CC BY
49
ЭПИСТЕМОЛОГИЯ & ФИЛОСОФИЯ НАУКИ, Т. II, № 2
ГНОСЕОЛОГИИ И МИРОВОЗЗРЕНИИ -ТОГДА И СЕЙЧАС
Н. С. АВТОНОМОВА
Сектор теории познания Института философии написал эту книжку тогда, когда он еще не был сектором теории познания. Он был сектором диалектического материализма (самым теоретичным сектором в Институте), однако именно теория познания всегда была стержнем его интересов. По этой книге можно сейчас судить о том, как «свое» прописывалось через «не-свое» - внешнее и заданное. В момент создания книги приходилось так или иначе обороняться как против ближнего догматического неприятеля (в частности, непосредственного начальства), так и против тех дальних свободных мыслителей, которые говорили, что хотели, причем далеко не всегда в интересах теории познания как философской дисциплины. Мы видим, как в программных статьях книги оборона ведется сразу на два фронта: и против тех, кто принижает роль гносеологии (теории познания) или вообще сомневается в ее необходимости (Куайн, Пиаже, Фейерабенд), и фактически - против тех, кто ставит гносеологию на слишком видное и слишком незави-X1 симое место (все помнили, чего стоил «гносеологический ук-и лон» уже покойному тогда Ильенкову, которого выгнали из
МГУ, отлучив студентов от «опасного» для них общения). ^ Получается так. Гносеология - это живая и ничем не уп-
Ч раздняемая часть мыслительного пространства философии, ко-торое не могут заменить ни специальные (или, как тогда гово-I рили, «конкретные») науки о познании, ни даже обобщение их ¡^ результатов. Однако гносеология существует не сама по себе, ® но лишь как часть более общего целого. Сберечь оба момента, ЛВ по-видимому, помогает понятие мировоззрения, которое шире познания и в каком-то смысле «первичнее» его. В самом деле,
О ГНОСЕОЛОГИИ И МИРОВОЗЗРЕНИИ -ТОГДА И СЕЙЧАС
тий», в то, что теперь можно было бы назвать «русскими» и
радикально, а огромные вливания современной западной мыс-
Ми
гносеология не может быть обобщением научных результатов именно потому, что она не сводится к знанию, но входит в «систему мировоззрения». По этой же самой причине она оказывается несамодостаточной: без мировоззрения как опоры и контекста она теряет себя.
Пришло время честно признаться в том, что я, будучи одним из участников этого труда, никогда не понимала смысла его заглавия. Теперь, двадцать лет спустя, мне кажется, я лучше его понимаю. Оно было риторичным и вместе с тем - содержательным: оно ставило гносеологии пределы, мешающие ей превратиться в нечто «всеобъемлющее», и одновременно утверждало ее весомость на фоне тех специальных познаний, которые, казалось, могли ее упразднить. А теперь поставим вопрос более прямо: что это значит для гносеологии — быть «в системе мировоззрения»? Быть его частью, слоем, уровнем? В книге говорится, что гносеология «производна» от мировоззрения. Как это возможно? Ведь мировоззрение (речь идет о «философском», «теоретическом» мировоззрении) предполагает гносеологию и немыслимо без нее. Да и философия в целом предполагает знание и познание и потому пронизана гносеологией, даже если подает себя как онтологию - бытия или личности. Поэтому вряд ли можно здесь говорить о «первичности» мировоззрения по отношению к гносеологии. Получается, что мировоззрение выступает как нечто «объемлющее», под сенью которого вырабатывается системность философии как целого, не позволяя тем или иным ее частям выходить на первый план.
Но как мы можем теперь к этому отнестись? Представляется, что этот покров не только помогал, но и мешал философии, не только сохранял ее, но и препятствовал выработке понятий. Таким образом, ситуация содержала в себе нечто двойственное. ^ Внутри «диамата» гносеология была наиболее утонченной, х наиболее «научной», наиболее связанной с познанием (нежели у
X и X
с прямыми запросами социума) областью знания. Однако для выгораживания этой делянки относительной независимости требовался элемент, который парадоксальным образом мешал Ч этой независимости. В известном смысле отсылка к «мировоз- к зрению» увлекает философию в область «предельных поня- 5
Л Ц
«советскими» сюжетами. В какой-то мере это поясняет, почему Ф в постсоветскую эпоху ситуация в философии не изменилась |д
н
гс1
Н. С. АВТОНОМОВА
ли не привели к сколько-нибудь глубокому ее усвоению (из этого вовсе не следует, что философия может побуждаться к развитию одним только усвоением чужого)...
Все термины и понятия заглавия книги в известной мере устарели или изменили свои привычные объемы. Насколько раньше красивое, германоформное слово «мировоззрение» (Weltanschauung) было определяющим, настолько сейчас оно потеснено словами и понятиями, менее объективирующими, чем «воззрение на мир» - на то, что вне меня. Сейчас преобладают — не только в текстах экзистенциальной направленности, но, скажем, и в текстах философии науки - такие выражения, как «место человека в мире» (с акцентом на его укорененность, бытийность, онтологичность), мировосприятие, мироощущение, миропонимание. При этом все они явно или скрыто противопоставляются мировоззрению - тем более, что в советский период это слово и понятие было отягчено сильными идеологическими коннотациями («марксистско-ленинское» мировоззрение, «научное» мировоззрение, «буржуазное» мировоззрение»).
«Гносеологию» все чаще сменяет «эпистемология», где смягчен вопрос об истине, или же онтология, для которой место человека в мире важнее «взгляда на мир», разделяющего субъект и объект. В частности, под влиянием франко- и англоязычных контекстов употребления фундаментальность гносеологии уступает место большей технологичности эпистемологии. Например, во франкоязычном употреблении эпистемология - это осмысление истории науки, преимущественно естественной, а в англоязычном употреблении эпистемология не включает непременно вопрос об истине, что оказывается созвучно распространенным ныне релятивистским установкам. Вместе с тем гносеология (эпистемология) наращивает свое ЦС присутствие в областях неспециализированного познания: если раньше ее занимало преимущественно «обыденное знание и •В сознание», то сейчас ее интересует не только обыденное, но и Jg откровенно «вненаучное» знание - магия, астрология и проч. *% Коннотации слова «система» тоже изменились. Никто ни от
JK кого не требует системного взгляда на мир. Мы, кажется, давно
Л
5
уже примирились с тем, что каждый наш взгляд ограничен -точкой зрения, позицией рассмотрения, установкой и многими другими ограничениями. По-иному мы рассматриваем и те области знания, которые ранее были связаны с понятиями системы и структуры. Сейчас наступил новый этап - в сравнении
О ГНОСЕОЛОГИИ И МИРОВОЗЗРЕНИИ -ТОГДА И СЕЙЧАС
! Ш
с тем, который освещался, в частности, в моей статье о «семиотически ориентированных гуманитарных науках» и об их философской подоплеке. Сама связка «системно-структурные» (подходы или методы), ранее столь распространенная, устарела, сейчас никто ею не пользуется. Методология «системных исследований» развивалась своим путем, а «структуральные методы» - своим. Судьба французского и российского структурализма могла бы стать полноценным объектом рассмотрения. В любом случае поздний Лотман и поздний этап развития его школы дают много нового - того, что фактически приводит к более открытому взгляду на языковые и культурные системы и структуры и способы их исследования. За последнее десятилетие было немало споров о том, умерла ли Московско-Тартуская школа или обретает новое дыхание. Представляется, что, несмотря на потерю социального энтузиазма, связанного некогда с возникновением новых подходов, структуралистские подходы методологически живы и здоровы, так как никто и ничто не может упразднить то множество явлений, для анализа которых эти методы вполне подходят.
А тогда, двадцать лет назад, все эти слова - «гносеология», «мировоззрение», «система» - были свежими и актуальными. Видно, что авторы книги пишут о том, что им близко. Защита актуальности теории познания и критика тезиса о возможности ее сведения к данным специальных наук (Лекторский), разноплановость методологического анализа (Швырев), историческая изменяемость соотношений между онтологией и гносеологией в истории познания (Мудрагей и Никитин), парадоксальность самого феномена науки с ее предсказательной способностью (Шрейдер), человеческие и историко-культурные параметры времени (Трубников), «превратные формы» (навер-ное, «превратные» - лучше, чем «превращенные» при переводе х с немецкого «Verwandelte Formen») познавательных процессов, порождаемые фетишизмом и «овещнением» (Батищев), - все эти и другие темы не навязывались, а выбирались по собственному разумению и пристрастию. При этом видно, что авторы Et учитывают то, что делалось рядом с ними, ссылаются друг на r друга. Ссылок на Маркса в книге немного, они сделаны в ^ большинстве случаев по разумным поводам (при рассмотрении ¡й социальных аспектов познания, феномена «превращенное™» и Ф др.) и выглядят на фоне современного засилья Бердяева и Хай- дЦ деггера почти свежо. И
>«
X и X
Н. С. АВТОНОМОВА
Если бы мне пришлось писать статью в сборник сегодня, я вряд ли стала бы формулировать в общем виде концепцию отпадения наук от философии (представляется, что это одна из возможностей, а вовсе не универсальная закономерность) и не стала бы рассуждать о соотношении философии (теории познания) и гуманитарных наук в логическом плане, но скорее лишь в плане конкретно-историческом и типологическом. Философия очень нужна человеку в самых разных областях его деятельности, но это проявляется далеко не всегда. Философия не нужна, если эта деятельность идет успешно. Но когда возникают сомнения, затруднения, кризисы, когда бытие теряет видимость устойчивости и осмысленности, философия становится актуальной. А еще пришлось бы разбираться с тем, почему лингвоцентрическая составляющая методологии гуманитарных наук воспроизводится вновь и вновь, несмотря на множество опровержений и пересмотров, а также целый ряд новых «поворотов» в гуманитарных науках и их самосознании (культурологический, нарратологический, неоисторический и др.).
Новым явлением в тот давний период были «гуманитаризация» знания (в частности, возрастание роли этических и мировоззренческих факторов в естественнонаучном знании). Сейчас этот тезис безмерно усилился, и в результате потерялись собственные очертания видов и форм знания (ср. гибрид «философ-ско-гуманитарное познание» и «философская гуманитаристи-ка»). Перечитывая эту книгу, хочется понять, почему сейчас философия (и теория познания) ориентируется в гуманитарном познании в подавляющем большинстве случаев на то, что в нем «гуманитарно» и «специфично», что отличает его от естественнонаучного познания, а не на то, что объединяет все виды и способы познания. Многообразные основания для такого ак-X цента понятны. Однако представляется, что такая ориентация деформирует перспективу рассмотрения многих других воп-3£ росов, связанных с наукой, ее смыслом и возможностями, X ее местом в культуре и в человеческой жизни, усиливая и без Ч того сильные релятивизирующие тенденции. О том, что мо-жет переломить эту тенденцию, остается пока только гадать. X Наверное, все это складывается в отдельный сюжет для об-с; суждения. Ф
