CC BY
43лы, которыми наделяется объект в тексте, таким образом, более полно отражают его оценку и отношение к нему субъекта. Поэтому адекватным методом реконструкции личностных смыслов человека представляется анализ созданного им текста.
ССЫЛКИ НА ЛИТЕРАТУРУ
1. Адамар Ж. Исследование психологии процесса изобретения в математике. — М.: Сов. Радио,
1970. — 152 с.
2. Дубовицкая Т. Д. Методика диагностики ситуативной самоактуализации личности: контекстный
подход // Психологический журнал. Т. 26. — М.: ИП РАН, 2005. — № 5. — С. 70-78.
3. Засорина Л. Н. Введение в структурную лингвистику. — М.: Высш. шк., 1974. — 319 с.
4. Караулов Ю. Н. Русский язык и языковая личность. — М.: КомКнига, 2006. — 261 с.
5. Фрумкина Р. М. Психолингвистика. — М.: Академия, 2001. — 320 с.
6. Шпет Г. Г. Герменевтика и ее проблемы // Контекст. — М., 1990. — 241-265 с.
7. Шпет Г. Г. Введение в этническую психологию // Шпет Г.Г. Психология социального бытия. —
М.: Изд-во «Институт практической психологии, Воронеж: НПО «МОДЭК», 1996. — 496 с.
Н. А. Логинова
О НЕКОТОРЫХ АСПЕКТАХ ВЗАИМООТНОШЕНИЯ ВЕРБАЛЬНОЙ СУГГЕСТИИ И ЯЗЫКА
Гипотетически предполагаем, что основу текстового воздействия можно обнаружить в суггестивных возможностях языка. «Возможности суггестивного воздействия заложены в языке (тенденция экономии усилий, наличие неядерных средств выражения) и специфике организации текста как единицы коммуникации (оптимальное воздействие эксплицированного и имплицированного содержания, способность к модификации типичной формальной структуры)» [1. С. 13]. В связи с этим возникает вопрос, можно ли считать суггестию явлением языковым или она имеет какую-то иную онтологическую природу, и что такое «суггестивные возможности языка».
Л. Н. Мурзин [2], например, считал, что язык обладает особым «фатическим» полем. Он отмечал, что язык обладает двумя функциями: сообщать о чем-то объективном и передавать информацию не о мире вообще, а о человеке, информацию сопровождающую сообщение. Эту сопровождающую сообщение информацию Л. Н. Мурзин называет аурой, которая, будучи «неоднородной», выполняет эстетические, энергетические и суггестивные функции.
Определяя сущность взаимоотношения вербальной суггестии и языка, язык рассматриваем как смыслопорождающую систему, как «операциональный компонент речевой деятельности» [3. С. 153], в процессе которой и осуществляется смыслопорождение.
Еще В. фон Гумбольдт [4] отмечал, что главной в языке является его внутренняя, чисто интеллектуальная сторона, которая и составляет собственно язык. Только ради нее языковое творчество пользуется звуковой формой. Об этом же говорят те исследователи, которые считают языковые значения репрезентантами когнитивных структур, той основой, на которой базируется вся интеллектуальная деятельность человека. На наш взгляд основу языковой суггестии и следует искать в структуре языковых значений, в закономерностях их функционирования и их связях.
Мы будем понимать значение как «устойчивую, но внутренне принципиально динамическую структуру, реализующую определенный способ познания действительности, дискрети-рованную определенным звуковым образом, который поэтому и входит в значение, и символизирует его» [3. С. 35]. Когнитивные структуры (значения) являются основой любой деятельности индивида, в том числе и речевой. Они бессознательно внушаются языком, но вполне способны поддаваться рефлексии.
Значение как определенная система стоящих за словом связей формируется в процессе исторического развития. Эта система устойчива и одинакова для всех людей. Различаются лишь некоторые параметры связей (глубина, степень обобщенности, охват обозначаемых предметов). Но определенное ядро всегда остается неизменным и конвенциональным для всех носителей языка.
Итак, языковые значения — когнитивная основа, оформляющая познавательную деятельность индивида. Как отмечал В. фон Гумбольдт, «главное воздействие языка на человека обусловливается его мыслящей и в мышлении творящей силой, эта деятельность — имманентна и конструктивна для языка» [4. С. 49]. Язык сам по себе задаёт все способы организации знания и структурирования информации, получаемой субъектом. Обработка информации происходит в некотором роде предзаданно, человек действует в границах языка. Другое дело, что в процесс смыслопорождения могут быть включены те или иные компоненты когнитивных структур, и выбор их зависит от мотивации деятельности индивида. Об обусловленности деятельности человека языком говорил ещё Э. Сепир: «Люди.. .в значительной степени находятся во власти того конкретного языка, который стал средством выражения в данном обществе. Представление о том, что человек ориентируется во внешнем мире, по существу, без помощи языка и что язык является всего лишь случайным средством решения специфических задач мышления и коммуникации — это всего лишь иллюзия» [5. С. 261]. В известной мере нельзя с уверенностью сказать, свободен ли человек в самоопределении и в своем отношении к действительности. В этом контексте становятся значимыми утверждения многих исследователей о том, что язык — это ещё одна действительность, некая третья реальность, через призму которой «проникает» к человеку вся информация. Язык является глубоко погруженной структурой, поэтому он в принципе неуничтожим, пока человек жив и не болен тяжелыми органическими формами потери речи.
Из некоторых психофизиологических экспериментов следует, что реакции человека на многие, существенно важные внешние раздражители медленнее примерно на 1 секунду аналогичных реакций животного. Исследователи предполагают, что причина этой основополагающей задержки, или паузы — скрытая речевая деятельность. Показательны в этой связи рассуждения Э. Кассирера о наличии в человеке между системой стимулов и реакций символической системы (языка), которая и является причиной разрывов, запаздываний [6].
Опираясь на исследования Л. С. Выготского, М. А. Аркадьев предполагает, что существует до-человеческая речь животных и до-человеческое мышление. Судя по всему, генезис мышления и речи не совпадают и только у человека образуют некое фундаментальное единство. Но рефлексивная и объективирующая деятельность сознания возможна только посредством языка, поэтому сознание необходимо строго отличать от мышления. Операции сознания как операции различения, а, следовательно, и индивидуации, объективации, отчуждения — специфичны и, судя по всему, возможны только в рамках языковой деятельности.
И. А. Бодуэн де Куртенэ [7] отмечал, что существование языка возможно только в «индивидуальных мозгах», только в психике индивидов, составляющих данное языковое общество. Причину языковых изменений исследователь видит в законах психических и социологических. По мнению Бодуэна де Куртенэ, у разных людей наблюдается сходство психических свойств и в этих свойствах заложены изменения и языка вообще, и языка данного племени, и данного народа в частности. Сама форма существования языка служит причиной изменений, так как связана с постепенным усилением ощущений и зависимых от них представлений. Языковые изменения возникают только при передаче языковых представлений от одного человека к другому. И.А. Бодуэн де Куртенэ отмечал: «Неужели из-за невозможности причинно связать языковые явления со всемирной физической энергией языковед должен довольствоваться наивно-легендарными объяснениями возникновения языка и его дальнейших судеб, а особенно — его разнообразия? Мы признаём взаимную зависимость физиологической стороны мозга вместе с продолжением в ней непрерывной физической энергии, с одной стороны, и мышления вместе с языком, с другой» [7. С. 112] (выделено нами — Н.Л.). Языковое воздействие, по мнению исследователя, основано на том, что говорящие вызывают у слушающих посредством ощущений от физических стимулов некоторые языковые представления и их ассоциации. «То, что при этом слышится и что вызывает ощущения — это ещё не язык, это только знаки того, что дремлет в мозгу, наделённом языком. Процесс языкового общения заключается в освобождении потенциальной языковой энергии» [7. С. 122]. «Дремлющие в мозгу» представления могут вызывать более сильную или более слабую произносительную работу, которая, в свою очередь, актуализирует у слушающих соответственно более сильные или более слабые ощущения. Совсем слабые представления могут даже не вызвать у слушающих никакой ответной реакции, это, конечно же не способствует и возникновению соответствующих пред-
ставлений в мозгу воспринимающих, иными словами, говорящий и слушающий не понимают друг друга.
Вопрос о роли понимания/непонимания текста в процессе суггестии является принципиальным при попытке описать суггестивные механизмы воздействия. Так, некоторые исследователи полагают, что при речевом воздействии принципиально важно, понимает ли реципиент адресованный ему текст. «Речевое воздействие как акт общения, направленный на перестройку смысловой сферы личности, всегда оперирует текстами, без адекватного понимания которых невозможно говорить о какой-либо эффективности воздействия» [8. С. 1]. По мнению И. Р. Степкина, каждый текст рассчитан на какого-то реципиента, предполагает конкретного адресата. Это, в свою очередь значит, что текст рассчитан и на понимание, которое становится обязательным условием речевого воздействия. При этом эффективность речевого воздействия определяется степенью адекватности понимания текста реципиентом. Если же текст понят неверно, проинтерпретирован неадекватно замыслу автора, то речевое воздействие неизменно терпит неудачу.
Между тем, существует и принципиально противоположная точка зрения, согласно которой коммуникативно-эффективный, воздействующий на изменение установки текст может быть непонятен не только реципиенту, но и произносящему его «суггестору». «Знахарка, шепчущая заговоры или наговоры, или священнослужитель, произносящий молитвы, в которых иное и самому ему не ясно, вовсе не такие нелепые, как кажется сперва; раз заговор произносится, тем самым устанавливается и наличность соответствующей интенции, — намерение произнести их. А этим — контакт слова и личности установлен, и главное дело сделано: остальное пойдет уже само собою, в силу того, что самое слово уже есть живой организм, имеющий свою структуру и свою энергию» [9. С. 112].
На наш взгляд речь идет о разных факторах, актуальных для разных этапов речевого воздействия. Как мы уже отмечали выше, для понимания между говорящим и слушающим необходимо сходство на когнитивном уровне, совпадение конституирующих признаков номинации, общность когнитивных структур. Для того, чтобы понять текст, реципиенту необходимо присвоить репрезентированную звуковыми оболочками когнитивную структуру автора и включить новую информацию в свою концептуальную систему. Иными словами для понимания как раз необходимо установить актуальный в данной речевой ситуации доминантный когнитивный признак. Остальные компоненты когнитивной структуры могут оставаться не актуализированными. От понимания следует отличать процессы осмысления и интерпретации. «Понимание, осмысление и интерпретация — это разные формы когнитивного процесса, связанные со степенью «погружения» в значение как познавательную устойчивую структуру» [3. С. 38]. На наш взгляд, разные этапы суггестивного воздействия как раз связаны с разной глубиной «погружения в значение». Как отмечают многие исследователи, процесс речевого воздействия на установку личности состоит из двух этапов: этапа коррекции и этапа регуляции поведения. Гипотетически предполагаем, что первый, собственно суггестивный (регулирующий) этап строится на понимании текста. Актуальным (смыслоформирующим) для понимания может стать любой компонент когнитивной структуры, не только вербальный, но и эмоциональный, звукоритмический и т.д. Второй (корректирующий) этап предполагает осмысление, а возможно и интерпретацию текста.
В процессе суггестивного воздействия происходит гомоморфное объединение единиц разных уровней (в некоторых случаях может быть даже языковых и неязыковых). Подобное структурирование единиц при продуцировании речевого высказывания, возможно лишь под влиянием ведущего мотива, при подчинении всех компонентов текста ведущему смысловому признаку (на уровне текста он выражается как доминантный личностный признак — ДЛС). Известно, что смыслы детерминируются одновременным воздействием совокупных факторов. В связи с этим, на наш взгляд, нет возможности рассматривать так называемые «суггестивные» компоненты разрозненно. Нельзя говорить отдельно, например, о суггестии фонетической, структурной, либо смысловой организации текста, так как нет возможности с уверенностью сказать, какой именно уровень текста оказывает воздействие на воспринимающего. Целесообразнее говорить о соединении единиц всех уровней под влиянием доминантного мотива для выражения ДЛС. В связи с этим важно совпадение мотивов продуцента и реципиента. Как уже отмечалось выше, непонимание возникает из-за разности кон-
цептуальных систем, актуализации разных признаков, положенных в основу номинации, понимание же зависит от схожести когнитивных структур коммуникантов. Поэтому схожесть/степень совпадения смыслообразующих мотивов автора текста и его реципиента немаловажна для эффективности коммуникации, эффективности воздействия. Не случайно в исследованиях по лингвистически ориентированной психотерапии большое внимание уделяется личности психотерапевта, считается, что он должен быть скорее творцом, а не исследователем. В коммуникации, строящейся по модели текст-реципиент, не последнюю роль играют личностные характеристики автора текста, а точнее, те мотивы, которые побудили его к созданию вербального произведения. Мотив — это механизм актуализации когнитивных структур, задающих способ продуцирования (а также восприятия) речевого высказывания. Динамичность иерархической структуры мотивов обусловливает возможность взаимозаменения доминантных мотивов, это значит, что любой мотив в процессе деятельности может стать ведущим. При этом сам продуцент не всегда осознаёт, каким именно мотивом он руководствуется в конкретный момент времени производства вербального произведения. При намеренном структурировании текста, и соблюдении «всех необходимых условий» его эффективности текст всё же может оказаться коммуникативно неэффективным. Это связано с тем, что в данном случае при продуцировании текста доминантным может стать мотив исследователя, что, без сомнения, скажется на внутренней организации вербального произведения. Поэтому понимание суггестивного текста как намеренно структурируемого для воздействия на установку личности вызывает сомнения. Скорее всего, существуют лишь факторы, направляющие ассоциации реципиента, задающие способ восприятия информации. Процесс суггестии — это обязательное гомоморфное объединение, слияние эмоциональных и когнитивных компонентов, о разграничении которых допустимо говорить только при научном описании процесса. Другое дело, что возможно преобладание одних компонентов над другими, тогда обработка текста направляется по разным каналам. Характер восприятия текста зависит от доминирующих элементов смыслового поля. При доминировании понятийных компонентов, осуществляется логическая обработка информации, при доминировании эмоциональных — неосознаваемая, суггестивная.
Согласно теории речевой деятельности, любой текст может вызвать в концептуальной системе реципиента смыслы, коррелирующие со смыслами автора текста. При этом обязательно осуществляется воздействие на эмоциональную сферу реципиента, которое им не осознается или осознается уже после прочтения текста. В связи с этим целесообразно говорить не о суггестивности, а о суггестивной эффективности текста, зависящей от соотношения эмоциональных и когнитивных компонентов в интерпретационном поле ДЛС. При доминировании первых текст оказывается суггестивно эффективным в связи со взаимной зависимостью мотивов и эмоций (при изменении эмоционального состояния происходит изменение в иерархической системе мотивов). Текст рассматривается нами как способ оптимизации регулятивных функций психики посредством факторов, структурирующих его в соответствии с физиологически и психологически комфортными режимами восприятия, воздействующих на эмоциональную сферу реципиента. Такими факторами являются структура доминантной эмоции (интенсивность, модальность, динамика), которая наряду с метафорой, задает способ восприятия представленной в тексте информации; структура эмоционального поля текста, направленная на фиксацию и актуализацию доминантной эмоции и корректирующая индивидуальные ассоциации реципиента в соответствии с авторским замыслом; синхронизация ритмов развития внешней и внутренней структур текста, вещества и энергии. Как уже было отмечено, процесс воздействия на установку личности состоит из двух этапов: этапа регуляции и этапа коррекции эмоционального состояния. Регуляция предполагает стабилизацию и постепенное изменение эмоциональной стратегии понимания смысла. Через восприятие эмоционально значимой информации у реципиента происходит актуализация соответствующих эмоций. В связи с этим через организацию системы текстов можно добиться изменения эмоционального состояния суггеренда.
На этапе коррекции актуальна когнитивная стратегия понимания, при этом акцентируются ядерные (информативные, содержательные), а не периферийные (эмоциональные, ритмические, звуковые) компоненты поля смысла; важна сложность передаваемой информации, чтобы предоставить реципиенту множественные пути развития интерпретации смысла текста,
так как новая информация может переструктурировать даже устойчивые единицы психики. Такая организация процесса воздействия соответствует оптимальным режимам восприятия информации. В связи с этим эффективность воздействия усиливается. На основе представленных теоретических данных считаем возможным построение алгоритма воздействия на установку личности в целях регуляции и коррекции эмоционального состояния.
МОДЕЛЬ СУГГЕСТИВНОГО ВОЗДЕЙСТВИЯ
I этап регуляция
II этап коррекция
Латентное воздействие (собственно суггестивное)
Рефлективное отношение к тексту
Эмоциональная
стратегия восприятия текста
Актуализируются псриферииные компоненты
ипдлс
Когнитивная
стратегия восприятия текста
Актуализируются ядерные компоненты
-ритмическая организация; -звуковая организация; -репрезентация ДЭ; -структура ЭП.
В ИП ДЛС доминирует вещество, энергия
предпочтительнее симметричные структуры (операциональный уровень)
Эффективность воздействия = синхронизация вещества, энергии, информации
ИП ДЛС
-содержательные компоненты; -сюжет; -фабула; -высокая энтропия смысла
В ИП ДЛС доминирует информация
предпочтительнее асимметричные структуры (деятельностный уровень)
Изменение в структуре мотивов, переструктурирование паттернов, доминирующих когнитивных схем
79
ССЫЛКИ НА ЛИТЕРАТУРУ
1. Авдеенко И. А. Структура и суггестивные свойства вербальных составляющих рекламного текста. — Автореф. дис.. .канд.филол.наук. — Барнаул, 2001. — 23 с.
2. Мурзин Л. Н. О суггестивно-магическом поле языка: [речевое воздействие на психологические установки] // Фатическое поле языка: межвузовский сб. науч. трудов. — Пермь, 1998. — 108-112.
3. Пищальникова В. А. Общее языкознание: Учебное пособие. — Барнаул. Изд-во АГУ, 2001. — 240 с.
4. Гумбольдт В. фон. Избранные труды по языкознанию. — М. Изд-во Прогресс, 2001. — 400с.
5. Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологи. М. Изд-во Прогресс, 1993. — 656 с.
6. Аркадьев М. А. Лингвистическая катастрофа. — Электронная книга: http://www.gumer.info/bogoslov_Buks/PЫlos/arkad/04.php
7. Бодуэн де Куртенэ И.А. Избранные труды по общему языкознанию: в 2-х т. — М. Изд-во АН СССР, 1963. — Т.2. — 375с.
8. Степкин И. Р. Речевое воздействие: проблема понимания инокультурного текста. — Авто-реф.дисс... канд. филол. наук. — М., 2001. — 27 с.
9. Романова Е. Г. Перформативы в ритуальных текстах суггестивной коммуникации. — Тверь, 2001. — 120 с.
А. Б. Михалёв
ФОНОСЕМАНТИКА И ЯЗЫКОВАЯ КАРТИНА МИРА
Тема «Языковая картина мира» остается сегодня одной из популярнейших в языкознании и шире — в когнитологии. Родоначальником этой темы принято считать В. фон Гумбольдта с его великим тезисом: «Каждый язык описывает вокруг народа, которому он принадлежит, круг, откуда человеку дано выйти лишь постольку, поскольку он тут же вступает в круг другого языка» [1. С. 80]. В философской концепции Гумбольдта этот круг, по-видимому, соответствует «характеру языка», трактуемому как своеобразный «способ соединения мысли со звуками» [1.С.167]. Примечательно, что особое внимание философ уделяет звуковой стороне языка, служащей единственным материальным субстратом понятийного мира. Размышляя о стадиях зарождения речи, он одним из первых в Новое время пытается уловить мотивированность связи между звуками и понятиями и устанавливает три способа обозначения понятий: подражательный (в современной терминологии звукоподражательный), символический (звукосимволиче-ский) и аналогический. Последний способ, в отличие от двух предыдущих, Гумбольдт не иллюстрирует примерами, а ограничивается не вполне ясным определением: «Третий способ строится на сходстве звуков в соответствии с родством обозначаемых понятий. Словам со сходными значениями присуще также сходство звуков, но при этом, в отличие от рассмотренного ранее способа обозначения, не принимается во внимание присущий самим этим звукам характер. Для того, чтобы четко проявиться, этот третий способ предполагает наличие в звуковой системе словесных единств определенной протяженности или, по меньшей мере, может получить широкое распространение только в подобной системе» [1. С. 94]. Судя по последней части, Гумбольдт имеет в виду лексико-семантические группы, объединенные не только на основе сходных значений, но и общих звуковых признаков, например, начальных и конечных фонестем (звукосочетаний). В современной лингвистике этот способ, или принцип, образования новых слов и понятий называется «аттракцией» (термин Д. Болинджера).
О роли звукоподражания и звукосимволизма в процессе образования первых слов говорил еще Платон в диалоге «Кратил». Он еще не дифференцировал их, называя и то и другое просто подражанием. Большинство же его иллюстраций и интерпретаций касались, скорее, звукосимволизма (подражание незвучащим свойствам предметов и процессов): «Так вот этот звук r, как я говорю, показался присвоителю имен прекрасным средством выражения движения, порыва, и он много раз использовал его с этой целью. Прежде всего, сами имена «река» — от слова rein — (течь) — и «стремнина» (roe) подражают порыву благодаря этому звуку r; затем слова «трепет» (tremes), пробегать (trechein), а еще такие глаголы, как «дробить» (croyein), «крушить» (trayein), «рвать» (ereikein), «рыть» (thryptein), «дробить» (cermatidsein), «вертеть» (rymbein), — все они очень выразительны благодаря [звуку] r. Я думаю, что законодатель видел, что во время произнесения этого звука язык совсем не остается в покое и сильнейшим образом сотрясается. Поэтому, мне кажется, он и воспользовался им для выражения соответствующего действия» [1. С. 471].
Что касается «аналогического» (по Гумбольдту) способа и, в частности, способности начальных консонантных звукосочетаний образовывать ряды слов со сходными значениями, то его открытие, видимо, принадлежит Джону Уоллису (1653 г.), великому английскому математику, логику, теологу, философу и грамматисту [3. C. 49-50]. В XVIII в. на этот феномен обратил внимание Шарль де Бросс [4], а в XIX в. — Франсуа Шаррасен [5]. Эти три способа и стали объектом выделившейся из недр языкознания новой отрасли — фоносемантики. По крайней мере, в лексико-семантическом аспекте, к которому позже добавился аспект психолингвистический.
В двух своих работах [6; 7] я определял языковую картину мира как специфическое представление значения средствами данного языка. Но поскольку языковые значения реализуются на различных уровнях языка, то картина мира должна выглядеть как многослойное обра-
