CC BY
4
ФИЛОСОФИЯ
УДК 140.8
DOI: 10.21779/2500-1930-2024-39-1-47-54 З. У. Омарова, З.Г. Султанахмедова
О новых проявлениях современного экстремизма
Дагестанский государственный университет; Россия; 367000, г. Махачкала, ул. М. Гаджиева, 43а; zalina_oh@mail.ru; ozagidat@mail.ru
Аннотация. В статье рассматриваются новые проявления экстремизма, которые приходят на место ослабевающего религиозно-политического радикализма, столь распространенного в недавнем прошлом. Через свои сайты в виртуальном пространстве, систему религиозного образования и воспитания они активно внедряются в сознание и поведение молодежи. Речь идет прежде всего о попытках смещения приоритетов различных векторов субъектной идентификации, когда необоснованно смещаются детерминанты и приоритеты самоопределения человека, особенно субординация символик гражданской и религиозной идентичности и патриотизма. Возможно, на сегодняшний день такое смещение еще нельзя оценивать как экстремизм, но при соответствующих условиях оно может его породить, о чем необходимо постоянно помнить. Под этим углом зрения авторы рассматривают некоторые новые проявления экономического, культурного экстремизма у нас и за рубежом.
Ключевые слова: экстремизм, религиозно-политический экстремизм, культурно-политический экстремизм, патриотизм, идентичность, православие, ислам.
Введение
Под экстремизмом (от лат. еxtremus - крайний, чрезмерный) понимаются конструкции сознания и практического поведения, основанные на предельно крайних матрицах оценки событий действительности. Он проявляется там и тогда, где и когда в сознании людей начинает доминировать дихотомическое, альтернативное, монопольное мышление, в котором абсолютизируется и считается приемлемой только одна идейная и мировоззренческая парадигма, одна оценочная матрица, одна модель этнического и конфессионального обустройства.
Чаще всего в публикациях последних лет, посвященных данной проблеме, имелся в виду религиозно-политический экстремизм, что действительно было актуально для нашей страны и мирового сообщества. Необходимо отметить, что в настоящее время крайние формы религиозно-политического экстремизма, столь распространенные после развала Советского Союза и в начальный период становления российской государственности, в целом преодолены. Это произошло благодаря целенаправленной и напряженной работе, особенно начиная с принятия Федерального закона от 25 июля 2002 г. № 114-ФЗ «О противодействии экстремистской деятельности» и определения Стратегии противодействия экстремизму в Российской Федерации до 2025 года, утвержденной Президентом РФ 28 ноября 2014 г. № Пр-2753, и другим нормативно-правовым актам, в которые по мере необходимости неоднократно вносились поправки и дополнения. Преодолению экстремизма способствовали также региональные законы по борьбе с ваххабизмом и иными проявлениями религиозно-политического радика-
лизма, принятые в свое время во всех субъектах РФ, которые продолжают действовать по настоящее время. Хотя сами законы не могут преодолеть экстремизм, для этого прежде всего нужны социально-экономические и духовные преобразования, но, они создали надежную организационную и правовую базу для эффективной работы в этом направлении.
Основная часть
В результате целенаправленной работы государства и институтов гражданского общества были ослаблены основы, служившие питательной почвой для ваххабизма и иных форм религиозно-политического экстремизма. И ваххабизм, как массовое религиозное и социально-политическое движение, активно вмешивающееся в социально-экономические и духовные процессы, потерял свое былое влияние. В результате были сняты многие вопросы внутри религиозного противостояния, которые часто и порождали экстремизм.
Но проблематика экстремизма во множестве его проявлений остается актуальной. Недавние события в дагестанском аэропорту в связи с палестинскими событиями выявили наличие латентных радикальных установок у отдельной части населения республики.
Несколько лет тому назад некоторые региональные политики и духовные деятели даже выступили с инициативой запретить использование в информационном и публичном пространстве словосочетаний «религиозный экстремизм» и «исламский экстремизм», поскольку, во-первых, здесь выражается недоверие всем конфессиям; во-вторых, это якобы формируют у людей убежденность о «встроенности» экстремизма в любой конфессиональный контент. Экстремизм непосредственно не вытекает из религии вообще, а обусловливается социально-политическими и духовными напряжениями, о чем было заявлено 1 декабря 2014 г. на II Конгрессе религиозных деятелей Северного Кавказа [7]. Но, как показывают изложенные выше события, снимать проблему религиозного и религиозно-политического экстремизма еще не наступило время.
Да, действительно, открытых и явных проявлений религиозно-политического экстремизма, который бы выражался в противоправных деяниях, в последнее время почти нет. Но как явление экстремизм продолжает существовать.
Актуальность проблематики экстремизма во множестве его проявлений объясняется также сложной и противоречивой динамикой социально-политических процессов в стране и мире. С одной стороны, Запад поддерживает любую идейную оппозицию в нашей стране: правую, левую, патриотическую, конформистскую, либеральную, монархическую, анархическую, этническую, конфессиональную и всякую иную, - чтобы имитировать наличие массового «народного сопротивления». С другой стороны, внутри страны возникают новые процессы, которые нередко протекают достаточно болезненно, приобретая экстремистские признаки. Например, расширившаяся в последнее время практика обретения российского гражданства представителями ближнего зарубежья, естественно, предполагает существенные изменения в структуре личностных обязательств в сферах социально-политических, духовно-ценностных отношений и даже в механизмах собственной идентификации, без чего не может быть комфортного вхождения их в новую культурную, этно-конфессиональную, образовательную, коммуникативную среду.
Во-первых, экстремизм, переместившись в информационное пространство, изменил во многом характер своего проявления, обрел преимущественно виртуальные формы. Он не становится исключительно виртуальным, это принципиально невозмож-
но, поскольку экстремизм являет собой прежде всего радикальную практическую и оценочную установки. Суть в том, что в качестве инструмента распространения радикальных идей используются не листовки, телевидение, видеоматериалы и флешки, а интернет-сайты и форумы.
Во-вторых, экстремизм необязательно должен проявляться в политических заявлениях, программных идеологических установках и руководящих принципах работы определенных организаций и движений. Тем более сейчас государственные надзорные органы научились своевременно выявлять и пресекать такой экстремистский контент в любом социальном проявлении и весьма эффективно противостоять этому, не прибегая к массовым «зачисткам» и карательным действиям. Поэтому он часто может проявляться в завуалированной форме, - подготавливая условия, формируя через систему религиозного образования и воспитания определенную социальную ценностную оппозицию, которая со временем может стать носителем экстремистского содержания.
Действительно, социометрические измерения учащейся молодежи, проведенные дагестанским аналитиком З.М. Абдулагатовым [1; 2], показывают наличие достаточно тревожных деформаций в структуре ценностных приоритетов в системе исламского образования и воспитания, что отражается в умонастроениях, направленности менталитета и сознания молодежи, которые при соответствующей обработке могут породить религиозный фундаментализм и экстремизм. Речь идет об имеющихся смещениях в понимании соотношения гражданского права и шариата, государственного и религиозного патриотизма, недопустимых для светского государства. По его мнению, вместе с ростом уровня исламского образования прямо пропорционально растет значимость религиозной аксиологии в общей шкале социальных ценностей. Из приведенной им статистики, которую мы тут не приводим и отсылаем к его публикациям, сделаны следующие выводы:
1. Образование в регионе, особенно социально-гуманитарные его составляющие, в республике постепенно утрачивает черты светскости, определенные Конституцией РФ.
2. В Дагестане сформировалась система исламского воспитания и образования, пытающаяся вывести религию за пределы государственного и правового влияния. Мы не хотим сказать, что это уже есть доказательство наличия экстремистского контента, но при соответствующей обработке такие контуры воспитания и образования порождают экстремизм и радикализм.
3. В системе религиозного воспитания и образования продолжает присутствовать - пусть в меньшей степени, чем в начале тысячелетия - установка на фундаментализм с некоторыми признаками теократии.
4. Большинство исламских учебных заведений игнорируют направление общей стратегии и стандартов отечественного образования и воспитания, что ведет к тревожным последствиям:
- снижаются показатели российского патриотизма, а об интернационализме вообще перестали говорить;
- воспитывается нигилистическое отношение к государству, Конституции, праву и законности;
- религиозное образование не способствует формированию культурной и конфессиональной толерантности.
Налицо нарушение норм известных «Толедских руководящих принципов преподавания знания о религиях и верованиях в государственных школах», выработанных экспертами всего мирового сообщества в 2007 г., подписанных и Россией. В основе
этих норм лежат два основных положения: право каждого на свободу религий и убеждений; направленность всего религиозного образования на стирание религиозных стереотипов, порождающих экстремизм, препятствующих взаимопониманию и диалогу [8]. Как мы видим из вышеприведенного п. 4, нормы эти не соблюдаются, особенно в последней части формулировки.
Особенно тревожными представляются показатели смещения приоритетов гражданской и религиозной идентичности на фоне общего патриотического подъема, охватившего нашу страну и республику после начала боевых действий в Украине и объявления частичной мобилизации, когда возрастает также роль религиозных, этнических и иных составляющих в формировании общероссийской идентичности. Как отмечает Н.А. Саркарова, для светского, цивилизованного сообщества, функционирующего в соответствующем правовом и конституционном поле, должна действовать несколько иная модель личностного и социального самоопределения, в которой векторы гражданской идентификации и гражданского патриотизма являются базовыми и первичными, в том числе по отношению к религиозным и этническим факторам. Особенно это важно для многонациональной и поликонфессиональной страны, какой является Россия [7, с. 228].
Конечно, нельзя утверждать, что сказанное выше уже есть доказательство наличия экстремистского контента, но очевидно, что при определенных условиях и соответствующей обработке такая парадигма религиозного воспитания и образования может порождать деформации личности, ведущие к экстремальным отклонениям в сознании и поведении человека. Предупредить такой вектор развития человека и призваны правильно организованная система светского и религиозного образования и воспитания, а также строгое лицензирование их деятельности.
Еще один интересный пример «мягкого» экстремизма, проявляющегося в отмеченном выше нарушении субординации между гражданским и религиозным патриотизмом. Он обнаруживается ежегодно перед Новым годом и состоит в существенной активизации в информационном пространстве призывов не отмечать этот праздник. Принятый в России в качестве официального, с соответствующими атрибутами и выходными днями, праздник этот якобы противоречит религиозным канонам и календарям. Были даже требования отменить новогодние елки в школах и дошкольных учреждениях, поскольку они являются формой идолопоклонства, недопустимого в религиях откровения [4].
Особенно активно кампания по бойкотированию Нового года проходила в этом году, когда в виртуальном пространстве даже появились красочные комиксы-плакаты, на которых человек с религиозным обличием наносит сокрушительный удар в скулу Деда Мороза. Мы в этом также усматриваем признаки религиозного экстремизма, когда человеку, часто против его воли, навязываются определенные стандарты поведения и мышления. Здесь опять имеет место неоправданное расширение пределов действия механизмов религиозной идентичности, стремление поставить их в основу всего человеческого самоопределения.
Такая «запретительная» стратегия в культуре неконструктивна в целом, и в частности, в данном случае, поскольку подобные попытки отменить празднование Нового года мы в истории имели неоднократно. Это было еще во времена Первой мировой войны, когда боролись со всем «немецким» в культуре, и Николай II, по подсказке Синода, запретил елки и новогодние торжества. Достаточно долго простой народ также отказывался праздновать Новый год, считая его «барской забавой», пока большевики
не восстановили его статус как праздника, подтверждением чему является известная серия картин на тему «Елка в Сокольниках» с участием В.И. Ленина.
Подобное нарушение иерархии идентичностей, в которой верховенствует религиозная идентичность - это черта не только исламского, но и всякого религиозного воспитания, в том числе православного. Иначе, как оценить слова патриарха Кирилла во время Божественной литургии в храме в честь иконы Божией Матери на Большой Ордынке в Москве 6 ноября 2023 г., что «человек не может считаться русским, если он не ходит в православный храм» [5]?
Необходимо отметить, что данное заявление патриарха, по статистике различных форумов, вызвало бурную дискуссию и получило множество «лайков» и «дизлай-ков», что говорит о неоднозначности его оценки. Здесь налицо значительное и неоправданное расширение пределов действия механизмов религиозной идентичности на всю социальную сферу. Получается, что русские оттого русские, что они православные, а не наоборот. А как же быть со свободой вероисповедания, закрепленной в Конституции? А что, католику или протестанту запрещено идентифицироваться этнически русским? Вл. Соловьев, оставаясь глубоко русским человеком и патриотом страны, трижды менял веру, не сумев соединить несовпадения сути веры и ее социально-политического и духовного статуса. Не следует забывать, что любая идентичность - это отражение объективного и субъективного, где последнее все-таки доминирует. А как же быть с полинациональностью человека, которая все чаще и чаще провозглашается в научной и публицистической литературе? Не должно быть никакого шаблона, лекала, по которому определяется национальная, религиозная и всякая иная идентичность. А что, мало случаев, когда человек иной культуры и национального менталитета принимает православие? Вспомним известного в 70-80-е гг. поэта-песенника Онегина Га-джикасимова, чьи песни пели многие именитые певцы, впоследствии ставшего православным монахом и не менее популярным священником. А тысячи случаев, когда русский человек совершенно осознанно и добровольно принимает ислам? Не следует возводить в догму ни одну из моделей идентичностей, в том числе озвученную патриархом: русский - значит православный, или наоборот. Далее, следуя вышеизложенной позиции, русским атеистам в России не место, что также противоречит Основному Закону страны. А как быть предкам, которые до 988 г. были язычниками? Наконец, в определении «народ», по большому счету, нет понятия религии. Это историческая совокупность людей, объединенных общностью языка, территории, культуры, быта и традиций.
Не надо забывать и о том, что русская идентичность сформировалась задолго до христианства и православия. Хотя правда и в том, что именно в православии - душа русского человека, что и хотел подчеркнуть Патриарх Московский и всея Руси данной метафорой.
И еще один парадоксальный момент, касающийся разной степени интенсивности проявлений различных форм экстремизма. Отмеченные выше сужение социальной базы и снижение интенсивности проявлений религиозно-политического экстремизма в стране сопровождаются усилением действия его иных вариантов. Например, сейчас мы являемся свидетелями активного экономического экстремизма, особенно со стороны руководства США и большинства западных стран, которые санкционными механизмами пытаются подорвать нашу экономику и финансовую систему, принуждают к определенным моделям внутренней и внешней политики.
Отдельно следует сказать о внешних и внутренних проявлениях культурного, а точнее культурно-политического экстремизма, участившихся в последние годы. Объ-
ясняется это обострившимся конфликтом «Восток-Запад», поворотом страны от либеральных западных ценностей к традиционным ценностям, особенно активизировавшимся после начала СВО в Украине. Не секрет, что гуманитарная интеллигенция наиболее остро реагирует на актуальные социально-политические и духовные процессы. Поэтому в средствах массовой информации только и слышатся призывы проверить высказывания и деятельность того или иного деятеля культуры и искусства на предмет наличия признаков экстремизма. Часто они имеют объективную почву, а иногда, к сожалению, обвинения просто надуманы, являются имитацией «бдительности». Подтвердим это некоторыми примерами. Вспомним, какая волна критики и призывов к запрету проката развернулась по поводу фильма Павла Лунгина «Братство», в котором рассказывается о событиях в Афганистане в 1989 г. за несколько недель до вывода из этой страны советских войск. Или, ситуацию вокруг показа кинофильма «Матильда», которая вышла далеко за границы чисто культурологического и киноведческого дискурса. Пожар, устроенный в культурном центре в Екатеринбурге, где планировался премьер-ный показ этого фильма, сожжение автомобиля адвоката режиссера А. Учителя, острые высказывания известных депутатов - все это свидетельствует, что культурный экстремизм не закончился идеологией и практикой послереволюционного Пролеткульта.
Сейчас подобная ситуация сложилась вокруг сериала «Слово пацана. Кровь на асфальте» режиссера Жоры Крыжовникова, рассказывающего о подростковом беспределе 80-х годов, криминальной среде, в которой у молодежи формируются свои представления о дружбе и справедливости. Сразу возник шквал требований в надзорные инстанции основательно проверить этот фильм на предмет наличия признаков экстремизма, а до этого приостановить его прокат. Необходимо отметить, что Роскомнадзор оперативно отреагировал на это и провел квалифицированную экспертизу уже вышедших серий, и каких-то нарушений законодательства в фильме, распространяемом под знаком информационного продукта «18+», не обнаружил.
Отдельно следует сказать о крайних формах проявления культурного, религиозного и языкового экстремизма в современной Украине. Это и гонения на религиозные институты, входящие под юрисдикцию РПЦ, и тотальная «культура отмены» в отношении всего, что определяется как русская идентичность, и запрет русского языка в образовании и общении. Гонение в этом направлении иногда доходит до курьезов. В словах известной песни Наташи Королевой «Маленькая страна» СБУ усмотрела экстремистские черты и запретила Королевой въезд в Украину. Смешно и поразительно, в этой песне речь идет о маленькой волшебной стране, где «душе светло и ясно и где всегда весна». Прежде всего, по «размерам» и Россия, и Украина точно не подходят под эту метафору. Там нет никакого, даже косвенного, намека на Россию или на какую-то иную страну, нет даже указания на какую-то особенность, позволяющую слушателю догадаться, о какой стране в песне идет речь. Далее, поскольку автором текста является И. Резник, а музыки - И. Николаев, оба россиянина, то вполне логично предположить, что речь может идти о другой стране, кроме России (ею вполне может быть и Украина). Так что претензии, скорее, может выдвинуть российская сторона в отсутствии патриотизма и в стремлении найти эту волшебную страну не у себя дома, на стороне [4].
Заключение
Таким образом, экстремистский контент в обществе не остается одним и тем же, он видоизменяется. Ослабление механизмов действия религиозно-политического экстремизма, имевшего чрезвычайно острые формы своего проявления на рубеже тысячелетий, приводит к появлению новых средств радикализации сознания и поведения че-
ловека, внедряемых через виртуальные механизмы, а также через систему религиозного образования и воспитания. На сегодняшний день они не всегда должны оцениваться как экстремистские, но при соответствующих условиях могут стать таковыми, о чем не следует забывать.
Литература
1. Абдулагатов З.М. Экстремальности религиозного сознания в системе исламского образования Республики Дагестан. // Россия и мусульманский мир. 2021. № 2
(320), ч. 1. - С. 28-41.
2. Абдулагатов З.М. Экстремальности религиозного сознания в системе исламского образования Республики Дагестан. // Россия и мусульманский мир. 2021. № 3
(321), ч. 2. - С. 48-62.
3. Гаджиев М.М. Культурный экстремизм в российском обществе: от реальных проявлений к попытке осмысления // Вестник Дагестанского государственного университета. Сер. 3: Общественные науки. 2022. Т. 37, вып. 1. - С. 53-58.
4. Магомедов К.М. О некоторых проявлениях экстремизма в современной культуре // Противодействие идеологии терроризма: концепции и адресная профилактика. Материалы Всероссийской научно-практической конференции. - Уфа, 2019. - С. 89-92.
5. Мигранты-мусульмане против Нового года в России и требуют запретить новогодние елки в школах, называя это «поклонением идолам». - Режим доступа: https://dzen.ru/a/ZYb30CoEzhElA1Rm (дата обращения: 11.12.2023).
6. Патриарх Кирилл: называть себя русскими могут только глубоко православные люди. Режим доступа: https://www.kommersant.ru/doc/6321364?ysclid=lq6msyme17415041684 (Дата обраще-ния:11.12.2023).
7. Саркарова Н.А. О патриотизме: за и против, классика и современность // KANT. 2023. № 2 (47). - С. 225-229.
8. Ярахмедова Г. Встреча с религиозными лидерами // Дагестанская правда. 2014. 2 дек.
9. Toledo Guiding Principles on Teaching about Religions and Beliefs in Public Schools. - URL: https://www.osce.org/odihr/29154 (The date of then request: 11.12.2023).
10. Религиозно-политический экстремизм: сущность, причины, формы проявления, пути преодоления; монография / под общ. ред. проф. М.Я. Яхьяева. - М.: Парнас, 2011. - 296 c.
Поступила в редакцию 19 января 2024 г.
Принята 14 февраля 2024 г.
UDC 140.8
DOI: 10.21779/2500-1930-2024-39-1-47-54
On the Current Manifestations of Contemporary Extremism Z.U. Omarova, Z.G. Sultanahmedova
Dagestan State University; Russia, 367000, Makhachkala, M. Gadzhiev, st., 43a; zalina_oh@mail.ru; ozagidat@mail.ru
Abstract. The article examines new manifestations of extremism that substitute religious and political radicalism, which is losing its position, so widespread in the recent past. They take place in the virtual space, and are also actively introduced into the consciousness and behavior of young people through the system of religious education and upbringing. Above all, it is about the attempts to shift the priorities of various vectors of subjective identification, when the determinants and priorities of human self-determination shift unreasonably, especially subordination of the symbols of civil and religious patriotism. This may not be assessed as extremism today, but under appropriate conditions this bias can generate it. From this point of view, the authors examine some manifestations of economic and cultural extremism in our country and abroad.
Keywords: extremism, religious and political extremism, cultural and political extremism, patriotism, identity, Orthodoxy, Islam.
Received 19 January, 2024 Accepted 14 February, 2024
