CC BY
33
отводит православной вере», что «позволяет определить его идиллию как христианскую» (с. 104). Вера возвышает чувства и мысли его героев над «коростой быта», одухотворяет их жизнь, придает ей смысл. В художественной системе дилогии «концептуальную роль играет духовная умиленность, укорененная в христианской онтологии, однако сентиментальная трактовка темы здесь также выполняет конституирующую роль» (с. 108). В дилогии артикулировано сентиментальное чувство автора, «рожденное лирическими воспоминаниями о безвозвратно ушедшем в прошлое наивном мире замоскворецких жителей с их "бытовым православием"» (там же). В эмиграции эти воспоминания обрели ореол возвышенного общенационального идеала. Всё это, по мысли Е.Г. Рудневой, и определило сентиментальную тональность повествования (мотив слез в дилогии, нравственная чувствительность персонажей и т.д.).
Анализ даже немногих классических произведений о детстве, их образов и мотивов, заключает Е. Г. Руднева, позволяет проследить смысловое и стилевое развитие художественной сентиментальности, а также значимость соответствующей теоретической категории в системе понятий современного литературоведения. «Опыт прочтения классических произведений о детстве, основанных на антитезе наивного и сентиментального, показывает продуктивность понятия, сформулированного критической мыслью эпохи сентиментализма и обнаружившего в процессе исторического развертывания свой типологический смысл» (с. 146). Его актуальность обусловлена «проблемой судеб человеческого чувства и жизни сердца»1, открытой сентиментализмом (Руссо, Гёте, Ф. Шиллер, Карамзин) и вновь получившей первостепенное значение в наши дни.
Т.Г. Петрова
ЛИТЕРАТУРА И ДРУГИЕ ФОРМЫ ОБЩЕСТВЕННОГО СОЗНАНИЯ
2020.02.008. МИЛЛИОНЩИКОВА Т.М. О ЛИТЕРАТУРНО-ФИЛОСОФСКИХ ДИАЛОГАХ Ф. ДОСТОЕВСКОГО, К. ЛЕОНТЬЕВА, ВЛ. СОЛОВЬЁВА И В. РОЗАНОВА. (Обзор).
1 Бахтин М. О Флобере // Бахтин М.М. Собр. соч.: в 7 т. - М., 1997. - Т. 5. -
С. 134.
Ключевые слова: Ф.М. Достоевский; К.Н. Леонтьев; В. С. Соловьёв; В.В. Розанов; М.М. Бахтин; русская философия; «философия жизни»; религиозно-философские идеи; историко-культурный контекст; христианский идеал; «всечеловеческое единение».
В обзоре рассмотрены книги, вышедшие в издательстве «Наука» в 1916-1917 гг. в серии «Мыслители прошлого»: А.Г. Ломоносова «Федор Достоевский» [4], В.А. Котельникова «Константин Леонтьев» [3], А.И. Бродского «Владимир Соловьёв» [1], А.А. Грякалова «Василий Розанов» [2], - и определяются процессы «сближений» этих выдающихся русских мыслителей по отношению к творчеству Ф.М. Достоевского.
Религиозно-философский вопрос «зачем мы живем?», которым была буквально захвачена русская литература, начиная от А.С. Пушкина и В.Г. Белинского, был вопросом о христианском идеале, но идеале, не оторванном от реальной жизни, отмечает А.Г. Ломоносов [4]. Ф.М. Достоевскому представлялась Россия, идущая к воплощению своей идеи путем завершения «великой первой реформы» 1861 г., а не через революцию, - проповедником ее выступила революционная организация «Земля и воля», целью которой было «осуществление народного восстания в ближайшем будущем».
В январской дневниковой записи писателя 1881 г. говорится о необходимости другой реформы, которая бы привела к «духовному раскрепощению», к «освобождению умов и сердец наших от некоей крепостной зависимости». Лишь тогда русская интеллигенция облечет народную истину «в научное слово... а наука народу страшно нужна» [4, с. 211].
Эта же мысль Ф.М. Достоевского выражена близким писателю по духу философом В.С. Соловьёвым, декларировавшим необходимость перевести «вечное содержание христианства» в новую, «разумную», «безусловную форму». Вместе с тем «излишняя отвлеченность философствования» В.С. Соловьёва обусловила расхождение между ним и Ф.М. Достоевским, особенно проявившееся уже после смерти писателя в понимании русской «христианской идеи», которую Ф.М. Достоевский рассматривал всего лишь в качестве некоторого определенного аспекта христианства, подчеркивает А.Г. Ломоносов. В различии особенного и всеобщего, т.е. национального и «высшего вселенского Божества», В.С. Соловьёв
видел единственную возможность избежать «эпидемического безумия национализма», тогда как Ф.М. Достоевский ни о каких порожденных рассудочным мышлением аспектах христианской идеи речи не вел. Для него христианская идея перестает быть отвлеченной истиной и становится действительно национальной и в то же время «вселенской идеей, или русским Богом», подчеркивает исследователь [4, с. 42].
Автор книги о В.С. Соловьёве (1853-1900) А.И. Бродский, анализируя воззрения выдающегося русского философа, публициста и поэта, отмечает, что он был «наиболее последовательным проповедником русской идеи, в той форме, в которой провозглашали ее П.Я. Чаадаев и Ф.М. Достоевский» [1]. В концентрированном виде представления о миссии России В.С. Соловьёв изложил в знаменитой лекции «Русская идея», прочитанной 13 мая 1888 г. в Париже. Вслед за Ф.М. Достоевским он высказал убеждение в способности «к национальному самоотречению», укорененной в русском народе глубже, чем у кого бы то ни было, что, в свою очередь, свидетельствует, по его мнению, об «особой исторической миссии России».
Освещая творческий путь писателя в работе «Три речи в память Достоевского», В.С. Соловьёв отмечал, что в творчестве автора «Братьев Карамазовых» наиболее полно проявилось стремление найти идеал в самой окружающей действительности. Уже в первых своих произведениях Ф.М. Достоевский выступил как писатель острой социальной направленности. Повесть «Бедные люди» и роман «Униженные и оскорбленные» пронизаны глубоким чувством «общественной неправды», убежденностью в несправедливости укоренившегося порядка вещей, отмечал философ. Перед Ф.М. Достоевским сразу же встал вопрос: что же должно сделать, чтобы это исправить? Первый ответ на этот вопрос, «приведший писателя к эшафоту и каторге», состоял в том, что лучшие люди, видящие «общественную неправду», должны объединиться и восстать против нее [1, с. 146].
На каторге, среди «худших людей» Мертвого дома, Ф.М. Достоевский нашел то, что не могли дать ему «лучшие люди»: «смиренную и благочестивую веру в высшую Божию правду». Писатель вышел с каторги с верой в этих людей, в русский народ. По мнению В.С. Соловьёва, вера в русский народ Ф.М. Дос-
тоевского мало походила на веру в него И.В. Киреевского,
A.С. Хомякова, К.С. Аксакова и других ранних славянофилов. Или тем более на то, что проповедовал Н.Я. Данилевский в своей знаменитой книге «Россия и Европа», апологии национализма, отмечает А.И. Бродский [1, с. 147].
Ф.М. Достоевский, с точки зрения В.С. Соловьёва, ценил в русском народе именно слабость национального эгоизма и чувства своей исключительности. Две черты русского народа были особенно важны для писателя. Во-первых, усваивать дух и идеи чужих народов - черта, о которой он говорил в своей знаменитой «Пушкинской речи». Во-вторых, сознание собственной греховности, неспособность возводить свое несовершенство в закон и успокаиваться на этом. «...Если человек или народ не мирится с своей дурной действительностью и осуждает ее как грех, это уж значит, что у него есть какое-нибудь представление... лучшей жизни, того, что должно быть. Вот почему Достоевский утверждал, что русский народ, несмотря на свой видимый звериный образ, в глубине души своей носит другой образ - образ Христов - и, когда придет время, покажет Его въявь всем народам, и привлечет их к Нему, и вместе с ними исполнит всечеловеческую задачу», - писал
B.С. Соловьёв1.
Такое понимание народного идеала, по мнению А.И. Бродского, не позволило Ф.М. Достоевскому остановиться на «народо-поклонстве». В общественном идеале, который проповедовал писатель, главной была религиозно-нравственная, а не национальная составляющая. Уже в «Бесах» есть насмешка над теми людьми, которые поклоняются народу и ценят православие только как атрибут русской народности: «Если мы хотим одним словом обозначить тот общественный идеал, к которому пришел Достоевский, то это слово будет не народ, а Церковь»2.
Христиане сейчас верят в Церковь как в мистическое тело Христово и знают Церковь как объединение верующих того или иного вероисповедания. «Но что такое Церковь как общественный идеал?» - задается вопросом В.С. Соловьёв. Ф.М. Достоевский не
1 Соловьев В.С. Собр. соч.: в 10 т. - 2-е изд. - СПб., 1911-1914. - Т. 3. -
С. 202.
2 Соловьев В.С. Указ. соч. Т. 3. - С. 197.
имел никаких богословских притязаний. И мы не вправе искать у него точного определения Церкви как общественного идеала. Можно лишь констатировать, что в его сочинениях «социальная проблематика поднимается до проблематики религиозной» и что пафос его творчества - вера в возможное преображение жизни. С точки зрения В. С. Соловьёва, для художественной литературы этого достаточно. Заслуга таких писателей, как Достоевский, в том, что они не преклоняются перед «данностью факта», не смиряются перед лицом неблагодатной действительности, «против грубой силы того, что существует, у них есть духовная сила веры... в то, что должно быть»1.
В работах более позднего времени Ф.М. Достоевский, по мысли В.С. Соловьёва, «способом художественного познания» возвышается на ту ступень «постижения сущей правды русского духа, на которой с необходимостью наступает религиозное прозрение». Читателю вслед за Ф.М. Достоевским становится ясно, почему русскому «национальному духу недостаточно простого церковного смирения и вознесения молитв неведомому Богу, почему он хочет, чтобы Он дал ему отчет о страданиях невинных душ», - резюмирует А.И. Бродский [1, с. 248].
Исследуя философские воззрения Ф.М. Достоевского, А.Г. Ломоносов [4] подчеркивает, что выражаемое классической русской литературой противоречие всеобщего и особенного, божественного и человеческого в художественном процессе познания истины писателем достигло высочайшего напряжения. «Достоевскому-мыслителю важно, во-первых, понять и раскрыть то, каким образом именно в русском человеке "берега сходятся" и "противоречия вместе живут", во-вторых, во что бы то ни стало найти верный путь к разрешению в национальной форме противоречия мирового масштаба: "между самостояньем и противосто-яньем"», - отмечает исследователь [4, с. 49].
В связи с этим А.Г. Ломоносов отказывается принять точку зрения М. М. Бахтина, рассматривающего в качестве внешнего момента этого абсолютного противоречия «диалог», выступающий якобы самоцелью русского писателя. «Тревоги и беспокойства
1 Соловьев В.С. Собр. соч.: в 10 т. - 2-е изд. - СПб., 1911-1914. - Т. 3. -
С. 201.
христианского духа, стремящегося к своей высшей цели, к разгадке тайны человеческого бытия, к разрешению собственного противоречия для этого знаменитого исследователя Достоевского вовсе не существуют» [4, с. 50].
С точки зрения «главного оппонента» Ф.М. Достоевского, К.Н. Леонтьева, когда Достоевский-романист увлекается мечтами о «здании человеческого счастья», о «всечеловеческом братском единении» и об «окончательном слове общей гармонии», писатель «грешит против правды жизни и правды Церкви», отмечает исследователь творчества К.Н. Леонтьева (1831-1891) В.А. Котельников [3, с. 192].
Как ни высоко ставилась К.Н. Леонтьевым «сердечность» писателя, но она ценна для него не в автономности своего индивидуального содержания и литературного выражения, а лишь в непосредственном отношении к действительности, в прямом отражении ценностей жизни в творчестве. Поэтому все главные характеры Ф.М. Достоевского представляются эстетике К.Н. Леонтьева «вариацией на одну и ту же психологическую тему: вариацией чрезвычайно талантливой, конечно, но все-таки вариацией на одну и ту же весьма субъективную и болезненную тему. В этом, конечно, и сила Ф.М. Достоевского, сила его лиризма и субъективности, но в этом и художественная слабость его. Тургенев, Писарев, Толстой, Маркевич, Островский ясно и верно отражают русскую жизнь. Достоевский глубоко преломляет ее, сообразно своему личному устроению» [3, с. 191], - последнее для К.Н. Леонтьева означает искажение жизни - фактическое и эстетическое.
«От лиц Достоевского не веет правдой жизни; от них веет только правдой собственного сердца автора, его пламенной ис-кренностью»1, а эта вторая правда для К.Н. Леонтьева совершенно недостаточна в романе. То, что она у Ф.М. Достоевского сверхлич-на, являясь «реализмом в высшем смысле», - это осталось вне понимания критика, констатирует В.А. Котельников [3, с. 192].
Склонность Ф.М. Достоевского, при всем великом его таланте, «преломлять» жизнь в «собственном сердце» была в глазах
1 Леонтьев К.Н. Полн. собр. соч. и писем: в 12 т. / гл. ред. Котельников В.А. - СПб., 2000-2017. - Т. 8. - С. 203-204.
К.Н. Леонтьева «тяжелым умственным и литературным заблуждением». Именно эта склонность приводила писателя к ложному изображению русского общества в «Подростке», к превратной трактовке монашества в «Братьях Карамазовых», к отсутствию в «Бесах» ясного ответа на главный для К.Н. Леонтьева «русский вопрос»: «Какое же именно Христианство спасет будущую Россию: первое, неопределенно-евангельское, которое непременно будет искать форм, или второе, с определенными формами, всем, хотя с виду (если не по внутреннему смыслу), знакомыми?»1 То есть: проповедуемый ли Ф.М. Достоевским, как полагал К.Н. Леонтьев, религиозный гуманизм, который в самочинных поисках форм может впасть в ересь, или - подлинно церковное христианство с его «твердым и архитектурным спиритуализмом» и строгой обрядовой дисциплиной? [3, с. 192].
Вместе с тем К.Н. Леонтьев не может отказать Ф.М. Достоевскому, «человеку, столь сильно чувствующему и столь сердечно мыслящему»2, в знании (и верном изображении) того, что все «горячее, самоотверженное и нравственно привлекательное обусловливается непременно более или менее сильным и нестерпимым трагизмом жизни... Доказательства этому можно найти во множестве в романах самого г. Достоевского. Возьмем "Преступление и наказание". Вспомним потрясающее, глубокое впечатление, производимое бедным семейством Мармеладовых. Нищета, пьяный, ни на что уже не годный отец; мать - тщеславная, чахоточная. Сердитая, почти безумная, но в сердцах честная и до наивности прямая страдалица; девушка - кроткая, милая, верующая и торгующая собой для пропитания семьи!.. И когда эти люди проявляют, при всем этом, высокие качества души своей. Глубоко потрясенный читатель тотчас же понимает, что эта теплота, эта "пси-хичность", этот род нравственного лиризма возможен именно при тех только буднично-трагических условиях, которые избраны автором. То же самое можно найти в изобилии и в "Братьях Карама-зовых"»3 [3, с. 192].
1 Леонтьев К.Н. Полн. собр. соч. и писем: в 12 т. / гл. ред. Котельников В.А. - СПб., 2000-2017. - Т. 8. - С. 207-208.
2 Там же. - С. 203.
3 Леонтьев К.Н. Указ. соч. - С. 203-204.
В. А. Котельников подчеркивает, что суждения К.Н. Леонтьева клонятся к тому неписаному итогу, что значение всей словесно-художественной деятельности в России оказалось чрезмерно преувеличенным - в ущерб значению общественно-исторической жизни. Окончательно «прописан мрачный итог» был позже В.В. Розановым, продлившим некоторые мнения К.Н. Леонтьева до последнего обрыва темы, - и не только социальные обстоятельства создания «Апокалипсиса нашего времени» в 1917-1918 гг. «на этот беспощадный итог повлияли». «Вот и Достоевский... Вот тебе и Толстой, и Алпатыч, и "Война и мир". Что же в сущности произошло? Мы все шалили. Мы шалили под солнцем и на земле, не думая, что солнце видит, а земля слушает. собственно, никакого сомнения, что Россию убила литература. Из слагающих "раз-ложителей" России ни одного нет нелитературного происхожде-ния»1, - саркастически высказывался В.В. Розанов.
А. А. Грякалов [2] в книге о В.В. Розанове цитирует Н.А. Бердяева, точно подметившего, что автор «Опавших листьев» сам является «продуктом письма»: «Он зародился в воображении Достоевского и даже превзошел своим неправдоподобием все, что представлялось этому гениальному воображению»2.
В сочинении «Легенда о великом инквизиторе», с которого, собственно, и начинается литературная известность В.В. Розанова, говорится о «несомненном преимуществе одного художественного опыта творчества перед другим: письмо утверждает». Ф.М. Достоевский как «творец-художник», согласно В.В. Розанову, стоит неизмеримо ниже Н.В. Гоголя. Но «муть Гоголя у него значительно проясняется, и из нее вытекли миры столь великой сложности мысли, какая и приблизительно не мерцала автору "Переписки с друзьями". Это не литературный спор, но бытийственный. Исходная точка возможного нового бытия» [2, с. 135-136].
В контексте темы литературного творчества В.В. Розанов выделяет два типа - «художников-наблюдателей» и «художников-психологов», отмечает А.А. Грякалов [2, с. 161]. Автора «Братьев
1 Розанов В.В. Апокалипсис нашего времени // Розанов В.В. Сочинения. -Л., 1990. - С. 519.
2 Бердяев Н.А. О «вечно бабьем» в русской душе // В.В. Розанов: Pro et contra. Личность и творчество Василия Розанова в оценке русских мыслителей и исследователей: Антология. - М., 1995. - Кн. 2 / сост. Фатеев В.А. - С. 43.
Карамазовых» В.В. Розанов относит ко второму типу писателей, которые одарены «философским пониманием духа» и имеют дело с «возвышенным как предельным феноменом бытия». Писатели этого рода - не только глубокие художники, - «они в то же время и глубокие мыслители, и проницательные политики, моралисты и философы, наконец, люди, не чуждые даже религиозного творчества. Мы говорим именно о религиозном творчестве, а не просто о религиозности»1.
С точки зрения А.А. Грякалова, В.В. Розанов наследует идущий от Ф.М. Достоевского «русский разговор», создавая «русский дискурс» и сообщая ему актуальную форму, которая оказалась способна выдержать все испытания временем в эпоху постмодерна. «Представлена содержательная форма исторического гнозиса, что неотделимо от веры. Такое знание изначально содержит в себе бытийно-сакральные смыслы, где повседневность освящена, а священное обретает бытие в каждодневном существовании. Но бытовое и бытийное не сведены в тождество и не противопоставлены - они соединены в многообразном едином.» [2, с. 211].
Ф.М. Достоевский скончался 28 января (9 февраля) 1881 г. «Весть о его смерти быстро облетела весь Петербург, и на его квартиру началось настоящее паломничество. У его гроба сошлись, - позабыв про принадлежность к различным направлениям и всякие злобы дня - все, кто не мог не чтить в усопшем не только
высоко талантливого творца "Униженных и оскорбленных", но и
2
горячего их заступника, друга и - нередко - утешителя» , - вспоминает А.Ф. Кони. «А любил Достоевский прежде всего живую человеческую душу во всем и везде, и верил он, что все мы - род Божий, верил в бесконечную божественную силу человеческой души, торжествующую над всяким внешним насилием и над всяким внутренним падением», - цитирует А.Г. Ломоносов «Слово, сказанное на могиле Ф.М. Достоевского» В.С. Соловьёва3.
1 Розанов В.В. О понимании. Опыт исследования природы, границ и внутреннего строения науки как внутреннего цельного знания. - М., 1966. - С. 452.
2 Кони А.Ф. Ф.М. Достоевский // Кони А.Ф. Избранное. - М., 1989. -С. 169-170.
3 Соловьёв В.С. Слово, сказанное на могиле Ф.М. Достоевского // Соловьёв В.С. Философия искусства и литературная критика. - М., 1991. - С. 226.
Итогом творческого пути Ф.М. Достоевского стало его знаменитое «Пятикнижие», в которое вошли пять последних романов -«Преступление и наказание» (1866), «Идиот» (1869), «Бесы» (1872), «Подросток» (1875) и «Братья Карамазовы» (1879-1880).
A.Г. Ломоносов подчеркивает, что «во всех этих произведениях вовсе не случайно наш национальный дух предстает уже как диалектически противоречивое отношение человека к себе и Богу, ибо через горнило сомнений и противоречий в себе самом дух и продвигается к постижению своей сути» [2, с. 149].
Но все же разгадка многого из того, что изобразил и сказал Ф.М. Достоевский, «совершится только в далеком будущем и тогда только, когда этот писатель будет и понят, и оценен, как никогда не был понят и оценен при жизни и после смерти», - писал В В. Розанов [2, с. 149].
Список литературы
1. Бродский А.И. Владимир Соловьев. - СПб.: Наука, 2016. - 255 с.
2. Грякалов А.А. Василий Розанов. - СПб.: Наука, 2017. - 287 с.
3. Котельников В.А. Константин Леонтьев. - СПб.: Наука, 2017. - 286 с.
4. Ломоносов А.Г. Федор Достоевский. - СПб.: Наука, 2017. - 235 с.
2020.02.009. ВЕКСЛЕР Дж. НАСИЛИЕ В ОТСУТСТВИЕ БОГА: РИТОРИЧЕСКОЕ ОТЧАЯНИЕ ПИСАТЕЛЕЙ ХХ в. WEXLER J. Violence without God. The rhetorical despair of twentieth-century writers. - N.Y.; L.; Oxford et al.: Bloomsbury, 2017. - 204 p.
Ключевые слова: художественная литература ХХ в.; англоязычная литература ХХ в. ; немецкая литература ХХ в. ; риторическое отчаяние; исследования Холокоста; Гюнтер Грасс;
B.Г. Зебальд; Х.Г. Адлер.
Американская исследовательница эстетических движений ХХ в., профессор истории культуры чикагского частного Университета И. Лойолы Джойс Векслер обращается к одной из центральных проблем европейской литературы ХХ в. - «риторическому отчаянию», в той или иной степени определяющему творчество подавляющего большинства европейских писателей первой величины.
