CC BY
36О научной критике в военном деле
Генерал-майор А.В. СМОЛОВЫЙ, кандидат военных наук
Полковник В.В. ЛОЙКО, кандидат технических наук
Полковник К.А. ТРОЦЕНКО, кандидат военных наук
АННОТАЦИЯ ABSTRACT
Заостряется внимание на важности конструктивного подхода при критике новых взглядов на развитие военного искусства и военного дела в целом на примере дискуссионной статьи доктора технических наук полковника в отставке Ю.Н. Фесенко «О неоднозначных аспектах восприятия опыта боевых действий в Сирии», опубликованной в журнале «Военная Мысль»1.
Научная критика, вызовы постмодерна, огневое превосходство, порядок огневого поражения, огневая тактика, огневой перевес, противопартизанская тактика, высокоточный боеприпас.
The paper calls attention to the importance of a constructive approach when criticizing new views on the development of military art and military business as a whole as exemplified by the article of Col. Yu.N. Fesenko (ret.), D. Sc. (Tech.), open to discussion. The article titled On Ambiguous Aspects of Perceiving the Experience of Combat in Syria was published in Military Thought.
KEYWORDS
Scientific critique, postmodern challenges, firing superiority, order of fire damage, firing tactics, firing preponderance, anti-guerrilla tactics, high-precision ammunition.
КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА
НАУЧНАЯ критика является одним из способов реагирования членов научного сообщества на предлагаемую новую научную идею, концепцию, теорию. По сути, это проявление организованного скептицизма научных авторитетов (организаций) и часть механизма проверки достоверности знания. Данный феномен мало исследован, но в отечественной эпистемологии есть несколько посвященных ему работ2'3.
Научная экспертиза оценивает новизну и качество доказательств состоятельности научного продукта, что нельзя считать чисто аналитической процедурой. Научный эксперт руководствуется критериями субъективно-контекстуального характера, выработанными на основе его личной профессиональной компетентности и психологического типа. Он оценивает полезность научного продукта как основы, средства для получения результата; согласованность его с фактами, теориями, с наличным знанием (противоречит, подтверждает, опровергает); методологическую правильность получения научного продукта; эмпирическую состоятельность нового утверждения — его воспроизводимость4.
Перечисленные субъективно-контекстуальные критерии научной критики новых взглядов на развитие военного дела важны сегодня как никогда ранее, что обусловлено двумя взаимоисключающими факторами.
С одной стороны, военные эксперты многих стран мира отмечают неопределенность будущих военных опасностей и угроз, а также ряд глобальных вызовов*, предопределяемых новой социально-политической парадигмой постмодерна. «Надо сказать, что в философском смысле (и это определяет ее фундаментальность. — Прим. авт.) парадигма постмодерна уже несколько десятилетий является в Европе и США мейнстримом интеллектуального направления», — констатирует
в одном из своих трудов известный российский философ А.Г. Дугин5.
* Наиболее ясное, по мнению авторов, определение современному понятию «вызов» дает Доктрина энергетической безопасности Российской Федерации, утвержденная Указом Президента РФ от 13 мая 2019 года: «Вызов... — совокупность условий и факторов, создающих новые стимулы для развития. или новые направления развития, но также способных привести к возникновению угрозы»6.
С другой стороны, основополагающим свойством системы (в том числе военной организации государства как системы) является самопроизвольное ее стремление к сохранению равновесия, в связи с чем не только деструктивные, но и новаторские изменения воспринимаются ею как угроза стабильности.
К наиболее значимым для военного дела можно отнести три вызова, одновременно являющихся и основными чертами постмодерна.
Первый вызов — медленное, но неуклонное снижение в долгосрочной перспективе сдерживающей роли стратегического ядерного оружия. Причины тому — делокализация экономик** наиболее развитых стран мира и набирающие силу процессы регионализации, при которых ни одна страна, включая США, не может
пренебречь международным общественным мнением субъектов глобальной международной политики.
** Делокализация экономики — перемещение производства в страны с более низкой стоимостью рабочей силы. Она является наиболее яркой чертой глобализации и причиной бурного роста военного и экономического потенциала негосударственных субъектов международных военно-политических отношений.
Тенденцию постепенной, но объективной трансформации ядерного оружия из фактора военного в фактор преимущественно техногенный описал в своей книге Ж. Бодрийяр еще в 1981 году7. К настоящему времени данная тенденция не только не опровергнута, но, напротив, все отчетливее проявляется и все больше признается международным сообществом военно-политических экспертов.
В таких условиях даже массированный ядерный удар, если гипотетически допустить его нанесение, во-первых, по ряду оценок, может не привести к безусловному и безвозвратному разрушению военно-экономического потенциала страны (коалиции стран) — жертвы агрессии.
Во-вторых, военно-политическое руководство, массированно применившее стратегическое ядерное оружие и взявшее на себя ответственность за массовую гибель мирного населения независимо от его национальной принадлежности, немедленно окажется в оппозиции ко всему международному сообществу. Этим обстоятельством могли пренебрегать сверхдержавы (СССР и США) в период холодной войны. Однако их больше нет. В современных условиях это неприемлемо в силу того, что уже существуют державы сопоставимые,
а в обозримой перспективе, возможно, и превосходящие по своему военно-экономическому потенциалу как Россию, так и США, а также в связи с открытостью их экономик и относительной прозрачностью границ.
Одним из немногих объектов для легитимного применения ядерного оружия в современных условиях остаются крупные локализованные группировки войск (сил), что кардинально снижает целесообразность создания таковых и содействует переходу к сетевым формам их организации и применения.
Второй вызов — падение доверия к основным массовым идеологиям (идеологическим концепциям). Как следствие, в настоящее время ни один социум, независимо от его декларируемой (официальной или государственной) национально-политической принадлежности, не готов приносить жертвы, хотя бы сопоставимые с теми, которые были принесены народами в годы Второй мировой войны. В таких условиях стратегические и оперативно-стратегические объединения, даже если и будут отмобилизованы, то окажутся столь требовательными к комфорту и мало терпимыми к потерям, что говорить о каких-либо решительных действиях не придется.
К тому же современные высокотехнологичные военные конфликты требуют чрезмерных экономических нагрузок на противоборствующие государства. Так, иракская кампания 2003 года (три месяца развертывания и семь недель боевых действий) потребовала от США и их союзников таких расходов, которые в общей сумме сравнимы с годовым бюджетом США или с их военными расходами в течение всей Второй мировой войны. Очевидно, не требуется больших экономических познаний, чтобы осознать — подобные расходы в течение длительного времени не под силу
ни одной экономике мира, даже если допустить, что группировка войск (сил)будет коалиционной.
Прямым следствием данного вызова или попыток целого ряда развитых государств мира найти на него ответ стало привлечение к решению военных задач иррегулярных вооруженных формирований, в том числе террористических, и негосударственных военных подрядчиков — так называемых частных военных компаний.
Третий вызов — нарастающая доминация сетевых отношений и архитектур во всех областях человеческой жизни. Остановимся на данном вызове более подробно.
Сеть как форма, появившаяся в кибернетике во второй половине XX века, быстро стала основой сначала для локальных, а затем и глобальных информационных сетей. Выгоды последних тут же оценили передовые экономисты, что, в свою очередь, стало причиной бурного роста транснациональных компаний и корпораций, вышеупомянутой делокализации экономики и глобализации в целом.
Столь же оперативно выгоды сетевых отношений и архитектур были восприняты военными специалистами. Очевидно, нет необходимости снова говорить о резонансе, который вызвало появление концепций сете-центрической войны и операции базовых эффектов, трансформирующихся в настоящее время в концепции мно-госферных операций. Достаточно отметить, что все военные конфликты, которые развязали США и их союзники по НАТО в конце XX — начале XXI века, велись группировками войск (сил) в сетевом оперативно-стратегическом построении. В таких условиях жертвы агрессии, обладавшие, как правило, локализованной группировкой войск (сил), не имели возможности ни сосредоточить свои усилия на каком-либо избранном направлении, ни нанести агрессору, чьи группиров-
ки и коммуникации развертывались в удаленных районах, хоть какие-то существенные потери.
Единственной организацией сил, способной противостоять сети, оказалась сама сеть. Первыми такими организациями, над которыми вооруженные силы (ВС) США и их союзников по НАТО не смогли одержать быстрой и безоговорочной победы, стали террористические сети и сетевые построения, в которых действовали относительно автономные незаконные вооруженные формирования (НВФ) в Афганистане, Ливии и Сирии. Именно это обстоятельство послужило причиной быстрого роста масштабов и качества применения НВФ. Данный рост достаточно наглядно проявляется, если провести последовательный сравнительный анализ действий НВФ в Афганистане (1979—1989), на Северном Кавказе (1994—2003) и в текущем вооруженном конфликте в Сирии.
В сущности, эффективность и устойчивость партизанского движения в годы Великой Отечественной войны, о которых абсолютно верно пишет в своей рецензии Ю.Н. Фесенко, определялись именно преимуществами его сетевой организации. Отдельный партизанский отряд, уступавший регулярным войскам по всем показателям боевых возможностей, никогда не представлял собой существенной силы. Такую силу демонстрировала только сеть партизанских отрядов, имевшая, как правило, поддержку местного населения. Данное обстоятельство могло оставаться загадочным в первой половине XX века. Но вот почему оно остается загадочным спустя столько лет для такого авторитетного ученого, как Ю.Н. Фесенко, который все еще собирается вырабатывать противопарти-занскую тактику, не совсем понятно.
Однако для данной публикации пока существенно не это. Главное за-
ключается в том, что именно НВФ, возможно неожиданно для самих себя, смогли реализовать на тактическом и оперативно-тактическом уровне все выгоды сетевой организации как способа применения сухопутных подразделений, частей и соединений. Собственно, по этой причине в рецензируемой доктором технических наук Ю.Н. Фесенко публикации8 проводится аналогия между основными принципами применения войск (сил) в многосферной операции и принципами действий НВФ. И на данном основании акцентируется внимание на том, что подразделения и части регулярных сухопутных войск (СВ) Турции, перемешивая свои боевые порядки с отрядами (группами) НВФ в операции «Источник мира», упорно стремятся освоить способы ведения боя и операции в сетевом построении войск.
Вместе с тем становится вполне понятно, почему в описании операции смешанной группировки турецких войск и НВФ для Ю.Н. Фесенко не все оказалось ясно (или, выражаясь в его стиле, «не ясно все»9). Причина в том, что ранее существовавшие представления об огневом поражении противника в наступательной операции предполагали преимущественно артиллерийскую и авиационную подготовку атаки, начинающуюся и завершающуюся в определенное время. Однако не все еще осознали, что подобный способ огневого поражения в условиях, когда боевой порядок противника представляет собой совокупность большого числа малоразмерных и высокоподвижных целей, не дает нужных результатов.
В таких условиях боевые действия артиллерии не должны сводиться к красивым и дружным залпам по заранее подготовленным исчисленным установкам. Огневое поражение противника в данной ситуации представляет собой длительную, кропотливую, согласованную и напряжен-
ную работу органов артиллерийской разведки, управления и огневых подразделений по поиску, обнаружению, сопровождению, уничтожению (подавлению) и уточнению результатов поражения малоразмерных и подвижных отдельных целей, чередуемую с попытками мотострелковых (мотопехотных) подразделений начать продвижение в глубинуобороны противника. Естественно, завершается такое огневое поражение только тогда, когда подавление системы огня противника будет установлено наступающими подразделениями. Очевидно, что в данных условиях оно может продолжаться и сутки, а в условиях отсутствия господства в воздухе или ведения противником активной контрбатарейной борьбы — и больше.
Более того, в силу низкой плотности боевых порядков противника процесс его огневого поражения артиллерией придется децентрализовать до огневого взвода и даже отдельного расчета, поддерживающего первичное тактическое подразделение (экипаж, отделение, взвод). Отсюда и необходимость для мотострелков, танкистов и артиллеристов единого понимания огневой тактики, ее пространственно-временных масштабов, сущности огневого перевеса как временного преимущества над противником, достигаемого неограниченным числом сочетаний всех перечисленных в рецензируемой статье способов.
В противном случае наступление будет сопровождаться неприемлемыми для наступающей стороны потерями, иметь низкие темпы продвижения и неустойчивый результат. Чтобы понять данное обстоятельство, недостаточно руководствоваться только журналистскими репортажами центрального телевидения из Сирии. Нужно вникнуть в проблемы реального хода боевых действий. Или хотя бы задаться вопросами: почему ход реальных боевых действий объ-
ективно требует децентрализации артиллерии? почему объективно снижается норма расхода боеприпасов по малоразмерным и подвижным целям? Но для этого необходимо быть участником данных событий или по меньшей мере скрупулезно изучить боевой опыт применения войск (сил) в данном вооруженном конфликте.
Резюмируя вышесказанное и учитывая изложенное в рецензированной Ю.Н. Фесенко статье10, а также в предшествующих публикациях на данную тему11, отметим, что в целях создания более конкретного контекста для дальнейшей, но конструктивной критики следует кратко сформулировать основные сущностные черты предлагаемого подхода к оценке изменений, происходящих в военном деле. Данный контекст состоит в том, что
вместе с новой социально-политической парадигмой (если угодно — социально-экономической формацией) постмодерна на историческую сцену выходит и новый характер войны (как совокупности разнородных военных конфликтов), а также операции и боя. Этот характер не одномоментно, но с нарастающей силой приводит к изменению укоренившегося в нашем сознании в течение ХХ века представления о войне и к постепенному снижению эффективности сил и средств вооруженной борьбы, созданных в соответствии с концепциями войн ХХ века.
Войны, развязанные США и их союзниками в конце ХХ — начале XXI века (в Ираке, Югославии, Афганистане, Ливии), которые военно-научное сообщество первоначально воспринимало как образ войн всего XXI века, таковыми являлись только отчасти. Новые военные конфликты стали вестись в условиях ограниченности (по сравнению со Второй мировой войной) людских мобилизационных ресурсов и, как следствие, с низкой напряженностью и невы-
соким уровнем критических потерь войск (сил), с большим количеством одновременно действующих, разнородных по составу, организации и вооружению участников. Они, безусловно, уступают войнам ХХ века по своей динамике и напряженности, но способны дестабилизировать обширные социально-экономические пространства на длительное время и не могут быть разрешены в приемлемые сроки группировками войск (сил) образца ХХ — начала XXI века. В результате нет напряженных и кровопролитных сражений, нет решительных побед или поражений, но вместе с тем нет и мира, стабильной хозяйственной и культурной деятельности, устойчивой международной торговли и кооперации. Как следствие, нет самого социально-экономического прогресса.
Силы и средства воздушно-космического нападения, за которыми прогнозировалось будущее всей вооруженной борьбы, еще оставались эффективными при применении их в сетевом оперативно-стратегическом построении против локализованных группировок войск (сил) слабых в военном отношении стран. Но они оказались малоэффективными по критерию «затраты — результат» против слабо вооруженных НВФ, действующих в сетевом построении автономных групп. Очевидно, что еще менее эффективными будут их удары по насыщенным средствами ПВО группировкам регулярных СВ в сетевом построении.
И напротив, СВ, которым еще в начале 2000-х годов предрекали чуть ли не конец военной истории в связи с прогнозируемыми бесконтактными войнами, возвращаются в эпицентр вооруженной борьбы, оставаясь единственным средством разрешения многостороннего военного конфликта. Вместе с тем это должны быть принципиально другие войска. В новых (сетевых) военных конфликтах от них требуется
высокая самостоятельность, самоорганизация, способность реализовать делегируемые им полномочия вышестоящих инстанций по применению высокоточного оружия большой дальности, автономность и подвижность первичных тактических формирований, умение действовать в сетевой организации и построении с преобладанием горизонтальных связей. Последнее как раз и обеспечивается теми самыми «протоколами сети»12, в которых Ю.Н. Фесенко увидел только «пересказ общеизвестных уставных требований к организации боя и операции»13 и ничего более.
Формально все указанные качества воинские формирования СВ могут приобрести путем освоения так называемой огневой тактики (образное понятие, сложившееся еще по результатам Первой мировой войны). В настоящее время она предполагает способность вести широкие разведывательно-ударные (огневые) действия в массовом порядке и во всех управленческих инстанциях, что должно стать основой для дальнейшего строительства, развития и подготовки СВ.
Выполнение перечисленных требований на тактическом уровне позволит создавать и применять оперативные группировки СВ с низкой плотностью живой силы и техники, но с высокой автономностью и подвижностью их элементов, а также с низкой напряженностью коммуникаций. Данные свойства могут сделать малоэффективным применение против них существующих образцов высокоточного оружия большой дальности морского и воздушного базирования, оперативно-тактической авиации и даже ядерного оружия.
Следует также отметить, что трансформация военных действий на море и в воздухе во многом определяется теми же вызовами и требует к себе особого внимания. Не секрет, что авиация и флоты (воен-
но-морские силы) разных стран мира (в том числе РФ) уже апробируют такие средства вооруженной борьбы, как разведывательные и ударные беспилотные летательные аппараты и автономные необитаемые подводные аппараты — носители средств поражения. Очевидно, что уже в обозримой перспективе они смогут действовать в сетевом построении на основании все тех же «протоколов сети взаимодействия».
Со временем это позволит закладывать в автоматику управления сетями сначала элементы, а в последующем и полноценную способность к их самоорганизации в ходе боевых действий посредством перехода к использованию искусственного интеллекта. Превосходя существующие средства по критерию «затраты — результат» и учитывая их невысокую стоимость, они также смогут обеспечить участие негосударственных субъектов в вооруженной борьбе на море и в воздухе. Таков общий контекст представляемых для критики читателей новых подходов.
Однако, как говорится в русской народной пословице, «гладко было на бумаге, да забыли про овраги». Одно дело складно расписывать в теории новые тенденции военного дела и совсем другое, будучи облеченным властью и ответственностью руководителя органа военного управления, принимать решения на реструктуризацию состава группировок войск (сил), способов выполнения задач и управления ими. И тут изложенный в рецензируемой Ю.Н. Фесенко статье подход — «.от социально-экономического устройства воюющей социальной группы к приемлемой для нее тактике, от приемлемой тактики — к действиям более крупного масштаба»14 — может стать основой для экспериментального, параллельного, дифференцированного для различных театров военных действий военного планирования.
В сущности, это еще суворовский подход, предполагавший разные способы действий на различных театрах войны. В настоящее время это позволит, не нарушая функциональности существующей системы военного планирования, проводить масштабные натурные эксперименты по внедрению новых способов военных (боевых) действий группировок войск (сил) и управления ими в реальных условиях. Однако, чтобы понять всю сложность складывающейся ситуации, надо хотя бы раз в жизни за что-нибудь всерьез поотвечать, что не всем бывает доверено. Отсюда и замечание Ю.Н. Фесенко: «Вряд ли имело смысл утверждать очевидное, ведь тактика является основой неразрывной триады военного искусства — тактики, оперативного искусства и стратегии. И об этом знает каждый, кто изучал военное дело»15.
На фоне трудностей практической реализации новых подходов к применению военной силы мы вплотную приблизились к фактору, исключающему все вышеизложенное, — к вопросу об одном из основополагающих свойств системы (военной организации государства как системы), т. е. к самопроизвольному ее стремлению сохранить равновесие, воспринимая как угрозу не только деструктивные, но и новаторские изменения. И тут нельзя обойтись без понимания роли научно-исследовательского компонента системы в регулировании данного свойства посредством научной критики.
Как было отмечено в начале статьи, критика должна иметь субъективно-контекстуальный характер, т. е. оценивать следует не отдельные, возможно, иногда и неудачные выражения автора (исследователя), а контекст его рассуждений (статьи) в целом, определяющий суть нового подхода, гипотезы или идеи. Данное обстоятельство, в свою очередь, подразумевает, что и сама критика тоже должна иметь определенный кон-
текст. Отвергая что-либо, она должна указывать или хотя бы подсказывать (намекать) то направление, которое, по мнению критика, аргументированно является истинным. В этом и состоит процесс получения нового знания в ходе дискуссии, в этом ее научная ценность.
Однако при таком подходе к анализу критической статьи Ю.Н. Фесенко нетрудно заметить, что его не устраивает именно масса отдельных положений и вообще все, вплоть до изучения военной истории и предоставленной автору возможности высказать свою точку зрения в военно-теоретическом издании. Но, как говорится, «позвольте!», а в чем же контекст самой критики? К чему призывает сам критик, ведь он тоже военный ученый (да еще какой маститый!), и по идее должен быть заинтересован в получении нового знания?
Ответ на данные вопросы прост — ни к чему он не призывает, в том и контекст. Говоря иначе, цель такой критики не в получении или проверке нового знания, а в воспрещении каких-либо изменений в теории и практике военного дела путем дискредитации компетенций любого, кто попытается об этих изменениях высказаться.
Другой вопрос — кому это выгодно? Очевидно, что это не выгодно ВС РФ и не соответствует интересам укрепления обороноспособности страны в целом. Но тогда кому? Таких субъектов может быть два. Это либо производитель, выпускающий объективно и непрерывно устаревающее вооружение, либо руководство «какой-то» научно-исследовательской организации, осознавшее свою недееспособность перед лицом насущной необходимости решать сложную научно-технологическую задачу. Например, «разработать и создать широкую линейку дешевых в производстве высокоточных боеприпасов
для артиллерийских систем всех калибров»16. Однако в этом случае мы имеем дело уже не с научной критикой, а с РК-акцией (возможно, начинающей PR-кампанию), а сам автор, по всей видимости, успешно преодолел профессионально-нравственную границу, разделяющую статусы ученого и РК-менеджера.
Вместе с тем все может оказаться и не так печально. Возможно, в основе столь острой критики лежит неравнодушное отношение к делу при недостаточной информированности.
В целях приближения теоретических представлений научного коллектива ВНИИ ТРАНСМАШ к объективной практике трансформации характера вооруженной борьбы мы приглашаем Ю.Н. Фесенко спланировать свою работу в Центре военно-стратегических исследований Военной академии Генерального штаба ВС РФ. Это, безусловно, положительно скажется на уровне взаимной информированности и общих результатах научной деятельности по укреплению обороноспособности страны.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Фесенко Ю.Н. О неоднозначных аспектах восприятия опыта боевых действий в Сирии // Военная Мысль. 2021. № 7. С. 141—147.
2 Аверькова А.А., Ершова О.В. Научная критика и нормативно-ценностная система научного сообщества // Философия и методология науки. Материалы Всероссийской научной конференции. Ульяновск, 2011. С. 315—327.
3 Быков Г.В. Типология научных дискуссий // Вопросы философии. 1978. № 3. С. 110—113.
4 Баранец Н.Г, Верёвкин А.Б. Научная критика в научном сообществе и ее значение для научной традиции // Симбирский научный вестник. 2011. № 2 (4). С. 128—135.
5 Дугин А.Г. Постфилософия (три парадигмы в истории мысли). М.: Академический проект, 2020. С. 268.
6 Доктрина энергетической безопасности Российской Федерации. URL: http://www.kremlin.ru/acts/bank/44252 (дата обращения: 26.07.2021).
7 Бодрийяр Ж. Симулякры и симуляция. URL: http://lit.lib.ru/k/kachalow_a/ simulacres_et_simulation.shtml (дата обращения: 26.07.2021).
8 Троценко К.А. Боевые действия в Сирии — развитие способов ведения общевойскового боя и операции или частный
случай? // Военная Мысль. 2020. № 11. С. 6—24; № 12. С. 31—48.
9 Фесенко Ю.Н. О неоднозначных аспектах восприятия опыта боевых действий в Сирии. С. 143.
10 Троценко К.А. Боевые действия в Сирии — развитие способов ведения общевойскового боя и операции или частный случай?
11 Троценко К.А. Ударная и огневая тактика — от безыдейности к развитым огневым основам боя и операции // Военная Мысль. 2018. № 9. С. 20—33; № 10. С. 21—38; № 11. С. 5—15; 2019. № 2. С. 29—51.
12 Троценко К.А. Боевые действия в Сирии — развитие способов ведения общевойскового боя и операции или частный случай? № 11. С. 12.
13 Фесенко Ю.Н. О неоднозначных аспектах восприятия опыта боевых действий в Сирии. С. 144.
14 Троценко К.А. Боевые действия в Сирии — развитие способов ведения общевойскового боя и операции или частный случай? № 11. С. 10.
15 Фесенко Ю.Н. О неоднозначных аспектах восприятия опыта боевых действий в Сирии. С. 142.
16 Троценко К.А. Боевые действия в Сирии — развитие способов ведения общевойскового боя и операции или частный случай? № 11. С. 23.
