CC BY
108
PHILOSOPHIA PERENNIS
УДК 1(091)+16(165)
Т.Г. Щедрина, В.С. Попова*
логико-мЕтодологичЕскиЕ идеи дж.ст. милля в контексте отечественных философских дискуссий конца XIX - первой четверти XX вв.**
В статье рассматриваются некоторые аспекты рецепции логико-методологических идей Дж.Ст. Милля в среде профессиональных философов России конца XIX - начала XX вв., определяется значимость этих идей в обсуждении статуса таких дисциплин как логика, психология, методология науки. Многие идеи Милля (например, психологистское обоснование логики, критика силлогизма) имели критический отклик в России, пробудили длительные дискуссии. По этому поводу в статье рассмотрены некоторые эпизоды и даны обобщения относительно влияния Милля на развитие логико-методологической мысли рассматриваемого периода.
Ключевые слова: история философии, русская философия, история логики, методология, Дж. Ст. Милль, критика силлогизма
Logical and methodological ideas of J.S. Mill in the context of philosophical debates in Russia in the end of XIX - beginning of XX centuries. TATIANA G. SHCHEDRINA (Moscow Pedagogical State University), VARVARA S. POPOVA (Baltic Federal University).
The article discusses some aspects of the reception of the logical and methodological ideas of J.S. Mill by professional Russian philosophers in the end of XIX -beginning of XX centuries. The authors define the importance of these ideas in discussions of the status of such disciplines as logics, psychology and methodology of science. Many Mill's ideas (for example, psychological justification of logics, critics of syllogism) received critical response in Russia and evoked long public discussions. In connection with this, the article examines some of the episodes and gives generalizations about Mill's impact on the development of logical and methodological thought in Russia of that time.
Keywords: history of philosophy, Russian philosophy, history of logics, methodology, J.S. Mill, critics of syllogism
* ЩЕДРИНА Татьяна Геннадьевна, доктор философских наук, профессор кафедры философии Института социально-гуманитарного образования Московского педагогического государственного университета, редактор журнала «Вопросы философии».
E-mail: [email protected]
ПОПОВА Варвара Сергеевна, кандидат философских наук, доцент кафедры философии Института гуманитарных наук Балтийского федерального университета им. И. Канта.
E-mail: [email protected]
© Щедрина Т.Г., Попова В.С., 2015
** Работа В.С. Поповой выполнена при финансовой поддержке гранта РГНФ. Проект № 13-03-00564.
Работа Т.Г. Щедриной выполнена при финансовой поддержке гранта РГНФ. Проект № 14-03-00399.
96
гуманитарные исследования в восточной сибири и на дальнем востокЕ • № 3 • 2015
В современных историко-философских исследованиях особое значение приобретает проблема выявления идейных зависимостей, влияний. Очень часто мы устанавливаем эти связи и зависимости формально, опираясь на указания авторов или на свидетельства их современников и единомышленников. Однако этот прием очень часто оказывается предварительным. Даже если мы и не находим прямое указание автора, рефлексивно оценивающего собственные концептуальные предпосылки, это влияние может обнаруживаться в историко-философском исследовании. Ведь помимо формального (чисто биографического) установления влияний возможен еще и внутренний анализ идейного содержания философских текстов [20, с. 362].
Оба этих герменевтических по сути приема являются методологическими стратегиями историко-философского исследования. Именно они позволяют выявить знаковые фигуры в истории философии, очертить «сферу разговора», раскрыть концептуальные установки философов и даже реконструировать возможные (несостоявшиеся) дискуссии. Кроме того, анализ влияний и взаимозависимостей имеет огромное значение для актуализации историко-философской проблематики.
Этот историко-философский поиск влияний и зависимостей приобретает особую значимость в переломные периоды, когда актуальная философская проблематика меняет свои очертания, активизируются попытки по-новому интерпретировать устоявшиеся концепции и раскрыть их идейный историко-философский потенциал.
Сегодня достаточно серьезные изменения происходят в сфере логики. Непрерывно возникают новые логические системы. Переосмысливаются функции логики. Идет критика стандартной логики. Строятся теории аргументации, учитывающие момент психологической убежденности. И в контексте этой проблематики особый интерес вызывают психологистические трактовки логики. В частности, активизируется интерес к идеям Милля в контексте истории логики и методологии науки в России.
Джон Стюарт Милль (1806-1873) фигура, без сомнения, знаковая для русской интеллектуальной культуры конца XIX - начала XX вв. Ссылки на его труды были многочисленны, обзоры, этюды, переложения очень популярны среди философствующих писателей и читаемы широкой аудиторией. Его труды, если даже и не читали, то «.. .клали на видное место» [21, с. 84]. Творчество Милля интересовало интеллектуальную среду в двух
основных аспектах. Во-первых, конечно, привлекали внимание его социально-экономические и политико-правовые идеи, поскольку они соотносились с вопросами о том, как обустроить жизнь в России, а также с поисками адекватной методологии социально-экономического познания. Исследованию этого аспекта рецепции философии Милля в России посвящен ряд современных работ ([1], [2], [11] и др.).
Второй аспект творчества Милля, интересовавший русских философов, - развитие фундаментальной логико-методологической теории в психологистском духе - представлен в двух основных его работах: «Система логики, силлогистической и индуктивной: изложение принципов доказательства в связи с методами научного исследования» (1843) и «Обзор философии сэра Вильяма Гамильтона» (1865). Первый перевод «Системы логики» Д.С. Милля, выполненный под редакцией П.Л. Лаврова, был опубликован в России в 1865-1867 гг. Этот перевод имел пропуски и неточности, поэтому в 1899-1900 гг. вышел новый перевод, ставший классическим. Его осуществил приват-доцент Московского университета В.Н. Ивановский. При этом заметим, что в конце XIX - начале XX вв. имели хождение издания наподобие сжатых изложений логики Мил-ля, предназначенные не для профессионально подкованных ученых, а для «всей массы русской интеллигенции» (так обозначен адресат одного из изложений). Миллем действительно широко интересовались. «Знаменитая «Положительная логика» Милля, наделавшая так много шуму и на родине, и за границей, и наконец, у нас в России, занимает видное место и составляет целую эпоху в истории науки о мышлении» [15, с. V]. Как отмечает В.А. Бажанов, внимание русских мыслителей к позитивизму было инициировано в большей мере именно Д.С. Миллем, чем О. Контом [2, с. 164].
Для нас важно проследить, как и в каких аспектах труды Милля по логике повлияли на развитие логико-методологического направления в России, к которому можно отнести М.И. Владиславлева, А.И. Введенского, Н.О. Лосского, С.И. Повар-нина, И.И. Лапшина, Н.А. Васильева, М.И. Ка-ринского, В.Н. Ивановского, Г.Г. Шпета и др. Философские интересы, проблемы и стили размышлений этих авторов самобытны, особенны, но логико-методологические темы, обсуждения и даже споры имели под собой некую общую почву, включавшую мощный общеевропейский контекст мысли. Милль оказался тем автором, который требовал учета и внимания, поскольку его логическая
2015 • № 3 • гуманитарные исследования в восточной сивири и на дальнем востоке
97
концепция - не просто изложение накопленного в этой области материала, а структурирование важнейших компонентов логики научного исследования, применимого к развитию научного знания об обществе. Все эти проблемы представлены в его фундаментальном произведении «Система логики». «Им он приобрел себе прочное имя в философии, - утверждает М.И. Владиславлев, - и если бы он ничего не написал, кроме "Логики", ее достаточно было бы, чтобы поставить его в ряду известных мыслителей нашего века. <.. .> Но действительно, он двинул логику значительно вперед и справедливо считался лучшим знатоком ее в целой Европе» [6, с. 140-141]
В процессе становления русской философии и социально-гуманитарных наук в России каждый весомый вариант выстраивания их демаркации и взаимосвязей подвергался методологическому анализу. В особенности широко обсуждался вопрос о взаимосвязи и разграничении философии, логики, психологии и гносеологии. Идеи Милля как классического психологиста, представившего обширнейшую аргументацию по проблеме эмпи-рико-психологического обоснования логики как методологии науки, оказали значительное влияние на аргументацию этих обсуждений. Ведь логика и психология (и как отдельные дисциплины и как взаимосвязанный проблемный комплекс) выполняли в то время функцию методологического основания социальных и гуманитарных дисциплин. Философы и ученые-гуманитарии устанавливали связь познавательного процесса с психологическими данными, данными опыта и переживаний, содержательно наполняющих логические структуры (все эти проблемы представлены именно в работах Милля). Рассуждения на эту тему составляли существенную часть гносеологических споров.
Первейшая методологическая проблема того времени - психологистское обоснование данных о мышлении, в том числе и логических структур, -обсуждалась в контексте идей Милля, который писал: «в область логики должно войти изучение некоторых умственных процессов, не охватываемых обычным значением терминов "умозаключение" и "аргументация" (или "доказательство")» [14, с. 63-64]. Вслед за этой мыслью Милля в России распространяется представление о том, что «логике приходится . ссылаться на некоторые психологические факты» [5, с. 4], что психологические данные просто необходимы для гносеологических построений. Под некоторым влиянием психологизма (в том числе и миллевского) находилась и педагогическая практика высшей школы: психо-
логия преподавалась наряду с философскими дисциплинами, история философии и история психологии переплетались, а имя Милля оказалось на пересечении этих дисциплин.
Обобщая ситуацию с влиянием миллевских идей, В.А. Бажанов делает вывод о том, что «...в логической мысли России XIX - начала ХХ века, доминировали психологизм (и своего рода антропологизм), согласно которым логика должна заниматься анализом "реального" мышления, а не изучением последствий нормативного характера логических законов и соответствующих им принудительных конструкций» [3, с. 10]. Тем не менее, мы полагаем, что признание значимости идей Милля отнюдь не означало безоговорочное принятие доктрины психологизма русскими гносеологами, логиками и психологами, но предполагало критическое переосмысление. Так или иначе, логико-методологические идеи Милля рассматривали М.И. Владиславлев, Н.Я. Грот, Г.И. Челпанов, М. И. Каринский, В.Н. Ивановский, М.М. Троицкий, Н.А. Васильев, А.И. Введенский, Н.О. Лосский, И.И. Лапшин, Г.Г. Шпет и др. В процессе критики идей Милля русские философы обращали внимание и на его стиль мышления: «разбросанность», «бессистемность» и «тенденциозность его мысли». В то же время даже при критическом отношении к идеям Милля он оставался для русских философов и логиков уважаемым и авторитетным ученым, чьи идеи признавались обоснованными. Так, Н.О. Лос-ский в годы обучения в университете посчитал необходимым для своего профессионального становления составить изложение «Системы логики» Д.С. Милля (оно было написано, но не издано), с тем чтобы критически оттолкнуться от него как от наиболее авторитетной концепции эмпиризма. («Образцом эмпиристической логики будет служить нестареющий труд Милля "Система логики".» [13, с. 4], - написал он впоследствии в своей собственной «Логике».)
Наибольшие возражения вызывала позиция Милля по поводу природы математических истин и его эмпирическая теория математического познания, исходящая из индуктивных обобщений фактов опыта. Например, переводчик и комментатор Милля В.Н. Ивановский пишет: «Вся эта Миллева теория математических наук должна быть признана, в корне своем, несостоятельной. Милль вообще, как и большинство представителей английской "эмпирической" школы, недостаточно понимал и оценивал все своеобразие и огромное самостоятельное значение математики, ее метода» [9, с. 30]. Столь же спорной представ-
лялась логикам миллевская критика силлогизма и опытное обоснование самой формы силлогизма.
Одна из первых отечественных обзорных работ по истории логики, написанная профессором Санкт-Петербургского университета М.И. Вла-диславлевым - «Логика: обозрение индуктивных и дедуктивных приемов мышления и исторические очерки.» (1872), содержала всестороннее обсуждение идей Милля в связи с рассмотрением роли индуктивной логики в познании. А ранее в 1869 г. им была опубликована статья «Английская индуктивная логика». Но особенный интерес для Владиславлева представляла концепция Д.С. Милля. Он отмечает, что Милль не был оригинальным мыслителем, постоянно находился под чьим-нибудь влиянием, однако, мощный аналитический ум позволил ему не только «брать на прокат» чужие мысли, но и вносить важные передовые прибавления, обеспечивающие рост науки логики. По мнению Владиславлева, Милль «имел дар пассивного синтеза и анализа», «легко приводил в систему мысли из разных источников», был «образцом проницательности и умственной зоркости», «имел первостепенный по логическому развитию ум» [6, с. 150]. Говоря о чрезмерной увлеченности Мил-ля индуктивным методом и эмпирическим его обоснованием, Владиславлев не проводит явного разграничения логики и психологии по предмету. Его учебник по логике пронизан духом психологизма и индуктивизма. О психологизме в видении логики М.И. Владиславлевым можно судить из следующего его определения: «она <логика> есть наука о приемах мышления, как душевной деятельности, сравнивающей и сопоставляющей, соединяющей мысли в одно целое и творческой» [7, с. 3] Логика изучает душевную деятельность, т.е. в данном случае логические процессы отождествляются с психологическими процессами, а факты душевной жизни делают возможным логическое мышление.
В.И. Кобзарь отмечает, что своеобразие логики Владиславлева проявляется «не только в его взгляде на индукцию и дедукцию, на их взаимоотношение и место в научном познании, не только в содержании и последовательности рассмотрения приемов мышления, но и в языке, которым он пользуется. Своеобразно и понимание им самой логики. Логика у М.И. Владиславлева - это наука не о формах мысли, а о приемах мышления, потому что форма, по его мнению, - многозначное слово и допускает разнотолки» [10]. Мы полагаем, что это представление о логике как науке, рассматривающей именно приемы мышления, а не чистые формы, подчеркивающее ее практический харак-
тер, было воспринято Владиславлевым от Милля и ретранслировано благодаря его наставничеству целому поколению университетских философов, размышлявших о предмете логики и ее методологическом значении. Обсуждая возможные определения логики, которые наилучшим образом соответствовали бы ее современным практическим задачам, сам Милль формулирует область логики так: «.мы определили логику как науку об операциях человеческого разума при отыскании истины. Для этой конечной цели имеют существенное значение, в качестве вспомогательных приемов, и называние, и классификация, и определение, и все другие операции, на изучение которых когда-либо изъявила притязания логика. Все их можно рассматривать как приемы, имеющие целью дать человеку возможность знать потребные ему истины» [14, с. 64]. Здесь мы видим то самое определение логики как практического руководства, которое оказалось приемлемым для последующих изложений логики в России, как для образовательных, так и для научно-методологических целей. В.Н. Ивановский также приходит к выводу о том, что «.логика Милля есть в основе своей наука практическая, она не обосновывает, не конституирует познания: "непознаваемые сущности" (тела и духи), "строй природы", "устройство человеческих познавательных способностей" и т. п. не входят в пределы того, что изучается логикой, -все эти вещи Милль берет готовыми, уже заранее данными» [9, с. 24].
Примечательно, что этот отход от аристотелевской связи логики и формы был воспринят даже русскими кантианцами, несмотря на кантовский постулат о чистоте логических форм. Так, например, у А.И. Введенского, авторитетного русского кантианца и логика, природа логики объясняется через понятие правила, а не формы: «И современная логика <.> составляет только логику проверки, т.е. науку о правилах, которые должны быть соблюдены при проверке уже возникшей догадки, чтобы выяснить, имеет ли она право войти в состав знания» [5, с. 3]. Вот еще один пример. В книге С.С. Глаголева, преподавателя Московской духовной академии, «По вопросам логики» (1910) вводится вполне ориентированное на практику, на орудийное оперирование логикой определение: «Логика есть наука о мышлении как орудии познания» [8, с. 1], и дальше: «.весь свой материал логика берет из психологии; логика все-таки представляет развитие лишь одного из отделов психологии и приложение этого отдела к практическим целям» [8, с. 2]. Подобных выдержек из «Логик» различных русских философов рассматриваемого
периода можно привести много. Это характерный аспект рецепции миллевских логических идей в России - ориентация на практику мышления, а потому зачастую сопряженный с психологизмом подход к предмету логики. Причем Милль в «Системе логики» делает акцент на том, что логика занимается умозаключениями в широком смысле слова («"умозаключать" значит просто выводить то или другое положение из допущенных уже ранее утверждений, и в этом смысле наведение, или индукция, имеет такое же право называться умозаключением, как и доказательства геометрии» [14, с. 63], а не является лишь теорией доказательства (как это принято в аристолевско-схола-стической традиции). Процесс умозаключения у Милля - это всякий процесс естественных рассуждений, содержащий связь мыслей, вывод. Такой взгляд приближает логику к теории аргументации, к рассмотрению того, как осуществляется убеждение и какие его приемы правильны. Нам представляется, что зачатки этого практического и неформального взгляда на задачи логики получили развитие в России конца XIX- начала XX вв. Как отмечает В.Н. Ивановский, практический тип логики (к которому он относит миллевскую концепцию и к которому можно отнести многие отечественные учения конца XIX - начала XX вв.) имеет склонность к психологизму - «к отождествлению (в большей или меньшей мере) "знания" с индивидуально-психологическим процессом познавания» [9, с. 23].
Несомненно, что при всем интересе к Миллю можно было встретить глубоко критическое отношение к его идеям. Так, М.И. Каринский предпринял обширный разбор и критику концепции Мил-ля в работе 1914 года «Разногласия в школе нового эмпиризма по вопросу об истинах самоочевидных». Особенно ценно то, что эта критика была произведена именно логиком1. Другой известный логик Г.И. Челпанов в своем знаменитом «Учебнике логики» подробно приводит критику силлогизма Д.С. Милля, а затем дает обстоятельные возражения этой критике. Вопреки миллевскому определению дедукции как «умозаключения от частных к частным, но через посредство общего <которое без потерь может быть опущено>», Челпанов выдвигает тезис об исключительной важности общих положений. Силлогизм вовсе не тривиальная форма, силлогистический вывод «показывает, что данный частный случай именно подходит под общее положение» [18, с. 111]; «в заключении силлогизма всегда получается нечто
1 О критическом разборе идей Милля М.И. Карин-ским см. [4]
новое, потому что, когда мы произносим большую посылку, то мы вовсе не имеем в виду и тот индивидуум или и те частные случаи, о которых говорится в меньшей посылке» [18, с. 112]. Тем самым одно из самых оригинальных следствий логического учения Милля - критика силлогизма и новый взгляд на природу дедукции признается Челпановым не состоятельным. Упоминавшийся ранее Глаголев также неоднократно делает выпады против Милля по вопросу о бесплодности общих положений, на которых зиждется силлогизм: «.так как все индуктивные науки не мыслимы без математики, то названные апологеты индукции (Бэкон, Локк, Милль - прим.авт.) своим походом против силлогизма отрицали не только силлогизм, но и индукцию и вообще все то, что дала и даст человеческая мысль» [8, с. 137].
По этому же поводу интересная критика Милля представлена и у А.И. Введенского. Примечательно то, что Введенский в понимании предназначения логики, логически организованного мышления исходит из посылок, схожих с миллевскими. «Логикою называется наука о правильном мышлении. Правильным же называется мышление, пригодное для расширения знания, а ошибочным или неправильным - непригодное для этой цели» [5, с. 1]. В одном из определений логики Милль также фиксирует значимость логики в приращении знания: «логика есть наука об отправлениях разума, служащих для оценки очевидности; она есть учение как о самом процессе перехода от известных истин к неизвестным, так и о всех других умственных действиях, поскольку они помогают этому процессу» [14, с. 67]. Логика дает способ реализации потребности в новом знании в виде индукции, потому силлогизм на этом пути оказывается бесполезной формой (в «Исследовании философии сэра Вильяма Гамильтона» Милль говорит о том, что формальная логика лишь осуществляет надзор за недопустимостью противоречий и лишь косвенно помогает достижению истины).
Но вернемся к Введенскому. Итак, логика должна способствовать расширению знания, но тут у Введенского вклинивается странная мысль о том, что «логика открытий неосуществима». Она плохо согласуется с исходной установкой на эври-стичность логики2. Введенский объясняет это так: «Возникновение новых удачных догадок зависит не от соблюдения тех или иных правил мышления, но от личных дарований, которых нельзя заменить никакими правилами» [5, с. 3], при этом Введен-
2 Разбор этого противоречия в позиции А.И. Введенского с привлечением риторического анализа дан в статье В.С. Поповой [16]
ский всеми интеллектуальными силами пытается разграничить логику и психологию, их предметы и, конечно, в этом случае механизм возникновения гипотез, основанный на феномене индивидуально-психологическом, исключается из логики. В позиции по механизму приращения знания Введенский с Миллем не согласен. У Введенского силлогизмы позволяют получить новое знание, а не только лишь проверить обоснованность гипотезы: «Силлогизмы составляют наиважнейшую часть всякого доказательства; ибо из всех умозаключений только они одни расширяют знание» [5, с. 205]. В этом тезисе Введенский вступает в прямую конфронтацию с позицией Милля. В «Логике, как части.» даже имеется соответствующий параграф «Значение силлогизмов и ошибочность мнения Милля об их значении». Очевидно, что если силлогизмы дают в заключении новое знание, тогда они могут быть отнесены к логике открытий, о неосуществимости которой Введенский поторопился заявить в начале книги. Признать бесплодность силлогистики Введенский не может. Причина вот в чем. Силлогистика по Введенскому составляет ядро теории доказательства, в этом он вполне традиционен. Он мог бы признать, что силлогизм - это механизм проверки, что он и есть сама логика проверки, та самая единственно осуществимая непсихологическая логика. Но тезис об информативности силлогизмов нужен Введенскому, ведь в собственном, оцениваемом самим Введенским как новаторство логицизме, новом доказательстве неосуществимости метафизики как науки, он пользуется силлогизмами. И если не признать их эвристичность, придется не признать эвристичность всех этих рассуждений. При этом Введенский не мог не признавать, что наука состоит не только из теоретического, но и из эмпирического знания. Но, исходя из своего образа логики, он не мог принять мысль о том, что знание прирастает за счет индукции. Его позиция обратная: «Так дело обстоит даже в индукции; при ее рассмотрении мы увидим, что она только тогда может служить доказательством, когда в ее состав входят силлогизмы. Без них она служит одним из путей возникновения догадок» [5, с. 205]. А аргументы Милля по критике силлогизма Введенский считает «насквозь ошибочными».
Мы столь подробно рассмотрели столкновение идей Введенского и Милля в связи с критикой силлогизма, поскольку оно имеет глубокую методологическую подоплеку. Критика силлогизма, осуществленная Миллем, вызывала самую оживленную дискуссию среди русских логиков. Здесь вопрос стоял не просто о составе учебни-
ков по логике, в рамках которых учение о силлогизме могло быть опущено, а часть, посвященная индукции и дедукции, - пересмотрена и расширена. Речь шла о механизмах приращения знания, о познаваемости различных областей мира в науках сообразно их специфике. У Милля силлогизм не несет нового знания, потому что заключение уже как бы содержится в большей посылке, оно вытекает из большей посылки, извлекается из нее. Это стало возможным, с точки зрения Милля, благодаря тому, что большая посылка, общее суждение, представляется собой результат полной индукции единичных суждений о мире, единичных эмпирий. В таком случае мир принципиально познаваем, в нем есть единообразие причинно-следственных связей. Критики упрекали Милля в том, что все обобщения он сводит к закону всеобщей причинности, который выводит опять же из всех отдельных случаев проявления причинно-следственных связей, поэтому получается круг в его цепи обоснований.
Так или иначе, согласно миллевскому замыслу, успешные механизмы познания, осуществленные в науках о природе, применимы и к другой части мира, в которой вроде бы пока не наблюдается согласия - к наукам о человеке и обществе. В этом суть всего методологического проекта Милля. В сравнении с ним, например, Введенский вообще не рассматривает большую посылку силлогизма как полную индукцию, а видит ее как общее утверждение с неопределенно мыслимой областью приложения. Область, описываемая большей посылкой, размыта, в ней не так-то легко найти соответствие двух составляющих единичных суждений. Само нахождение этого соответствия уже эвристический процесс, потому что мир принципиально непознаваем, кантианец может извлекать из него как активный субъект познания некоторое явленное знание и выстраивать его, но это будет построение, которое и должна проверять логика, то, о чем она может судить.
При всем внимании к логическим проблемам системы Милля русский читатель, вероятно, был заинтересован и другими его идеями, поскольку усилия его были устремлены к одной цели - построению логики (методологии) нравственных наук, в состав которых включались психология, этология (наука о формировании характера), наука об обществе и история. В контексте методологии гуманитарного знания логические выводы Милля также вызывали интерес, как и его критика силлогизма. Его концепция как бы встраивалась в классификацию возможных подходов к решению методологических проблем.
Так, В.Н. Ивановский предложил оценку методологии Милля, избегая чрезмерно упрощенческого и схематично-критического подхода. В статье о Милле, предварявшей издание перевода «Системы логики», он сумел выявить ядро методологии нравственных наук, через сопоставление с тем, что было усвоено им из других источников. «Это учение о четырех методах общественных наук принадлежит к весьма ценным частям "Системы логики". В нем отчетливо сказываются те же черты, которые мы отмечали у Милля и раньше: стремление выйти из узкого эмпиризма, из догматического, не анализирующего доверия в каждом отдельном случае к "опыту", стремление придать более широкое основание научному методу, ввести в него - под именем "дедуктивного метода" - весь сложный аппарат современной науки, стремление связать друг с другом при помощи процесса "объяснения" различные "планы" или плоскости знания.» [9, с. 42]. Ивановский предостерегает читателя от поспешного признания «номотетического» подхода Милля «вчерашним днем» методологии наук на волне увлечения, например, методологической концепцией Риккерта.
Ивановский - специалист в логике, и это дает ему основания утверждать, что определенная законосообразность, рациональность присутствует и области психических процессов, поведения человека и общественных явлений, что должны быть выявлены обобщения, от которых как от первых посылок отталкивается всякое рассуждение, в данном случае, рассуждение об исторической, социальной или личностной реальности. Абсолютизация индивидуального и уникального уводит нас вообще от какой-либо возможности научного познания человека и общества. Конечно, «известная степень непредусмотримости их <психических явлений> результатов (большая, конечно, сравнительно с непредусмотримостью явлений физических и биологических) все же не отнимает научного характера у "наук о духе". Само психическое творчество имеет, в каждой области духа, свои типические, более или менее единообразные, а потому и предусмотримые (в известных границах) проявления» [9, с. 48]. В.Н. Ивановский увидел актуальность идей Милля в связи с новой постановкой проблемы гуманитарного в частности - исторического познания, поисков его специфической логики. «Проблема исторического познания, - писал он, - с давних, относительно говоря, пор была у нас в России предметом самого живого, жгучего интереса.» [9, с. 49]. Незадолго до выхода нового перевода «Системы логики» (1914) появился ряд работ, посвященных этой теме. Ивановский
упоминает «Философию истории в главнейших ее системах» М.М. Стасюлевича, историко-поли-тические работы Б.И. Чичерина и Н.И. Кареева, весьма популярные «Очерки теории исторического познания» Р.Ю. Виппера, «Методологию истории» А.С. Лаппо-Данилевского и др. Он приходит к выводу о том, что «генерализирующее» или «но-мотетическое» видение исторического процесса, которое наилучшим образом обосновано как раз у Милля, хотя тот и не рассуждает прямо о понятии истории, должно быть органично соединено с индивидуализирующим пониманием смысла истории. Без этого никак невозможно выработать какого-либо способа общественного управления, практики, она будет либо слепа, либо созерцательна. В действительности идеографический подход Риккерта и различных вариаций его последователей ничего не говорит о логике исторических наук - «.предмете совершенно независимом от <.> индивидуальных или национальных склонностей и предпочтений» [9, с. 53].
В этом смысле Миллю удалось показать, что при всей значимости эмпирического, фактического материала, есть логика его организации, и определенный параллелизм этой логики в природе и в культуре существует в виде закономерностей, типического, это должно быть учтено социально-гуманитарным научным познанием: «."номо-тетический" элемент в истории, на почве которого стоит Милль, должен сохранить еще большую долю своего значения. Таким образом, и эта основная тенденция Миллевой "логики нравственных наук" представляется нам ценной и долженствующей сохраниться и в дальнейшем развитии науки» [9, с. 43]. Интерпретация логико-методологической концепции Милля, которую осуществил В.Н. Ивановский, привлекла внимание Г.Г. Шпета, предложившего ему в 1918 г. написать книгу о Дж. Ст. Милле и английском позитивизме в серии «История философии в монографиях» (25, с. 109). Но, к сожалению, Ивановский отказался, сославшись на сильную занятость. А когда они в 1921 г. вместе работали над «Словарем философской терминологии» [24], Милль снова появился на их горизонте (конечно, в статье «Индукция» [25, с. 310]).
В отличие от В.Н. Ивановского Г.Г. Шпет полагает, что «.точка зрения Милля, который различает науки только как науки сложные и простые, есть, бесспорно, точка зрения догматическая» [22, с. 120]. Милль, согласно Шпету, будучи эмпири-стом, сводит «границы между науками к границам между ощущениями», это разграничение не логическое, а психологическое, поскольку «в логике
нет понятия ощущения. То, что мы в психологии называем ощущениями, то в логике есть просто признаки вещей <...>. Поэтому все рассуждение Милля носят, в сущности, не логический, а психологический характер, и с этой точки зрения оно, конечно, неприемлемо» [22, с. 131]. И тем не менее, Шпет в своем творчестве не останавливается только на критике методологии Милля, но предлагает взглянуть на его размышления иначе.
Обратимся к фундаментальному исследованию Г.Г. Шпета «История как проблема логики» (1916). Во второй части (реконструированной историками философии в 2002 г.) Шпет посвящает анализу концепции Милля вторую главу, подзаголовок которой гласит: «Попытки психологического истолкования истории. Изложение историко-логической концепции Милля. Критическое резюме последних». В центре внимания Шпета все та же «Система логики» Милля. В отличие от других русских философов он не просто критически оценивает этот труд, но прочерчивает «схему дальнейших возможностей»3, пытается разглядеть за внешним «психологическим» толкованием истории истоки антипсихологизма Милля. Он констатирует, что Милль, разрабатывая новую психологическую дисциплину «этологию», «. вводит целый ряд новых логических проблем, которых он сам не замечает» [19, с. 626]. Вот почему Шпет акцентирует внимание на понятиях «тип» и «типическое», которые появляются у Милля в составе этологии (заметим, что эти понятия впоследствии станут стержневыми в шпетовской методологии гуманитарных наук): «.именно это понятие - замечает Шпет - открывает собой и еще новую сторону: как показывают примеры, приводимые Миллем, речь идет не только об изучении характера отдельных лиц, но и групп, наций, классов, разрядов и так далее - "коллективных" случаев проявления человеческого характера» [19, с. 627] Фактически Шпет находит у Милля актуальную - не психологическую - трактовку «объекта» социальных наук (в том числе и истории): «...это "коллективное" есть нечто специфически отличное от общей индивидуальной психологии и, следовательно, должно быть исследовано как совершенно новый и самостоятельный объект социальной науки» [19, с. 627].
Таким образом, идейные зависимости, которые нам удалось установить, позволяют сделать вывод о том, что в восприятии идей Милля в русской философии и логике сложились различные позиции, вполне укладывающиеся в дилемму «психо-
3 Этот методологический прием был для Шпета ключевым при анализе концепций других мыслителей.
логизм - антипсихологизм»: от восхищения основательностью его «психологистических» выводов (М.И. Владиславлев) до рассмотрения его концепции как определенной исторической ступени логико-методологических исследований, выводящей к «антипсихологизму» (Г.Г. Шпет). Общим духом этих разночтений остается практическая ориентация логики, которая была задана Миллем и явно или имплицитно читалась в полифонизме логических учений России конца XIX-начала XX вв. (от понимания логики как неких приемов мышления до выявления специфических логик различных областей знания, например, логики исторического познания).
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Бажанов В.А. Восприятие Британской социально-философской мысли в России (XIX - начало XX вв.). Ульяновск: Ульяновский ун-т, 2005.
2. Бажанов В.А. Восприятие социально-философских идей Дж. Милля в России XIX - начала ХХ веков // Вопросы философии. 2007. № 11. С.163-166.
3. Бажанов В.А. Логико-гносеологические исследования в России первой половины ХХ века // Логико-гносеологическое направление в отечественной философии (первая половина ХХ века): М.И. Каринский, В.Н. Ивановский, Н.А. Васильев / под ред.: В.А. Бажанова. М.: РОССПЭН, 2012. С. 5-14.
4. Бажанов В.А. М.И. Каринский и Дж.Ст. Милль // Логико-гносеологическое направление в отечественной философии (первая половина ХХ века): М.И. Каринский, В.Н. Ивановский, Н.А. Васильев / Под ред.: В. А. Бажанова. М.: РОССПЭН, 2012.С. 115-117.
5. Введенский А.И. Логика, как часть теории познания. Петроград: Тип. М.М. Стасюлевича, 1917.
6. Владиславлев М.И. Джон Стюарт Милль // ЖМНП. 1874. Часть CLXXV. С. 112-151.
7. Владиславлев М.И. Учебник логики. Издание 4-е. М.: Тип. Кушнерев и Ко, 1905.
8. Глаголев С.С. По вопросам логики. Харьков: Типография Губернского Правления, 1910.
9. Ивановский В.Н. Джон Стюарт Милль (18061873) и его «Система логики» // Милль Д.С. Система логики силлогистической и индуктивной: Изложение принципов доказательства в связи с методами научного исследования. Пер. с англ. / Предисл. и прил. В. К. Финна. Изд. 5-е, испр. и доп. М.: ЛЕНАНД, 2011. С. 17-58.
10. Кобзарь В.И. Логика М.И. Владиславлева [Электронный ресурс]ю Режим доступа: http://www. kuchakшg.ru/show_book.php?book=43981&page=2
11. Козьминых Е.С. Политико-правовые идеи Дж.С. Милля в восприятии либералов «Вестника Европы» // Вестник Пермского университета. 2011. Вып. 2 (16). С. 88-94.
12. Лопатин Л.М. Философские взгляды
B.Я. Цингера. // Лопатин Л.М. Философские характеристики и речи. М.: Academia, 1995.
13. Лосский Н.О. Логика. Часть I. Петроград: Наука и Школа, 1922.
14. Милль Д.С. Система логики силлогистической и индуктивной: Изложение принципов доказательства в связи с методами научного исследования. Пер. с англ. / Предисл. и прил. В. К. Финна. Изд. 5-е, испр. и доп. М.: ЛЕНАНД, 2011.
15. Положительная логика Д.С. Милля. Её основные начала и научная постановка. Общедоступное изложение под ред. А.П. Федорова. СПб., 1898.
16. Попова В.С. Риторический анализ текста в исследованиях образа логики // РАЦИО.ги. 2010. № 3. С. 124-138.
17. Троицкий М.М. Учебник логики с подробными указаниями на историю и современное состояние этой науки в России и других странах. Кн. 1. Изд. 2-е, СПб.: Тип. А.А. Гатцука, 1886.
18. Челпанов Г.И. Учебник логики (для гимназий и самообразования). Изд. 9-е. М.; Петроград: Т-во "В.В. Думнов насл. Бр. Салаевых", 1917.
19. Шпет Г.Г. История как проблема логики. Критические и методологические исследования. Материалы: В 2 ч. / Под ред. В.С. Мясникова. М.: Памятники исторической мысли, 2002.
20. Шпет Г.Г. Источники диссертации Чернышевского // Шпет Г.Г. Очерк развития русской философии. II. Материалы. Реконструкция Т.Г. Щедриной. М.: РОССПЭН, 2009.
21. Шпет Г.Г. Зигварт Хр. Логика. Пер. И.А. Давыдова. Т. I. СПб., 1908 // Шпет Г.Г. Философская критика: отзывы, рецензии, обзоры / Отв. ред.-сост. Т.Г. Щедрина. М.: РОССПЭН, 2010.
22. Шпет Г.Г. Логика. Лекции, читанные в 1911-1912 годах на Высших женских курсах // Философия и наука. Лекционные курсы / отв. ред.-сост. Т.Г. Щедрина. М.: РОССПЭН, 2010.
C.19-210.
23. Шпет Г.Г. Работа по психологии // Шпет Г.Г. Philosophia Natalis. Избранные психолого-педагогические труды / Отв. ред.-сост. Т.Г. Щедрина. М.: РОССПЭН, 2006. С. 141-247.
24. Щедрина Т.Г. Владимир Ивановский и Густав Шпет: методологический проект «истории понятий» // Вопросы философии. 2012. № 11. С. 10-18.
25. Густав Шпет: Философ в культуре. Документы и письма / Отв ред.-сост. Т.Г. Щедрина. М.: РОССПЭН, 2010.
REFERENCES
1. Bazhanov, V.A., 2005. Vospriyatie Britanskoi sotsial'no-filosofskoi mysli v Rossii (XIX - nachalo XX vv.) [The reception of British socio-philosophical thought in Russia (XIXth - the beginning of the XXth century)]. Ul'yanovsk: Ul'yanovskii un-t. (in Russ.)
2. Bazhanov, V.A., 2007. Vospriyatie sotsial'no-filosofskikh idei Dzh. Millya v Rossii XIX -nachala XX vekov [Reception of J. Mill's social and philosophical ideas in Russia in XIXth - the beginning of the XXth century], Voprosy filosofii, no. 11, pp. 163-166. (in Russ.)
3. Bazhanov,V.A.,2012. Logiko-gnoseologicheskie issledovaniya v Rossii pervoi poloviny XX veka [Logical-gnoseological researches in Russia in the first half of the XXth century]. In: Bazhanov, V.A. ed., 2012. Logiko-gnoseologicheskoe napravlenie v otechestvennoi filosofii (pervaya polovina XX veka): M.I. Karinsky, V.N. Ivanovsky, N.A. Vasil'ev. Moskva: ROSSPEN, pp. 5-14. (in Russ.)
4. Bazhanov, V.A., 2012. M.I. Karinsky i Dzh.St. Mill' [M.I. Karinsky and J.S. Mill]. In: Bazhanov, V.A. ed., 2012. Logiko-gnoseologicheskoe napravlenie v otechestvennoi filosofii (pervaya polovina XX veka): M.I. Karinsky, V.N. Ivanovsky, N.A. Vasil'ev. Moskva: ROSSPEN, pp. 115-117. (in Russ.)
5. Vvedensky, A.I., 1917. Logika, kak chast' teorii poznaniya [Logic as a part of cognition theory]. Petrograd: Tip. M.M. Stasyulevicha. (in Russ.)
6. Vladislavlev, M.I., 1874. Dzhon Styuart Mill' [John Stuart Mill], ZhMNP, Part CLXXV, pp. 112151. (in Russ.)
7. Vladislavlev, M.I., 1905. Uchebnik logiki [Logics. Textbook]. Moskva: Tip. Kushnerev i Ko. (in Russ.)
8. Glagolev, S.S., 1910. Po voprosam logiki [Towards the logics issues]. Har'kov: Tipografiya Gubernskogo Pravleniya. (in Russ.)
9. Ivanovsky, V.N., 2011. Dzhon Styuart Mill' (1806-1873) i ego «Sistema logiki» [J.S. Mill and his "System of logics"]. In: Mill, J.S., 2011. Sistema logiki sillogisticheskoi i induktivnoi: Izlozhenie printsipov dokazatel'stva v svyazi s metodami nauchnogo issledovaniya. Moskva: LENAND, pp. 17-58. (in Russ.)
10. Kobzar, V.I. Logika M.I. Vladislavleva [Logics of M.I. Vladislavlev]. URL: http://www.kuchaknig. ru/show_book.php?book=43981&page=2 (in Russ.)
11. Koz'minykh, E.S., 2011. Politiko-pravovye idei Dzh.S. Millya v vospriyatii liberalov «Vestnika Evropy» [Reception of political and legal views of J.St. Mill by the liberals of "Bulletin of Europe"], Vestnik Permskogo universiteta, Vol. 2 (16), pp. 8894. (in Russ.)
12. Lopatin, L.M., 1995. Filosofskie vzglyady V.Ya. Zingera [Philosophical views of V.Ya. Zinger]. In: Lopatin, L.M., 1995. Filosofskie harakteristiki i rechi. Moskva: Academia. (in Russ.)
13. Lossky, NO., 1922. Logika. Chast' I. [Logics. Part 1]. Petrograd: Nauka i Shkola. (in Russ.)
14. Mill, J.S., 2011. Sistema logiki sillogisticheskoi i induktivnoi: Izlozhenie printsipov dokazatel'stva v svyazi s metodami nauchnogo issledovaniya [A system of logic, ratiocinative and inductive]. Moskva: LENAND. (in Russ.)
15. Fedorov, A.P. ed., 1898. Polozhitel'naya logika D.S. Millya. Eyo osnovnye nachala i nauchnaya postanovka [Positive logic of J.St. Mill. Its basic origins and scientific formulation]. Sankt-Peterburg. (in Russ.)
16. Popova, V.S., 2010. Ritoricheskii analiz teksta v issledovaniyah obraza logiki [Rhetorical analysis of text in researches of the image of logic], RACIO.ru, no. 3, pp. 124-138. (in Russ.)
17. Troitsky, M.M., 1886. Uchebnik logiki s podrobnymi ukazaniyami na istoriyu i sovremennoe sostoyanie etoi nauki v Rossii i drugih stranah [Logics textbook with detailed history and modern state of this science in Russia and other countries]. Sankt-Peterburg: Tip. A.A. Gatcuka. (in Russ.)
18. Chelpanov, G.I., 1917. Uchebnik logiki [Logics. Textbook]. Moskva-Petrograd: T-vo "V.V. Dumnov nasl. Br. Salaevyh". (in Russ.)
19. Shpet, G.G., 2002. Istoriya kak problema logiki. Kriticheskie i metodologicheskie
issledovaniya [History as a problem of logic. Critical and methodological researches]. Moskva: Pamyatniki istoricheskoi mysli. (in Russ.)
20. Shpet, G.G., 2009. Istochniki dissertatsii Chernyshevskogo [Sources of dissertation of Chernyshevsky]. In: Shpet, G.G., 2009. Ocherk razvitiya russkoi filosofii. Moskva: ROSSPEN. (in Russ.)
21. Shpet, G.G., 2010. Zigvart Hr. Logika [Zigvart Hr. Logics (review)]. In: Shpet. G.G., 2010. Filosofskaya kritika: otzyvy, retsenzii, obzory. Moskva: ROSSPEN. (in Russ.)
22. Shpet, G.G., 2010. Logika. Lektsii, chitannye v 1911-1912 godah na Vysshih zhenskih kursah [Logics. Lections delivered in 1911-1912]. In: Shchedrina, T.G. ed., 2010. Filosofiya i nauka. Lektsionnye kursy. Moskva: ROSSPEN, pp. 19-210. (in Russ.)
23. Shpet, G.G., 2006. Rabota po psikhologii [Research onpsychology]. In: Shpet, G.G., 2006. Philosophia Natalis. Izbrannye psihologo-pedagogicheskie Trudy. Moskva: ROSSPEN, pp. 141-247. (in Russ.)
24. Shchedrina, T.G., 2012. Vladimir Ivanovsky i Gustav Shpet: metodologicheskii proekt «istorii ponyatii» [Vladimir Ivanovsky and Gustav Shpet: methodological project of "history of concepts"], Voprosy filosofii, no. 11, pp. 10-18. (in Russ.)
25. Shchedrina, T.G. ed., 2010. Gustav Shpet: Filosof v kul'ture. Dokumenty i pis'ma [Gustav Shpet: a philosopher in culture. Documents and letters]. Moskva: ROSSPEN. (in Russ.)
