О концептуальных подходах к взаимодействию языка и политики в контексте глобализации

Мухарямов Наиль Мидхатович; Шакурова Гульназ Зиннатулловна

ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 12. ПОЛИТИЧЕСКИЕ НАУКИ. 2014. № 3

Наиль Мидхатович Мухарямов,

доктор политических наук, профессор, заведующий кафедрой политологии и права Казанского государственного энергетического университета (Россия), e-mail: n.mucharyamov@yandex.ru

Гульназ Зиннатулловна Шакурова,

ассистент кафедры политологии и права Казанского государственного энергетического университета (Россия), e-mail: shakurova.g@ya.ru

О КОНЦЕПТУАЛЬНЫХ ПОДХОДАХ К ВЗАИМОДЕЙСТВИЮ ЯЗЫКА И ПОЛИТИКИ В КОНТЕКСТЕ ГЛОБАЛИЗАЦИИ1

В статье анализируются основные способы концептуального освоения взаимодействий, происходящих в треугольнике «язык — политика — глобализация», в том числе в рамках таких подходов, как языковая система мира, «лингвистический неоимпериализм», дискурсивная версия языковой глобализации, критическая социолингвистика глобализации (распределение языков vs мобильность и доступ к социально-языковым ресурсам). Пространственные измерения рассматриваемого предмета отражаются в различных решениях относительно соотношения глобального и локального, в процедурах иерархического распределения языков в соответствии с их международно-политическими «рангами», влиятельностью и потенциалами «мягкой силы».

Ключевые слова: язык, глобализация, «глокализация», субглобализация. Nail Midkhatovich Mukharyamov,

Doctor of political science, Professor, Chair of the Department of Political Science and Law at Kazan State Energy University (Russia), e-mail: n.mucharyamov@yandex.ru

Gulnaz Zinnatullovna Shakurova,

Assistant professor in the Department of Political Science and Law at Kazan State Energy University (Russia), e-mail: shakurova.g@ya.ru

ON CONCEPTUAL APPROACHES TO THE INTERACTION OF LANGUAGE AND POLITICS IN THE CONTEXT OF GLOBALIZATION

1 Статья подготовлена при поддержке Российского гуманитарного научного фонда. Грант № 13-03-00334^

This paper presents an analysis of the conceptual development of the basic means of interaction within the topic triangle "language — politics — globalization", including the contexts of such approaches as the world language system, "linguistic neo-imperialism", a discursive version of language globalization, and critical sociolinguistics of globalization (language distribution vs. mobility and access to societal-linguistic resources). The spatial dimensions of the given subjects are reflected in different decisions concerning interactions between the global and the local, and also in certain procedures for the hierarchical distribution of languages according to their international-political "rank", influence and "soft power" potential.

Key words: language, globalization, 'glocalization', subglobalization.

Воздействие многообразных факторов глобальности (онтологической и дискурсивной природы) на языковые процессы в сочетании с социально-политическими условиями, в которых они протекают, стало предметом специального изучения относительно недавно, несмотря на то что в обиход введена дисциплинарная номинация — лингвоглобалистика. Это отмечается практически единодушно как отечественными, так и зарубежными авторами, работающими в названном предметном поле2.

По-видимому, причина этого не в случайном запаздывании, особенно если учесть, что феноменология языка как такового присутствует в качестве неотъемлемого элемента во всех измерениях глобализации. Объяснением здесь может служить одно обстоятельство: языки сами по себе не составляют предмета произвольного трансграничного (шире — транслокального) перемещения в пространстве, как это присуще другим артефактам и всему, что ассоциируется с термином «потоки». Сколь бы проницаемыми ни становились государственно-политические разделительные линии, такого перемещения происходить не может в силу объективных причин, прежде всего из-за времени и усилий, которые требуются для достижения хотя бы минимальных условий взаимопонимания, для приобретения навыков коммуникации на индивидуальном уровне. Не случайно, поэтому, что при конструировании теоретических схем в области лингвоглобалистики изначально собственно языковые начала в качестве самостоятельных переменных не учитывались. Примером может служить анализ культурных измерений глобализации, предложенный Арджуном Аппадураи. В его аналитической конструкции применен дискурсивный подход, оперирующий не-

2 См., например: КирилинаА.В., ГриценкоЕ.С., ЛалетинаА.О. Глобализация в аспекте лингвистики // Вопросы психолингвистики. 2012. № 1 (15). С. 18-37; Block D. Language education and globalization // Encyclopedia of Language and Education. Vol. 1: Language Policy and Political Issues in Education / Ed. S. May and N.H. Hornberger. 2nd Edition. L.: Springer Science + Business Media LLC, 2008. P. 31-43.

сколькими видами «потоков», которые он называет по аналогии с «ландшафтом», — этнический (еШозсарез), медиа (шеШазсарез), технологический (;есИпо8саре8), финансовый (йпапсезсарез), идеологический ^ёеозсарез)3:

Таблица 1

Концепт «потоки» в дискурсе о глобализации

Сферы/ландшафты Толкование Примеры

Этноландшафт Потоки людей Мигранты, беженцы, туристы

Медиаландшафт Потоки информации Газеты, журналы, спутниковое ТВ, веб-сайты, образы и символы

Техноландшафт Потоки технологий Компоненты ГГ-технологий, ноу-хау

Финансовый ландшафт Потоки денег Биржевые обмены, товарные спекуляции

Идеоландшафт Потоки идей Права человека, охрана окружающей среды, рыночная идеология, угроза терроризма

Резюмируя итоги начальных этапов исследовательского освоения тем, связанных с факторами глобального порядка, некоторые авторы особо отмечают, что на этих стадиях «языковые вопросы лишь затрагивались по касательной»4.

В новейшей научной литературе базовой метафоре — «потокам», применяющейся к товарам, знанию, культурным продуктам, противополагается метафора «распространения» языковых феноменов5. При этом само распространение становится объектом предметной дифференциации.

Первый и наиболее широко практикуемый способ понимания глобализации в рассматриваемой сфере имеет дело с языками в их системной целостности, в виде отдельных самостоятельных сущностей — «национальных» языков, этнических идиомов и пр. Иными словами, внимание здесь направлено на традиционные социолингвистические материи — на языковые ситуации в трансграничных, трансрегиональных, национальных, субнациональных масштабах. Глобализация, следовательно, здесь понимается в виде динамичной международной системы взаимодействия языков с точки зрения их функциональных параметров, демографических показателей, со-

3 Appadurai A. Modernity at Large. Cultural Dimensions of Globalization. Minneapolis, L.: University of Minnesota Press, 1996. P. 33.

4 James A. Theorising English and Globalization: Semidiversity and Linguistic Structure in Global English, World Englishes and Lingua Franca English // Apples: Journal of Applied Language Studies. 2009. Vol. 3. P. 80.

5 Jacquement M. Trasidiomatic Practices: Language and Power in the Age of Globalization // Language & Communication. 2005. N 25. P. 247-277.

циологических показателей относительно привлекательности для изучения в качестве языков более широкого общения.

Аналитическое освоение проблемного комплекса «язык — политика — глобализация» представляет собой картину поляризованных идейно-оценочных установок, широко варьирующихся от полюса радикального глобализма к полюсу радикального же антиглобализма. Применительно к политико-языковым материям столкновения протагонистов и антагонистов носят столь же непримиримый характер, как и по всем остальным пунктам дискурсивной повестки о глобализации.

В литературе, посвященной рассматриваемому предметному полю, часто ссылаются на идею датского социолога де Сваана относительно глобальной языковой системы как одной из составляющих мирополитической системы в целом. Планетарная констелляция языков, согласно такому видению, такова, что 98 % языков в современном мире занимают маргинальное «положение», на них разговаривают менее одной десятой части всего человечества. Около 150 языков и 95 % их носителей, далее, занимают центральное положение. Арабский, китайский, французский, немецкий, хинди, японский, малайский, португальский, русский, испанский, суахили и турецкий языки, будучи региональными языками широкого использования, находятся в положении «суперцентральных». «Гиперцентральным» языком современности является английский6.

Лагерь сторонников критического подхода в наиболее жестко артикулированном варианте представлен лингво-экологической парадигмой и теорией «лингвистического неоимпериализма». Глобализация, понимаемая в духе наступающей культурной гомогенизации, квалифицируется как прямая угроза этноязыковому многообразию и как непосредственная причина исчезновения сотен и тысяч ныне известных живых языков. Дискутируются, скорее, вопросы о темпах и масштабах такого исчезновения. Подавляющее большинство языков в современном мире имеет весьма ограниченное число носителей (по данным экспертов ЮНЕСКО, на 96 % из приблизительно 6,9 тысяч языков говорят всего 4 % населения мира). Почти 90 % языков мира не представлены в виртуальном пространстве Интернета. Около 80 %, используемых в Африке, не имеют орфографии. Прогнозируется, что к концу XXI столетия выживут от 300 до 600 устных языков, передаваемых от родителей к детям. Это объясняется экспансией английского языка, играющего роль проводника американской версии корпоративной глобализации. Сама формула «английский как lingua franca» — это продукт гегемонистской стратегии и инструмент, применяемый в интересах

6 Swaan A., de. Words of the World: The Global language System. Cambridge: Polity Press and Blackwell, 2001.

транснациональных корпораций. Лингвистический геноцид стигматизирует, маргинализирует, истощает языки других, тех, чьи языковые права системным образом ущемляются7.

На противоположном полемическом фланге выстраиваются аргументы, которые в отличие от экологических мотиваций исходят из соображений коммуникативной эффективности международного lingua franca—в связи с широко понимаемой интернационализацией самых различных сфер деятельности. Если говорить несколько упрощенно, то это стандартная и знакомая ориентация неолиберального характера с ее акцентами на модернизации, саморегуляции, рыночной целесообразности, конкурентоспособности и т.п. В этой логике английский язык безальтернативно расценивается как единственный претендент на роль мирового языка. Сторонников такого взгляда часто обвиняют в апологетике, в ангажированности.

Примером отхода от алармистского видения языковых перспектив в ситуации глобальности, развиваемого в академическом дискурсивном пространстве, может служить позиция В.А. Тишкова. Вопреки многочисленным спекуляциям и громким политическим заявлениям, как считает автор, «общая языковая ситуация и положение в разных странах имеют более сложный характер». Происходит размывание и перемешивание языковых ареалов, с одной стороны, и усложнение языкового репертуара современного человека и распространение многоязычия, с другой стороны, а также ревитализация языков, ранее считавшихся исчезающими. «Несмотря на драматические прогнозы некоторых ученых и политиков, разнообразие будет сохраняться... В свою очередь государственная политика будет развиваться в сторону признания и поддержки многоязычия, в том числе официального, на уровне государства и его отдельных регионов, а также будут усложняться сферы языкового обслуживания. Бюрократия и службы станут говорить на языке налогоплательщиков, а не наоборот»8.

Иной концептуальный ракурс при разработке темы образуется за счет современных исследовательских инициатив — критического дискурсивного анализа и критической социолингвистики.

Широкое внимание сообщества специалистов в последние годы было привлечено к двум работам, тематизировавшим язык(и) и глобализацию за пределами традиционного лингвистического видения. Это книги Нормана Фэркло и Яна Блуммерта. Первый из названных авторов интерпретирует «потоки» — сущностные начала

7 Skutnabb-Kangas T., Phillipson R. The Global Politics of Language: Markets, Maintenance, Marginalization, or Murder? // The Handbook of Language and Globalization / Ed. N. Coupland. Oxford: Wiley-Blackwell, 2010. P. 77-99.

8 ТишковВ. Стройка наций // Россия в глобальной политике. 2013. 7 нояб. URL: http://www.globalaffairs.ru/print/number/Stroika-natcii-16189

глобализации — как сетевую и интерактивную циркуляцию через пространственные границы репрезентаций, нарративов и дискурсов. Языки подвергаются глобализации и служат ее средством, полагает Н. Фэркло, не как целостные онтологические единицы, а частично — через жанры как способы коммуникации и дискурсы как способы репрезентации конкретных аспектов действительности. Глобализация, согласно такому подходу, представляет собой дискурсивный процесс, а сами дискурсы — конструирующие по отношению к актуальным материальным переменам эффекты. Сочетание критического дискурсивного анализа и «культурной политэкономии» позволяет ставить вопрос о «голосах» глобализации. Следует различать, как при этом отмечается, «академический анализ, правительственные агентства, неправительственные агентства, медиа и людей в повседневной жизни»9.

Исследовательский подход второго из названных авторов — Я.Блуммерта — также предполагает отказ от одностороннего видения языков как очерченных своими фиксированными границами, доступных для именования и исчисления единиц, часто сводящихся к грамматическим структурам и словарям («английский», «немецкий», например). Феномены миграции, диаспор и в целом человеческая мобильность предполагают перенос исследовательского фокуса с языков как таковых на подвижность социально-языковых ресурсов, доступных различным общественным категориям, на речь (с точки зрения соссюровской дихотомии) в ее актуальном использовании в «транслокальных» условиях. Таким образом, глобализацию можно рассматривать как в категориях «социолингвистики распределения» или языков в горизонтальных и стабильных пространственных измерениях, так и в категориях «социолингвистики мобильности». Второй подход, как настаивает Я. Блуммерт, представляет более релевантную возможность анализа глобализации, так как оперирует языками-в-движении, не горизонтальными, а вертикальными способами дифференциации в контексте актуальных речевых практик и используемых коммуникативных ресурсов. Последнее, будучи вертикально-стратифицирующим фактором, создает новые формы господства и неравенства с точки зрения доступа к новым вертикальным ступеням (не-локальным и не-ситуативным), которые связаны с более высокими языковыми компетенциями и многоязычными навыками грамотности. Потенциал мобильности, следовательно, здесь измеряется ресурсами, позволяющими индивидам или группам переходить не просто с одного языка на другой, но и на более высокие ступени в шкалах вертикальной стратификации10.

9 Fairclough N. Language and Globalization. L., N.Y.: Routlledge, 2007. P. 11.

10 Blommaert J. The Sociolinguistics of Globalization. Cambridge: Cambridge University Press, 2010.

Таким образом, идейный пафос критического исследования глобализации в связи с языковыми процессами может быть выражен в координатах как этнокультурного неравенства и отчуждения (т.е. «горизонтально»), так и по критериям социально-культурно включения/исключения и доминирования/подчинения (т. е. «вертикально»).

Рассмотренная группа концептуальных подходов при всей разнице позиций, занимаемых исследователями, объединяется общим методологическим признаком: изучением того, что представляет собой содержание глобализация с точки зрения языковых аспектов. Затрагиваются ли при этом языки как лингвистически определяемые феномены (то, что в отечественной терминологии определяется понятием «национальный язык»), а также их взаимодействие и соотношение параметров демографической и коммуникативной мощности, потенциалов функционирования в различных отраслевых средах, наконец, их статусно-ролевых характеристик? Последнее становится предметом классифицирующего описания в шкале от мировых языков как инструментов международного общения до миноритарных или местных языков. Соответствующая модель может быть охарактеризована как конкурентная. Следствием глобализации выступает не только распределение языков, но и их состязание за позиции на международной сцене11. К этой же группе исследовательских разработок относятся дискурсивные интерпретации глобализации в контексте критической социолингвистики.

Другая линия концептуализации выстраивается из аналитических подходов к рассмотрению глобальных, планетарных измерений языковой жизни современного мира в их взаимодействии с обстоятельствами и ситуациями местного порядка. В принципе взаимное соотнесение глобального и локального располагается в сердцевине теоретизирования по поводу рассматриваемых предметов — как языковых (социолингвистических), так и культурных в более широких проекциях. Шкала теоретических школ с их конкретными системами аргументов и заключений формулируется в виде трех-частной схемы, включающей: «гиперглобалистов», «скептиков», «трансформационалистов». Для первых глобализация предстает как новая эпоха с ее глобальными рынками, с гомогенизацией мира по стандартам западной (американской по преимуществу) массовой и потребительской культуры. «Скептикам» свойственно видение глобализации в качестве мифологизированных стереотипов, не способных реально отменять основания могущества ведущих держав

11 Михальченко В.Ю. Национальные языки в эпоху глобализации: языки России и Монголии // Вопросы филологии. 2010. № 1. URL: http://journal.mosinyaz.com/ page_39_34

и устойчивость «больших» национально-государственных культурных систем. В свою очередь «трансформационалисты» решающее значение придают беспрецедентным изменениям, затрагивающим страны и народы в ситуации высокой неопределенности, а также перспективам культурной гибридизации в новых глобальных сетях. Суммированная картина выглядит следующим образом12:

Общие социальные теории: «гиперглобалисты» «скептики» «трансформа-ционалисты»

Лингвистические теории: «глобалисты» «локалисты» «глокалисты»

Глобализация — это: гомогенность гетерогенность гибридность

Использование понятия «глокализация» было инициировано в 1990-е гг. Роландом Робертсоном как заимствование метафоры маркетингового языка японских предпринимателей, обозначавших таким образом намерение адаптировать универсальные стандарты и приемы ведения дел к специфическим условиям своей страны13. «Глокальное» как концептуальный ход предназначено для того, чтобы отойти от мифологизированной картины глобализации как о триумфе культурно гомогенизирующих сил над всем остальным. Локальное не предстает в виде отправного пункта на пути к какому-то новому — интернационализированному, де-этнизированному — устройству жизни, где глобальное понимается как прямое порождение модернизации. Это, скорее, аспект глобального, а не противостоящий ему участник бинарной оппозиции. Подобный взгляд, как полагает Р. Робертсон, основан на слабой соотнесенности пространственно-временной логики, с одной стороны, и учетом отношений «универсализм» — «партикуляризм», с другой сторо-ны14. Глобализация, таким образом, не есть нечто автоматическое и одностороннее (одномерное). Напротив, «речь повсюду может идти о новом усилении роли локального»15.

В приведенной схеме наличествует, по всей видимости, один существенный пробел, связанный с тем, что в языковом порядке

12 James A. Op. cit. P. 82

13 Block D. Globalization and Language Teaching // The Handbook of Language and Globalization / Ed. N. Coupland. Oxford: Wiley-Blackwell, 2010. P. 292.

14 Robertson R. Glocalization: Time — Space and Homogeneity — Heterogeneity // Global Modernities / Ed. M. Feartherstone, S. Lash, R. Robertson. L.: SAGE Publications Ltd., 1995. P. 26; Elteren van, M. Cultural Globalization and Transnational of Things American // The Systemic Dimensions of Globalization / Ed. P. Pachura. Rijrka, Shanghai: InTech, 2011. P. 149-172.

15 Бек У. Что такое глобализация? Ошибки глобализма — ответы на глобализацию. М.: Прогресс-Традиция, 2001. C. 86.

современного мира представлено обширное «срединное» начало между глобальным и локальным. Многие языки помимо английского выполняют функции международного общения, выступают средством коммуникации трансграничного (транслокального, трансрегионального и даже трансконтинентального) характера. Говоря обобщенно, в международно-политической практике происходят процессы, которые можно отнести не только к взаимодействиям по линии «глобальное — локальное/глокальное», но и к специфически понимаемому субглобальному.

Явление субглобализации (в том числе в политико-языковых измерениях) не получило целенаправленной концептуализации в научной литературе, если не считать реплики и описания некоторых соответствующих примеров. Иллюстрируя субглобализацию, П. Бергер приводит случай «европеизации»: «Немецкое и австрийское влияние на Венгрию и другие бывшие коммунистические страны, скандинавское влияние на Прибалтику и турецкое влияние на Центральную Азию способствует и "европеизации", и глобализации... Ни один из этих культурных элементов не входит в состав зарождающейся глобальной культуры как таковой, однако они выступают посредниками между ней и местными культурами, с которыми сталкиваются»16.

Соотношение языков с теми или иными международно-коммуникативными, когнитивными, инструментальными и, наконец, культурно-символическими функциями подвержено своей ситуативной динамике. В различные исторические эпохи и в различных географических зонах использовались и используются разные linguafranca. Это арамейский, греческий, кечуа, латынь, арабский, испанский, португальский, русский, суахили, турецкий, французский. Генетически зоны распространения языков международного использования, как правило, имеют колониальное и имперское происхождение, торговые обмены и миграционные потоки. Можно в этом смысле говорить о трансграничных языковых сообществах постколониального типа, к которым относятся зоны франкофонии, лузофонии (португалоязычные страны), испанидаде (испаноязыч-ные страны). Существуют исторически сложившиеся пространства использования русского языка как постимперское и постсоветское наследие или — немецкого языка как отзвук империи Габсбургов, турецкого языка — в определенных регионах бывшей Оттоманской империи. Как бы то ни было, языковые реалии международных отношений никогда не могут быть сведены к безраздельному доминированию лишь одного кода.

16 Бергер П. Культурная динамика глобализации // Многоликая глобализация. Культурное разнообразие в современном мире. М.: Аспект Пресс, 2004. С. 22, 23.

Субглобализацию неверно было бы интерпретировать в виде пространственно уменьшенной (и только лишь вспомогательной) версии «большой» глобализации. Помимо количественных различий в данном случае принципиальный смысл имеют и специфические моменты качественного порядка. В отличие от глобализации как своего рода «анонимного порядка», политико-языковые процессы субглобализации обладают заметными началами субъектности — развитой (в той или иной степени) культурно-коммуникационной инфраструктурой, эксплицитными международно-политическими стратегиями, проактивностью, адресным ресурсным наполнением и, самое существенное, акторами в лице межгосударственных объединений и специализированными лингвистическими институтами. Деятельность межгосударственных объединений (и специализированных субъектов внешней языковой политики) — Организация Франкофонии, Содружество (Британский совет), Содружество португалоязычных стран (Институт Камоэнса), Испанидад (Институт Сервантеса), Инситут конфуция, Саммит Иберо-Американских стран, Совет сотрудничества тюркоязычных стран (Общество имени Юнуса Эмре) и т.д. — хорошо документирована и доступна для ознакомления, включая интернет-ресурсы.

В настоящем изложении уместно рассмотреть подходы к методологии оценки международного «веса» языков, выступающих в своеобразной роли претендентов на роль проводников собственных сценариев субглобализации. Ситуация в данном случае обладает глубоко проблематичным характером из-за того, что какие-то отдельные количественные критерии не совпадают с реальными позициями тех или иных языков в мирополитическом контексте.

Помимо традиционных способов ранжирования по основаниям демографической и коммуникативной мощности, по статусным параметрам (языки, признанные официальными в нескольких странах или в качестве рабочих языков в международных организациях) используются также и другие процедуры иерархизации17:

Те или иные составляющие «веса» тех языков, которые выполняют функции широкой международной коммуникации, согласно широко распространившемуся аналитическому приему, принято соотносить с важными измерениями «мягкой силы» — ресурсами и факторами культурно-символической влиятельности и привлекательности игроков на миро-политической арене. Своеобразная

17 Graddol D. The Future of English? A Guide to Forecasting the Popularity of the English Language in the 21st Century. L.: The British Council, 2000. P. 59; Ammon U. World Languages: Trends and Futures // The Handbook of Language and Globalization / Ed. N. Coupland. Oxford: Wiley-Blackwell, 2010. P. 110.

Таблица 2

Показатели международного «веса» основных языков (1995 г.)18

Индекс влиятельности Душевой ВВП

Английский 100 12,717

Немецкий 42 3,450

Французский 33 2,215

Японский 32 4,598

Испанский 31 3,204

Китайский 22 2,400

Арабский 8 984

Португальский 5 872

Малайский 4 —

Русский 3 584

Хинди/урду 0,4 215

Бенгальский 0,09 113

«гравитация», сила притягательности государств и ими олицетворяемых лингво-политических культур, несомненно, связаны с возможностями их доминирующих (чаще всего обладающих каким-то конституционным статусом) языков активно служить инструментом общения — культурного, делового, политического, идеологического — в пространственных масштабах, более или менее далеко выходящих за рамки соответствующих государственных границ или конкретно-региональных пределов. С другой стороны, в условиях современного международно-коммуникативного порядка конкурентные потенциалы, которыми располагают государства и «акторы вне суверенитета», измеряются их возможностями профессионально функционировать с использованием иностранных языков. Примером того, как осуществляются попытки оперировать измеримыми переменными в этой области, может быть доклад компании «Эрнст и Янг», подготовленный в сотрудничестве с Международным институтом управления «Сколково» и посвященный сопоставлению параметров «мягкой силы» государств с наиболее быстро растущими экономиками. Примечательная деталь, характеризующая имеющиеся подходы к методикам составления соответствующих рейтингов: вклад языкового фактора в интегрированный индекс «мягкой силы» государств определяется количеством студентов колледжей США,

18 Д. Грэддол предлагает рассчитывать индекс «глобального влияния» языков с учетом их демографического и экономического «веса» в сочетании с показателями душевого ВВП, открытости рынков, урбанизации, а также индекса человеческого развития (Graddol D. Op. cit. P. 59).

выбравших тот или иной язык в качестве предмета изучения как иностранного (language enrollment).

Таблица 3

Языковые составляющие «мягкой силы» (2010 г.)19

Место в общем рейтинге Индекс «мягкой силы» (2010) Вклад языкового фактора, % Английский как второй язык, % Языковой индекс «мягкой силы»

США I 87.0 4,3 8,6 3,742

Франция II 49.5 4,2 1,5 2,079

Канада V 39.0 1,4 2,6 0,546

Италия VI 32.0 5,9 2,3 1,888

Япония VII 31.8 5,3 2,4 1,685

Китай VIII 30.7 2,1 1,4 0,644

Индия IX 20.4 0,9 17,7 0,183

Россия X 18.0 1,9 1,9 0,378

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Бразилия XI 13.8 1,0 2,1 0,138

Турция XII 12.9 1,1 2,2 0,141

ЮАР XIV 10.3 1,2 % 2,3 % 0,123

Излишне говорить, насколько односторонним выглядит этот способ оценки, оставляющий за рамками рассмотрения все то, что составляет языковой «престиж» стран и народов помимо выбора учащихся американский колледжей. Очевидно, что «мягкие» языковые ресурсы международно-политической притягательности так же, как и неполитические факторы и мотивации участия в кросскультурной коммуникации, имеют значительно более сложноорганизованную и внутренне противоречивую природу, чем образовательные практики в одной стране. В конце концов, согласно общепринятому мнению, носители английского языка в качестве родного в условиях нынешнего мирового лингвистического порядка испытывают дефицит мотивации для изучения иностранных языков.

Слагаемые международной притягательности языков включают множество переменных, которые в свою очередь подвержены долговременной ситуативной динамике. Помимо прагматических — коммуникативных и когнитивных — функций здесь присутствуют функции, связанные с культурно-символическими основаниями идентичности. После того как были дискредитированы идеи ми-

19 Rapid-grows Markets Soft Power Index. Spring 2012 / Ernst & Young in collaboration with Moscow School of Management "Skolkovo" (Institute for Emerging Market Studies), 2012, 2 feb. P. 14, 19-22. URL: http://www.ey.com/Publication/vwLUAssets/ Rapid-growth_markets:_Soft_power_index/$FILE/Rapid-growth_markets-Soft_Power_ Index-Spring_2012.pdf

ровой системы социализма, международного коммунистического движения, а СССР распался, потеряв своих идейных приверженцев в Третьем мире, русский язык утратил свое былое влияние как язык универсальной идеологии со всемирно-историческими амбициями глобального переустройства. Отказ от употребления русского языка в официальном обиходе, системе образования стал для бывших советских республик и для недавних сателлитов Москвы во многом ритуально-знаковым делом. Другое дело, насколько реальным стало его замещение языками международного общения. Судя по данным исследования «Европейцы и их языки», между 2006 г. и 2012 г. доля владеющих русским языком сократилась в Болгарии на 12 % (составив 23 %), в Словакии — на 12 % (17 %), в Эстонии — на 10 % (56 %), в Польше — на 8 % (18 %), в Чехии — на 7 % (13 %). В то же время, доля респондентов, считающих изучение русского языка полезным для будущего детей, возросла за эти годы практически во всех странах Европы: на 3 % — в Греции и Словении, на 22 % — на Кипре, на 6 % — в Литве и в Латвии, на 9 % — в Словакии, на 24 % — в Финляндии20.

На пространстве бывшего СССР позиции русского языка испытывают воздействие противоречивых факторов. С одной стороны, сохраняется прагматичный языковой выбор жителей новых независимых государств — пусть даже по инерции — в пользу сохранения языковых компетенций, открывающих доступ к науке, культуре, образованию, СМИ. С другой стороны, неблагоприятную роль играет «политика властей, создающая искусственные ограничения для русскоязычных коммуникационных ресурсов»21. Форсированная де-русификация в глазах политических элит многих бывших советских республик в последние десятилетия представала как инструмент не просто укрепления идентичности, но и символический момент собственной легитимации. Иное дело — средства международной коммуникации, которые невозможно менять произвольно с помощью одномоментных манипуляций.

В некоторых случаях участники коммуникации, несмотря на очевидные идейно-политические мотивы, не могут обойтись без использования русского языка, по-своему парадоксальным примером чему служит ГУАМ — «Организация за демократию и экономическое развитие» или, как ее иногда называют, «организация

20 Europeans and Their Languages: Report. 2012. June. (Special Eurobarometer, 386). URL: http://ec.europa.eu/public_opinion/archives/ebs/ebs_386_en.pdf

21 Хавкин Б. Между отрицанием и признанием: о роли русского языка на постсоветском пространстве // Форум новейшей восточноевропейской истории и культуры. 2012. № 2. С. 279. URL: http://www1.ku-eichstaett.de/ZIMOS/forum/docs/ forumruss18/13Chavkin.pdf

оранжевых наций». Руководство Грузии, Украины, Азербайджана и Молдавии, учреждая это объединение, не смогло не наделить русский язык статусом официального и рабочего.

Возможно, одна из наиболее перспективных линий возрастающей привлекательности русского языка становится всемирная сеть. Русский в качестве так называемого «языка контента» возрос в своей доле веб-сайтов с 1,9 % в 2000 г. до 5,9 % в 2013 г., заняв при этом второе место после английского языка (или, как минимум, разделяя это место с немецким языком). В качестве наиболее широко используемого языка всех веб-страниц русский лидирует на Украине (79,0 %), в Белоруссии (86,9 %), в Казахстане (84,0 %), в Узбекистане (79,6 %), в Киргизии (75,9 %), в Таджикистане (81,8 %)22.

Практически безраздельное лидерство английского языка в качестве глобального lingua franca было характерно для второй половины XX в. К середине нынешнего столетия на место его монополии, как прогнозируется, придет своеобразная олигополия языков, когда в лидирующую группу в верхней части пирамиды кроме английского войдут такие языки, как китайский, хинди, урду, испанский, арабский23.

Для того чтобы русский язык сохранил свою роль за пределами страны и даже за пределами русского мира, недостаточно дожидаться улучшения инвестиционного климата или упрочения ресурсной базы для того, что в определенной терминологии именуется «глоттополитической» стратегией. Язык — это не только код или инструмент общения. Это еще и носитель смыслов. «Советский Союз распался, физически территория России сократилась, а русский язык, наоборот, стал стремиться к настоящей глобальности, — пишет Г. Гусейнов. — .. .Если в начале XX века изучать русский было важно для тех, кто хотел определенного будущего и обновления социальных условий по определенной модели, то в начале XXI века русский язык важно изучать тем, кто опасается грядущей неопределенности, кто пытается понять, откуда может исходить угроза хрупкому социальному равновесию.»24.

Глобальный статус русского языка, как любого другого, будет определяться наличием таких сфер деятельности и форм культурного производства, в которых невозможно обойтись без соответствующего использования данного средства международного общения.

22 Gelbmann M. Russian is Now the Second Most Used Language on the Web // W3Techs. 2013. 19 March. URL: http://w3techs.com/blog/entry/russian_is_now_the_sec-ond_most_used_language_on_the_web

23 Graddol D. Op. cit.

24 Гусейнов Г. Новая роль русского языка в мире как предмет изучения и преподавания // Гефтер. 2012. 10 мая. URL: gefter.ru/archive/4359

ЛИТЕРАТУРА

Бек У. Что такое глобализация? Ошибки глобализма — ответы на глобализацию. М.: Прогресс-Традиция, 2001.

Бергер П. Культурная динамика глобализации // Многоликая глобализация. Культурное разнообразие в современном мире. М.: Аспект Пресс, 2004. С. 8-26.

Гусейнов Г. Новая роль русского языка в мире как предмет изучения и преподавания // Гефтер. 2012. 10 мая. URL: gefter.ru/archive/4359

Кирилина А.В., Гриценко Е.С., Лалетина А.О. Глобализация в аспекте лингвистики // Вопросы психолингвистики. 2012. № 1 (15). С. 18-37.

Михальченко В.Ю. Национальные языки в эпоху глобализации: языки России и Монголии // Вопросы филологии. 2010. № 1. URL: http://journal. mosinyaz.com/page_39_34

Тишков В. Стройка наций // Россия в глобальной политике. 2013. 7 нояб. URL: http://www.globalaffairs.ru/print/number/Stroika-natcii-16189

Хавкин Б. Между отрицанием и признанием: о роли русского языка на постсоветском пространстве // Форум новейшей восточноевропейской истории и культуры. 2012. № 2. С. 269-280. URL: http://www1.ku-eichstaett.de/ZIMOS/ forum/docs/forumruss18/13Chavkin.pdf

Amezagda-Alibizu J. Media Globalization and the Debate on Multicultural-ity // The Systemic Dimensions of Globalization / Ed. P. Pachura. Rijrka, Shanghai: InTech, 2011. P. 119-134.

Ammon U. World Languages: Trends and Futures // The Handbook of Language and Globalization / Ed. N. Coupland. Oxford: Wiley-Blackwell, 2010. P. 101-122.

Appadurai A. Modernity at Large. Cultural Dimensions of Globalization. Minneapolis, L.: University of Minnesota Press, 1996.

Bastardas-Boada A. Language and identity policies in the 'glocal' ages. New processes, effects, and principles of organization. Barcelona: Institut d'Estudes Autinomics, 2012.

Block D. Language education and globalization // Encyclopedia of Language and Education. Vol. 1: Language Policy and Political Issues in Education / Ed. S. May and N.H. Hornberger. 2nd Edition. L.: Springer Science + Business Media LLC, 2008. P. 31-43.

Block D. Globalization and Language Teaching // The Handbook of Language and Globalization / Ed. N. Coupland. Oxford: Wiley-Blackwell, 2010. P. 287-304.

Blommaert J. The Sociolinguistics of Globalization. Cambridge: Cambridge University Press, 2010.

Coulmas F. Changing language regimes in globalazing environment // International Journal of Sociology of Language. 2005. N 175/176. P. 3-15.

Elteren van, M. Cultural Globalization and Transnational of Things American // The Systemic Dimensions of Globalization / Ed. P. Pachura. Rijrka, Shanghai: InTech, 2011. P. 149-172.

Europeans and Their Languages: Report. 2012. June. (Special Eurobarometer, 386). URL: http://ec.europa.eu/public_opinion/archives/ebs/ebs_386_en.pdf

Fairclough N. Language and Globalization. L., N.Y.: Routlledge, 2007.

Gelbmann M. Russian is Now the Second Most Used Language on the Web // W3Techs. 2013. 19 March. Url: http://w3techs.com/blog/entry/russian_is_now_the_ second_most_used_language_on_the_web

Graddol D. The Future of English? A Guide to Forecasting the Popularity of the English Language in the 21st Century. L.: The British Council, 2000.

Jacquement M. Trasidiomatic Practices: Language and Power in the Age of Globalization // Language & Communication. 2005. N 25. P. 247-277.

James A. Theorising English and Globalization: Semidiversity and Linguistic Structure in Global English, World Englishes and Lingua Franca English // Apples: Journal of Applied Language Studies. 2009. Vol. 3. P. 79-92.

Mar-Molinero C. The Spread of Global Spanish: From Cervantes to reggaeton // The Handbook of Language and Globalization / Ed. N. Coupland. Oxford: Wiley-Blackwell, 2010. P. 162-181.

Rapid-grows Markets Soft Power Index. Spring 2012 / Ernst & Young in collaboration with Moscow School of Management "Skolkovo" (Institute for Emerging Market Studies), 2012, 2 feb. URL: http://www.ey.com/Publication/vwLUAssets/ Rapid-growth_markets:_Soft_power_index/$FILE/Rapid-growth_markets-Soft_ Power_Index- Spring_2012.pdf

Robertson R. Glocalization: Time — Space and Homogeneity — Heterogeneity // Global Modernities / Ed. M. Feartherstone, S. Lash, R. Robertson. L.: SAGE Publications Ltd., 1995. P. 25-44.

Sewell E.H. Language Policy and Globalization // Communication and Public Policy: Proceedings of the 2008 International Colloquium on Communication / Ed. E.E. Peterson. Orono: University of Maine, 2009. P. 74-80. URL: http://scholar.lib. vt.edu/ejournals/ICC/2008/ICC2008Sewell.pdf

Skutnabb-Kangas T., Phillipson R. The Global Politics of Language: Markets, Maintenance, Marginalization, or Murder? // The Handbook of Language and Globalization / Ed. N. Coupland. Oxford: Wiley-Blackwell, 2010. P. 77-99.

Swaan A., de. Words of the World: The Global language System. Cambridge: Polity Press and Blackwell, 2001.

WodakR. Global and local patterns in political discourses — "Glocalization" // Journal of Language and Politics. 2005. N 4. P. 367-370.

REFERENCES

Bek U. Chto takoe globalizatsiya? Oshibki globalizma — otvety na global-izatsiyu. M.: Progress-Traditsiya, 2001.

Berger P. Kul'turnaya dinamika globalizatsii // Mnogolikaya globalizatsiya. Kul'turnoe raznoobrazie v sovremennom mire. M.: Aspekt Press, 2004. S. 8-26.

Guseinov G. Novaya rol' russkogo yazyka v mire kak predmet izucheniya i prepodavaniya // Gefter. 2012. 10 maya. URL: gefter.ru/archive/4359

Kirilina A.V., Gritsenko E.S., Laletina A.O. Globalizatsiya v aspekte lingvis-tiki // Voprosy psikholingvistiki. 2012. № 1 (15). S. 18-37.

Mikhal'chenko V.Yu. Natsional'nye yazyki v epokhu globalizatsii: yazyki Rossii i Mongolii // Voprosy filologii. 2010. № 1. URL: http://journal.mosinyaz. com/page_39_34

Tishkov V. Stroika natsii // Rossiya v global'noi politike. 2013. 7 noyab. URL: http://www.globalaffairs.ru/print/number/Stroika-natcii-16189

Khavkin B. Mezhdu otritsaniem i priznaniem: o roli russkogo yazyka na post-sovetskom prostranstve // Forum noveishei vostochnoevropeiskoi istorii i kul'tury.

2012. № 2. S. 269-280. URL: http://www1.ku-eichstaett.de/ZIMOS/forum/docs/ forumruss18/13Chavkin.pdf

Amezagda-Alibizu J. Media Globalization and the Debate on Multicultural-ity // The Systemic Dimensions of Globalization / Ed. P. Pachura. Rijrka, Shanghai: InTech, 2011. P. 119-134.

Ammon U. World Languages: Trends and Futures // The Handbook of Language and Globalization / Ed. N. Coupland. Oxford: Wiley-Blackwell, 2010. P. 101-122.

AppaduraiA. Modernity at Large. Cultural Dimensions of Globalization. Minneapolis, L.: University of Minnesota Press, 1996.