CC BY
44
Лепешко Б. М.
О ПОНЯТИИ «СУБЪЕКТИВНОСТЬ» В ГУМАНИТАРНОМ ЗНАНИИ
26.2. О ПОНЯТИИ «СУБЪЕКТИВНОСТЬ» В ГУМАНИТАРНОМ ЗНАНИИ
Лепешко Борис Михайлович, доктор исторических наук, профессор кафедры философии Брестского государственного университета им. А. С. Пушкина, профессор кафедры философии права Опольского университета (Польша)
Место работы: Брестский государственный университет им. А. С. Пушкина; Опольский университет (Польша)
Аннотация: рассмотрена категория «субъективность» в контексте эпистемологических возможностей гуманитарного знания. Анализируется специфика субъективного как отражения не только собственного «я», но и как факторов, находящихся вне человека. Исследуется вопрос об эвристических границах субъективного подхода. Делается вывод о специфике субъективности в эпистемологическом процессе исходя из нескольких факторов: субъективной диалектики, духовного мира человека и специфически понятых возможностей формальной логики.
Ключевые слова: эпистемология, гносеология, логика, историческое исследование.
ABOUT THE CONCEPT «SUBJECTIVITY» IN HUMANITARIAN KNOWLEDGE
Lepeshko Boris M., Doctor of historical sciences, Professor of Brest State University, professor of Opole University (Poland) Place of employment: Brest State University; Opole University (Poland)
Abstract: the category «subjectivity» is considered in the context of epistemological opportunities of humanitarian knowledge. The subjective specifics are analyzed as reflections not only category «I» but also as the factors which are out of the person. The question of heuristic borders of subjective approach is investigated. The conclusion is that the category «subjectivity» specifics in epistemological process is depending on several factors: subjective dialectics, inner world of the person and specifically understood opportunities of formal logic.
Keywords: epistemologiya, gnoseology, logic, historical research.
Следует признать, что догматическое изложение авторитетных (устоявшихся, общепризнанных) истин в современном обществоведении невозможно. Точнее, было бы идеальным, если бы у нас был в наличии привычный с 19 века эпистемологический инструментарий, с помощью которого мы могли бы определить цель научного исследования, его этапы, сущность, основные методологические константы и прийти к истине в её классическом (рационалистическом) понимании. Но подобный инструментарий существует, как правило, в разрозненном (разобранном) виде и выглядит - в том числе вследствие своего немыслимого многообразия - неубедительным. Кроме того, стало своего рода эпистемологической лихостью изобретать всё новые и новые подходы, отвергать апробированные средства познания, за которыми (новыми средствами познания) достаточно часто просматриваются не столько поиски объективного знания, сколько попытки убедить окружающих в собственной теоретической дееспособности. И вопрос ведь не в том, что субъективный фактор в шкале приоритетов априори вторичен (это вовсе не обязательно), а в том, насколько разработан сам субъективный фактор как метод, способ исследования и понимания действительности. Как писал К-Г.Юнг: «Нельзя, конечно, требовать, чтобы наблюдатель смотрел только объективно - это невозможно. Надо довольствоваться уже и тем, если он смотрит не слишком субъективно» [1, 14]. И поясняет эту мысль следующим образом: субъективные средства познания «согласуются с субъективными фактами психологического объекта лишь до тех пор, пока они не притязают на всеобщую значимость, а ограничивают своё значение только каждой данной узкой областью объекта» [2, 14-15]. То есть, существуют познавательные границы субъективного и чаще имеет смысл ограничить данный процесс (всевластие субъективного), нежели расширить его до общей теории. Эта констатация, на наш взгляд является важной
не только для психологии с её требованием уважения субъективной обусловленности познания. Это важно и для иных дисциплин обществознания. Известно, что вопрос о диалектике объективного и субъективного в познании сегодня большинством специалистов решается в пользу приоритета субъективного фактора, приоритет объективных предпосылок познания остаётся сферой интереса лишь той части учёных, которые апеллируют к марксистской, в частности, методологии (среди историков-методологов это, например, Н. И. Смоленский).
К слову, К.-Г. Юнг подчёркивает ещё одну важную закономерность в процессе познания, связанную с пониманием характера, свойств собственной личности. Мысль здесь носит следующий характер: психолог (историк, литературовед и т.д.) может судить о тех или иных явлениях, процессах, субъектах не только на основании фактов, субъективного понимания, но и соответствующей самооценки. Здесь налицо процесс двоякого характера: дистанцированность от коллективных суждений любого порядка (истинных или ложных) и понимание диапазона эвристических возможностей собственной личности. Здесь имеются существенные пробелы в нашем понимании характера эпистемологического процесса. Насколько известно, сегодня фактически не рассматривается вопрос в этом ракурсе, если обратиться к деятельности цеха обществоведов. То есть, разве кто-то ставит в теоретической преамбуле исследования вопрос о собственных эвристических возможностях? Это вообще неисследованный вопрос, поскольку существует априорная уверенность в том, что любая теоретическая задача исследователю имярек по плечу (при всех оговорках). В том же случае, когда субъективные возможности ограничены, налицо апелляция к иррациональным факторам, факторам мистического, случайного, фаталистического и иного характера.
Социально-политические науки
2'2018
В этом смысле интересна точка зрения Б. Л. Пастернака, обратившегося к проблемам данного характера. Говоря о поэтах своего поколения, он однажды заметил: «Мы писали намеренно иррационально, ставя перед собой лишь одну-единственную цель - поймать живое. Но это пренебрежение разумом ради живых впечатлений было заблуждением. Высшие достижения искусства заключаются в синтезе живого со смыслом» [3, 731]. Перед нами очень объёмная по содержанию цитата, остановимся кратко лишь на одной её части -иррациональном характере творчества. Здесь важно и то, что пренебрежение разумом не может быть абсолютным, нельзя абсолютизировать сферу иррационального (бессознательного), в том числе и в эвристическом аспекте. И то, что «иррациональный импрессионизм» имеет свои границы, обусловленные целью -«поймать живое». И такое понимание восходит к известной позиции Б.Пастернака, который полагал, что творчество - тайна и та или иная строфа, метафора рождается не собственно автором. Он говорил, что текст «производит не вкус, не гений автора, а тайная, побочная, никогда вначале не известная, всегда с опозданием распознаваемая сила, видимость безусловности, сковывающая произвол автора» [4, 745].
Обращают на себя внимание общее понимание классиков литературы, психологии, истории следующих важнейших моментов. Во-первых, субъективный фактор понимается, как отражение не только собственно «человеческого, слишком человеческого», но и как фактор (сила), находящийся вне и помимо человека. В каком-то смысле присутствует попытка найти мистическое основание творчества, в том числе не только в цеху литературоведов. Скажем, историк - это учёный и личность. Но этой констатации мало, поскольку достаточно часто «включается» иной фактор, который А.Тойнби называл «озарением», постмодернизм утвердил в истории идею конструирования исторических фактов, создал по этому поводу целую теорию, но главное, это оперирование категорией «тайна». «Тайна капиталистической эксплуатации», «тайна прошлого», «тайна революции», «тайна поступка» того или иного исторического деятеля и т.д., причём фиксируется близость феноменологической картины мира подобному «тайнописанию». Важно и то, что речь не идёт о тождестве понятий «тайна» и «проблема», «тайна» и «непознанное». Понятие «тайна» выводит проблематику общественных наук за пределы исключительно рациональной картины мира, рациональной схемы познания. Речь и о том, в частности, что «для того, чтобы заниматься анализом какого-либо общества, его не обязательно видеть» [5, 67]. То есть, акты мышления недоступны для прямого наблюдения. Если же объект изучения находится в прошлом, то он доступен, прежде всего, актам именно мышления (Р.Коллингвуд). Границы субъективного фактора (подхода) сегодня расширены фактически до состояния безграничности, и назвать этот процесс оправданным, можно с большой долей условности. Закономерен вопрос и такого порядка: если мы проникаем в прошлое с помощью мысли, то где пределы этого проникновения и существуют ли они вовсе? Получается, что здесь «работают» как преимущества, так и недостатки собственно «человеческой организации, как психофизиологической, так и интеллектуальной.
Во-вторых, апелляция к приоритету субъективности в процессе познания, как правило, не приводит к созданию (формулировке) новых теорий, нового концеп-
туального знания. Появился даже специальный термин, «стратегия присвоения», суть которого в обращении к теориям, достижениям иных наук и соответствующее заимствование. К слову, ряд интегративных теорий, набирающих теоретический вес, обязаны своим появлением именно этим «стратегиям присвоения». В качестве примера можно обратиться к фундаментальной, во многих аспектах разработанной феноменоло-го-коммуникативной теории А.В.Полякова в юриспруденции и его школы, о чём мы будем говорить ниже. Иной аспект этого процесса связан с развитием философского знания, но и здесь можно наблюдать заимствование основных идей, исходя из появления новых концепций либо их трансформацию в рамках той или иной обществоведческой дисциплины. Речь же о создании новых концепций не идёт. Возьмите, в качестве примера, большинство исторических работ, в них чувствуется пиетет (в форме методологии, ссылочного аппарата и т.д.) к работам классиков марксизма, психоанализу, социологии М.Вебера и так далее, однако набор основных имён классического характера, как правило, неизменен. Причём речь идёт не о пересмотре концептуальных основ, а именно об их интерпретации. Несколько иная ситуация в тех случаях (признаемся, редких), когда авторы обращаются к неоклассикам, философским авторитетам, постулирующим новые идеи на основе постмодернистских и иных исканий. Юристы, как правило, вообще обходят стороной данный тип (типы) методологии. Историки, литературоведы, психологи обращаются к этой теме, однако в аспекте постановки проблем, общих сентенций, применение на практике или разработка новых подходов в теоретическом аспекте встречается редко. Сложно сказать, можно ли это теоретическое запаздывание назвать ошибкой, недостатком, анахронизмом. Ведь практика подтверждает, что обращение не только к проверенным теориям, способам работы с фактическим материалом, но и методам иных наук достаточно часто приводят к неудачам. Российские специалисты И.М.Савельева, А.В.Полетаев, в частности, отмечают, что «очень немногое из социальных теорий можно было с успехом применить к изучению прошлых обществ» [6, 81]. И вновь появляется слово «граница» -применительно к возможностям применения данных иных наук к одной, данной. То есть, если цель науки заключается в создании теории, то к каким теориям привело увлечение субъективным фактором в процессах эпистемологического характера?
В-третьих, понятна логика авторов, которые критикуют идею объективности, как это делает, например, Пол Фейерабенд в работе «Прощай, разум». Но хотелось бы большей определённости в трудах тех специалистов, которые говорят о приоритете субъективности в процессе познания (применительно к методологическому инструментарию той или иной конкретной науки). Так, например, мысль П.Фейерабенда о том, что «представление о науке, которая развивается по пути строгой логической аргументации, это не более чем иллюзия» [7, 18] обосновывается путём языка всё той же привычной логической аргументации. Утверждается, что возможен «синтез» рациональных и иррациональных средств познания. Вообще понятия «рациональное» и «иррациональное» с точки зрения мыслителя имеют аморфное, расплывчатое содержание и не могут быть ясно и недвусмысленно определены. В качестве альтернативы выдвигается процедура «описания» терминов вместо «определения», при-
Лепешко Б. М.
О ПОНЯТИИ «СУБЪЕКТИВНОСТЬ» В ГУМАНИТАРНОМ ЗНАНИИ
влекаются феноменологические средства (в частности, идея интерсубъективности), но главное, формулируются мысли о важности «свободы творчества» и «культурного разнообразия». Здесь нет возможности подробно говорить об этих и близких феноменах, отметим лишь, что сами по себе идеи «свободы», «плюрализма» и т.д. не имеют недостатков, кроме одного: они недостаточно аргументированно обоснованы для большинства исследователей, поэтому, видимо, применяются столь редко.
Каким образом можно определить субъективизм как вариант гносеологии? Н.И. Смоленский применительно к исторической эпистемологии даёт такой ответ: «конечной основой происхождения субъективизма является состояние исторического знания, показывающее значимость позиции историка и его вмешательства в изучаемый материал, т.е. объект» [8, 180]. В общем плане эта дефиниция может быть принята, сегодня (да и ранее) никто не спорит с тезисом о ре-троспективности истории, важности личности историка для поиска приемлемых ответов на проблемные вопросы, неизбежности учёта ментальных, идеологических иных факторов и т.д. Вопрос в другом: какие признаки могут быть внесены в понятие «субъективность» с точки зрения его критериев? То есть, субъективность - это понятие, не имеющее чётко очерченных границ? Л. Ранке, С.М. Соловьёв, В.О. Ключевский - «субъекты» познания в этом аспекте и этим всё сказано, более добавить нечего? Применительно к объективности обычно говорят о таком критерии, как истина. Можно ли утверждать нечто подобное о субъективности? Или же субъективность «проходит» исключительно по цеху постмодернизма и истина здесь невозможна в принципе, так вопрос ставить вообще нельзя? Но мы знаем, что «субъективисты» бывают разные, придерживаются разной методологической ориентации и часто говорить, где начинается одно (приоритет объективизма) и заканчивается иное (господство субъективизма) достаточно сложно. Так, например, немецкий историк Г.Зибель исходит из приоритета объективности, но полагает, что историк должен иметь активную жизненную позицию и проводить её в своих трудах. Как совместить эти два подхода, сказать сложно. Основной же вопрос здесь выглядит традиционно: субъективный фактор первичен или вторичен в рамках эпистемологического процесса? Большинство современных историков-методологов полагают, что первичен. Тоже -применительно к иным наукам, частности, психологии. Но есть и альтернативы. Скажем, психолог изучает духовный мир человека (свой, иной), но это вовсе не означает, что он придумал и сконструировал этот мир самостоятельно. Историк имеет дело с прошлым и нынче трафаретными стали фразы о том, что если нет историка, нет и этого прошлого, как часто повторял М. Оукшотт, английский историк, «история не делается никем, кроме самого историка». Здесь налицо ситуация выбора и каждый решает сам, каким он видит соотношение субъект-объектных взаимозависимостей. Автор же поддерживает точку зрения российского учёного Н.И. Смоленского, выраженную таким образом: «тезис о равноценности различных интерпретаций прошлого в любом варианте представлений, в том числе новейшем, постмодернистском, является фикцией не только в научном, но и в социально-политическом отношении» [9, 184]. Предполагаю, в частности, что апелляция к «интерпретационному бес-
пределу», поддержка исключительно плюралистического видения сущности и перспектив научных исследований дезориентирует людей, лишает их чётких и ясных критериев не только в сфере науки, но и этики.
Сам по себе «субъективизм», как некая абсолютизированная сущность, не может претендовать на некую познавательную целостность. Ряд исследователей предполагает, что да, приоритет субъективизма в дихотомии объект - субъект несомненен, однако к термину «субъективизм» должно «прилагаться» определённое эпистемологическое содержание. Такое убеждение основывается на том факте, что «в социальном мире человек имеет дело не с объектами в традиционном смысле, а как бы с самим собой в лице «значимого Другого», при этом социальные объекты создаются лишь в результате интерпретации социальный интеракций» [10, 28]. Это точка зрения известного юриста А.В. Полякова, предложившего не «субъективную теорию права», а «коммуникативную теорию права». Взаимодействуют не субъекты права, а субъекты правовой коммуникации, говорит учёный. Право не может быть сведено к психике человека, правовым нормам, социальным предпосылкам жизни социума и так далее, однако каждый из этих компонентов (психика, социальность, нормы и т.д.) могут претендовать на свою версию понимания права. А.В. Поляков предлагает предикат «коммуникативности» и обосновывает свой подход. Для нас же важно почеркнуть, что «субъективность» понимается не просто как антитеза «объективности» (невозможность объективного знания). Речь идёт о «наполнении» термина «субъективность» соответствующим содержанием, в данном случае - на основе принципа коммуникативности. И это является не единственным способом понимания субъективности применительно к той или иной науке. Так, И. Честнов, обращаясь к той же правой проблематике, пишет так: «Право с точки зрения критического дискурс-анализа не есть некая объективная данность, а представляет сбой результат активной деятельности господствующей социальной группы по формированию образцов юридически значимого поведения и убеждению населения в необходимости в необходимости его воспроизведения» [11, 38]. Можно заметить, что перед нами всё та же коммуникация, приоритет коммуникации в аспекте её субъектного, прежде всего, воспроизведения.
Субъективизм - принадлежность субъективной диалектики, духовного мира человека. В этой связи может быть поставлен вопрос и о связи категорий «логика» и «субъективизм». С одной стороны, любой мыслительный приём - это форма мышления. Поэтому и авторы, разрабатывающие различные варианты постнекласси-ческого знания активно пользуются аристотелевским инструментарием, причём даже тогда, когда отрицают те или иные механизмы логического следования. Например, во многих работах говорится, что термин «определение» (речь о понятиях) не является оправданным (по причине догматизма, статичности и т.д.) и должен быть заменён иными категориями, например, описанием понятий. В качестве примера можно сослаться на действительно новаторскую работу санкт-петербургских юристов, А.В. Полякова и Е. В. Тимошиной «Общая теория права» [12]. Но, как правило, в постмодернистских трудах этого характера в конце работы следует словарь основных терминов, выдержанный в классическом формально-логическом духе. С другой стороны, заметна тенденция ограничения
Социально-политические науки
22018
перечня предикатов применительно к категории «субъект», «субъективность» вне анализа собственно данного термина. Обращаясь к фундаментальной энциклопедии «Постмодернизм» (Минск, 2001) мы обнаружим, что налицо самые разнообразные «производные»: «Смерть субъекта», «Воскрешение субъекта», «Другой», «Эффект-субъект» и так далее, но критериев собственно понятия «субъективность» нет.
Общей же тенденцией в этом вопросе (логика -субъективность) является подход, который условно можно назвать «антилогикой». Об этом мы говорили специально в соответствующей статье [13], здесь же заметим главное. Роль и значение формальнологического инструментария во многом отрицаются, во всяком случае, тогда, когда речь идёт о базисных методологических констатациях. Вот как, например, рассматривается этот вопрос в коллективной монографии «Социокультурная антропология права», написанной санкт-петербургскими учёными-юристами. По мнению авторов данной работы, в праве поиск, оценка фактов не является логическим процессом. «Судья, как правило, предпочитает держаться давно действующей нормы права... Ещё менее применима логика к изменению правовой системы, принципиально отличающейся от ошибок в силлогизме» [14, 212]. А что вместо логики, возникает резонный вопрос. Предположительно, это может быть практика, «место логики должно занять практическое мышление». А это «анекдоты, самоанализ, воображение, здравый смысл, сопереживание, приписывание мотивов, авторитет говорящего, метафоры, аналогии, обычаи, память, интуиция» [15, 213]. Спорная, конечно, сентенция, в том числе и по той причине, что авторы данной работы предпочитают излагать свои мысли не в форме анекдотов и сопереживания, а понятий, суждений и умозаключений. Но не этот аргумент определяющий. Получается, что логика - как атрибут рационалистического мышления - дезавуируется вместе с основами рационалистического мышления. Выхода здесь нет: или принимается аппарат аристотелевской силлогистики, или же этот аппарат объявляется «второстепенным».
Если сформулировать основные выводы в рамках изложенных соображений, то их можно свести к следующим.
Первое: нынче в гуманитарной сфере время господства субъективного фактора. Причём речь идёт не об абсолютизации этого феномена, а рассмотрении его в контексте интегративном, междисциплинарном. Об этом мы уже говорили: субъективность «требует» соответствующих предикатов, будь то коммуникативность, антропологичность или иные факторы. Что же касается междисциплинарности, то здесь возникает аллюзия такого порядка: собственных ресурсов у той или иной конкретной науки недостаёт и идёт поиск (заимствование) теоретических новаций из иных наук, причём достаточно часто это заимствование представляет собой порочный круг. Историки заимствуют достижения современной философии, философы в поисках практического подтверждения собственных выводов обращаются к литературоведению и психологии, а все вместе формируют предпосылки правового дискурса. Отсюда критицизм большой группы учёных, которые полагают, что тем самым не столько прирастает знание той или иной конкретной науки, сколько формулируются не имеющие к ней никакого отношения теоретические новации. В качестве примера можно вспомнить работы крупных российских юристов
И.Ю.Козлихина, Ю.И.Гревцова, Е.Б.Хохлова, выступившие с рядом статьей против «химер в науке» [16].
Второе: собственно субъективность, несмотря на внешнюю прозрачность термина, требует дополнительных усилий с целью уяснения смысла термина. Привычная апелляция к «просто» человеку, его эвристическим возможностям здесь мало что даёт. Обычно выход ищут и находят в связи субъективности с господствующими тенденциями в науке, доминантами эпохи, отсюда «человек эконмический», «человек экзистенциальный», «человек исторический» и так далее. Обращают внимание на биологический, ментальный, социальный аспекты. Но требуется рассмотреть и иные вопросы, связанные собственно с критериями субъективности в аспекте познавательном, эпистемологическом. Модное нынче отрицание истины (следствие отрицания объективности мира) скорее, ставит исследователя в тупик, нежели даёт возможность найти понятные и объяснимые предпосылки знания. Здесь, надо признать, скорее перед нами достаточно сложный круг вопросов, нежели ответов. Ведь, по сути, любое исследование субъективно, даже то, которое основано на признании объективности мира, его первичности. И как в этом ракурсе толковать субъективность, где здесь граница в толковании, где «берега» одной субъективности в отличие от другой? В констатации «первичности»? Но тогда нужно «прописывать» механизм определения приоритетов и его сущность.
Другими словами, проблема субъективности в гуманитарном знании достаточно сложна, фактически не решена и требует усилий обществоведов для поиска приемлемых вариантов ответов как теоретического, так и практического характера.
Список литературы:
1. Юнг, К-Г. Психологические типы // К.-Г.Юнг. - 2-е изд. -Минск: Харвест, 2017. - 528.
2. Юнг, К.-Г. Психологические типы // К.-Г.Юнг. - 2-е изд. -Минск: Харвест, 2017. - 528 с.
3. Цитата по: Сарнов Б. Если бы Пушкин. // Б.Сарнов. - М.: АСТ, 2010. - 876 стр.
4. Цитата по: Сарнов Б. Если бы Пушкин. // Б.Сарнов. - М.: АСТ, 2010. - 876 стр.
5. Савельева И.М., Полетаев А.В. История в системе социального знания //Способы постижения прошлого. - М.: Канон, 2011. С. 66-85.
6. Савельева И.М., Полетаев А.В. История в системе социального знания //Способы постижения прошлого. - М.: Канон, 2011. С. 66-85.
7. Фейерабенд П. Прощай, разум // П.Фейерабенд. - М.: АСТ, 2010. - 477 стр.
8. Смоленский Н.И. Теория и методология истории // Н.И.Смоленский. - М.: Академия, 2007. - 272 стр.
9. Смоленский Н.И. Теория и методология истории // Н.И.Смоленский. - М.: Академия, 2007. - 272 стр.
Академия, 2007. - 272 стр.
10. Поляков А.В. Постклассическое правоведение и идея коммуникации // Правоведение. - 2006. - № 2. - С. 26-43.
11. Честнов И.Л. Правовая коммуникация и постклассическая эпистемология // Правоведение. - 2014. -- №5. - С. 31-41.
12. Поляков А.В., Тимошина Е.В. Общая теория права // А.В.Поляков, Е.В.Тимошина. - СПБ: Изд-во юридического факультета, 2005. - 472 стр.
13. Лепешко Б.М., Лепешко А.Б.«Антилогика»: истоки и сущность // Социально-политические науки, Москва. - 2017. - № 3. -С. 31-35.
14. Социокультурная антропология права // Под ред. Н.А.Исаева, И.Л.Честнова. - СПБ: Издательский дом «Алеф-Пресс», 2015. - 840 стр.
15. Социокультурная антропология права // Под ред. Н.А.Исаева, И.Л.Честнова. - СПБ: Издательский дом «Алеф-Пресс», 2015. - 840 стр.
16. Козлихин И.Ю. О нетрадиционных подходах к праву // Правоведение. - 2006. - №1. - С.31-40; Ю.И.Гревцов, Е.Б.Хохлов. О юридико-догматических химерах в современном российском правоведении // Правоведение. - 2006. -- №5. - С. 4-22 и др.
