CC BY
18
DOI: 10.18454/IRJ.2016.53.194 Коптева Г.Г.
ОЯСГО: 0000-0002-0173-3586, Кандидат филологических наук, Сибирский государственный университет путей сообщения О МОТИВЕ РОДНИКА В ПОЭТИКЕ ВАСИЛИЯ ФЕДОРОВА
Аннотация
В статье рассматривается несколько стихотворений Василия Федорова, посвященных роднику в окрестностях его родной деревни Марьевки, в которой прошло детство поэта, и которая навсегда стала для него самым главным местом в жизни. Именно там возникло у Федорова особенное - трепетное отношение к «малой родине» и ее водным объектам. Здесь выявляется также функциональное назначение родника с точки зрения мифопоэтической. Родниковая вода у Федорова архетипически способна и петь, и звенеть, и даже быть разумной. Но не это самое главное ее предназначение. Ее главная функция - очищение; и таковой же является, по его собственному решению, задача поэта в отношении марьевского родника. Да, родник способен освежить, обновить и тело человека, и душу, однако и сам периодически нуждается в очищении.
Ключевые слова: архетип; мотив; родник, субъект; мифопоэтческий подход; сакральный; функция очищения; любовь к малой родине.
Kopteva G.G.
ORCID: 0000-0002-0173-3586, PhD in Philology, Siberian Transport University ABOUT MOTIVE OF A SPRING IN VASILY FEDOROV'S POETICS
Abstract
In this article Vasily Fedorov's some poems, devoted to a spring in vicinities of his native village Maryevka, where the poet's childhood has passed and which for ever became his most important place in life, are considered. There has arisen a t Федорова especial - the quivering attitude to « the small native land » and its water objects. Also functional purpose of a spring from the point of view ofмифопоэтической Here comes to light. Spring water at Федорова архетипически is capable both to sing, and to ring, and even to be reasonable. But not this its most important applicability. Its main function -clarification; and those is, under its own decision, a problem of the poet concerning марьевского a spring. Yes, the spring i s capable to freshen, update both a body of the person, and soul, however and itself periodically requires clarification.
Keywords: an archetype; motive; a spring, the subject; the myth and poetic approach; sacred; function of clarification; love to the small native land.
I ) русской литературе, как и в славянской мифологии, и архетип, и мотив воды в большинстве случаев
«^Зявляются носителями поздних семантических пластов, то есть вода чаще всего выступает как начало очищающее (здесь и далее выделено мной - Г.К.) с утратой первоначальной диалектики падения-воскресения» [1, 190], - отмечает Н.Е. Меднис. В поэтике Василия Федорова вода (и родник - соответственно) сохраняет черты архетипа на уровне «авторского бессознательного» и становится мотивом, в качестве одного из элементов эстетической системы.
В свое время Леонид Решетников справедливо утверждал в одной из статей, что самым главным местом в жизни для Василия Федорова была его родная деревня Марьевка. Все пути-дороги, и мифопоэтические, в том числе, вели поэта, в конечном счете, именно туда. По мнению В.Н. Топорова, «движение по пути в мифопоэтическом пространстве превращает потенциальность пути в актуальную реальность и подтверждает ...доступность для каждого познания пространства, его освоения, достижения его сокровенных ценностей» [2, 487]. Такими сокровенными, навсегда актуальными ценностями для Василия Федорова являлись, среди прочих, водные объекты родного края: река, озеро, родник и т.п., с мотивикой которых, как правило, когезийно сплетаются в его творчестве мотивы человеческой озабоченности сохранностью природы, порой тяжело переживаемой вины перед нею, страха оставить любимые места «без присмотра». Одним из таких был марьевский родник. В контексте аксиологическом невозможно было бы говорить о нем как об объекте, так как для поэта он - личность, индивидуум «видящий, а не наблюдаемый, субъект, а не объект» [3, 19]; более того, родник этот обладает собственным голосом и сознанием. Рассмотрим несколько стихотворений поэта, посвященных ему.
Стихотворение «Звенит.» сообщает реципиенту, что у этого родника светлые глаза, где «в камешках-зрачках» отражается множество «дум заветных», и лицо у него «почти что человечье», так что пройти мимо его запустения просто невозможно - ведь именно он роднит с «родимою природой» лирического героя стихотворения: «Он гибнет на миру, / Не зная состраданья. / Вот я его беру / На перевоспитанье. // Вновь делаю певцом, / Почти Козловским сразу, / Он просветлел лицом, / Прозрел десятиглазо» [4, с. 227]. Высокая одухотворенность, мифопоэтичность объекта (если не сказать «субъекта») подчеркивается концовкой стихотворения: «Как мило, / Как легко, / Как радостно с нехмурым / Общаться с родником, / Как с творческой натурой! // Хоть труд и небольшой, / Но, лик его очистив, / Добрался я душой / До самых главных истин. / Звени!...» [4, с. 227-228]. Добраться душой до самых главных истин - задача первоочередная для любого человеческого существа, и задача эта нелегкая, но оказывается, что путь к ее решению может лежать и через очищение источника в родном краю. Заметим, кстати, что русские слова родной и родник -однокоренные.
Слово «лик» как синоним лица часто встречается у Федорова в стихотворениях, посвященных природе (в первую очередь, марьевской); тем самым манифестируется в тексте особая сакральность ее, природы, составляющих, ведь лик это, изначально, - лицо на иконе. А сама процедура очищения родника фактически превращается в священный обряд, в процессе исполнения которого обретаются ключевые, главные для человеческой сути и сущности смыслы. Та же тема продолжает свое развитие в стихотворении «У родника». «Ты, мой родничок, - моя душа», - эти слова помогают
прочувствовать глубокое переживание лирического героя: «Бычки / Ни капли / Из него не выпили; / Ни капельки не выпив, / Ископытили, / Втоптали в грязь / Бесхитростный лоток, / Что я принес тебе / Взамен бетона...» [4, с. 229]. Указанный лоток герой принес сюда, чтобы сохранить родник от захирения, исчезновения с лица земли, которое может ему угрожать по причине человеческой небрежности. Вот если б тот «журчал на крымском юге», тогда его «одели бы в бетон», а пока. бычки, которых привела сюда беспечная телятница, свели на нет все усилия марьевского поэта, так что нужно повторять всю процедуру снова: «Ну что ж, поправлю, / Что-то сдвину, строну - / И закурлычет вновь / Твой вечный сток. // Но все-таки боюсь, / Всегда боюсь, / Когда я с ним / Надолго расстаюсь, / Боюсь, что без меня / И хан Гирея / Мой родничок / Однажды захиреет» [4, с. 229-230]. Гиреи - династия ханов, правившая Крымским государством с начала XV века до присоединения его к Российской империи в 1783 году. Основателем династии был первый хан Крыма Хаджи Гирей. Вот если бы, по представлениям поэта, этот хан в свое время проживал и охотился в его родных местах, тогда в силу исторической значимости и марьевский родничок стал бы объектом особой сохранности; пока же его сакральность, скрытая красота и особая ценность остро ощутимы только лирическим героем (суть автором) стихотворения.
Оправданными представляются реципиенту опасения лирического героя, поскольку не у всякого человека, в том числе и проживающего в данном локусе, встретишь столь заботливое как у столетней «Кузьмихи», либо у самого Василия Федорова, отношение к земле и ее благам. Стихотворение «Кузьмиха» эксплицитно выявляет скрытую подоплеку особенного, трепетно-заботливого отношения Федорова к водным объектам родного края. С детских лет явилась для него примером, достойным подражания, одна из самых старых - столетних (!) жительниц его деревни: «На диво / Бородатым мужикам, / Она весь день / Помалу, помаленьку / То родники почистит, / То ступеньки / На спусках / К приозерным родникам. // Те родники, / Что родила гора, / Бежали к озеру, / Уже разумны, / Звенели, / Как натянутые струны / Под призрачной рукою гусляра» [4, 225]. Разумны - многозначительный эпитет, выявляющий, с одной стороны, качественное свойство воды как безличной мудрости, с другой, - важность того дела и долга, добровольно на себя взятого, которое периодически исполняла старая Кузьмиха. Иначе говоря, этот природный феномен - родник - обретал свою изначальную форму-содержание именно под ее руками. И это имело колоссальное значение в мире, поскольку в каждом роднике, по утверждению лирического субъекта, «есть тайна жизни». Для самой подслеповатой Кузьмихи «жизнь / Была уже темна, / Но на горе, / Прислушиваясь к пенью, / Вдруг обретала / Слух она и зренье, / Когда смолкала / Хоть одна струна. ... / Она спускалась с заступом, / Как другом, / Мудрила что -то над струной, / И та / Через минуту / Набухала звуком» [4, 225]. Родник, таким образом, поставлен поэтом в параллель с русским народным музыкальным инструментом, обладающим способностью и расслаблять и радовать. Исполнив работу, со своим вечным присловьем «Ин да!» старуха уносила домой свое «сухонькое тело».
А в руслах Родниковая вода, Подобно гуслям, Пела, пела, пела! [4, 225].
Итак, родниковая вода у Федорова архетипически способна и петь, и звенеть, и даже быть разумной. Но не это самое главное ее предназначение. В стихотворении - три лирических персонажа: старая Кузьмиха, родник и уже пятидесятилетний на момент речи лирический герой; и функциональные предназначения всех троих тождественны. Точнее, у них одна и та же функция в рамках данной лирической ситуации, эта функция - очищение. Да, родник способен освежить, обновить и тело человека, и душу, однако он и сам периодически нуждается в очищении, а иначе - «может умереть». Это понимает лирический герой, достигнувший возраста зрелости, если не сказать больше, и вот теперь уже «Кузьмихин заступ» - у него в руке. Функциональная параллель человека и родника подчеркивается заключительной строфой стихотворения: «В тени / Берегового закутка / Два голоса, / Две ноты трепетаний: / Один глубокий - / Из земной гортани, / Другой звончее - / С моего лотка» [4, 226]. Человеческий голос и голос родника мифопоэтически сливаются, таким образом, в единое музыкальное произведение, манифестирующее неразрывную связь человека и природы, ту связь, о которой люди часто забывают и которой неправомерно пренебрегают.
Мы рассмотрели три стихотворения поэта Василия Федорова, аксиологически объединенные одной идеей -очищения, сохранения природы, в широком смысле. В подборке «Назаркина гора» они помещены рядом и следуют друг за другом, лишь чуть в иной последовательности. Глубоко трепетное отношение Федорова к родникам (и не только) родного края когезийно связано с его постоянной и неискоренимой никакими испытаниями любовью к малой родине, к Родине вообще. Целый ряд его стихотворений посвящен водным объектам Мпарьевки и России - озерам, рекам, морям. Мотив воды в творчестве Федорова исследователями не рассматривался, поэтому работа в таком направлении может быть продолжена.
Список литературы/ References
1. Меднис Н.Е. Текст и его границы // Меднис Н.Е. Поэтика и семиотика русской литературы - М,: Языки славянской культуры, 2011. - 232 с.
2. Топоров В.Н. Пространство и текст // Из работ Московского семиотического круга. - М.: Языки русской культуры, 1997. - C. 455 -515
3. Меерсон О. Персонализм как поэтика: Литературный мир глазами его обитателей. - СПб.: Издательство «Пушкинский Дом», 2009. - 432 с.
4. Федоров В.Д. На родине моей повыпали снега... - Стихотворения и поэмы. - Новосибирск: Новосибирское книжное издательство, 1988. - 264 с.
Список литературы на английском языке / References in English
1. Mednis N.E. Tekst i ego granicy [Text and its borders] // Mednis N.E. Pojetika i semiotika russkoj literatury [Poetics and semiotics of the Russian literature]. - M.: Jazyki slavjanskoj kul'tury, 2011. - 232 p. [in Russian]
2. Toporov V.N. Prostranstvo i tekst [The space and the text] // Iz rabot Moskovskogo semioticheskogo kruga [From works of the Moscow semiotics circle]. - M.: Jazyki russkoj kul'tury, 1997. - P. 455 -515 [in Russian]
3. Meerson O. Personalizm kak pojetika: Literaturnyj mir glazami ego obitatelej [Personalizm as poetics: The literary world through the eyes of its inhabitants]. - SPb.: Izdatel'stvo «Pushkinskij Dom», 2009. - 432 p. [in Russian]
4. Fedorov V.D. Na rodine moej povypali snega... - Stihotvorenija i pojemy [On my native land the snows have fallen... - Poems]. - Novosibirsk: Novosibirskoe knizhnoe izdatel'stvo, 1988. - 264 p. [in Russian]
DOI: 10.18454/IRJ.2016.53.200 Кочетова Л.П.
Соискатель кафедры теории языка и русского языка Южный федеральный университет (г. Ростов-на-Дону) ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ДИАЛОГ: СМЫСЛОВАЯ НАГРУЗКА, ПРАГМАТИЧЕСКИЕ ФУНКЦИИ, ТЕКСТВАЯ АКТУАЛИЗАЦИЯ (НА МАТЕРИАЛЕ ПРОЗЫ М.А. ШОЛОХОВА)
Аннотация
Художественный диалог представляет собой идеализированную реальную речевую ситуацию, его языковую составляющую можно рассматривать в качестве своеобразного компромисса между двумя противоположными тенденциями - реалистично воссоздавать повседневное межличностное взаимодействие и быть интегрированной частью виртуального мира текстового произведения, в определенной степени конвенционализированной и стереотипной. Авторы вводят диалог в художественную канву текста для определенных целей - обеспечения дальнейшего разворачивания событийной линии повествования и раскрытия эмоционально-волевого состояния персонажа.
Ключевые слова: художественный диалог, прямая речь, косвенная речь, персонаж, читательские впечатления от текста, авторский замысел.
Kochetova L.P.
Postgraduate of language theory and the Russian language department, Southern Federal University (Rostov-on-Don) FICTION DIALOGUE: MEANINGFUL LOAD, PRAGMATIC FUNCTIONS, TEXTUAL ACTUALIZATION (ON THE MATERIAL OF M.A. SHOLOKHOV'S PROSE)
Abstract
Fiction dialogue is the idealized real speech situation, its linguistic component could be considered as the distinctive compromise between two opposing tendencies - to reproduce realistically the everyday interpersonal conversation and be the integral part of textual virtual world. To some degree it is conventionalized and stereotypical. The authors introduce dialogues in the literary textual outline for particular purposes - providing the further development of narrative eventful line and revealing the character's emotional and volitional state.
Keywords: fiction dialogue, direct speech, indirect speech, character, readers' impressions of the text, author's conception.
Важным смысловым сегментом художественного текста предстает то, что персонажи говорят друг другу: моделируемые автором диалоги дают возможность читателю познакомиться с интересами, целями, образом мышления участников событий и, более того, взаимоотношениями между персонажами. Наиболее яркая презентация речи обнаруживается в художественном диалоге, воспринимая который, читатель воображает, что слышит голоса персонажей. Прямая речь рассматривается в лингвистике текста как своеобразная норма репрезентации диалогов в художественном тексте, поскольку она вносит яркость в повествование, высвечивая его драматизм и характеризуя образы персонажей в аксиологическом свете [1, С. 3]. В более детальном представлении художественный диалог, т.е. прямая речь персонажей, выполняет в тексте следующие функции:
1) прерывает поток общего повествования, замедляет развитие сюжета и концентрирует читательское внимание на определенном событии, оценочном отношении персонажей к этим событиям;
2) выявляет черты характера персонажей в соответствии с их речевым поведением, обеспечивает читателя возможностью судить о личностях персонажей с опорой на то, что о них говорят другие персонажи и как они реагируют на сказанное о них;
3) создает прагматический фон для формирования читательских впечатлений об исторической обстановке, актуализованной в повествовании: информация, выявляемая в диалогических взаимоотношениях, проливает свет на настроения и проблемы, материальные и духовные ценности общества, чья жизнь отражена в тексте.
4) способствует развитию сюжета: то, что персонажи говорят друг другу, может рассматриваться как важная составная часть разворачивания событийной линии повествования, поскольку сюжет реализуется не только в повествовательных сегментах текста, но и в диалогах персонажей.
В отношении последней функции прямой речи выдвигается также мнение, что, хотя художественный диалог способствует развитию сюжета, его главная смысловая нагрузка все же заключается в представлении психологических характеристик личностей персонажей. Ср.:
(1) «После ухода Бунчука Листницкий минут пять ходил молча, потом подошел к столу. Меркулов, косо наклонив голову, рисовал. Тонко очиненный карандаш стлал дымчатые тени. Лицо Бунчука, перерезанное обычной для него скупой, словно вынужденной улыбкой, смотрело с белого квадрата бумаги. - Сильная морда, - отводя руку с
рисунком, сказал Меркулов и поднял на Листницкого глаза. - Ну, как? - спросил тот. - Черт его знает! -
