CC BY
44
С. Г. Катаева
О НЕКОТОРЫХ ПОДХОДАХ К ТИПОЛОГИИ НЕМЕЦКОГО ПОЛИТИЧЕСКОГО ЯЗЫКА
Проблемы «языка и политики», «языка и идеологии», «языка и общества», . всегда были предметом исследования лингвистов, политологов, социологов, историков. Занятие этими проблемами, установлением связи между языковым и общественными феноменами, является таким же давним, как и осознание роли языка как важнейшего медиума политического действия при любой форме господства. Не проходящий интерес к данной проблематике объясняется и тем, что «язык в политике - комплексная и абстрактная тема - является также темой, которая в высшей степени касается общественного бытия и качества жизни каждого» [1, s. 5].
Язык и политика неразрывно связаны друг с другом, поскольку не только язык воздействует на политику, но и политика воздействует на язык [см. 12, s. 93]. О неоспоримой роли языка в политике говорит тот факт, что в любом государстве и при любой форме правления, «политические процессы, являясь в первую очередь процессами коммуникативными, конституируются в значительной мере с помощью языка» [26, s. 196]. Язык является, с одной стороны, объектом политического действия, с другой стороны, он составляет часть немецкого языка, соотносимой с областью политики. При определении роли языка в политике Дикманн модифицирует общепризнанную дефиницию «политики» как «сферы государственной деятельности» в «сферу языковой деятельности, осуществляемой в области государственной системы» (staatliches oder auf Staat bezogenes Reden) [12, s. 29]. Данное утверждение представляется в определенной мере спорным, поскольку роль языка в политике не сводима только к сфере государственной деятельности, она распространяется и на другие аспекты политической деятельности и практически охватывает все области общественной жизни. Язык сопровождает политику, влияет на неё и выполняет при этом регулирующие функции: «каждое политическое действие разрабатывается, готовится, разворачивается и прекращается с помощью языка, оно сопровождается, оказывает влияние, управляется, регулируется, опи-
сывается, разъясняется, мотивируется, оправдывается, контролируется, критикуется, и осуждается посредством языка» [17, s. 43]. К нему имеют отношение не только политики, публицисты, но и ученые, учителя, простые граждане и любой интересующийся политикой человек, поскольку их жизнь в большой степени определяется политическими обстоятельствами: они принадлежат ей, отвечают за нее, принимают в ней участие, говорят, пишут и читают о политике [см. 19, s. 3]. Таким образом, политический язык является не просто средством политики и её эффективным инструментом, но и основным условием её существования, и средством её консти-туирования. Он многолик и, особенно в обществе с демократическим устройством, является важнейшим средством политического действия [см. 21, s. 4]. Более того, в современном мире, в эпоху «медиократии», роль языка возрастает настолько, что он порой подменяет собой само политическое действие, оно становится уже чисто «символическим» [см., в частности: 2, s. 4; 28, s. 25; 19, s. 24].
В соответствии с таким многообразием сопричастности языка с политикой существуют и разные взгляды на данный феномен. Не оспаривая факт тесной взаимосвязи языка и политики, ученые до сих пор не пришли к единому мнению о роли и месте языка в политике. Крайняя точка зрения представлена мнением, что всякое политическое действие является языковым действием, и что там, «где политика лишена языка, она прекращается» [12, s. 29]. Данное категорическое мнение представляется спорным, так как политическое действие, являясь безусловно преимущественно и главным образом языковым действием, использует наряду с этим и невербальные знаки и символы, которые также играют важную роль в политической коммуникации -политическая символика может дополнять языковое действие или заменять его. К таким невербальным формам политической коммуникации относятся различные национальные символы (национальные гимны, флаги, знамена, гербы, государственные здания), символы власти (двуглавый орел), плакаты, жесты, и т.п. [см. так-
182
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 2, 2006
© С. Г. Катаева, 2006
же 9, s. 98]. В отличие от линейного и поступательного языкового изложения политического содержания, невербальные средства политической коммуникации служат в яркой плакатной форме политической рекламе, «внутренней интеграции и внешнему отграничению» [15, s. 2].
Противоположная позиция, предписывающая языковому действию в политике подчиненную, второстепенную роль, представлена политологом Бергсдорфом, который исходит из «примата политики <.. .> в отношениях языка и политики» [6, s. 20] и рассматривает его только как «медиум политических дискуссий», как своего рода «эрзац насилию» (возможность отказа от насилия): «Лишь только тогда и до тех пор, пока язык будет принят как медиум политических дискуссий, остается шанс в политике отказаться от других средств, например, насилия» [4, s. 27].
Известный семиотик ГДР Георг Клаус занимает в этом вопросе не однозначную позицию: с одной стороны, он рассматривает язык политики как «элемент классовой борьбы», а слово как её «мощный инструмент», с другой стороны, заявляет о том, что он, оставаясь важным её компонентом, ни в коем случае не является «решающим аспектом политики» [23, s. 9].
Эти точки зрения, рассматривающие роль языка в политике то преувеличенно большой, ведущей к тотальному контролю над обществом, вплоть до создания манипулятивного политического «новояза»1, то лишь вспомогательной ("subsidiär"), «гуманитарной формой правления» [5, s. 187], поскольку слова «не делают политику» (Worte machen keine Politik), сосуществуют в исследованиях по данной тематике. Они нашли свое отражение в названиях «панлингвизм» (Panlinguismus) и «панполитизм» (Panpolitismus) как различные подходы к оценке роли языка в политике [см. 19, s. 19-29]. «Панлингвизм» проявляется в «завышенной оценке языкового фактора», «в доминировании языка над политикой» [7, s. 464]. Он часто принимает в связи с негативными явлениями языковой манипуляции и пропаганды формы мифов о магической «силе сло-ва»2, как изощренной форме политического правления, и тем самым приписывает ему поистине «демонические силы» [19, s. 26]. Это направление исследований в области политического языка на уровне слов и понятий Холли называет «понятийным фетишизмом» ("Begriffsfetischismus") [19, s. 86]. «Панполитизм», наоборот, из-
лишне преувеличивает значение «политического фактора». Он сводит все языковые феномены к их политической значимости и предполагает, что признак «политичности» присущ языку изначально и является его «основополагающим признаком» [20, s. 3].
Не вдаваясь в подробности дискуссии о терминологическом определении самого объекта исследований, имеющем различные обозначения и предназначения («язык в политике», «политический язык», «язык политики», «язык и политика» и др.)3, следует отметить, что само понятие «язык в политике» традиционно применяется в широком смысле слова: как на уровне языка, т.е. специальных, соотнесенных с политикой языковых единиц, обозначающих и структурирующих эту сферу, и составляющих её специальный словарь, так и его употребление на уровне речи политиков, журналистов и т. д., не ограниченной только специальным политическим словарем.
Трудности разграничения
политического лексикона
Использование языка в политике означает в первую очередь использование политического лексикона. Он является важнейшей, хотя и не единственной составляющей политической коммуникации, поскольку даже языковые единицы, которые на первый взгляд выглядят «не политично», могут получать под влиянием определенных факторов внеязыкового характера и в определенных контекстах политическую релевантность.
Под «лексиконом» любого языка понимается «структурированный инвентарь лексем» [30, s. 1], под политическим лексиконом «инвентарь слов, которые, являясь частью общего словаря, относятся к политике» [13, s. 16]. Традиционно к нему относят «политически релевантные слова», всегда находившиеся в центре внимания исследований «языка и политики»4.
При определении объема и структуры политического лексикона и его описания возникают трудности, вызванные спецификой внеязыково-го фактора «политика». Их можно обобщить и сформулировать следующим образом:
1. Политический лексикон определенного языка и лексикон определенной политической системы не идентичен, между ними существуют определенные различия5. Так политический лексикон ФРГ не совпадает с политическим лексиконом немецкого языка, имеющим в своем
составе языковые единицы типа Kongress, Unterhaus, Oberhaus, референтно не соотносящиеся с политическими реалиями ни одной немецкоязычной страны, как он не совпадает с политическим лексиконом других немецкоязычных стран, отражающих особенности их государственных устройств: Bundestag (ФРГ), Nationalrat (Австрия), Kanton (Швейцария), Volkskammer (ГДР). Следует отметить, что данные несовпадения в политическом лексиконе немецкого языка касаются лишь его определенной части, «институционального вокабуляра», они эксплицитны и легко объяснимы. Что же касается другой части политического лексикона немецкого языка, его идеологического вокабу-ляра, то здесь несовпадения носят глубинный мировоззренческий характер и выражаются в различных видах «идеологической связанности слов»6. В связи с этим Дикманн рассматривает идеологический язык как «надгосударственное» (überstaatlich) и «надязыковое» (übersprachlich) явление. Он надгосударственен, так как существует общность основного идеологического вокабуляра, характерного, например, для различных демократий западного образца. А так как идеологические языки не связаны границами одного языка, они представляют собой и надя-зыковое явление. В случае же с немецким языком, он является также субязыковым (submutter-sprachlich), так как внутри немецкоязычных стран имеются различия в политическом устройстве общества (как это было в ФРГ/ГДР). Когда же налицо конкурирующие идеологии внутри одного государства, идеологический язык становится субгосударствененным (substaatlich). В соответствии с этим политический словарь каждой формы господства требует, по мнению Дик-манна, отдельного рассмотрения [12, s. 48].
2. Политический лексикон как никакой другой демонстрирует широкую открытость для проникновения в него языковых единиц из различных, в том числе, специальных сфер жизни. Это объясняется тем, что в отличие от медицины или математики политика не является сферой с четко очерченным определенным специальным словарем, так как «область политического является открытой» [12, s. 47] и охватывает все области общественной жизни. Степень открытости конкретного политического лексикона зависит от определенной системы господства, исторических и социокультурных условий. Нео-
днородность политического языка вызывают определенные трудности разграничения политического лексикона, с одной стороны от общеязыкового варианта, с другой стороны, от специальных языков других сфер. В связи с отсутствием четко обозначенных границ «собственно политического языка», а также четких критериев его отграничения от языков других общественных сфер, некоторыми лингвистами (Fluck 1985, Strauß 1986, Klein 1989) оспаривается сам факт существования политического специального языка: «Язык в политике не является специальным языком. Об этом свидетельствуют его смешанный характер, пересечение с другими специальными языками, а также широкое взаимодействие с разговорным языком» [24, s. 5]. Следует отметить, что в более поздних публикациях Кляйн признает наличие политического специального языка, но соотносит его только с политическим «институциональным языком»7. Специальный язык политики по мнению одних исследователей представляет собой «прослойку между специальными языками и общим языком» [18], по мнению других, рассматривается как сочетание «множества специальных языков, чья социальная значимость не сводима к языку определенной группы экспертов, так как язык политики обладает не только когнитивно-денотативным, но и оценочным потенциалом» [31, s. 194].
3. Трудности определения политического лексикона вызваны также существованием его единиц на уровне языка и речи. Коммуникация в сфере политики (уровень речи) предполагает, что любая тема из области медицины, экологии, быта и т.п. может стать политической, а в соответствии с этим и каждая лексическая единица, как было отмечено выше, может стать «политическим словом», что вносит дополнительные трудности в определении четких границ политического лексикона. Несмотря на многослой-ность и «смешанный характер» политического языка, трудности вычленения его на уровне языка и речи, Дикманн выделяет на основе лекси-ко-семантического анализа «собственно политические языковые формы» (politikeigene Sprachformen). Он определяет принадлежность слов к политическому лексикону с помощью семантических критериев, их соотнесенности с определенной областью политики, но одновременно отмечает, что на практике такой подход является трудноразрешимым, поскольку политика это
не только тематическая область, но и «политическое действие», «деятельный и функционирующий комплекс» [12, s. 47].
При всем многообразии взглядов на политический язык неоспоримо существование политического лексикона, группы слов с эксплицитно выраженной политической релевантностью, ядром которого являются понятия, имеющие особую значимость в политической коммуникации: «разговорная речь и язык пропаганды отличаются друг от друга, прежде всего, в значимости и частотности употребления понятий. Язык политики - это язык понятий» [4, s. 46]. Политические понятия, эти «собственно политические языковые формы», составляющие ядро политического лексикона, всегда находились в центре внимания системно-лингвистических исследований и являлись необходимой предпосылкой для анализа их дальнейшего конкретного прагматического употребления. Они выполняют «функции элементарных когнитивных растров, (kognitive Raster), способствующих восприятию исторических и политических процессов [19, s. 86].
Политический лексикон в словаре
немецкого языка. Объем и структура
Известны различные подходы к описанию объема и внутренней структуры политического лексикона. Они представлены ведущими исследователями политического лексикона: Dieckmann (1969/1975, 2005), Strauß, Zifonun (1982/1983), Strauß (1986), Strauß, Haß, Harras (1989), Klein (1989) и другими, которые предлагают различные, но в основном схожие варианты общего описания политического лексикона, определения его объёма и внутренней структуры.
Наиболее известную классификацию политического лексикона приводит классик исследования политического языка Вальтер Дикманн. Исходя из доминирующих целей политической коммуникации и её отдельных функциональных сфер, Дикманн дает в своей часто цитируемой книге "Sprache in der Politik" (1969/1975) лекси-ко-семантическую классификацию политического лексикона [см. 12, с. 47-57]. Он подразделяет политический лексикон (язык) на:
1) «институциональный язык» (Institutionssprache);
2) «специальный язык государственного отраслевого управления» (Fachsprache des verwalteten Sachgebietes);
3) «идеологический язык» (Ideologiesprache).
Как следует из приведенной классификации, Дикманн называет «политический лексикон» (politischer Wortschatz) более широким понятием «политический язык» (politische Sprache) и дает каждому его сегменту подробную характеристику. Институциональный язык по Дикман-ну состоит из наименований отдельных государственных институтов и общественных организаций (Bundestag, Bundesrat, Partei), с их внутренним структурным делением (Fraktion, Parteivorstand, Ausschuss), наименованиями конкретных задач (Verfassungsschutz, Finanzpolitik, Entwicklungshilfe) и процессами (Abstimmung, Wahl, Legislaturperiode), в которых они функционируют [12, s. 50-52]. Институциональный язык регулирует формальное функционирование государственных органов власти внутри учреждений, ведомств и организаций, призванных решать задачи, предписываемые конституцией или другой вышестоящей властью. Ядро этой лексики заложено в конституции государства. Специальный язык государственного отраслевого управления содержит языковые единицы из специальных областей государственного управления [12, s. 50]. Это особый, специальный язык экспертов в области экономической, социальной, образовательной, культурной, сельскохозяйственной и др. политики (Bruttosozialprodukt, Konjunktur, soziale Marktwitschaft). Он также как и предыдущий институциональный язык служит преимущественно внутренней политической коммуникации. Однако следует отметить динамику развития политического лексикона, когда языковые единицы внутренней политической коммуникации (soziale Marktwitschaft) покидают сферу своего обычного функционирования и становятся частью общественно-политической (внешней) коммуникации. В этом случае они получают признаки идеологической релевантности и становятся единицами идеологического вокабуляра. Идеологический язык (идеологический вокабуляр) «играет решающую роль в общественно-политической коммуникации, в которой политические группировки артикулируют цели и принципы их действий, дают свое толкование и оценки политическим явлениям, чтобы в конкурентной борьбе с другими представлениями противника получить одобрение публики» [13, s. 19]. А так как идеологический язык, по меньшей мере, в плюралистических системах не
является «монолитным», он выступает в «образе конкурирующих партийных лексиконов» и распадается на различные «субсистемы» [10, s. 126] или «политолекты» [21, s. 4]. Дикманн, неоднократно подчеркивающий неоднородность политического языка, его гетерогенность, считает такие понятия как «политический язык» [8, s. 77] и «политолект» проблематичными, так как они определенным образом «внушают» мысль о несуществующем языковом единообразии, и предлагает заменить их более уместным на его взгляд понятием «язык и коммуникация в политике» [см. 13, s. 22]. Однако это новое обозначение, наряду с другим, им предложенным определением «специфический способ употребления немецкого языка», на наш взгляд, представляют собой более расплывчатые номинации по сравнению с уже устоявшимся, хотя может быть не вполне четким понятием «политический язык».
Кляйн (1989), опираясь на классификацию Дикманна, также выделяет «институциональный вокабуляр» (Institutionsvokabular), «идеологический вокабуляр» (Ideologievokabular), «ведомственный вокабуляр» (Ressortvokabular), заменив Дикманновский «язык» на «вокабуляр» и «специальный язык государственного отраслевого управления» на «ведомственный вокабуляр». Кроме того, он дополняет классификацию политического лексикона Дикманна четвертым разделом - «вокабуляром общей интеракции» (allgemeines Interaktionsvokabular). К последнему он причисляет слова, не относящиеся ни к специальному, ни к идеологическому языку, но, тем не менее, имеющие высокую частотность употребления в политической коммуникации Kompromiss, System, Mobilisierung, Krise, Affäre, appelieren, dementieren [24, s. 7]. В отличие от Дикманна он выделяет в «ведомственном вока-буляре» наряду со специальными терминами (Bruttosozialprodukt, Konjunktur) и так называемые «полуспециальные» (semi-fachsprachliche Ausdrücke), такие как Giftmüll, Fristenlösung, «с помощью которых политически острые факты из специальной области приобретают четкую, легко запоминающуюся формулировку» [24, s. 7]. Подчеркивая «смешанный характер», неоднородность политического словаря, Кляйн характеризует его следующим образом: «в политическом словаре смешиваются институциональный и ведомственный вокабуляры, имеющие признаки специального языка, с неспециальным
идеологическим и общеязыковым вокабуляром» [27, s. 1376]. Но отнесение Кляйном идеологического вокабуляра наряду с общеязыковым к лексиконам, не имеющим специального характера, является спорным, поскольку идеологический язык, чье основное ядро составляет терминология философского происхождения, является специальным во всех отношениях.
Другие исследователи языка политики Штраус, Хас, Харрас в своей известной работе «Brisante Wörter von Agitation bis Zeitgeist. Ein Lexikon zum öffentlichen Sprachgebrauch» (1989) подразделяют политическую коммуникацию и присущие ей языки по степени их публичности на «внутриинсти-туциональную» (Binnen- oder institutionsinterne Kommunikation), «межинституциональную» (institutionsexterne/ interinstitutionelle Kommunikation) и «общественно-политическую» (öffentlich-politische Kommunikation) [33, s. 30].
Подводя итог имеющихся классификаций политического лексикона, можно выделить в его составе 3 основных разряда политически релевантных слов: институциональный, ведомственный, идеологический вокабуляры, а также примыкающий к ним вокабуляр общей интеракции, которые в политической коммуникации несут различную прагматическую нагрузку и выполняют различные функции, тесно взаимодействуют друг с другом, выходя за пределы «внутренних и межинституциональных» границ в русле определенных идеологий.
Примечания
1 «Новояз» ("Newspeak") описан Джорджем Оруэллом в 1949 году в романе-антиутопии «1984».
2 См. Klaus "Macht des Wortes" (1964), Greiffenhagen "Kampf um Wörter" (1980), Bergsdorf "Wörter als Waffen" (1979), Klein "Begriffe besetzen" (1991).
3 См. об этом подробнее: Burkhardt [1996, s. 76-82].
4 См., в частности: Girnth H.: "Es sind dies die politisch relevanten Wörter, <...> die in der Sprache-und-Politik-Forschung traditionell immer im Mittelpunkt gestanden haben" [15, s. 47].
5 См. об этом подробнее [12, s. 54-57].
6 Идеологическая релеватность слов выражается в детерминированности их значения интерпретацией и оценкой социальных фактов, соотносимых с системой взглядов, идей определенного общества или группы [15, s. 50].
7 См. Klein (1999) Die politische Fachsprache als Institutionensprache.
Библиографический список
1. Bachem R. Einführung in die Analyse politischer Texte. - München: Oldenburg, 1979.
2. Baringsdorf S. Mediendemokratie -Mediokratie. Zum Wandel des Politischen in der Medienlandschaft // Sozialwissenschaftliche Informationen, 2002, H. 3. - S. 4-14.
3. Bergsdorf W. Wörter als Waffen. Sprache als Mittel der Politik. - Stuttgart: Bonn Aktuell, 1979.
4. Bergsdorf W. Herrschaft und Sprache. Studie zur politischen Terminologie der Bundesrepublik Deutschland. - Pfullingen: Nelske, 1983. - S. 366.
5. Bergsdorf W. Über die Schwierigkeiten des politischen Sprechens in der Demokratie // Wimmer R. (Hrsg.): Sprachkultur. Jahrbuch 1984 des Instituts für Deutsche Sprache. -Düsseldorf, 1985. - S. 184-195.
6. Bergsdorf W. Zur Entwicklung der Sprache der amtlichen Politik in der Bundesrepublik Deutschland // Liedtke F., Wengeler M., Böke K. (Hrsg.): Begriffe besetzen. Strategien des Sprachgebrauches in der Politik. - Opladen: Westdeutscher Verlag, 1991. - S. 19-33.
7. Betz W. Nicht der Sprecher, die Sprache lügt?// Sprache im technischen Zeitalter. - 1963. - '58. - S. 461-464.
8. Burkhardt A. Politolinguistik. Versuch einer Ortsbestimmung // Klein J., Diekmannshen-ke H.(Hrsg.): Sprachstrategien und Dialogblockaden. Linguistische und politikwissenschaftliche Studien zur politischen Kommunikation. - Berlin; New York: de Gruyter, 1996. - S. 75-100.
9. Burkhardt A. Deutsche Sprachgeschichte und politische Geschichte // Besch W., Betten A., Reichmann O., Sonderegger S.(Hrsg.): Sprachgeschichte. Ein Handbuch zur Geschichte der deutschen Sprache und ihrer Forschung. 2., vollständig neu bearbeitete und erweiterte Auflage. 1. Teilband. - Berlin; New York: de Gruyter, 1998. - S. 98-122.
10. Burkhardt A. Das Parlament und seine Sprache. Studien zu Theorie und Geschichte parlamentarischer Kommunikation. - Tübingen: Niemeyer, 2003. - 608 S.
11. Dieckmann W. Sprache in der Politik. Einführung in die Pragmatik und Semantik der politischen Sprache. - Heidelberg: C. WinterUniversitätsverlag, 1969. - 132 S.
12. Dieckmann W. Sprache in der Politik.
Einführung in die Pragmatik und Semantik der politischen Sprache. Mit einem Literaturbericht zur 2. Auflage. - Heidelberg: C. Winter-Universitätsverlag, 1975. - 147 S.
13. Dieckmann W. Deutsch: politisch - politische Sprache im Gefüge des Deutschen // Kilian J. (Hrsg.): Sprache und Politik. Duden Band 6. -Mannheim; Leipzig; Wien; Zürich: Dudenverlag, 2005. - S. 11-30.
14. FluckH.-R. Fachsprachen. Einführung und Bibliographie. 3., aktualisierte und erweiterte Auflage. - München: Franke, 1985. - 293 S.
15. Girnth H. Sprache und Sprachverwendung in der Politik. Eine Einführung in die linguistische Analyse öffentlich-politischer Kommunikation. -Tübingen: Niemeyer, 2002. - 127 S.
16. GreiffenhagenM. (Hrsg.) Kampfum Wörter? Politische Begriffe im Meinungsstreit. - München; Wien: Hanser, 1980. - 551 S.
17. Grünert H. Politische Geschichte und Sprachgeschichte. Überlegungen zum Zusammenhang von Politik und Sprachgebrauch in Geschichte und Gegenwart // Sprache und Literatur in Wissenschaft und Unterricht. - 1983. - '52. -S. 43-58.
18. HobergR. Politischer Wortschatz zwischen Fachsprachen und Gemeinsprache // Burkhardt A., Hebel F., Hoberg, R. (Hrsg.): Sprache zwischen Militär und Frieden: Aufrüstung der Begriffe? -Tübingen: Niemeyer, 1988. - S. 9-17.
19. Holly W. Politikersprache. Inszenierungen und Rollenkonflikte im informellen Sprachhandeln eines Bundestagsabgeordneten. - Berlin; New York: de Gruyter, 1990. - 406 S.
20. JanuschekFranz (Hrsg.) Politische Sprachwissenschaft. Zur Analyse kultureller Praxis. -Opladen: Westdeutscher Verlag, 1985. - 361 S.
21. Kilian J. Sprache in der Politik // Praxis Deutsch. - 1994. - 1 125. - S. 4-10.
22. Klaus G. Die Macht des Wortes. Ein erkenntnistheoretisch-pragmatisches Traktat. -Berlin: VEB Deutscher Verlag der Wissenschaften, 1964. - 198 S.
23. Klaus G. Sprache der Politik. - Berlin: VEB Deutscher Verlag der Wissenschaften, 1971. - 294 S.
24. Klein J. (Hrsg.) Politische Semantik. Bedeutungsanalytische und sprachkritische Beiträge zur politischen Sprachverwendung. - Opladen: Westdeutscher Verlag, 1989. - 327 S.
25. Klein J. Kann man „Begriffe besetzen? Zur linguistischen Differenzierung einer plakativen
Metapher // Liedtke F., Wengeler M., Böke K. (Hrsg.): Begriffe besetzen. Strategien des Sprachgebrauches in der Politik. - Opladen: Westdeutscher Verlag, 1991. - S. 44-69.
26. Klein J. Politische Kommunikation -Sprachwissenschaftliche Perspektiven // Jarren O., Sarcinelli U., Saxer U. (Hrsg.): Politische Kommunikation in der demokratischen Gesellschaft. Ein Handbuch mit Lexikonteil. - Opladen; Wiesbaden: Westdeutscher Verlag, 1998. - S. 186-210.
27. Klein J. Die politische Fachsprache als Institutionensprache // Hoffmann L., Kalverkämp-fer H., Wiegand H.E. (Hrsg.): Fachsprachen. Language for Special Purposes. Ein internationales Handbuch zur Fachsprachenforschung und Terminologiewissenschaft. 2. Halbband. - Berlin; New York: de Gruyter, 1999. - S. 1371-1382.
28. Leyendecker H. Anmerkungen zur Symbiose von Journalismus und Politik // Der Deutschun-
terricht. - 2003. - Heft 2. - S. 24-25.
29. Оруэлл Д. 1984. - СПб.: Азбука, 2003. - 315 c.
30. Schippan T. Lexikologie der deutschen Gegenwartssprache. - Tübingen: Niemeyer, 1992. -306 S.
31. Strauß G. Der politische Wortschatz. Zur Kommunikations- und Textsortenspezifik. -Tübingen: Narr, 1986. - 280 S.
32. Strauß G., Zifonun G. Formen der Ideologiegebundenheit. Versuch einer Typologie der gesellschaftspolitischen Lexik (1982/1983) // Strauß G. (Hrsg.) Der politische Wortschatz. Zur Kommunikations- und Textsortenspezifik. -Tübingen: Narr, 1986. - S. 67-147.
33. Strauß G., Hass U., Harras G. Brisante Wörter von "Agitation" bis „Zeitgeist". Ein Lexikon zum öffentlichen Sprachgebrauch (=Studien des Instituts für deutsche Sprache, Bd.2). - Berlin; New York: de Gruyter, 1989. - 778 S.
Р. И. Бабаева
ГЛАГОЛЬНЫЕ КОНСТРУКЦИИ В РОЛИ ДИСКУРСИВНЫХ МАРКЕРОВ (НА МАТЕРИАЛЕ НЕМЕЦКОГО И РУССКОГО ЯЗЫКОВ)
В рамках дискурсивного направления в поле зрения лингвистов попали слова, которые функционируют на уровне дискурса. Они отражают динамичность общения, так как являются маркерами процессуль-ности в диалоге, и речевое взаимодействие коммуникантов. Эти слова получили в отечественной лингвистике название дискурсивных слов. Как правило, при описании данного класса обращается внимание прежде всего на частицы. В роли дискурсивных маркеров могут употребляться и некоторые глагольные конструкции, которые в этом случае могут рассматриваться как функциональные эквиваленты служебных слов. Значение глагольных конструкций в роли дискурсивных маркеров отличается в некоторой степени от основного значения их составляющих. Осознание этого произошло в русистике еще до формирования дискурсивного направления и нашло отражение в выделении отдельного класса вводных слов, которые, несмотря на то, что их выделение произошло по синтаксическому признаку, нередко описываются наряду с морфологическими классами и фиксируются в словарях как самостоятельный разряд слов [2; 4].
Функционированию разговорных глагольных конструкций на материале русского языка уделялось внимание в ряде работ отечественных [5; 6] и зарубежных лингвистов [8].
В немецкоязычной лингвистике глагольные конструкции, являющиеся средством организации речевого взаимодействия, упоминаются среди средств сегментации речи (Gliederungssignale), среди разговорных слов (Gesprächswörter), среди формул речевого общения (Floskeln) [7; 14; 15; 17].
Сравним функционирование стереотипных глагольных фраз в немецкоязычных и русскоязычных разговорных диалогах.
На первом этапе исследования были проанализированы словари, посвященные служебным словам русского языка [2; 4], и выявлены глагольные конструкции, которые могут быть средством организации повседневного общения. Как правило, эти конструкции сопровождаются пометой «вводное слово», в ряде случаев они могут быть зафиксированы как частицы или междометия. В проанализированных словарях встретилось наибольшее количество конструкций с глаголом сказать - всего 27, а также зафиксированы конструкции с глаголом говорить - 16,
188
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 2, 2006
© Р. И. Бабаева, 2006
