CC BY
66
О КУЛЬТУРНОЙ МИССИИ РУССКИХ ЭМИГРАНТОВ
М.А. ШПАКОВСКАЯ
Кафедра теории и истории международных отношений Российский университет дружбы народов Ул. Миклухо-Маклая, 6, 117198 Москва, Россия
В статье рассматриваются некоторые вопросы, связанные с распространением русской науки и культуры российскими эмигрантами,
В нынешнее неспокойное и трудное время все возрастающий интерес приобретает изучение прошлого, что имеет не только научное, познавательное, но и актуальное значение.
После Октябрьской революции, в период гражданской войны значительная часть граждан России покинула пределы своей родины. Уезжали недовольные и не принявшие новую власть потерпевшие поражение политические деятели, помещики и фабриканты, чиновники и военные. Этот период эмиграции известен в истории как вторая, после XIX в., волна русской эмиграции. Среди эмигрантов находились и представители интеллигенции, в том числе историки.
Безусловно, если не все, то многие ученые своими работами, издаваемыми за рубежом, лекциями и общением с зарубежной аудиторией вольно или невольно, несли на Запад русскую научную мысль, русскую историю.
Кто они были — уехавшие или высланные представители дореволюционного общества России, как они жили, чем дышали там, на чужбине, какой след в мировой науке и культуре они оставили.
Проблемы отъезда интеллигенции из нашей страны представляли и представляют значительный научный и актуальный интерес. Долгие годы эмигранты второй волны оставались в забвении. Ничего или почти ничего не писали и об уехавших историках.
В этом отношении немаловажное значение в современных научных исследованиях принадлежит изучению деятельности российской интеллигенции, проживавшей в эмиграции. Среди них были крупные ученые, представители естественных наук, философы, юристы, историки.
В последние годы значительно возрос интерес к изучению того накопленного наследия, которое было оставлено нам дореволюционным поколением ученых, в том числе и поколением историков конца XIX — начала XX в.
Среди уехавших историков следует отметить довольно известного историка, педагога и политического деятеля, профессора Московского университета Александра Александровича Кизеветтера. Его перу принадлежат интересные исследования, относящиеся к эпохе Петра I, Екатерины II, а также работы по проблемам исторического развития XIX в. По его учебникам истории занимались гимназисты дореволюционной России.
В жизни и деятельности А.А. Кизеветтера хронологически можно выделить неравные по времени периоды: первый со дня рождения 1866 г. до дня эмиграции из России в 1922 г., — 56 лет и жизнь за рубежом в Праге — 10 лет. Эти периоды различны не только по времени, но и по содержанию.
В 1922 г. группе старых интеллигентов, среди которых находился и А.А. Ки-зеветтер, было разрешено выехать в Германию, и 28 сентября они были депортированы из Советской России [1].
Жизнь интеллигенции в эмиграции в те сложные времена для Европы, и особенно для России, как лакмусовая бумажка, показывала без прикрас, «кто есть кто».
В книге, вышедшей уже в наше время (2002 г.), «Драма российской истории: большевики и революция» под редакцией академика А.Н. Яковлева в главе «Большевики удерживают государственную власть» ее автор А.А. Косаковский, говоря о высылке российской интеллигенции после революции 1917 г., отмечает, что политика, проводимая новой властью в отношении интеллигенции, исходила из «курса большевиков на подавление в обществе всякого инакомыслия» [2].
В этой акции не последнюю роль сыграл Л.Д. Троцкий, который прямо и цинично заявлял: «...мы голодом заставим интеллигенцию работать на нас» [3].
В мае »июне 1922 г. состоялся Пленум ЦК, па котором было принято постановление «Об антисоветских группировках среди интеллигенции». Это постановление касалось, прежде всего, ограничения различных организационных мероприятий: ограничивалась возможность созыва съездов, проведение которых было возможно только с разрешения ГПУ. Одновременно на эту организацию также возлагалась работа по проверке благонадежности всех печатных органов; обязательная регистрация всех творческих и профессиональных союзов. Одновременно на этом пленуме «было принято решение образовать постоянную комиссию для высылки интеллигенции» [4J. Списки предполагаемых кандидатур на высылку из страны «составлялись по принципу профессиональной принадлежности. — «Список литераторов», «Список врачей», «Список антисоветских инженеров», по городам «Список антисоветской интеллигенции г. Петрограда», Москвы, Киева, Одессы и др., по учебным и научным учреждениям («Профессура 1-го Московского университета», «Профессура института инженеров путей сообщения») и т. д.». В результате в эти списки были включены «наиболее яркие представители тогдашней интеллектуальной элиты России... — ректор Московского университета зоолог профессор М.М. Новиков, экономист профессор В.К. Зворыкин, историки A.A. Кизеветтер, Г.В. Флоровский, социолог П.А. Сорокин, философы H.A. Бердяев, С.Л. Франк и многие другие».
31 августа 1922 г. в «Правде» была опубликована статья «Первое предостережение», в аннотации которой говорилось: «Кадетствующие и эсеровские круги интеллигенции, вообразив, что НЭП дает им новую опору для контрреволюционной работы, усиленно повели таковую, подцерживая тесную связь с заграничными белогвардейцами. Советская власть, обнаружившая слишком много терпения, дала, наконец, первое предостережение: наиболее активные контрреволюционные элементы из профессоров, врачей, агрономов и пр. высылаются частью за границу, частью в северные губернии». Далее в статье отмечалось, что «среди высылаемых почти нет крупных научных имен. В большинстве своем это политиканствующие элементы профессуры, которые гораздо больше известны своей принадлежностью к кадетской партии, чем своими научными заслугами» [5]. В результате этой акции из страны были высланы 160 видных представителей науки, культуры и искусства.
Не прост и тревожен был их отъезд из России. Покидая родину в октябре 1922 г. вместе с другими изгнанниками на пароходе «Oberbürgermeister Haken», державшем курс к берегам Германии, А.А. Кизеветтер, как и все остальные, глубоко переживал свой отъезд. Он попросил некоторых из своих соотечественников оставить несколько строк в записной книжке. Такие записи сделали
A. Игримов, Н. Бердяев, М. Осоргин, священник отец Владимир, Ю. Айхенвальд,
B. Строганов. Эти записи в той или иной степени отражали общие настроения и мысли отъезжающих: I октября 1922 г., например, Ю. Айхенвальд записал: «Море житейское — так употребительны и так многозначительны эти слова, Мы, несколько пловцов его, теперь очутились в море реальном. Нас оттолкнули от родного берега и пустили в неведомое будущее. Но и там сердце сердцу весть подает, и все мы будем слышать один голос, биение нашего общего великого сердца — России» [6].
Значительная часть русских эмигрантов расселилась по всей Европе. Центрами русской эмиграции стали Париж, Берлин, Белград, София, Прага. А.А. Кизевет-тер выбирает Чехословакию, и с конца декабря 1922 г. он вместе с семьей обосновывается в Праге*.
Надо отметить, что в Праге, по оценкам живущих там русских эмигрантов, были более или менее приличные условия для проживания и работы.
В годы правления тогдашнего президента Чешской Республики Томаша Гаррика Масарика (в ноябре 1918 г. Национальное собрание Чехословакии избрало Масарика президентом республики. Он переизбирался в 1920, 1927, 1934 гг.) большое внимание обращалось на внедрение образования во все классы общества. Открывались новые школы, училища высшего типа, средние учебные заведения, университеты. Организовывались специальные краткосрочные курсы по отдельным проблемам различных отраслей знаний для всех слоев населения. Уже в начале 20-х годов в системе высшего образования Чехословакии можно было заметить существенные изменения, как в количественном, так и в качественном отношении.
Уже к началу 30-х годов XX в. Чехословакию можно уже смело отнести к числу стран, в которых позиции в области образования и науки занимали главенствующее место. В этой небольшой европейской стране к этому времени действовали 21 вуз вместе с филиалами, из которых 16 были государственными.
В стране проводилась активная политика по привлечению русских профессоров, по объединению русской научной элиты как высланных, так и добровольно уехавших из России профессоров и ученых. В результате здесь собрался цвет науки дореволюционной России.
В октябре 1928 г. в день десятилетия Чехословацкой республики в своем выступлении перед Национальным собранием Масарик особенно выделил роль образования в становлении самостоятельности государства. «Мы начали с пустыми руками, без армии, без конституционных традиций, с быстро падающим курсом валюты, посреди всеохватывающего экономического хаоса и полного распада дисциплины, с наследием дуалистической монархии и ирридентизмом" на границах, с потрясением со стороны левых и правых внутри страны, с недостаточностью ресурсов и неспособностью управлять наряду с малым желанием повиноваться — и почти неизвестными остальному миру. Все же мы с честью прошли испытания, восстановили Государство» [7]. Решающим в этом факторе, по мнению президента, явились опережающий рост образования и науки.
В Чехословакии создавались условия для детей русских эмигрантов, которым была предоставлена возможность обучаться по той образовательной программе, которую выбрали их родители.
Представители русской интеллигенции, проживающие в Чехословакии, высоко оценивали созданные для них условия жизни и творческой деятельности. Выступая в январе 1933 г. на юбилейном собрании, посвященном 10-летию открытия русской гимназии, А. Кизеветтер высоко оценил деятельность чешского президента в этой области [8]. Как отмечал историк, одной из «жгучих проблем», вставшей сразу перед русской эмиграций, «была возможность давать своим детям образование в русских гимназиях... в лучших традициях русской культуры», чтобы они не выросли «русскими по имени и чуждыми всему русскому по существу». Это необходимо было сделать именно в те годы, когда у детей «закладываются
В 1922 г. по инициативе президента Чехословакии Томаша Г. Масарика (1850—1937 гг,) и чешского правительства была организована так называемая Русская акция, в рамках которой выделялись финансовые средства (из фонда президентской канцелярии) на обустройство и трудоустройство уче-ных-беженцев из России, также были установлены стипендии студентам-эмигрантам. В рамках акции были созданы Русский университет (юридический и гуманитарный факультеты), несколько других специальных учебных и научных учреждений, в которых продолжалась как преподавательская, так и научно-исследоватсльская работа.
• *
Территориальные претензии.
на всю жизнь основы духовной личности формирующегося человека», чтобы они «могли понимать и чувствовать все родное и сохранить для эмигрантских детей их родину, сохранить для родины их подрастающих сыновей и дочерей» [9].
Подрастающее поколение только в том случае может оказаться «зодчими новой России», если они «при вынужденной территориальной отдаленности от своей родины» будут «воспитываться в лучших традициях русской культуры». Единственно правильное решение на этом пути он видел в обучении русских детей в русской школе, где для них «может быть открыто широкое знакомство с сокровищами» всех знаний, накопленными в русской школе [10J.
В этом он видел задачу существования русской гимназии «в жизненной обстановке русского беженского состояния». Одновременно он придавал большое значение тем дружеским связям, которые завязываются на гимназической скамье между чешскими и русскими детьми, и это тоже, по его мнению, должно было дать в будущем свои плоды.
Мы никогда бы не узнали, что говорил историк в своем выступлении на собрании, если бы не бережно сохранившийся его архив, который с любовью сберегла его дочь — Екатерина Александровна Максимович, передавшая его в конце 90-х годов в Россию [11].
Живя и работая в эмиграции, он одновременно вел активную преподавательскую, научную и просветительскую работу.
Помимо своей обычной занятости в Русском народном университете, историк регулярно выезжал с лекциями, или, как он их сам называл, «лекционными гастролями» по различным городам Европы. Тематика его лекций была направлена на ознакомление чехов и словаков с русской историей и культурой: «Московское царство», «Иван Грозный», «Петр I», «Отечественная война», «XIX век в истории России», «Крепостное право в России», «Как сложилось государственное единство в России» и т. д. К сожалению, обстоятельства семейной жизни — тяжелая болезнь жены Екатерины Александровны Кизеветтер и скорая ее смерть, последовавшая в 1924 г., болезнь падчерицы — Наталии (дочери жены от первого брака), тяжелая хроническая болезнь самого историка — все эти обстоятельства мешали ему активно выезжать в многодневные лекционные турне.
Сохранились записи дочери А. Кизеветтера с датами лекционных поездок отца:
1925 г.: март — лекции в Берлине, чтение исторического курса (2 недели);
1926 г.: февраль — лекции в Белграде и в Загребе;
1927 г.: февраль — лекции в Берлине; с 18 по 26 февраля — лекции в Риге, 2 апреля — в Белграде; 10 апреля — в Сараево (чтение в русской колонии и в кадетском корпусе), 11 апреля — в Суботице, 4 и 13 апреля — в Софии, 17 и 18 апреля — лекция в Загребе;
1928 г.: 9 февраля — лекции в Белграде, 14 мая — Новый сад, лекции; в сентябре съезд; 2 и 3 октября — лекции в Загребе, с 6 декабря — лекции в Белграде (продолжительность лекционного курса около 1,5 недель);
1929 г.: с 22 мая по 6 июня — лекции в Белграде, чтение курса при «Русском Институте», 30 мая — Белая церковь, лекции, в начале февраля — лекции в Риге; 18 и 19 февраля — лекции в Двинске, 20—24 февраля — лекции в Ревеле и Нарве, 26 февраля — лекции в Юрьеве, 28 февраля — лекции в Белграде, со 2 по 17 марта — лекции в Берлине, чтение курса при «Русском Институте»;
1930 г.: с 4 по 21 сентября — командировка в Тырново и Плевну на съезд Академических деятелей [8].
В письме к В.А. Маклакову от 18 августа 1923 г., послу временного правительства во Франции А. Кизеветтер писал: «Могу сказать одно, я испытывал чувство тоски по родине, когда сидел в своей квартире в Москве и кругом себя не видел своей родины. Здесь же (в Праге. — М.Ш.) я тоски по родине не чувствую, ибо имею возможность свободно и по человечески жить с русскими людьми. И, читая лекции, помогать русской молодежи хранить в себе русскую душу для лучших времен» [13].
1 декабря 1923 г. А. Кизеветтер пишет Маклакову о положении в России. Эмигранты должны, по его мнению, представлять себе состояние дел в России в настоящий момент. «Встречаются люди, утверждающие, что большевизм соответствует духу русского народа и что Россия просто нашла, наконец, самое себя. Кто так думает и кому это не претит, тот просто должен примкнуть к большевикам и дело с концом. Кто так думает и кому это претит, тот должен обречь себя на пожизненную не только физическую, но и духовную эмиграцию и доканчивать жизнь с чувством презрения к своему народу» [14].
В те годы эмигранты рассуждали и думали примерно так же, как и А. Кизеветтер. В дальнейшем многие из них, особенно после установления фашистского режима в Германии, значительно изменили свое мнение и стали всячески помогать своей родине, которую они в свое время покинули. А. Кизеветтер не дожил до этого времени. Он умер в период, когда фашисты только пришли к власти. О том, как бы он себя повел, прожив еще несколько лет, можно только строить предположения.
А. Кизеветтер считал, что разобщение эмиграции на политические течения глубоко ошибочно. Это подтверждают высказывания самого А. Кизеветтера, сделанные в письме, где говорилось, что «русские зарубежники» делают «ошибку в том отношении, что, убаюкивая себя иллюзией на скорое возвращение в Россию, они живут за границей, как на станции, замыкаясь в своем кругу и не завязывая сношения с окружающей их жизнью. И когда иллюзия начинает потухать и блекнуть, тогда вступает в свои права то тягостное ощущение своей ненужности...» [15]. «Чрезвычайно наивно полагать, что эмиграция на досуге выработает идеологическую и программную подсказку для грядущей России и грядущая Россия эту подсказку примет». И далее он говорит о русской культуре, к которой в Европе всюду «обнаруживается большой интерес. ...Русскую культуру ценят, ею интересуются, и задача эмигрантов закрепится в европейском обществе с тем, чтобы была признана сила и ценностность русского человека, как культурного деятеля» [16].
Историк считал, что русские зарубежники должны стремиться глубже вовлекаться во все сферы общественной жизни страны проживания с тем, чтобы как можно полнее «развить тут, в Европе, положительную деятельность», чтобы это был «успех русского дела для грядущей России» с тем, чтобы «когда пробьет час возвращения на родину и мы уйдем к себе, домой, — пусть здесь останется след талантов русского человека».
Как раз в этом можно обнаружить полезность пропагандистской деятельности эмигрантской интеллигенции русской культуры и России в целом.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Вандалковская М.Г. П.Н. Милюков, А.А. Кизеветтер: история и политика. — М., 1992, с. 101.
2. Драма российской истории: большевики и революция / Под ред. акад. А.Н. Яковлева. — М.: Новый хронограф, 2002, с. 393.
3. Там же, с. 393.
4. Цит. по: Драма российской истории.,., с. 396.
5. «Правда», 1922 год, 31 августа.
6. Архив русского зарубежья «Культурного Центра Дома-Музея Марины Цветаевой* (АРЗКЦЦММЦ) // Фонд Максимовича Е.М. КП-967/13, л. 1.
7. Международный исторический журнал.
8. АРЗКЦЦММЦ. Семейный архивный фонд Кизевеггеров-Максимовичей. — Оп. 3, к. 3, КП-970, с. 2.
9. Там же.
10. Там же.
11. Там же.
12. Там же.
13. «Большевизм есть несчастье, но несчастье заслуженное» — переписка В.А. Маклакова и А.А. Кизеветтера // Вестник Архива президента Российской Федерации. Приложение к российскому историческому журналу «Родина». — 1996. — № 2 (21), с. 6.
14. Там же, с. 9.
15. Там же, с. 10.
16. Там же,
ON THE CULTURAL MISSION OF RUSSIAN EMIGRANTS
M.A. SHPAKOVSKAYA
The Theory and History of International Relations Chair Peoples’ Friendship University of Russia
6, Miklukho-Maklay st., 117198 Moscow, Russia
The article touches upon some aspects of the Russian science and culture intervention done by the Russian emigrants.
