012. — № 7. — С. 170-173.
2. Брюшинкин В. Н. Сравнительное исследование западноевропейской и русской философии методами теории аргументации на примере текстов И. Канта и В. Соловьева // Материалы к сравнительному изучению западноевропейской и русской философии: Кант, Ницше, Соловьев. — Калининград, 2002.
3. Введенский А. И. Логика, как часть теории познания. Третье, вновь переработанное издание. — Пг., 1917.
4. Конференция-«круглый стол». «Философия России первой половины ХХ века» // Вопросы философии. — 2014. — № 7. — С. 3-38. — URL: http://vphil.ru/index. php?option=com_content&task=view&id=985&Itemid=52 (дата обращения: 20.05.2015).
5. Лосский Н. О. Гносеологическое введение в логику // Основные вопросы гносеологии: сборник статей. — Пг., 1919.
6. Лосский Н. О. Введение в философию. — Пг., 1918. — Ч. I.
7. Лосский Н. О. Логика проф. А. И. Введенского. — М., 1912.
8. Лосский Н. О. Логическая и психологическая сторона утвердительных и отрицательных суждений // Основные вопросы гносеологии: сборник статей. — Пг., 1919. — С. 122-139.
9. Лосский Н. О. Логика. — Пг., 1922. — Ч. I.
10. Пружинин Б. И. Культурно-историческая природа познания и стиль научного мышления. // Стиль мышления: проблема исторического единства научного знания. К 80-летию Владимира Петровича Зинченко / Под общ. ред. Т. Г. Щедриной. — М., 2011. — С. 28-42.
11. Пружинин Б. И. Культурно-историческая эпистемология: концептуальные возможности и методологические перспективы // Вопросы философии. — 2014. — № 12. — С. 3-13.
12. Рождественский Ю. В. Принципы современной риторики. — 4-е изд., испр. — М., 2005.
13. Шлет Г. Г. Лекции по теории познания // Шлет Г. Г. Философия и наука. Лекционные курсы / Отв. ред, предисловие, комментарии, археогр. работа и реконструкция Т. Г. Щедриной. — М., 2010. — С. 211-272.
14. Эпистемологический стиль в русской интеллектуальной культуре XIX-XX веков: от личности к традиции / Под ред. Б. И. Пужинина и Т. Г. Щедриной. — М., 2013.
