CC BY
24
Н.Т. Пахсарьян
О КНИГАХ, ЛЮБИМЫХ В ДЕТСТВЕ
Наверное, правильнее было бы написать - в отрочестве, если бы это «толстовское» слово не было бы сегодня, пожалуй, прочно забыто, заменено как будто синонимичным выражением «подростковый возраст», но несущим, на мой взгляд, несколько другие, нежели в понятии «отрочество», коннотации. В психологии подростка выделяются прежде всего кризисное, «бунтарское» начала, трудности перехода к юности, конфликтные взаимоотношения с родителями и т.п. Отрочество же вызывает ассоциации со вполне позитивным ростом ощущения собственной личности как самостоятельной, начинающей думать по-своему, учащейся выбирать свое.
Эти предварительные замечания кажутся важными вот почему: смею предположить, что в детстве мы все (во всяком случае, все дети одного поколения, одной культуры и языка) читаем одни и те же книги, выбор которых определен не нами, а родителями, традицией, педагогическими советами специалистов. Наверняка в дошкольном и раннем школьном возрасте все мы читали (всем нам читали, пока мы не стали это делать самостоятельно) различные сказки, рассказы, стихи от А. Барто, К. Чуковского, С. Маршака до А.С. Пушкина, В. А. Жуковского и П.П. Ершова, от Аксакова до Андерсена, от братьев Гримм и Ш. Перро до Р. Киплинга, П. Бажова или Н. Носова. А потому вряд ли будет интересно описывать тот опыт чтения, который переживают все. Скажу об отроческом периоде, когда чтение стало любимым занятием и постоянной потребностью.
Осознанный и достаточно самостоятельный выбор мною книг начался в 9-10-летнем возрасте, когда к возможности по-
рыться в домашних запасах, получить интересную книгу в подарок прибавилось регулярное пользование библиотекой. Помню, как с удовольствием заучивала наизусть «Гимн швамбранов» из книги Л. Кассиля «Кондуит и Швамбрания» («Ура, ура! - закричали, -Мы швамбраны все! Ура, ура! - и упали. Тубарибасе!» - цитирую по памяти), как следила за перипетиями истории Динки из одноименной книги В. Осеевой и за судьбой гайдаровского барабанщика. Задолго до появления мультфильмов по этим книгам (телевизор - классический для тех лет КВН - был с «цветной» линзой, но, к счастью, не работал с утра до вечера) были прочитаны «Путешествие Нильса с дикими гусями» С. Лагерлёф, «Алиса в стране чудес» Л. Кэррола и «Винни-Пух и все-все-все» А. Милна. Пересказы-адаптации для детей Ф. Рабле («Гаргантюа и Пантагрюэль»), В. Гюго («Козетта»), Свифта («Приключения Гулливера») и Дефо («Робинзон Крузо») постепенно уступали место «настоящим», большим сочинениям того же Гюго («Собор Парижской богоматери» и «Отверженные»), Диккенса («Крошка Доррит» и «Приключения Оливера Твиста»), Ж. Санд («Консуэло»).
Самыми интересными оказались для меня три основные темы: книги о школе и школьниках, книги об истории и книги о путешествиях. Из первой категории самыми запоминающимися и интересными были, помимо уже упомянутого «Кондуита и Швам-брании», книга Александры Бруштейн «Дорога уходит в даль» (которую, думаю, помнят все дети не только моего поколения), «Республика ШКИД» Л. Пантелеева и, возможно, менее известная повесть Ирины Шкаровской «И никогда не угаснет наш костер». Легко заметить, что в этих книгах речь шла не о современной мне школе конца 1950-1960-х годов, а о дореволюционных гимназиях и революционных школах 1920-х годов. Возможно, такой выбор диктовался интересом к истории - довольно разнообразным, -здесь были и книги по истории литературы (повесть Т.В. Толстой «Детство Лермонтова»), музыки, живописи (с интересом читала «Левитана» К. Паустовского), но и собственно по истории - России (например, повесть Марии Марич о декабристах «Северное сияние»), Чехии («Могучий слепец» Ал. Алтаева - роман о Яне Жижке), Франции («Три мушкетера», «Королева Марго» А. Дюма), Англии («Айвенго» В. Скотта), Америки («Зверобой» и «Последний из могикан» Ф. Купера). История манила приключе-
286
Н.Т. Пахсарьян
ниями - поэтому увлекательный и захватывающий мир романов А. Дюма был предпочтительнее добротно-неторопливых историй, рассказанных В. Скоттом. Впрочем, это предпочтение сохранилось и поныне: Дюма-историк, как оказалось при обращении к нему в качестве специалиста-филолога, вопреки устоявшейся репутации весьма неплохо знает материал, о котором пишет, и мастерски соединяет это знание с ярким художественным воображением.
Школа, история и приключения сливались в сюжетах любимых «Кортика» А. Рыбакова и «Двух капитанов» В. Каверина, так же как в «Томе Сойере» М. Твена. А в романах Ж. Верна привлекал союз приключений с географией и путешествиями - среди любимейших книг были «Дети капитана Гранта». Интерес к книгам о путешествиях выводил чтение за рамки собственно детской литературы: с удовольствием читала выходившие у нас до 1968 г. книги чешских журналистов М. Зигмунда и И. Ганзелки «К охотникам за черепами», «Там, за рекой, - Аргентина» и др. Были и другие «недетские чтения» в эту пору, очень разные, например: «От двух до пяти» К. Чуковского привлекали смешными словечками, фразами, рассказиками (весь филологический комментарий, конечно, оставался в стороне, пропускался), вслед за взрослыми (они же читали, обсуждают, цитируют) прочитывались «Золотой теленок» и «Двенадцать стульев» Ильфа и Петрова и рассказы М. Зощенко, неоднократные и тщетные попытки прочитать (лет с десяти до 14-ти) «Войну и мир» завершились обращением к повести Л. Толстого «Детство», которая буквально потрясла и затем помогла полюбить и главный роман писателя.
Возможно, также менее обычной для большинства детей была любовь к чтению пьес (многие любят театр, любят смотреть пьесы; читают их, как кажется, не все): в школьные годы были прочитаны не только Фонвизин, Грибоедов и Гоголь (по программе, но с удовольствием), но и самые известные пьесы Мольера и Островского, Горького и Лопе де Веги, Чехова и Шекспира, Гюго и Бомарше, и, конечно, «Сирано де Бержерак» Эдмона Ростана в блистательном переводе Т. Л. Щепкиной-Куперник, строки которого сразу врезались в память (и весьма интересно было читать ее воспоминания о М. Ермоловой и «Театр в моей жизни»).
Среди прочитанного и полюбившегося в детстве были и стихи: как, наверное, большинство, я предпочитала в ту пору Лермон-
това Пушкину, зачитывалась Байроном и Шекспиром, Гарсиа Лоркой и Блоком, М. Цветаевой и Н. Заболоцким... И снова надо отметить среди любимого в детстве «недетского чтения» «Божественную комедию» Данте: уж больно хорош был перевод М. Лозинского, сделавший (как маршаковские переводы сонетов Шекспира) поэму Данте «фактом русской поэзии».
Наверное, даже наверняка, вспоминая о любимых книгах детства, я что-то пропустила. Но, стало быть, интерес к этим книгам ушел вместе с детством и отрочеством. К тому же, что помнится - влечет до сих пор.
