CC BY
21
АКТУАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ЯЗЫКОЗНАНИЯ И НАЦИОНАЛЬНОЙ ЛИНГВОКУЛЬТУРЫ
УДК 81/23
О НЕКОТОРЫХ СИНТАКСИЧЕСКИХ ОСОБЕННОСТЯХ ПУБЛИЦИСТИЧЕСКОГО ПРОИЗВЕДЕНИЯ (на примере автобиографии В. Познера "Прощание с иллюзиями")
К.А. Лыков
Язык произведения, безусловно, отражает личность автора, его мироощущение, способность интерпретировать события. В литературе, посвященной анализу текста, чаще обращается внимание на лексику произведения (Д.Н. Шмелев [1], Ю.Н. Караулов [2]), что вполне справедливо, но способность размышлять, логически выстраивать монолог и диалог так, чтобы решать поставленные прагматические задачи, т.е. быть понятым большинством читателей, во многом зависят от особенностей синтаксиса текста. "Синтаксические связи разных типов являются одним из важнейших средств моделирования языковой действительности, - пишут И.В. Голубева, О.А. Левоненко. - В основе выбора способа такого моделирования лежит целый комплекс факторов: авторская целевая установка, ориентация на определенного адресата, учет фоновых знаний участников коммуникации и т.д. Соответственно, способ соединения компонентов "языкового события", характер синтаксической связи, наряду с другими языковыми средствами, соотносится со всем комплексом коммуникативно-прагматических факторов и свидетельствует о специфике языковой личности автора" [3, с. 417].
Проследим некоторые стилистические особенности публицистического произведения на примере автобиографической книги Владимира Познера "Прощание с иллюзиями". Автор написал свою биографию на английском в 1991 г., и значительно позже сам перевел
Лыков Кирилл Александрович - аспирант кафедры русского языка, культуры и коррекции речи Таганрогского государственного педагогического института им. А.П. Чехова, 347936, г. Таганрог, ул. Инициативная, 50, т. (8634)601302, e-mail: kir_lykoff@bk.ru.
ее на русский язык. Кроме того, русскоязычное издание было дополнено комментариями, которые отражают изменения точки зрения журналиста за восемнадцатилетний период. Особенности журналисткой профессии, большое количество публичных выступлений, в том числе диалогического характера, безусловно, создают своеобразие синтаксиса публицистического произведения.
Не претендуя на исчерпывающий характер синтаксического анализа текста книги, отметим характерные ее особенности, к которым следует отнести следующие свойства синтаксиса прозы.
Повествование В. Познера содержит очевидный внутренний диалог: автор размышляет над проблемами, задаваясь вопросами и отвечая на них. Поэтому его синтаксис содержит большое количество предложений, типичных для диалогической речи. Текст изобилует вопросами и ответами самого говорящего лица. Например: Кому принадлежали газеты и журналы - единственные тогда средства массовой информации? Тем же, кто владеет ими сейчас: богатым и сверхбогатым [4, с. 85]. Помимо вопросно-ответной формы рассуждения, в этом тексте обнаруживаем типичную для диалога неполноту, причем опирающуюся на самостоятельное предложение - предыдущую вопросную реплику. Встречаются простые нечленимые предложения (характерные для диалога, абсолютно неполные предложения, не имеющие компонентов предикативной основы и даже их составных частей).
Kirill Lykov - postgraduate student of the Russian Language, Culture and Correction of Speech Department of the Taganrog State Pedagogical Institute by A.P. Chekov, 50, Initsiativnaya Street, Taganrog, 347936, tel. +7(8634)601302, e-mail: kir_lykoff@bk.ru.
Например: «Так, энциклопедия The Columbia Viking Desk Encyclopedia за 1960 год сообщает лишь следующее: "Пальмер, А(лександр) Митчелл, 1872-1936, Генеральный прокурор США (1919-1921). Страстно преследовал тех, кого подозревал в нелояльности по отношению к США". Ну конечно» [4, с. 85]. Ответная реплика, являющаяся реакцией на приведенную цитату, представляет собой вводный компонент, не входящий в конструктивный состав предложения.
Нетривиальная изысканность синтаксического аспекта речи В. Познера достигается различными синтаксическими приемами. Для его текста свойственна логическая четкость освещения проблемы, когда любое рассуждение по части целого вопроса заканчивается простым предложением - обобщением, выводом, итогом, оценкой предыдущих мыслей. Оценивающая предшествующую мысль предикация может присоединяться сочинительной связью:
Проще жить, не чувствуя груза прошлых ошибок, - и это, конечно, же плюс [4, с. 179].
Итоговое, характеризующее предыдущий ход мыслей сообщение может представлять собой самостоятельное предложение. Например:
Это был первый период "Красной угрозы" [4, с. 85].
Здесь подытоживается содержание всего предыдущего абзаца и вместе с тем плавно соединяются исторические сведения с теми событиями, очевидцем которых стал сам автор. Выводы получают разностороннюю убедительность.
Обобщающая, заключительная мысль может представлять собой и сложное предложение, и сочетание предложений: Сегодня мы говорим об этом со смехом, но смешного-то мало. Лучше задаться вопросом, как и почему это все произошло и почему по сей день слово "коммунист" вызывает в рядовом американце страх? [4, с. 86].
Особая выразительность публицистического языка произведения достигается антиномией безупречно продуманного в логическом отношении синтаксиса с разговорными построениями, создающими иллюзию спонтанности. При этом столкновение различных стилей не только сохраняет гармонию изложения, но еще и делает читателя слушателем, укрепляя его роль собеседника по отношению к автору.
Эффект звучащего слова создается вставками, появившимися в разговорной речи из потребности выразить спонтанно возникшую, но важную, дополнительную к уже прозвучавшему сообщению, информацию. Исследователями так называемого "экспрессивного синтаксиса" (Г.Н. Акимова, Е.А. Иванчикова, Ю.М. Скребнев, А.П. Сковородников и др.) вставка признается одной из ведущих конструкций, обеспечивающих возможность субъективного выражения говорящего к содержанию или адресату речи [5]. Среди других конструкций экспрессивного синтаксиса, употребляющихся в тексте автобиографии В. Познера, вставкам принадлежит и лидирующая позиция по частотности употребления, и по разнообразию структурно-функциональных вариантов этих синтаксических единиц. Простейшие условия включения вставки в основной ход повествования делают ее незаменимой в разговорной речи. Естественно, письменная речь отличается продуманностью, но характер вставки как атрибута устной речи сохраняется:
1) Предки отца, испанские евреи, еще в пятнадцатом веке бежали от инквизиции и остановились, лишь достигнув города Познани, где и осели - отсюда фамилия Познер [4, с. 10].
2) Лёля никогда не стеснялась своего еврейства (в отличие от своей младшей сестры Виктории и моего отца), но абсолютно игнорировала все правила поведения, которые должен соблюдать правоверный иудей [4, с. 11].
3) Когда года за два до своей смерти она тяжело заболела, ее хотели разместить в еврейской клинике (там лечат бесплатно и на высшем уровне), для чего потребовалось предъявить бумаги, подтверждающие, что она еврейка [4, с. 11].
Семантически взаимодействуя с конструктивной частью предикации, вставки выражают отношения логического обоснования в первом примере, сопоставления - во втором, существенного признака - в третьем.
С помощью вставки часто достигается гармония лексического состава и структуры предложения, в содержании которого соединяется синхронное отражение жизни с картинами из прошлого, приобретающими в подобном построении информации особую зримость: Мама на всю жизнь запомнила переход через Анды - тогда она болталась в корзине,
привязанной к спине ослика, и глядела вниз в бездонные пропасти [4, с. 9].
Актуальность вставки в тексте так велика, что в предложение могут быть включены одновременно две вставки, причем обе представлены предикативными структурами: Лёля - так звали ее близкие - была совершеннейшей атеисткой, как и все члены семьи, но, уехав из Нью-Йорка во Флоренцию в начале шестидесятых, стала активисткой местной русской православной церкви, хотя и продолжала отрицать существование бога (пишу со строчной буквы, поскольку и я атеист) [4, с. 11].
Разговорному синтаксису свойственны и такие сложные предложения, вторая часть которых близка к вставочным конструкциям. Это, прежде всего, сложно-подчиненные предложения (СПП) с придаточной присоединительной частью, представляющей собой некий вывод из содержания всей предыдущей предикативной части. Такого рода СПП находятся, как известно, на границе гипотаксиса и паратаксиса, не обнаруживая отношения подчинения посредством вопроса, но присоединяясь при помощи подчинительного средства связи - союзного слова, вбирающего в себя все содержание предыдущей предикации. Например:
Кстати, о семье отца: его бабушка с материнской стороны родилась в Кронштадте, что опять-таки не вписывается ни в какие правила, поскольку Кронштадт являлся военно-морской базой и евреям там не было места [4, с. 11].
С течением времени напряжение нарастало, что привело к "черным" спискам, к появлению Джозефа МакКарти, к тому, что миллионы американцев зажили в атмосфере страхов и доносов. Вновь власть имущим почудилась угроза [4, с. 85].
Рейды, организованные Генеральным прокурором США Пальмером, которые я упомянул ранее, были лишь одним из ингредиентов. О них в Америке забыли - что крайне удобно [4, с. 85].
Второе предложение последнего текста наглядно демонстрирует сходство вставки и присоединительной придаточной части, совмещая эти единицы в одном употреблении. Пунктуационный знак тире подчеркивает вставной характер дополнительной оценочной информации, а союзное слово что, вбирающее все содержание предыдущего текста, является признаком присоединительной придаточной части.
Автор часто пользуется бессоюзные сложные предложения (БСП), в которых вторая часть содержит указательное местоимение это, выполняющее функцию обобщения содержания предыдущей части и имеющее значение вывода. Такие предикации тоже имеют разговорный характер, они сходны и со вставками и присоединительными придаточными частями СПП: Когда в 1982 году был выпущен спичечный коробок с ее изображением на этикетке, да еще с цитатой из ее работы 1882 года "Голос женщин", это вызвало у мамы настоящий восторг [4, с. 9].
При замене указательного местоимения это на относительное (союзное слово) что приведенное предложение трансформируется в СПП с присоединительной частью. Имея характер дополнительного сообщения со значением вывода, вторая часть БСП при соответствующем пунктуационном оформлении может выполнять функцию вставки.
Обобщающим с местоимением это может быть самостоятельное предложение, оформленное в абзац. Такая структура вместе с ее лексическим наполнением тоже придает изложению, казалось бы, сугубо политических событий, характер разговорности:
19 августа 1991 года, примерно в семь утра, я вернулся с утренней пробежки. Поднявшись на крыльцо домика, который мы снимали в Жуковке, я увидел застывшую перед телевизором Катю, а на экране - позеленевшее лицо своего знакомого, диктора ЦТ Юрия Петрова. Он говорил что-то о каком-то ГКЧП. Через пять минут все стало ясно: совершен государственный переворот. Горбачев, находящийся на отдыхе в Форосе, якобы болен и не может исполнять своих обязанностей президента СССР, поэтому создан Государственный Комитет по чрезвычайному положению, куда, в частности, вошли председатель КГБ СССР В.А. Крючков, премьер-министр СССР В.С.Павлов, министр внутренних дел СССР Б.К. Пуго, министр обороны СССР Д.Т. Язов и вице-президент СССР Г.И. Янаев.
Это означало конец перестройки и гласности, конец всем мечтам о социализме с "человеческим лицом": КГБ, милиция, вооруженные силы (нынешние "силовики"), за которыми стояли ЦК КПСС и правительство (минус Горбачев) выступили против нового курса. Разве они могли проиграть? [4, с. 456].
Следует отметить коммуникативную гибкость В. Познера. Новое, неожиданное состояние автора - отсутствие страха - находит отражение в синтаксисе. Текст-повествование остается прежним, но текст-рассуждение приобретает особую ясность, четкость, лапидарность, как будто отражает обретение свободы, волю духа и решимость никогда не возвращаться в прошлое: Первой начала сдавать вера (1). <...> А вслед за верой стал подтачиваться страх (2). Помню, что все годы своего проживания в СССР я боялся (3). Чего? (4). Не могу сказать конкретно (5). Я чувствовал себя совершенно беззащитным (6). Это был страх, не имевший ни ясного образа, ни места обитания (7). Он просто был (8). <...> И вдруг он исчез (9). Его не стало, причем я понимал точно, что больше он не вернется никогда (10). Невозможно передать облегчение, которое я испытал, будто задышал свежим, прохладным воздухом, наполнившим мои легкие тысячами пузырьков чистой радости (11) [4, с. 458].
Семь предложений из 11 на тему "потери страха" простые (1, 2, 4, 5, 6, 8, 9). предложение (3) представляет собой СПП с однословной главной частью и простой по строению и семантике придаточной частью: на первом месте ожидаемый обстоятельственный детерминант со значением меры времени и предикативная основа в виде местоименного подлежащего "я" и простого глагольного сказуемого "боялся". Такое предложение найдет отклик у многих: кто тогда не боялся. Предложение (7) является простым с обособленным определением, включающим однородные дополнения. Но поскольку тема предложения редуплицируется, то основное содержание сконцентрировано именно в этом обособлении, которое, по сути, является ремой первого уровня членения предложения, т.е. той новой информацией, которая в нем содержится, и в этом смысле его осложненность почти не воспринимается читающим лицом. Предложение (10) представляет собой сложносочиненную конструцию (ССК), но она тоже семантически элементарна, поскольку первая предикация - Его не стало - повторяет предыдущее предложение текста - И вдруг он исчез. Остальная часть ССК состоит из двух предикаций, связанных по способу подчинения, главная из них содержит местоименное подлежащее "я" и простое глагольное сказуемое "понимал", а придаточная изъясняет
ее такой же простой предикацией "больше он не вернется никогда". И только последнее предложение текста отражает, наконец, бурю эмоций по поводу случившегося. Оно представляет собой многочленное СПП с последовательной связью придаточных, последнее из которых является развернутой метафорой с однородными определениями и распространенным обособленным определением.
Когда автор пишет о событиях ГКЧП, модальная оценка приобретают доминирующее значение в тексте и передается не только дополнительными синтаксическими конструкциями, но самостоятельными предложениями: Если ответить и дать событиям ту оценку, которую я считал единственно верной, то ни в какую Америку я не поеду; скорее, могу "поехать" совсем в противоположенную сторону. Если дать другой комментарий, то это будет подлостью, которую я вряд ли прощу себе. Если не давать никакого комментария, то это будет... что? [4, с. 85].
Анализ прозы В. Познера, яркого журналиста и мудрого собеседника, позволяет убедиться в том, что "специфика языковой личности проявляется на всех языковых уровнях, но наиболее ярко - на уровне синтаксиса, который непосредственно связан с процессами мышления и коммуникации" [6, с. 174].
Таким образом, мы установили некоторые синтаксические особенности текста "Прощания с иллюзиями". Большое количество вставок, создающих эффект разговорного стиля, стремление сформулировать вопрос и дать на него ответ, а в заключении сделать вывод, обобщить и дать оценку собственным размышлениям - все это навыки интервьюера и оратора, которые В. Познер переносит и в текст своей биографии.
ЛИТЕРАТУРА
1. Шмелев Д.Н. Русский язык в его функциональных разновидностях. М.: Наука, 1977. 168 с.
2. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. М.: Наука, 1987. 264 с.
3. Голубева И.В., Левоненко О.А. Фрагмент речевого портрета Б.Л. Пастернака (на материале общей характеристики синтаксического строя речи) // Концепт и культура: материалы III межд. науч. конф., посв. проф. Н.В. Феоктистовой. (г. Кемерово, 27-28 марта 2008 г.). Кемерово: Кузбассвузиз-дат, 2008. С. 413-419 с.
4. Познер В.В. Прощание с иллюзиями. М.: Астрель, 2012. 480 с.
5. См.: напр.: Акимова Г.Н. Новое в синтаксисе современного русского языка. М.: Высшая школа, 1990. 168 с.; Сковородников А.П. Экспрессивные синтаксические конструкции современного русского литературного языка. Томск: Изд-во Томского ун-та, 1981. 255 с.
6. Голубева И.В., Фатеев А.Е. Качественно-количественный анализ конструкций экспрессивно-
го синтаксиса в поэзии, прозе и мемуаристике В. Набокова // Девятые Поливановские чтения: Сб. стат. по мат-лам докладов и сообщений конф. (г. Смоленск, 2-3 октября 2009 г.): В 3 ч. Ч. 2. Общие вопросы языкознания. История языка и ди-лектология. Слово в тексте. Смоленск: СмолГУ, 2009. С. 174-187.
13 мая 2013 г.
УДК 81-119
РЕАЛИЗАЦИЯ РЕЧЕВОЙ МАНИПУЛЯТИВНОЙ АГРЕССИИ
В ПОЛИКОДОВОМ ТЕКСТЕ
Л.М. Месропян
Широкий подход к пониманию текста как явления семиотического привел к его восприятию как "связного знакового комплекса" [1], который может содержать элементы различных знаковых систем, гармонично взаимодополняющих и взаимодействующих в рамках коммуникативного намерения автора данного поликодового (креолизованного) текста.
Термин "креолизованный текст" впервые был применен психолингвистами Ю.А. Сорокиным и Е.Ф. Тарасовым. По их определению, "Креолизованные тексты - это тексты, фактура которых состоит из двух негомогенных частей: вербальной (языковой/речевой) и невербальной (принадлежащий к другим знаковым системам, нежели естественный язык)" [2]. В качестве примера креолизованных текстов исследователи называют средства наглядной агитации и пропаганды, плакаты, карикатуры, комиксы, кинотекст, тексты радиовещаний и т.д. Изучением креолизованных текстов занимаются ряд ученых (Е.Е. Анисимова, М.Б. Ворошилова, Р. Барт, С.Д. Зауербир, А.А. Бернацкая, Э.А. Лазарева и др.), рассматривающих кре-олизованный текст как сложное образование, где вербальные и невербальные компоненты текста, объединяясь в одно визуальное, структурное, смысловое и функциональное целое, нацелено оказывают комплексное воздействие на адресата [3, с. 46].
Месропян Лилит Месроповна - аспирант, ассистент кафедры русского языка и теории языка Южного федерального университета, 344092, г. Ростов-на-Дону, ул. Б. Садовая, 33, e-mail: mesropianl@mail.ru.
А.А. Бернацкая для обозначения родового понятия негомогенного текста использует термин "поликодовый текст", "семиотически осложненный текст" [4], где элементы различных знаковых систем обладают одинаковой значимостью при невозможности их замены или пропуска без ущерба для смыслового содержания, в то время как метафорический термин "креолизованный текст" исследователь применяет для обозначения тех языковых единиц, где помимо вребального компонента присутствуют также элементы невербальных знаковых систем с той или иной степенью участия в создании единого смыслового содержания в рамках объединенного пространства изображения и слова.
В нашем исследовании для обозначения объекта исследования и дальнейшего его описания мы будем использовать термин "поликодовый текст". Он в полной мере соответствует характеру исследования, понятен, неметафоричен в отличие от термина "креоли-зованный", заимствованного из другой области языкознания, изучающей креолизованные языки, использование которого может ввести в заблуждение при первом ознакомлении с исследованием.
В центре внимания исследователей поликодового текста в современной лингвистике находится вопрос о соотношении вербальных и невербальных элементов. При этом ис-
Lilit Mesropyan - postgraduate student, teaching assistant of the Department of the Russian Language and Language Theory at the Southern Federal University, 33, B. Sadovaya Street, Rostov-on-Don, 344092, e-mail: mesropianl@mail.ru.
