CC BY
22
Лепешко Б. М.
О НЕКОТОРЫХ МЕТОДОЛОГИЧЕСКИХ ДОМИНАНТАХ ИСТОРИЧЕСКОЙ ЭПИСТЕМОЛОГИИ
23. ИСТОРИЯ ФИЛОСОФИИ (СПЕЦИАЛЬНОСТЬ 09.00.03)
23.1. О НЕКОТОРЫХ МЕТОДОЛОГИЧЕСКИХ ДОМИНАНТАХ ИСТОРИЧЕСКОЙ ЭПИСТЕМОЛОГИИ
Лепешко Борис Михайлович, доктор исторических наук, профессор кафедры философии Брестского государственного университета им. А. С. Пушкина, профессор кафедры философии права Опольского университета (Польша)
Место работы: Брестский государственный университет им. А. С. Пушкина; Опольский университет (Польша)
Аннотация: рассматриваются некоторые проблемы исторической эпистемологии, сама дефиниция, её противоречивый (дихотомический, альтернативный, парадоксальный) характер. Исследуются те эвристические возможности, которые представляет формальная логика современному гносеологическому поиску. Изучены некоторые особенности таких методологических констант, как плюрализм и релятивность в процессе исторического исследования. Сделан общий вывод о важности, объективности формально-логического инструментария в процессе гносеологического поиска и необходимости развивать именно рационалистическую методологию, ресурсы которой не исчерпаны.
Ключевые слова: эпистемология, гносеология, логика, историческое исследование.
ABOUT SOME METHODOLOGICAL DOMINANTS IN HISTORICAL
EPISTEMOLOGIYA
Lepeshko Boris M., Doctor of historical sciences, Professor of Brest State University, professor of Opole University (Poland) Place of employment: Brest State University; Opole University (Poland)
Abstract: some problems of a historical epistemologiya, definition, its contradictory (dichotomizing, alternative, paradoxical) character are considered. Those heuristic opportunities are investigated into formal logic of modern gnoseological search. Some features of such methodological constants as pluralism and a relyativnost are studied in the course of the historical research. The general conclusion is an importance, objectivity of formal and logical tools in the course of gnoseological search and necessity to develop rationalistic methodology.
Keywords: epistemologiya, gnoseology, logic, historical research.
Первоначально о самом термине «эпистемология». Как и по абсолютному большинству дефиниций методологии и философии истории единой трактовки здесь нет, как нет и признанных наукой концепций исторической эпистемологии. Это - следствие объективно сложившегося положения дел, для которого свойственно, как минимум, дихотомическое (а в ряде случаев - и парадоксальное) столкновение позиций. В самом деле, с одной стороны, существует согласие относительно того, что объект исторического познания относится к прошлому и существует в виде остатков реального бытия, остатков вещественных, письменных и иных. С другой стороны, существует внятная разноголосица, что же представляют собой эти «остатки»: творчество самого историка или следы объективного характера, не зависящие от исследователя? Далее, имеет место признание важности проблемы субъекта и объекта исторического познания. И здесь же - явные противоречия относительно того, какова же здесь связь. Одна группа специалистов утверждает, что объект и субъект в гуманитарных науках, в отличие от естественных наук, находятся фактически в слитом, едином состоянии и разделить их фактически невозможно (Р.Ю.Виппер). Другая часть учёных высказывает мнение, что «и сам субъект, и изучаемые им явления принадлежат одному целому - истории» [1, 30]. Правда, не совсем ясно, что же представляет собой в этом аспекте история. Существуют и иные позиции, назовём лишь одну, реализованную в концепции коммуникативного понимания права санкт-петербургским учёным А.В. Поляковым. Здесь
противоречие между субъектом и объектом в познании снимается с помощью идеи феноменологов об интерсубъективности. «Объектом познания социально-гуманитарных наук является общество как субъективно-объективная реальность, т.е., с одной стороны, как реальность, создаваемая и поддерживаемая человеком в процессе межсубъектного взаимодействия, с другой - как объективная реальность, осознаваемая человеком в качестве противостоящей ему» [2, 28]. Получается, перед нами «третий путь» в эпистемологии, связанный с идеями коммуникации и интеграции. Можно назвать ещё одно явное столкновение позиций, как их не называй (методологическое, мировоззренческое, парадоксальное, иное). Это интерпретация идеи незавершённости исторического процесса. Здесь в основе понимание причин, согласно которым история представляет собой цепь постоянного изменения оценок, выдвижения новых гипотез, на основе чего говорят, с одной стороны, о беспорядочности и хаотичности истории, отказывая ей в праве на существование. С другой же стороны, этот же факт интерпретируется совсем в ином ключе: с позиций динамики, специфики развития социальной материи. Здесь возникает вопрос о логике развития исторического процесса, требующий специального рассмотрения.
Изложенное - лишь часть важных проблем, имеющих отношение к проблемам исторической эпистемологии. Эпистемология в целом - теоретико-методологическая дисциплина, имеющая прямое отношение к теории знания. Основные проблемы эпистемологии: проблема ис-
тины, истина и смысл, проблема метода, вера и знание, понимание и объяснение, структуры и формы опыта и некоторые другие. Так вот, к каким бы вопросам эпистемологии применительно к гуманитарному (историческому) знанию мы не обратились, везде можно констатировать упомянутое выше дихотомическое (парадоксальное, в данном случае это грани одного процесса) состояние ответов на принципиальные познавательные вопросы. Осмысливая эту закономерность, такой крупный методолог, как А.С.Лаппо-Данилевский отмечал, что «Теория познания лежит в основании методологии науки: без теории познания нет возможности обосновать систему принципов научного мышления и его методов». Теория познания «устанавливает то значение, которое мы придаём априорным, теоретическим, эмпирическим элементам и в зависимости от этого строим ту или иную методологию» [3,9]. Другими словами, альтернативность гносеологического процесса есть факт, которого сложно избежать.
В данной статье излагаются и обосновываются некоторые положения, которые являются предметом современного изучения и современной дискуссии среди учёных, проявляющих интерес к методологической проблематике. Рассмотрим некоторые из них, исходя из общей установки, связанной с альтернативностью (а в ряде случаев, парадоксальностью) процесса исторического познания. Первую такую проблему обозначим следующим образом: насколько формальная логика может помочь исторической науке в процессе эпистемологических поисков? Почему вообще такой вопрос имеет смысл поставить в число первоочередных? По простой причине: сегодня формальная логика рядом авторов объявляется панацеей, способом решения сложных проблем, методологической опорой «нового рационализма», а с другой стороны, существуют попытки вообще дезавуировать логику как сковывающий свободное мышление историка инструментарий и найти альтернативы «логическому фундаментализму». Лишь один пример: Б.Латур строит свой проект критической истории и критической социологии не как науки о социальном, а как «социологии ассоциаций», в центре которой «сосуществование нечеловеческого и человеческого» [4,233]. Понятно, что апелляция к «нечеловеческому» (как его не интерпретируй) вообще не позволяет привлечь в качестве аппарата познания ресурсы мышления. Но здесь есть и иные противоречия, о которых мы поговорим ниже.
В своё время П.В.Копнин, размышляя над этой проблемой (роль и характер формальной логики в познании), полагал, что консенсус здесь возможен на основе своего рода конвенции, связанной с введением в научный оборот термина «материалистическая диалектика». То есть, важно использовать не только неопозитивистскую философию, представляющую знание в виде двух комбинаций, чувственных перцепций и аналитических правил оперирования знаками языка, которые как раз и представляет формальная логика. «Наука имеет дело -писал П.В.Копнин, -- не только с чувственными перцепциями и формально-логической дедукцией, а и развитием мышления, заключающим в себя синтетическую деятельность разума, интеллектуальную интуицию и т.д. Поэтому для нас необходима логика, которая давала бы объяснение движению знания во всей его полноте» [5,70]. Отметим, что эти слова были написаны в конце 70-х годов прошлого века, то есть, советская традиция в этой сфере знания нисколько не отрицала тех возможностей теоретического плана, которые позже активно разрабатывала неклассическая методология. Правда, поня-
тие «материалистическая диалектика» стало ныне непопулярным. В основе похода, который защищал П.В.Копнин и другие методологи, такие требования, как разработка категорий логики, углубление и обогащение их содержания, выдвижение и обоснование новых понятий, установление связей между ними, построение системы, позволяющей в наиболее полном виде выражать их содержание и двигать научное знание вперёд. Когда сегодня утверждают, что «история стала бременем для интеллектуалов» (Х.Уайт), что историческое прошлое стало частью человеческого сознания, что «мечты историков в белых одеждах, которые хотели привнести научную безусловность в изучение прошлого, сейчас кажутся бредовыми» [6, 31], то есть желание уточнить: а, почему, собственно? Почему нельзя ставить цель достичь «научной безусловности», применяя, в частности, методы формальной логики? В частности классической, аристотелевской логики (такая оговорка нынче необходима, поскольку многие авторы заявляют об изобретении собственной системы логических постулатов), об этом подробнее в ряде сопутствующих материалов [7]. Разве и сегодня не распространяются на процесс изучения прошлого законы логики (тождества, противоречия, достаточного основания, исключённого третьего)? Несложно привести множество примеров, в которых теория силлогизма даёт основания для формулировки выводов, соответствующих правилам и нормам мышления, сформулированным достаточно давно. Один из вариантов преодоления пресловутой релятивности исторического мышления может быть связан и с применением формальнологического инструментария, естественно, в тех пределах, которые соответствуют заявленным научным целям. При этом свобода, творчества не будет дезавуирована ни в какой степени. Дело здесь, очевидно, в другом. Достаточно часто всё решает выбор методологических и мировоззренческих координат, в рамках которых тот или иной специалист чувствует себя достаточно комфортно. И разброс мнений здесь может быть самым большим. В качестве примера возьмём труды А.Тойнби. Одним из самых популярных методов в его творчестве была аналогия, которая, как известно, «стопроцентной истинности не даёт». Но именно аналогия позволила учёному сформулировать концепцию цивилизаций. В этом смысле обратим внимание на статью специалиста «Мой взгляд на историю» в сборнике «Цивилизация перед судом истории», в которой подробно излагается механизм применения аналогии в ходе формулировки принципиально новой исторической концепции [8,23-25]. То есть, возможности формальной логики и её компонентов достаточно велики, вплоть до формирования концептуальных идей. Речь при этом идёт о приоритетах именно по оси «рациональное - иррациональное». Допустим, нам известны попытки философов истории, уяснить смысл истории (достаточно вспомнить Карла Ясперса). Представители же неклассической философии, заявляя о своих правах на понимание проблемы смысла истории в принципиально новом ключе, утверждают, что «В неклассической философии о смысле принято говорить исключительно в терминах его неуловимости» [9, 244]. Но если это так, то отмеченная выше дихотомичность (парадоксальность) приобретает новые аргументы в свою пользу.
В итоге этой части рассуждений: так может или нет, формальная логика помочь историку в его эпистемологических поисках? Здесь возможны следующие выводы. Первый: на главном месте всегда личный выбор исследователя, определение им координат научного творчества хотя бы в рамках известного противопоставления
Лепешко Б. М.
О НЕКОТОРЫХ МЕТОДОЛОГИЧЕСКИХ ДОМИНАНТАХ ИСТОРИЧЕСКОЙ ЭПИСТЕМОЛОГИИ
рациональных факторов факторам иррациональным. Второе: существует противоречие, связанное с тем, что тот учёный, который заявляет о приоритете неклассических форм исследования, фактически отрицает «сковывающее» влияние формальной логики, активно пользуется и формами, и методами именно рационального, классического научного поиска. Третье: формальная логика действительно находится в развитии и оперирование лишь готовыми аристотелевскими формулами здесь явно недостаточно. Приведём один пример, связанный с творчеством Л.Кэррола, как известно, не только писателя, но и логика, математика. Приводя известную аристотелевскую формулу, согласно которой из двух отрицательных посылок не следует вывод, автор «Алисы» считает это неверным. Так, возьмём посылки «Ни один честный человек не мошенник» и «Ни один нечестный человек не заслуживает доверия» и спросим, какой отсюда следует вывод. С точки зрения известных правил -никакой. А Кэрролл полагает, что вывод возможен: «Ни один мошенник не заслуживает доверия». Почему это, с его точки зрения, возможно? Это возможно постольку, поскольку в классических схемах рассуждений «содержатся далеко не все мыслимые формы силлогизмов» [10, 29]. Другими словами, предпочтительнее развивать логику, а не отвергать её по причине «догматизма» и «фундаментализма». Далее, четвёртое: обращение к инструментарию формальной логики показывает тщетность усилий обнаружить «чистую» объективность или такую же субъективность. Нет иной возможности исследовать прошлое, кроме применения, использования возможностей мышления. Но это означает, что баланс между субъективным и объективным факторами в познании всегда будет иметь место и речь может идти лишь о сознательном выборе со стороны человека.
Вторую (и третью) проблемы можно обозначить следующим, образом: каков смысл плюрализма в исторической науке и что можно сказать о релятивности исторического знания? На этих проблемах имеет смысл остановиться подробнее, поскольку сегодня господствует мнение об исключительной пользе плюрализма, особенно в рамках преодоления «догматизма» советской (марксистской) исторической науки. Сразу же оговоримся: обще-признана невозможность давления идеологии на науку; понятны преимущества альтернативных взглядов на проблемы истории и последующие дискуссии о характере и смысле произошедших событий; никто не отрицает важность плюрализма как подхода и нормы исторического исследования. Как отмечал Дж.Ст.Милль, плюрализм необходим по нескольким причинам: потому, что отвергнутая точка зрения может оказаться истинной; потому что даже сомнительные идеи могут содержать элементы истины; важно сопоставлять концепции (теории, идеи) друг с другом, поскольку та концепция, которая истинна, но никем не оспаривается, может восприниматься как предрассудок. Всё изложенное, повторим, имеет черты очевидности. Вместе с тем, стало нормой признавать плюрализм как своего рода самоцель исторического познания. Если в книге (статье) нет «веера» точек зрения на ту или иную проблему, то книга (статья) автоматически становится бесперспективной. Более того, такой подход достаточно часто распространяется не только на историографический обзор, где подобного рода плюрализм не только уместен, но и обязателен, но и выводы, итоги работы исследователя. Точка зрения П.Фейерабенда, утверждающего, что в работе учёного «допустимо всё», что «не существует одного научного
метода, а господствует оппортунизм» и так далее, если не принимается публично, то фактически становится доминантной в ряде исторических исследований. Как писал учёный, «Обширные области науки переступили границы, установленные узколобым рационализмом или «научным гуманизмом», и стали проводить исследования, которые уже больше не исключали идей и методов «нецивилизованных» и «лишённых науки» культур: конфликта между научной практикой и культурным плюрализмом больше не существует. Этот конфликт возникает лишь тогда, когда локальные и предварительные результаты и пригодные для небольшой области методы абсолютизируются и превращают в универсальную меру достоинства всего остального, то есть когда хорошая наука превращается в плохую, задавленную идеологией науку» [11, 49-50]. Оставим в стороне выпад против «узколобого рационализма»: можно объявить «узколобой» фактически любую теорию, в том числе и идиологему, связанную с провозглашённым данным автором «прощанием с разумом». Плюрализм не самоцель, как не самоцель моноистина, изложенная в категорических тонах. Достаточно часто плюралистические концепции, изложенные через точку с запятой, не проясняют истину, а затрудняют её понимание. Вот недавно прошло памятное событие: столетие Великой Октябрьской социалистической революции. В ходе публикации статей разными специалистами были изложены десятки вариантов объяснений причин произошедшего события. Насколько они, эти сугубо плюралистические толкования приблизили и профессионалов, и рядовых граждан к пониманию сути прошедшего явления? Ответ очевиден. Конечно, не плюрализм в том повинен, однако столь же важно подчеркнуть, что без особого рода «любования» плюрализмом как методологическим подходом здесь тоже не обошлось. На наш взгляд, всё должна решать научная практика: есть необходимость в плюралистическом многообразии, надо его излагать и интерпретировать. Нет такой необходимости, можно отказаться от плюрализма, излагая ту точку зрения, которая представляется автору единственно верной.
И о релятивизме. Вначале обратимся ещё раз к мыслям П.Фейерабенда, который, в частности, писал, что «Релятивизм относится не к понятиям (хотя большая часть его современных вариантов являются концептуальными вариантами), а к человеческим отношениям. Он имеет дело с теми проблемами, которые возникают при столкновении разных культур или индивидов с разными привычками и вкусами» [12,108]. И ещё одна его цитата: «Релятивизм говорит: то, что правильно для одной культуры, не обязательно правильно для другой (что правильно для меня, не обязательно правильно для вас). Более абстрактные формулировки, появившиеся вместе с западным рационализмом, утверждают, что обычаи, идеи, законы «относительны» к культуре. Релятивизм в этом смысле не означает произвольности. Раскрывая большие пробелы в структуре объективизма, это подрывает объективизм изнутри, согласно собственным критериям объективизма» [13, 112]. Выделим здесь несколько смысловых координат. Это, во-первых, определение релятивизма не через понятийную (категориальную) систему, а через систему человеческих отношений, что означает сугубую субъективность релятивистских построений. Во-вторых, релятивизм - явление культуры (вкусов, привычек, ментальных предпочтений). В-третьих, релятивизм локален, может иметь отношение к конкретным территориям, нациям, конкретным этносам, в нём нет элементов всеобщности. К этим замечаниям стоит доба-
вить и то соображение, которое достаточно часто высказывается современными отечественными исследователями. В частности, подчёркивается, что точки зрения на прошлое меняются, однако при этом речь не идёт о «переписывании истории». Исторический образ всегда остаётся незавершённым, и каждая эпоха добавляет что-то своё к образу прошлого [14, 129]. Против высказанных соображений возразить нечего, кроме одного соображения: что ж получается, релятивизм абсолютен? Во всяком случае, никаких комментариев по поводу возможности существования абсолютной истины нет. Вообще здесь налицо некая аберрация наших представлений об историке и истории. Историк обусловлен эпохой, мировоззрением, господствующей идеологией и т.д., историо-писание всё время меняется, более того, эти изменения объявляются фактически «законом» деятельности историка. Но это означает, что нет методологических «якорей», прибегнув к которым мы можем определить своё место, как в мире, так и в процессе эпистемологического поиска. Ну, а почему не утвердить некие максимы, которые позволили бы утвердиться историческому знанию именно в категориях абсолютности? Скажем, утверждать, что историк не является творцом объекта исследования ни в какой степени. Как пишет Н.Смоленский, «Гносеологическая природа отрицания объективности заключается в отрыве исторического источника от исторической действительности и в перенесении центра тяжести мышления с объекта на субъект» [15, 190]. Отсюда прямой вывод о том, что история становится таковой лишь тогда, когда о ней заговорит историк. Достаточно часто следуют и апелляции к специфике исторической реконструкции как системе «тайных знаков», которые должен разгадать историк.
Но есть здесь и иной аспект проблемы: отсутствие акцентов на категорию «объективная истина». Вообще, существует ли в историческом познании объективная истина? Безусловно, она существует даже в том случае, когда утверждается принципиальная невозможность познания исторических событий прошлого. Сама эта констатация является определённым познавательным «якорем», без которого дальнейшая цепь рассуждений теряет смысл. Конечно, если истина «лишается объективного статуса и мыслится как форма психического состояния личности», «реализует себя сугубо в контексте языковой реальности», собственно, речь идёт о принципиальном изменении природы объективности» [16, 341-342], то о какой вообще «объективной истине» может идти речь? Речь может идти лишь о неких параллельных «эпистемологических мирах», в которых каждый чувствует себя комфортно. Отсюда имеющее сегодня место увлечение вариантами интерпретации (почему бы и нет?), введение в гносеологический оборот «истин безумия» (Фуко) и т.д. Но при всех проявлениях проблесков гениальности у творцов новой философии и новой методологии остаётся правомерным вопрос о том, насколько мы продвигаемся вперёд в понимании, как прошлого, так и современных проблем. Что дают «онто-тео-телео-фалло-фоно-логоцентризмы» [17, 545] историческому знанию? Кстати, данная статья расположена в цитируемой энциклопедии как раз между статьями «Оргазм» и «Оральная живопись», это показательный выбор. Идея объективной истины имеет, конечно, свои успехи и свои неудачи, это известная и разработанная рационалистическая традиция в познании. Нет единой и универсальной объективной истины применительно к истории, но всегда существовали и существуют многочисленные локальные истины, благодаря которым историческое знание вообще
существует, опираясь на мысли о собственной целостности и эмпирические данные. Возможно, рационализм слишком прост для современных интеллектуалов от истории, которые ищут и находят особые формы интеллектуального наслаждения, связанные с небывалыми ранее явлениями, однако именно рационализм и его возможности позволили достичь того уровня исторического знания, которым мы по праву гордимся.
С чем можно и нужно согласиться, так это с критическими замечаниями в адрес абсолютизированных форм мышления, с навязыванием стандартов и структурных элементов той или иной логической системы. Логика всегда будет вторичной по отношению к жизни, поэтому те исследователи, которые говорят о приоритете процесса мышления перед априорными формами мышления, конечно же, правы. Можно привести десятки примеров такого процесса и, выслушав нас, «учёный быстрее почувствует богатство того исторического процесса, который он хочет изменить, он будет готов к тому, чтобы отбросить детские игрушки типа логических правил и эпистемологических принципов и начать мыслить более широко. И это всё, что мы можем сделать, ибо такова природа самого материала» [18, 370]. Правда, возникает отдельный вопрос относительно того, что же означает эта «широта мышления», но это вопрос, выходящий за рамки данной статьи. Возникает вопрос и по поводу формулы «детских игрушек логических правил», его можно принять исключительно в контексте «широкой» эпистемологической схемы, связанной с приоритетом практики мышления, жизни перед догматическими дефинициями. Как это часто бывает, крайности не всегда приемлемы. Это касается и исторической эпистемологии.
Список литературы:
1. Смоленский Н.И. Теория и методология истории // Н.И.Смоленский. - М.: Академия, 2007. - 272 стр.
2. Поляков А.В., Тимошина Е.В. Общая теория права //А.В.Поляков, Е.В.Тимошина. - СПБ: Изд-во СПБ-го университета, 22005. - 172 стр.
3. Лаппо-Данилевский А.С. Методология истории // А.С.Лаппо-Данилевский. - М.: «Территория будущего», 2006. -472 стр.
4. Доманска Е. Перформативный поворот в современном гуманитарном знании // Способы постижения прошлого. - М.: Канон, 2011. -С. 226-235. Общее количество страниц - 350.
5. Копнин П.В. Проблемы диалектики как логики и теории познания // П.В.Копнин. - М.: Наука, 1982. - 368 стр.
6. Кукарцева М.А. Трансформация эпистем: познание истории в ускользающем мире // Способы постижения прошлого. - М.: Канон, 2011. - С. 3-50. Общее количество страниц - 350.
7. Лепешко Б.М. «Антилогика»: истоки и сущность (в соавторстве) // Социально-политические науки, Москва. - 2017. -- № 3. - С. 31-35; Лепешко Б.М. Идеальное преступление // Социально-политические науки, Москва. - 2017. -- № 3. - С. 39-43;Лепешко Б.М. Возможна ли «логика открытия»? // Социально-политические науки, Москва. - 2-17. -- № 3. - С. 35-39.
8. Тойнби А. Мой взгляд на историю // Тойнби А. Цивилизация перед судом истории. - М.: Прогресс, 1996. - С. 21-27.
9. Д.Э. Введение в неклассическую философию // Д.Э.Гаспарян. -М.: ПОССПЭН, 2011. - 398 стр.
10. Кэрролл Л. Логическая игра // Л.Кэрролл. -М.: Наука, 1991. -192 с.
11. Фейерабенд П. Прощай, разум! // П.Фейерабенд. - М.: Астрель, 2010. - 477 стр.
12. Фейерабенд П. Прощай, разум! // П.Фейерабенд. - М.: Астрель, 2010. - 477 стр.
13. Фейерабенд П. Прощай, разум! // П.Фейерабенд. - М.: Астрель, 2010. - 477 стр.
14. Методологические проблемы истории //Минск: Тетрасистемс, 2006. - 352 стр.
15. Смоленский Н.И. Теория и методология истории // Н.И.Смоленский. - М.: Академия, 2007. - 272 стр.
16. Постмодернизм: энциклопедия // Минск: Интерпрессервис, 2001.
- 1040 стр.
17. Постмодернизм: энциклопедия // Минск: Интерпрессервис, 2001.
- 1040 стр.
18. Фейерабенд П. Прощай, разум! // П.Фейерабенд. - М.: Астрель, 2010. - 477 стр.
