CC BY
115
3 Каптерев П.Ф. Общий ход развития рус-
ской педагогики и её главные периоды // Каптерев П.Ф. Избранные педагогические сочинения. - М., 1982. - С. 258-269.
4 Костикова М.Н. Об историческом месте
религии и Церкви в развитии отечественного образования // История образования и Русская Православная Церковь. Хрестоматия: В 2 ч. - Белгород, 2000. - С. 19.
5 Подробнее об этом см.: Знаменский П.В.
История Русской Церкви. - М., 1996; Карташёв А.В. Очерки по истории Русской Церкви. В 2 т. - М., 1992; Знаменский П.В. Духовное образование в России до реформы 1808 г. - СПб., 2001; Тальберг Н.Д. История Русской Церкви. - М., 1997. Особо отметим юридическую и социально-политическую трактовку русского образования в «истории права образования» М.Ф. Владимирского-Буданова. См.: Владимирский-Буда-новМ.Ф. Государство и народное образование в России с XVII в. до учреждения Министерств. - СПб., 1874.
6 По удачному выражению Е.В. Зимаковой,
старчество является инвариантным свойством не только религиозной культуры, но и всего человеческого общества (Подробнее см.: Зимакова Е.В. Старчество как феномен культуры. Автореф. дисс... канд. культурологии. - М., 2000).
И. КОСТИКОВА, доцент МГУ им. М.В. Ломоносова
О «консервативном» характере образования сегодня говорят многие. Применительно к современной России даже вскользь брошенное замечание в пользу данного свойства важнейшего института культуры не пройдет мимо цели. Тому есть веские основания, если учесть, что эта сфера общественной жизни в последние годы также стала объектом модернизации, а следовательно, источником споров
7 В последнее время, после долгого перио-
да затишья в России наблюдается бук-вально-таки расцвет издательско-энциклопедического дела. Выпускается огромное количество словарей, справочников и, что самое главное, энциклопедий, диапазон которых очень широк. Здесь и популярные, детские энциклопедии очень высокого качества, сочетающие глубину подачи материала с занимательностью и доходчивостью, и специальнопрофессиональные. Одна из таких энциклопедий прямо-таки показательна: в ней в самом прямом смысле присутствуют и энциклопедизм-схедография, и поэтика: Словарь языка русской поэзии ХХ века. Т.1: А - В / Сост.: Григорьев В.П. (отв. ред.), Шестакова Л.Л., Бакеркина
B.В., Гик А.В., Колодяжная Л.И., Реутт Т.Е., Фатеева Н.А. - М., 2001.
8 Памятники русского права. Вып. 1-7. - М.,
1955; Российское законодательство X-ХХ вв. Т.1-9. - М., 1985.
9 Костикова М.Н. Указ. соч. - С. 20.
10 Общий отчёт, представленный Его Импе-
раторскому Величеству по Министерству Народного Просвещения за 1837 год. -СПб., 1838. - С. 146.
11 Карташёв А.В. Очерки по истории Рус-
ской Церкви: В 2 т. - М., 1992. - Т.1. -
C.254.
О консерватизме образования
относительно целесообразности тех или иных изменений.
Консерватизм выступает одной из возможных позиций в обсуждении перспектив высшей школы.
Между тем, как представляется, в соответствующем дискурсе отсутствует продуманность, цельность. Нередко дело ограничивается лишь критической реакцией на отдельное нововведение. Например, в оценках использова-
ния тестирования в вузах родилось ироническое выражение «тестообра-зование» как нечто противоположное традиционному экзаменационному напряжению мысли [1]. Иногда просто ссылаются на некую консервативную природу системы образования, которая срабатывает в защите от ненужных, вредных экспериментов, способствует эволюционному вхождению новых, в частности компьютерных, технологий в образовательный процесс [2]. И, пожалуй, это так, если иметь в виду институциональную специализацию образования: оно призвано транслировать знания от поколения к поколению, т.е. прежде всего сохранять, сберегать их, а тем самым соединять исторические эпохи, опыт прошлого и новации. Вместе с тем в подобных взглядах и оценках содержится нечто общее и задающее импульс для продолжения размышлений в консервативном духе. А именно — осознание необходимости сохранения качества высшего образования, т.е. его направленности на фундаментальность, на основе которой только и возможно органическое сочетание приобретения профессиональной компетенции и общего развития человека [3]. Причем конечная цель, на которую устремлен образовательный процесс, мыслится в идеале как овладение творческим, исследовательским подходом с опорой на строгие каноны научности к решению любых задач — профессиональных, социальных и т.п.
И это совпадает с российской традицией. Изначально получение высшего образования ассоциировалось с вхождением в иной по сравнению с обыденностью круг ценностей. Отсюда проистекают различные версии понимания статуса и миссии интеллигенции. Не случайно манифест «русского консерватизма»— сборник «Вехи» -начинался со статьи Н.А. Бердяева «Философская истина и интеллигент-
ская правда», в которой в противовес революционной романтике и идеологизированной субъективной правде многих далеко не глупых людей выдвигался призыв к признанию самоценности Истины, смирению перед ней. Любовь к истине и творчество, по его мысли, и есть подлинное бытие интеллигенции. Подвижничеству на этом поприще придавалось сакральное значение — оно выступает одним из выражений любви к Божеству [4].
Конечно, высшее образование не гарантирует шествия по этому пути. Примеров «образованщины», по меткому слову А.И. Солженицына, предостаточно. Но педагогическая, воспитательная интенция университетской практики сводится именно к наставлению на этот путь — путь приумножения духовных ценностей. В этой культурной миссии только и может состояться интеллигент. Вряд ли можно упрекать институциональную структуру высшего образования за сегодняшнюю девальвацию этого ценностного ориентира. Культурное предназначение вуза обращено к отдельному индивиду, а не массе, его самосознанию, индивидуальным целям самосовершенствования. Другое дело — востребовано ли оно обществом? И может ли оно осуществляться в сложившихся условиях, где утилитарные, прагматические соображения, как правило, пересиливают ценностно-рациональные устремления?
Банальная сентенция «каково общество — таково образование» в наши дни служит, казалось бы, убедительным оправданием для проникновения российского либерального романтизма — вседозволенности в эту автономную сферу. Коррупция и теневизация идут рука об руку, подминая под себя где только можно этос профессионального служения, государственной (социальной) работы. Печальны последствия продолжающейся игры без правил —
«приватизации государства». Но самое опасное, и это касается образования не в последнюю очередь, — размывание качества результатов деятельности и разрушение моральных и правовых координат всех, кто вольно или невольно втянут в этот процесс. Не секрет, что за всем этим стоит пресловутый финансовый вопрос. Но он-то просчитывается и должен быть прозрачным, легальным! Как, наверное, просчитываются и пропорции оптимальных размеров и форм сочетания государственных (бюджетных) и платных образовательных структур. В конечном счете это вопрос цивилизованной политики, менеджмента в данной области.
В уникальном случае с Россией можно утверждать с известной степенью категоричности, что здесь образование — зеркало общества. По гамбургскому счету, все общепризнанные достижения советской высшей школы за семидесятилетний период состоялись благодаря не сразу пришедшему пониманию приоритетности его качества, восстановлению, пусть в усеченном виде, образцов традиционной русской университетской культуры, широкого укоренения в сознании самоценности научного знания. Эта тенденция пробивалась сквозь преграды идеологической абракадабры и чиновничьего невежества, мифологизированных массовых представлений о науке и маргинального менталитета. За этот период, по сути, был проделан невиданный эксперимент: от рабфаковской системы подготовки кадров страна поднялась до выращивания отечественных нобелевских лауреатов. Но стоит ли сегодня в попытках приблизить образование к «реальному рынку труда» возвращаться к уровню рабфака?
Потери в качестве неизбежны при любом широкомасштабном изменении. В это время гарантий его сохранения не существует, а новое может и вооб-
ще не сложиться. Там, где вопрос стоит о выживании, шансов больше у самых примитивных структур. Разговор о рисках понижения уровня образования необходим. Однако при этом существуют некоторые общие метки, внушающие серьезное опасение. Забыта старая истина, что образовательный процесс — это превращение «природного» человека в культурного; нарушены связки института образования с его общекультурной, воспитательной ролью, выхолащивается его ориентация на гуманистические ценности, утрачивается значение его гуманитарной составляющей и т.п. [5]. Порой выход второпях видится простым — например, ввести курс теологии. Латинизмы полезны, но в делах иного рода. Не лучше ли побольше вспоминать о русской религиозной философии, отечественной истории и литературе. Пусть это будет оценено как один из признаков элитности образования.
Связь консерватизма и образования, видимо, имеет множество нюансов и не одну интерпретацию относительно конкретных вопросов. Тем не менее есть обстоятельство, которое подталкивает к ее более широкому осмыслению. В принятой Концепции модернизации российского образования содержится важнейший круг задач, решение которых, как считается, позволит не отстать от потребностей, складывающихся в новых условиях, как внутренних, так и международных. Речь идет не о частных вопросах, а об определенной стратегии, политике. Выдвинуты и основные цели этой стратегии: расширение доступности, повышение качества и эффективности российского образования.
На эти цели направлены соответствующие действия. Так, с точки зрения эффективности предстоит решать старые проблемы сближения вузов с практическими потребностями, рын-
ком труда. Не секрет, что при социализме отрыв достигал ощутимых размеров благодаря «особенностям» государственного планирования. В стране периодически возникало перепроизводство то химиков, то инженеров определенных специальностей, то историков. Попадая на производство, дипломники в силу своей подготовки вынуждены были учиться заново. Сегодня предполагается усовершенствовать систему конкурсного распределения государственного задания на подготовку специалистов. В этом направлении предстоит расширить заинтересованное участие регионов, отраслей, крупных хозяйствующих субъектов. При этом, естественно, вопросы безоглядного увеличения приема в вузы уходят на второй план. Рынок, конъюнктура, практичность, финансовые возможности — на первом месте.
Ряд мер направлен на то, чтобы поддержать доступность (принцип равенства) образования. Это — единый государственный экзамен, введение целевых субсидий и организация целевого приема в вузы, увеличение стипендиального фонда в расчете на помощь прежде всего малообеспеченным и способным студентам. Рассматривается и программа введения системы образовательного кредита с государственной гарантией, что уже сделано во всех развитых странах. Расширение поля вложений в образовательный капитал человека является реализацией идеи социальной справедливости.
Наконец, цель качества предполагает ряд структурных и программно-содержательных шагов. В регионах сложились и складываются крупные университетские центры, рассматриваются проекты образования культурнообразовательных округов, которые могли бы стать субъектами зональной ответственности за нормы и результаты образовательного процесса. В этой
связи заслуживает внимания идея присвоения категории «ведущий вуз Российской Федерации» и «ведущий вуз по направлению» на основе процедур отбора раз в пять лет. Таким образом, возможна некая иерархия структур по качеству работы и возможностям контроля за образовательным процессом.
В 2003 г. наша страна присоединилась к европейской интеграции образования, так называемому Болонскому процессу. Этот шаг, по сути, находится в русле российской концепции модернизации. Оставляя за собой право сохранять наиболее ценное в нашем образовательном опыте, мы можем успешно соревноваться по качеству и эффективности подготовки с другими странами. Образование, как и наука, обладая известными национальнокультурными основаниями, по своим результатам раскрывается в рамках международного общения и оценивания. Естественно, на этом уровне приоритет принадлежит качеству. На качественную селекцию ориентированы вводимые стандарты и ступени образовательного процесса, формы его соединения с научными исследованиями. Наша традиционная конусовидная модель (высшее образование — аспирантура — докторантура), более высокая по своим критериям выявления устремленных к творчеству (а не только к обладанию так называемым экспертным знанием), лишь получит в новом образовательном формате дополнительные, более градуированные очертания. При этом возрастут и возможности международной мобильности в приобретении квалификации и доступе к профессиональной деятельности. Нет нужды специально останавливаться на деталях. Обратим внимание на другое.
Очевидно, что Болонский процесс адекватен идейным позициям европейских социал-демократов. В этом русле расположены и ожидания большей от-
крытости, мобильности, и признание образования социальным (нерыночным) благом, и расширение основ общеевропейского демократического сотрудничества, и выравнивание различных социальных и национальных групп в образовательном процессе. Однако конкретные результаты этого процесса, вернее его адаптации к национально-государственным особенностям, позволяют говорить о том, что подобные абстрактные идейно-политические критерии их оценки не точны. На деле, в конкретных ситуациях заметно то или иное сочетание либеральных, социал-демократических и консервативных типов действия, мысли, целео-риентаций. И порой их сложно развести. Но ясно одно: и конкурентоспособность образовательных услуг, и социальные последствия расширения образовательного пространства, приближения его к всеобщности ровным счетом ничего не значат, если забывают о качестве, о высоте его планки. Иными словами, сфера образования выступает одним из наиболее устойчивых источников естественного консервативного умонастроения и типа мышления, корректирующего другие типы.
Сегодня и в других областях жизни общества консервативное начало становится все более значимым в определении приоритетов деятельности людей. Разнородная символика, маркирующая эти проявления, свидетельствует лишь о том, что до какой-либо единой идеологии пока далеко. Между тем ощущается атмосфера ее ожидания. Показательны в этой связи подвижки в идейно-политическом континууме, обнаружившиеся в итогах прошедших выборов. Партийный кризис затронул прежде всего левый и правый фланги политического спектра. Хотя было бы большой натяжкой говорить о его какой-либо серьезной дифференциро-ванности, тем не менее явные предпоч-
тения избирателей были отданы тем силам, которые ассоциировались с поддержанием стабильности и порядка, а не с крутыми изменениями в ту или иную сторону. Сложившееся думское большинство, не сводимое к одной партии, отчасти напоминает центристское строение, отчасти — консервативное. В данных условиях, когда либеральные и социалистические крайности не в цене, это, скорее всего, одно и то же. В конечном счете выигрышная политическая риторика крепится на ценностном смысле порядка, сильной государственной власти, национальнопатриотической идеи, формулировки общих интересов, консолидирующих разнородный социум.
Одним из признаков консервативного идеологизирования (в хорошем смысле слова) выступает стремление соединить осмысление реалий настоящего времени с некоторыми непреходящими ценностями, от которых не может отказаться человеческая культура, не перестав быть таковой. Для иллюстрации сошлюсь на предложенную А.А. Кара-Мурзой интерпретацию метаценностей труда (креативности), дома и порядка, которые, по его мнению, составляют архетип консервативной мысли о социальности, ее устойчивости и иерархичности. В них усматривается своего рода тест на выживаемость и либерализма, и социализма, отбраковку их анархических и уравнительных интенций [6]. На первый взгляд несколько в ином виде ценностное содержание консерватизма обсуждается в диалоге немецкого и российского политологов — Г. Рормозера и А.А. Френкина [7]. Они исходят из очевидности современного кризиса либерализма, по-разному дающему себя знать в условиях Германии и России, но схожему в нарастающей неспособности обеспечить решение нравственных, культурных проблем, безопасно-
сти жизни. Весь пафос заключается в стремлении преодолеть ценностный разрыв между либерализмом и консерватизмом, проявляющийся в выборе приоритетов: личная свобода или государственный, общественный порядок, индивидуальные интересы или общие интересы (общность людей), ответственность за себя перед самим собой или обязанности перед общностью, демократия или авторитаризм. Абсолютизация принципов обостряет вопросы идентичности людей, справедливости, прав и достоинства человека.
Уместен вопрос: а может ли консерватизм оправдать себя, обрести концептуальную основу, оставаясь исключительно в плоскости политики или экономики, не апеллируя, например, к миру культуры, духовности? Прав Френкин, подчеркивая своеобразие русского консерватизма, который мощнее, чем западный, представлен так называемым культурным консерватизмом, мотивированным прежде всего сохранением классической литературы и искусства, христианской морали, вообще основ национальной культуры. В этом смысле культурный консерватизм возвышается над политической дихотомией «левые-правые», способен привлечь сторонников, придерживающихся, казалось бы, противоположных взглядов.
Если вспомнить историю, то Э. Берка — известного прежде всего как критика Французской революции XVIII в. — можно отнести к предшественникам современного культурного консерватизма. Его крайнюю озабоченность вызывали насильственные средства, которыми осуществлялись революционные начинания, наносившие непоправимый удар по основам образования, воспитания, морали общества [8]. Относительность и бессмысленность политического деления на правых и ле-
вых с точки зрения интересов культуры, образования, ненасильственного развития отмечал и русский консервативный мыслитель С.Л. Франк [9].
Третье тысячелетие - это эпоха повышения гуманитарных, техногенных, политических, экологических и т.п. рисков. Культурный консерватизм означает необходимость понимания хрупкости цивилизации, устойчивость которой предполагает гибкость и меру сочетания изменения и охранения, рационализма и традиционализма, веры и разума, дозволенного и недозволенного. В формировании подобного типа сознания и действия образованию принадлежит не последняя роль.
Литература
1. Яковец Ю.В. Диалог цивилизаций и куль-
тур — осевая проблема XX века // Актуальные проблемы гуманитарных наук. — СПб., 2003. — С.18.
2. Тихонов А.Н. Проблема создания ин-
формационного пространства, развития Интернет-доступа и его использования в научных исследованиях // Актуальные... — С.143.
3. Об одной из трактовок этого сочетания см.:
Гребнев Л. Россия в Болонском процессе: середина большого пути // Высшее образование в России. — 2004. — № 3.
4. Бердяев Н.А. Философская истина и ин-
теллигентская правда // Вехи. Из глубины. - М., 1991.- С.18.
5. «Хорошее общество»: Социальное конструирование приемлемого для жизни общества. - М., 2003. - С. 83-88.
6. Свободное слово. Интеллектуальная хро-
ника: 1998-1999. - М., 2000. - С. 220 - 222.
7. См.: Рормозер Г., Френкин А.А. Новый
консерватизм: вызов для России. - М., 1996.
8. Берк Э. Правление, политика и общество.
Сборник. - М., 2001. - С. 347-424.
9. Франк С.Л. По ту сторону «правого» и
«левого» // Новый мир. - 1990. - № 4.
