CC BY
62
ЭПИСТЕМОЛОГИЯ & ФИЛОСОФИЯ НАУКИ, Т. XVI, № 2
«
ИГЕ Л. А. МИКЕШИНОИ ФИЛОСОФИЯ НА УКИ»1
Б. Я. ПУКШАНСКИИ
С большим интересом познакомился с новой работой профессора Л. А. Микешиной, тем более что давно и хорошо знаком с ней лично и с ее трудами.
Случилось так, что, уже написав текст данной рецензии, я узнал о существовании опубликованных ранее еще двух рецензий на первое издание работы Микешиной, написанных известными отечественными специалистами по философии науки В. Н. Садовским и А. С. Кар-миным . Ознакомившись с ними, я убедился, что работа Микешиной вызвала значительный интерес у обоих рецензентов, но их отзывы настолько различны и по форме, и по существу, что их даже трудно сравнивать между собой. Моя позиция, в целом, принципиально близка к позиции профессора Кармина, но ряд вопросов требуют более детального изложения и дополнительной аргументации.
Знакомство с уже опубликованными ранее рецензиями вызвало у меня поначалу желание изменить первоначальный текст, как-то отреагировав на мнения моих предшественников, но затем я решил оставить все как есть, предоставив работу по сравнению позиций самим читателям.
Книг ио философии науки (как исследовательских, так и учебных) к
настоящему времени опубликовано много, особенно в последнее время. И тем не менее потребность в хорошей литературе здесь пока явно не удовлетворена, учитывая то, что введен новый курс для аспирантов «История и философия науки». При всем, казалось бы, изобилии публикаций по данной теме до сих пор нет, по моему мнению, таких, которые в достаточной мере удовлетворяли бы и основым требованиям учебного процесса, и современным научным критериям. Причины этого- и методические, и концептуально-теоретические.
В связи с вышесказанным, вполне своевременно появление новой книги известного отечественного специалиста по философии науки профессора Л. А. Микешиной, изданной в качестве учебного пособия для студентов, аспирантов и всех желающих ознакомиться с философией науки, ориентированного на изучение курса «История и философия науки» по программе кандидатских экзаменов и рекомендованного Научно-методическим советом по философии Министерства образования и науки России для гуманитарных и негуманитарных направлений и специальностей вузов России.
Знакомство с работой Микешиной свидетельствует, что данная
■ Ж
1 Микешина Л. А. Философия науки: Учебное пособие. 2-е изд. М., 2006. 440 С.
2 См.: Вопросы философии. 2006. № 5. С. 176-179.
X X
X ф
ш О
16 Зак 1203
241
I
I !! 1
и
ь. 2 X
X ф
а**
.А
ш о
книга существенно отличается от большинства уже имеющихся работ на эту тему. Главное, на наш взгляд, отличие - стремление автора изложить материал на основе определенной концепции (или концепций), а также широта и разнообразие включенного в книгу материала. Сами по себе подобные особенности работы можно причислить к ее бесспорным достоинствам, и тем не менее эти достоинства оборачиваются и ее недостатками. Попытаемся рассмотреть эти достоинства и недостатки в плане как учебно-методическом, так и концептуально-теоретическом.
В какой мере книга Микешиной получилась собственно учебным пособием как таковым? Чтение книги потребовало от рецензента длительного времени и сил и вызвало ощущение, что он занят профессиональным изучением очередной серьезной монографии автора книги «Философия познания: Полемические главы» (М., 2002). Так что новая, по сути, исследовательская и полемическая работа, излагающая определенные авторские концепции, может служить учебным пособием, скорее, для самих преподавателей данного курса, чем для аспирантов (и тем более студентов) нефилософского вуза, которым нужен доступный и обозримый материал для сдачи вполне конкретного экзамена. Автор же как бы беседует и ведет полемику с профессиональным, подготовленным в этой области философским сообществом. И некоторые формальные атрибуты учебного пособия (литература в конце каждого раздела, вопросы для самопроверки, словарь в конце книги) здесь мало что меняют. Так, например, автор уже во введении полемически ставит в качестве основной темы своей работы преодоление недостатков традиционной гносеологии и философии науки, особенно преодоление так называемого натурализма с его якобы сведением по-
знавательного процесса лишь к отражательной стороне без учета механизмов репрезентации, категоризации, интерпретации, конвенции и других. Поймут ли эту задачу автора совершенно неподготовленные читатели, или у них опустятся руки уже на уровне введения? Или, например, § 1 главы 1, т.е. первая фраза изложения курса, звучит так: «Классическая общая теория познания сформировалась в истории философии как некоторое абстрактно-понятийное учение в субъекто-объектном ракурсе, опираясь на метафоры ума и зеркала, исходя из идей отражения и репрезентации» (С. 19). Вряд ли эта мысль что-нибудь сообщит тем, кому предназначена эта книга. Автор данной рецензии, не мудрствуя лукаво, решил посмотреть о репрезентации в прилагаемом к пособию словаре, но там этот малознакомый для большинства термин почему-то отсутствует, хотя имеют место быть много других, не имеющих прямого отношения к излагаемому курсу: например, алетейа (истина в философии Платона), апория, деконструкция, дискурс, императив, консенсус, логос, педантизм, резонерство и т.п. И лишь в главе 3, на стр. 88-97 излагается вопрос о репрезентации, дается ее определение (С. 92) и объясняется вся сложность и многоплановость этой познавательной процедуры.
Существенным отличием рецензируемого учебного пособия по философии науки от большинства других на эту же тему, является включение в изложение большого раздела, посвященного общим вопросам философии познания. Работа состоит из трех частей: «Философия познания» (С. 17-166), «Философия науки: социологические и методологические аспекты» (С. 167-220) и «Методология научного исследования» (С. 221—411); соотношение страниц- 149, 53 и 190. Хорошо видно, что объем материала по об-
щей философии познания в три раза превышает объем по философии науки и почти равен разделу по методологии. Вопрос о подобной структуре курса и его количественных и содержательных параметрах заслуживает серьезного внимания и обсуждения. Включение в учебник по философии науки общих вопросов познавательной деятельности, на наш взгляд, вполне оправдано, и это придает рецензируемому пособию бульшую теоретическую основательность по сравнению с рядом других. Правда, данный материал, занявший больше половины всего курса (149 страниц по сравнению с 262 страницами, посвященными собственно науке) и изложенный, как уже отмечалось, сугубо профессиональным языком, явно «утяжеляет» курс.
Еще один вопрос, имеющий принципиальный характер: какой материал должен быть, в первую очередь, изложен в главе по общей философии познания? Рассмотрение автором в этой главе вопросов общей природы знания и веры, скептицизма, рациональности, эволюции познания и ряда других заслуживает, по нашему мнению, самой высокой оценки и делает последующее изложение познания научного более глубоким и обоснованным. Однако текстуальное знакомство с данным разделом показывает, что изложение общих вопросов познавательной деятельности в значительной степени (если не в основном) строится на материале той же науки или философии. Так, раздел о рациональности весь посвящен научной рациональности. То же в разделах о репрезентации, интерпретации, конвенции, истинности и др. Возникает вопрос, чем отличается раздел о философии познания от разделов о философии и методологии науки?
Не лучше ли было бы изложить здесь познавательные процедуры, имеющие действительно общий характер, на материале вненаучных форм познавательной деятельности, оказывающих влияние на познание научное, и особенно, - на функционирование науки в социуме (т.е. на материале обыденного познания, искусства, мифологии, в том числе и современной, и т.п., используя для этой цели материал из психологии познания, социологии познания, этнологии, исторической и массовой психологии и т.п.)? Да и сам автор отмечает важность подобного подхода. «При рассмотрении знания как социального феномена.., - пишет Микешина, - наиболее интересными и плодотворными представляются идеи Ф. А. Хайека... Хайек обосновывал мысль о том, что в развитии и организации общества ведущую роль играл и играет сегодня не столько «расчетливый разум»- научно обоснованные рациональные правила, - сколько моральные нормы и традиции, сложившиеся в обыденной жизни. Людям свойственно переоценивать интеллект, рациональное знание и полагать, что расцвет цивилизации происходит благодаря сознательному замыслу, планированию и контролю, а не следованию традиционным правилам поведения. Большую часть знания дает нам не непосредственный опыт и не наблюдение, а непрерывный процесс познания, усвоения и соблюдения, в первую очередь, нравственных традиций, не поддающихся обоснованию с позиций теории рациональности» (С. 63). Анализ подобных феноменов человеческого познания был бы весьма интересен в философии познания, предваряющий осмысление познания научного.
Ш
Рецензент уже давно обратил внимание на важность изучения общей (обыденной) познавательной деятельности для понимания познания в науке. См.: Пукшанский Б. Я. Обыденное знание. Опыт философского осмысления. Л., 1987.
1
Ms
и X X
X ф
2 ш
О
Й
Самое же главное, на что хотелось бы обратить внимание в рецензии, - это на саму концепцию изложения философии науки сегодня. Не секрет, что этих концепций сейчас в отечественной философии науки несколько. И одна из них находит последовательное выражение в структуре и содержании рецензируемой работы. Книга Л. А. Мике-шиной рекомендована в качестве учебного пособия для гуманитарных и негуманитарных направлений и специальностей. И хотя в тексте есть немало экскурсов в специфику гуманитарного знания, особенно в главе 6 части III, однако в целом автор исходит из того, что современная философия науки в своей основе едина и пригодна в равной степени для естественнонаучного и гуманитарного знания. Это одна принципиальная авторская позиция. Другая позиция автора- убежденность в необходимости перехода от старой классической, «стандартной» по терминологии автора, парадигмы в философии науки к принципиально новой. «Современный этап в развитии философии науки, - пишет автор,- непосредственно связан со сменой парадигм, с переходом от стандартной концепции научного знания к новым представлениям, принимающим во внимание не только природное, но и социальное бытие, а также социальный и культурно-исторический характер самой науки» (С. 169).
Автор так описывает «стандартную» концепцию научного знания: «Основные ее позиции состоят в следующем: мир природных явлений рассматривается как реально существующий и объективный, его характеристики не зависят от предпочтений наблюдателя и могут быть описаны достаточно точно. Цель науки - точное и тщательно разработанное описание и объяснение объектов, процессов и взаимосвязей, накопление истинных знаний о внешнем мире. Основные эмпири-
чески повторяющиеся явления могут быть выражены в виде универсальных и «единообразных» законов природы, говорящих о том, что происходит всегда и повсюду. Надежность фактуального знания высоко гарантирована, наука создала жесткие, не имеющие отношения к личности критерии, посредством которых оценивается новое эмпирическое знание, не зависящее от субъективных факторов- предубежденности, эмоций или личной заинтересованности, которые могли бы исказить восприятие учеными внешнего мира. Присутствующие в научном знании абстрактные обобщения играют важную роль, поскольку объясняют эмпирические знания, но необходимо проводить фундаментальные различия между теоретическими законами, которые имеют дело с ненаблюдаемыми сущностями и могут пересматриваться, и законами на основе наблюдения... Если теоретические рассуждения допускают некоторую зависимость от культуры и истории, то эмпирические данные не должны быть зависимы от общества и культуры. Содержимое научного знания определяется природой физического мира и не зависит от социального происхождения науки в целом» (С. 169). По мнению автора, эта концепция сегодня «вызывает очень много вопросов и возражений» (С. 170).
Традиционному варианту стандартной модели автор противопоставляет новую, «историко-методо-логическую» модель науки. «В ис-торико-методологической модели, -отмечает автор,- критически рассматривается концепция роста науки как накопления, кумуляции истинных знаний (Т. Кун, И. Лакатос), провозглашается независимость и даже несоизмеримость научных теорий (Т. Кун, П. Фейерабенд). Совершенствование научного знания заключается уже не в получении истины, но в операционально-прак-
тических задачах- решении большего числа научных проблем, построении более простых, но эффективных теорий и других» (С. 170— 171). Автор признает, что «работы представителей историко-методоло-гического направления также подвергались критике в прошедшие десятилетия» (С. 171), и тем не менее сообщает, что «философами науки в нашей стране принята новая концепция» (С. 171), а «стандартная концепция получила свои оценки и рассматривается как "грубая модель" реального процесса роста научного знания» (С. 171).
По мнению рецензента, все обстоит гораздо сложнее. И если стандартная концепция вызывает у части философов много вопросов и возражений, то еще больше вопросов и возражений вызывает альтернативная новая концепция. Автор и сама признает, что «стандартная концепция научного знания до сих пор широко распространена среди ученых» (С. 169) и в первую очередь, добавим мы, среди ученых естественных и технических наук, которые и станут главными читателями авторской работы. И эти ученые исходят до сих пор из «старой» концепции не в силу своего дремучего консерватизма, а потому, что эта модель до сих пор реально «работает» и не вызывает, по меньшей мере в точных науках, особых вопросов. Что касается представителей гуманитарных и отчасти социальных наук, то там дело обстоит нередко иначе, о чем мы скажем далее. Среди же отечественных философов науки мнения разные, но и здесь отказываться от стандартной модели науки многие видные специалисты не спешат. Ее придерживался, насколько рецензент может судить из литературы и личного общения, В. А. Штофф, памяти которого посвящена рецензируемая работа, а
также JI. Б. Баженов, С. В. Илларионов, ее разделяют Е. А. Мамчур, В. П. Бранский, А. С. Кармин, В. В. Ильин, А. А. Печенкин и немало других. Так, например, В. Я. Перминов в своей полемической статье «Ложные претензии социокультурной философии науки» взял в качестве эпиграфа мысль Э. Гуссерля: «Мировоззрения могут спорить, но наука решает, и ее решения несут на себе печать вечности», а по поводу новой концепции после ее обстоятельного анализа он пришел к следующему выводу: «Идея культурной обусловленности науки, на первый взгляд, выглядит вполне разумной, проистекающей из самого факта сосуществования этих двух сфер духовной деятельности. Более детальный анализ показывает, однако, что она чисто умозрительна и мало согласуется с истинной логикой развития науки»4.
Учитывая подобную дискусси-онность вопроса, было бы лучше, на наш взгляд, в учебном пособии по философии науки изложить, по меньшей мере, обе концепции с указанием всех pro et contra. Подобный анализ, по мнению рецензента, мог бы привести к выводу, что стандартная концепция является, скорее, не «грубой моделью» науки, а вполне реальной и апробированной временем моделью естественных и технических наук, а новая модель, скорее, выражает специфику социогуманитарного познания. Положение, высказываемое автором, что «социальная и культурная детерминация входит в само содержание научного знания и познавательную деятельность» (С. 173) в явной форме справедливо лишь в отношении гуманитарного знания; в отношении же точных и эмпирических наук никаких убедительных доказательств, кроме умозрительных рассуждений, нет. Все «челове-
ítí sfe
Is
■
Ijrfi Ijijilj;
i
И!
lit l||
M
4 Стили в математике: социокультурная философия математики. Спб., 1999. С. 237.
X X X
2 1 т О
щ I
щ
И
La X X
X ф
1
GS
о
И
ческое» и «культурное» в точных науках имеет место в науке как в социальном институте, в научной коммуникации, риторике, в психологии научного творчества, в научной политике (что, кстати, убедительно показано в работе Микеши-ной), но в конечном продукте науки, в научном знании, если таковое присутствует, оно выступает лишь деформирующим фактором, и об этом свидетельствует вся история науки. Да и в рецензируемой работе неоднократно встречаются отдельные высказывания в пользу этого. «Истина и ценность могут рассматриваться как взаимоисключающие противоположности только в одном отношении: если под ценностным понимается субъективное, произвольное, идеологическое или утилитарное - в общем, любое «деформирующее» начало. В этом смысле справедливо требование: наука, истинное знание должны развиваться независимо от «ценностных размерностей» (С. 186). А следующее за этим продолжение, говорящее, что если знание истинно, то оно само становится ценностью, - это утверждение бесспорно, но это уже, как говорится, «другая история». Приводимый автором анализ так называемого «феномена Ньютона» (суть которого в том, что влияние собственно научных детерминант сильнее всех вненаучных культурных влияний) убедительно свидетельствует, скорее, в пользу классической парадигмы науки, чем против нее (С. 188-191). Далее утверждается: «Один вид нейтральности должен быть сохранен - нейтральность науки как знания, которое требует объективности и определенной автономии» (С. 195). И однако же: «Наука не автономна, но взаимодействует с философией и культурой» (С. 202), что явно противоречит вышеизложенному.
Сторонники новой концепции науки обычно ссылаются на идеи Т. Куна, особенно на его некумуля-
тивистскую концепцию и тезис о «несоизмеримости теорий». В рецензируемом пособии взгляды Куна оцениваются как позитивно, так и негативно. Отдавая ставшую уже привычной дань высокой оценке куновских идей, автор тем не менее справедливо пишет об ограниченности кумулятивистской концепции науки (С. 202-203), указывает на то, что «некумулятивистские концепции, часто впадающие в другую крайность и отрицающие преемственность в развитии науки» и что «примером такого подхода может служить тезис о "несоизмеримости теорий", сформулированный Т. Куном и П. Фейерабендом» (С. 203), хотя далее опять следует, что «и факты, лежащие в основе сравниваемых теорий и сформулированные на языках этих теорий, также различны, что подтверждает их несоизмеримость» (С. 203). В следующем разделе, специально посвященном Куну (С. 209 и далее), автор опять возвращается к несоизмеримости: «Как показали многолетние дискуссии, целый ряд моментов концепции Куна вызывает неудовлетворение или не могут быть приняты. В частности... несоизмеримость старой и новой парадигм. Следовательно, не решается вопрос о преемственности знания, а проблема возникновения нового знания порой заменяется выбором между уже существующими теориями и парадигмами» (С. 211). В итоге авторская позиция по концепции Куна так и осталась неясной, а ведь Кун является одним из тех столпов новой модели науки, которой уже многие поспешил» заменить стандартную старую. К тому же взгляды Куна имеют, как известно, разную ценность в точных науках и в науках гуманитарных, да и в разных науках вообще.
Итак, знакомство с содержанием работы Микешиной убеждает, что на сегодняшний день замена классической стандартной модели
науки на новую явно преждевременна, ибо в новой модели неясного значительно больше, чем в старой. «Остается неясным,- признает сама Микешина, - как осуществляется влияние на содержание и структуру научного знания вненаучных форм духовной культуры (нравственных, эстетических, философских и др.)» (С. 232). А пока это будет неясно, останется неясной и умозрительной и вся новая модель науки.
Самые убедительные разделы новой работы Микешиной те, которые посвящены гуманитарному знанию. И здесь автор явно заполняет имеющуюся до сих пор брешь в методологической литературе. Здесь новая концепция работает более убедительно. «Гуманитарные науки..,- совершенно правильно отмечает автор, - имеют свои критерии оценки «научности» и признают ее различные типы. Филология, история, историография культуры и другие близкие к ним науки не могут развиваться под сенью идеалов «научности» и объективности естественнонаучного и тем более формализованного знания. Есть совсем другие, ставшие классическими гуманитарные образы "научности" и соответствующий им язык, где... происходит пересечение различных "горизонтов" культуры, науки и искусства» (С. 246). Или: «Обнаруживается не столько научная, сколько собственно философская природа эпистемологии гуманитарного знания и даже ее близость к художественному сознанию» (С. 382). Автор подчеркивает, что «суть антропологической традиции в понимании познания, субъекта, истины... в полной мере должна реализоваться в методологии гуманитарных наук» (С. 381).
Заключительная глава книги, посвященная целиком социально-гуманитарным наукам и являющаяся итогом авторской работы, в известной мере снимает лишние проблемы и «примиряет» в концептуальном
смысле рецензента с автором, так как автор признает, в сущности, правомерность именно стандартной модели науки в сфере естествознания и иную концепцию в области гуманитарной. «В естествознании специфика, а также относительная независимость и самостоятельность познания, могут быть объяснены, прежде всего, тем, что субъект в этом случае ориентирован на непосредственное отражение объекта, причем таким, каков он есть «сам по себе». Очевидно, что в каких бы исторически и социально конкретных формах практической деятельности не был задан объект познания, все-таки сами свойства, отношения, функции и другие его характеристики являются определяющими и независимыми от субъекта. При этом существенную роль играет материальный процесс самой экспериментальной деятельности, дающей объективный результат подчас независимо от целей исследователя... В социальном и гуманитарном познании, где неотъемлемо ценностное отношение субъекта к объекту, предполагается иная объективно складывающаяся ситуация: объект не только познается, но одновременно, и даже в первую очередь, оценивается» (С. 385). Но в этом и заключается, как уже отмечалось выше, позиция рецензента, отстаивающего стандартную классическую модель науки применительно к естествознанию. Однако как можно совместить с вышесказанным утверждения автора учебного пособия, что «в наше время направленность развития философии науки является отражением общей тенденции в истории познания - гуманитаризации и аксиологизации знания, противостоящих абсолютизации «предметно-вещного», односторонне объективистского подхода, требующего полного отвлечения от культуры и истории» (С. 171), или что «невозможно... принять традиционное понимание объектив-
Ч
Щ
м
и.
X I
X ф
и О
ности истины как воспроизведения объекта таким, каким он существует сам по себе, вне и независимо от человека и его сознания» (С. 156), -нам непонятно. Непонятно также и то, как совместить позицию автора по поводу неизбежной «теоретической нагруженности» фактов (С. 174—175), ибо «в естествознании факты, как правило, предстают уже в "теоретических одеждах"» (С. 283) с ее же утверждением, что «на любом этапе развития той или иной естественной науки можно обнаружить обширный слой фундаментальных эмпирических фактов и закономерностей, которые еще не осмыслены в рамках обоснованных теорий» (С. 283).
Возвращаясь, в заключение, к анализу рецензируемой работы как именно учебного пособия, хотелось бы отметить полезность имеющегося здесь справочного материала-словаря, указателя имен, литературы по философии и методологии науки (на английском языке). Но, к сожалению, эти справочные данные несут на себе печать некоторой поспешности их составления. В словаре, как уже отмечалось, отсутствуют немало понятий, имеющих прямое отношение к курсу, зато есть много явно ненужных для изучения науки и ее методологии. Так же обстоит дело с именами: вряд ли здесь необходимы такие персоналии, как Абеляр, Бердяев, Данте, Диоген Лаэрт-ский, Аверроэс, И. А. Ильин, Кафка, Ксенократ, Ницше, В. С. Соловьёв, Фейербах, Фихте, С. Л. Франк и некоторые другие, в то время как Ф. Франк, Дюгем, Башляр, Мах и немало других крупных методологов отсутствует. Получились не столько словари по философии нау-
ки, сколько указатели терминов и имен, используемых в тексте, что для читателей значительно менее нужно.
Самым интересным и полезным приложением к рецензируемому пособию является хрестоматия5. По объему хрестоматия в два раза больше самого пособия и ее составление является большой заслугой авторского коллектива и ее ответственного редактора Л. А. Микеши-ной. Она содержит 156 статей многих философов и ученых, посвященных науке. Однако достоинства этой огромной (1000 с.) книги оборачиваются и ее недостатками: каждая статья занимает объем в среднем пять-шесть страниц, в результате чего превращается, скорее, в справочник, чем в серьезную книгу для чтения. Хрестоматия, на наш взгляд, значительно вышрала бы, если бы количество статей и авторов в ней было меньше, но авторы были бы отобраны более тщательно, а выдержки из их работ были бы более информативны6.
Подводя итоги, можно сказать, что новая работа профессора Ми-кешиной (учебное пособие и хрестоматия) представляет собой заметное явление в учебной и теоретической мысли по философии науки и будет, безусловно, полезна для широкого круга читателей; в первую очередь - для самих философов, а также для самых подготовленных аспирантов и работников науки. Дискуссионность же ряда положений авторской концепции, бесспорно, сыграет положительную роль для становления в нашем философском сообществе современных и научно обоснованных представлений о природе науки и ее развитии.
" Философия науки: Эпистемология. Методология. Культура: Хрестоматия: Учебное пособие для вузов / Отв. ред.-сост. Л. А. Микешина. 2-е изд. М., 2006.
6 Примером подобного рода хрестоматии может служить: Классическая философия науки: Хрестоматия / Под ред. В. И. Пржиленского. М. -Ростов-на-Дону, 2007.
