CC BY
99
Вестник Московского университета. Сер. 22. Теория перевода. 2014. № 1
Э.Н. Мишкуров,
доктор филологических наук, профессор, заслуженный работник высшей
школы РФ, профессор Высшей школы перевода (факультета) МГУ имени
М.В. Ломоносова; e-mail: [email protected]
О «ГЕРМЕНЕВТИЧЕСКОМ ПОВОРОТЕ» В СОВРЕМЕННОЙ ТЕОРИИ И МЕТОДОЛОГИИ ПЕРЕВОДА (Часть IV)
В данном разделе проекта ВШП «Общая и переводческая герменевтика» продолжено исследование философско-исторических, идейно-политических и конститутивно-методологических причин герменевтического застоя в отечественной философии и ряде гуманитарных наук. Следствием «герменевтического коллапса» в отечественной науке стало отставание теории и методологии перевода по сравнению с западноевропейским переводоведением. Предложена рабочая версия идентификации герменевтической парадигмы перевода (ГПП) как синергетиче-ской целокупности современного переводоведческого знания и практического опыта, воспринятой профессиональным сообществом в качестве образца решения исследовательско-прагматических задач. Сформулированы семь пролегоменов к построению инновационной ГПП на структурно-концептуальном и функционально-прагматическом уровнях.
Ключевые слова: герменевтическая парадигма перевода (ГПП), герменевтический коллапс, история отечественной герменевтики.
Eduard N. Mishkurov,
Professor, Dr. Sc. (Philology), Professor at the Higher School of Translation and Interpretation, Lomonosov Moscow State University, Moscow, Russia; e-mail: mishkurov@ inbox.ru
Hermeneutical TUrn in Contemporary Theory and Methodology of Translation (Part Four)
The paper continues the Higher School of Translation and Interpretation project "General and Translational Hermeneutics" concerning philosophical-historical, ideological-political and structural-methodological reasons for hermeneutical stagnation in the Soviet philosophy and a number of humanities. "Hermeneutical collapse" resulted in the Russian theory and methodology of translation lagging behind the contemporary European translatology. The author defines the hermeneutical paradigm of translation (HPT) as a synergetic wholeness of the translation theory and practice which has been apprehended by the professional community as a model for performing research and pragmatic tasks. The paper formulates seven prolegomena to HPT on the structural-conceptual and functional-pragmatic levels.
Key words: hermeneutical paradigm of translation (HPT), hermeneutical collapse, the history of the Soviet (Russian) hermeneutics.
8.0. Судьба герменевтики в отечественной науке поистине трагикомична. По идеологическим соображениям её проблематика была табуирована в течение более полувека прошлого столетия для не высланных за рубеж остатков советских учёных, исповедовавших мировые философско-методологические ценности.
Последним известным герменевтиком западноевропейского типа в советской гуманитарной среде учёных до 1930-х годов был Г.Г. Шпет (1879—1937), который толковал философию языка как основу философии культуры и предвосхитил в своих трудах «многие идеи позднейшей герменевтики (учения об истолковании)» [см.: Философский энциклопедический словарь, 1983, с. 784]. Поясним цитату: Шпет фактически заново обосновал научные принципы герменевтики в области «методологии максимально точного толкования текста» и сам лично «стал одним из лучших комментаторов произведений Шекспира и Диккенса». Его фундаментальный комментарий к «Посмертным запискам Пиквикского клуба» был даже переиздан отдельно от романа [Серебренников, 2013, с. 1]. Сочинения Шпета так называемого «позднего герменевтического периода» (1920-е гг.) — «Эстетические фрагменты», «Внутренняя форма слова», «Язык и смысл» и др. — внесли существенный вклад в развитие структурной лингвистики и семиотики как научных дисциплин. А.И. Резниченко подчёркивает, что язык для Шпета — это «полифункциональная система, служащая целям именования, интерпретации, коммуникации различных этнопсихологических и социальных объектов и структур, а слово — элемент этой системы — особого рода социальный знак, явленный смысл, свидетельствующий не о сущем (как у А.Ф. Лосева), но о мире культуры» [Резниченко, 2006, с. 996].
Ярким штрихом в творческой биографии Шпета является его переводческая деятельность. Блестящий полиглот, владевший, по разным данным, 17—19 иностранными языками, он перевёл на русский язык знаменитый труд Г. Гегеля «Феноменология духа», с английского — произведения Шекспира, Диккенса, Байрона, Теннисона и других, а также ряд работ эпистолярного жанра.
Изучение переводческого наследия Г.Г. Шпета может послужить существенным вкладом в историографию отечественной перево-доведческой мысли 20—50-х годов XX в.
8.1. Процесс вытеснения герменевтической проблематики из научного оборота и вынужденное её возвращение в лоно отечественной философии наглядно отражён в публикации официозно «респектабельных» и «солидных» изданий типа БСЭ, толковых, языковых и философских энциклопедических словарей.
Так, в библиографической статье о знаменитом немецком философе Ф. Шлейермахере (1768—1834) в первом издании БСЭ ни слова не сказано об искомой научной дисциплине и о вкладе учёного в становление её нового философско-психологического облика [БСЭ, 1-е изд., т. 62, 1933, с. 506].
И только в 3-м издании БСЭ в маленькой статье «Герменевтика» её автор А.Л. Гришунин в списке литературы упоминает един-
ственную работу зарубежного автора — это будет "Schleiermacher F., Hermeneutik und Kritik..., B., 1833"». В качестве русскоязычной монографии упоминается книга «Бласс Ф. Герменевтика и критика, пер. с нем., Одесса, 1981», имя автора которой нетрудно угадать. А в статье Ал. В. Михайлова «Шлейермахер» бегло будет сказано, что он «оказал большое влияние <...> на развитие истории философии и педагогики в Германии, филос. герменевтики (курсив наш. — Э.М.) и др.» [см.: БСЭ, 1971, с. 420; 1978, с. 431].
Несколько слов о герменевтике будет сказано П.П. Гайденко в его биографической справке о «немецком историке культуры и философе-идеалисте» В. Дильтее (1833—1911). Последний, пишет он, считал, что «понимание чужого мира — путём "вживания", "сопереживания", "вчувствования". выступает как метод интерпретации», названный им «герменевтикой» [БСЭ, 1972, с. 265].
8.2. В толковых словарях русского языка и в словарях иностранных слов в 30—40-е гг. XX в. скупо упоминается, что «герменевтика. (филол.). Теория и искусство истолкования текста» [Толковый словарь русского языка, 1935, т. 1, с. 554] или то же, но в слегка расширенном виде: «герменевтика <...> теория и искусство истолкования текстов древних литературных произведений (рукописей, книг, памятников)» [Словарь иностранных слов, 1949, с. 155]. В уже упоминавшейся выше статье А.Г. Гришунина герменевтика также толкуется как сугубо филологическое явление: «Герменевтика <...> учение об истолковании текстов, преимущественно древних, первоначальный смысл которых затемнён вследствие их давности или недостаточной сохранности источников. Понимание достигается грамматическим исследованием языка, изучением исторических реалий и вскрытием намёков, смысл которых со временем сделался непонятным; конкретно-психологич. изысканиями и рассмотрением закономерностей формы произведения. Применительно к Библии Г. (Hermeneutica Sacra) означает выяснение троякого смысла текста: чувственно-буквального, отвлечённо-нравоучительного и идеально-мистического. Помимо литературы, Г. применяется также в музыке, в юриспруденции (толкование законов)».
В конце своей статье А.Л. Гришунин констатирует: «Понятие Г. [герменевтика] теперь мало употребительно и перекрывается более широким понятием интерпретация, имеющим в виду также и новую литературу» [Гришунин, 1971, с. 420].
И действительно, Ю.А. Гастаев, автор статьи «интерпретация» в БСЭ, полностью отказывается от «герменевтического следа» в толковании и, опираясь на латинское "Interpretatio" — толкование, объяснение, разъяснение, утилитарно применяет его к юриспруденции («это "перевод" "специальных" выражений, в которых сформулирована та или иная статья кодекса, на "общежитейский"
язык, а также рекомендации по её применению»), искусству и ряду естественно-научных дисциплин. Однако полностью отказаться от «онтолого-философского следа» в данном понятии автор всё-таки не может, а потому добавляет: «Понятие "И" имеет большое гно-сеологич. значение: оно играет важную роль при сопоставлении научных теорий с описываемыми ими областями, при описании разных способов построения теории и при характеристике изменения соотношения между ними в ходе развития познания» [Га-стаев, 1972, с. 334].
8.3. Для отечественного переводоведения «интерпретизация наук» имела своим следствием фактически полное изгнание «герменевтически маркированного» опыта теолого-философского и психолого-филологического анализа первоисточников и замена его узко-языковым пониманием и комментированием оригинала или же «герменевтический аспект» исследования загонялся глубоко внутрь работы и «маскировался» под традиционное «обыденное» истолкование содержания ИТ и его «трансформационное перекодирование» в знаках ПЯ.
Дальше — больше! Данная «интерпретативная мимикрия» в период «герменевтического поворота» в современной философии и ряде гуманитарных наук стала ширмой для некоторых теоретиков, не желающих покидать традиционное исследовательское русло и осваивать новое концептуальное поле теории и методологии перевода. Не способствовали «философско-герменевтической модернизации» современного переводоведения и некоторые негативные высказывания о качестве переводов «отцов экзистенциализма» — М. Хайдеггера, Г.-Г. Гадамера и др. [см.: Мишкуров, 2013, ч. II, с. 6—11].
Справедливости ради следует отметить, что нечто подобное было свойственно как ряду отечественных, так и зарубежных переводческих школ. К примеру, огромной популярностью в среде синхронных переводчиков пользовалась работа французских учёных Д. Селескович и М. Ледерер «Интерпретативная теория перевода» (1987), в которой «интерпретация» практически противопоставляется понятию собственно перевода [см.: Сдобников, Петрова, 2006, с. 245—250]. А немецкий философ и теоретик перевода М. Форстер прямо отождествляет «новую герменевтику с теорией интерпретации» ("new hermeneutics" or "theory of interpretation"; «"her-meneutics" means the theory of interpretation») [Forster, 2013, p. 6]. На критике «Лингвистической теории перевода» была построена «Интерпретативная концепция перевода» А.Н. Крюкова (1989), а Д.В. Псурцев сформулировал задачу своего исследования как «Интерпретация и перевод художественного текста» (2008). Ю.А. Сорокин, критически оценивая постулаты «интерпретативной» и «дея-тельностной» теории перевода, приходит к выводу, что вторая — «это
не что иное, как психотипическая интерпретативная теория». Вместе с тем, правомерно дополняя её «герменевтическими процессами рефлексии и понимания», «герменевтической техникой, переопредмечивания», толкованием «познания» фактически в рамках герменевтического круга», т.е., по его словам, «дедуктивно: от целого к частному» и т.д., дефинирует модель перевода по важному, но всего лишь отдельному герменевтическому приёму — интерпретации [см.: Сорокин, 2013, с. 3 и др.]. А ведь переводческий процесс не заканчивается этой процедурой. За ней следует стадия «принятия переводческого решения» на релевантный способ «перекодирования» ИТ на ПЯ, или — в других терминах — на «речепорож-дение вторичного текста». Поэтому встречающуюся в литературе формулу «Перевод — это всегда интерпретация» следует существенно переиначить: «Интерпретация — это эксплицитная интродукция к принятию рабочего решения на перевод».
Апогеем дефинирования термина «интерпретация» применительно к переводу можно считать его складывающийся хрестоматийный узус — к примеру, Ереванский ГЛУ им. В.Я. Брюсова издаёт хрестоматию трудов видных российских учёных под названием «Проблемы переводческой интерпретации текста в трудах российских лингвистов конца ХХ — начала XXI века» [Маргарян, Абрамян, 2009].
Однако контуры этапа повсеместного восстановления цельной современной герменевтической трактовки переводческих проблем все чётче проявляются в новой волне специальной литературы.
Смею предположить, что Л.Л. Нелюбин, понимая всю двусмысленность складывающейся в современном отечественном перево-доведении ситуации, «извлекает» из глубины интерпретационной концепции перевода А.Н. Крюкова «герменевтическую модель перевода» и даёт ей следующее словарное толкование: «Герменевтическая модель перевода — в герменевтической модели А.Н. Крюкова перевод подчиняется закону понимания: перевод начинается с понимания и завершается им. Переводчик осуществляет повторное понимание того, что им уже понято, в расчёте на иноязычного получателя текста перевода. Процесс вторичного понимания есть упреждённый синтез интенционального смысла, который осуществляется в направлении от интенции к объективному языковому значению с учётом новых ролевых и социально-психологических установок, управляющих конкретно-языковой реализацией высказывания. Герменевтическая модель перевода связана с интерпрета-тивной трактовкой сущности процесса перевода, понимаемого как процесс вторичного порождения текста» [Нелюбин, 2003, с. 32].
Не располагая, по всей видимости, новыми источниками информации, соавторы книги «Наука о переводе.» Л.Л. Нелюбин
и Г.Т. Хухуни помещают в ней эту же словарную статью без каких-либо корректив [см.: Нелюбин, Хухуни, 2006, с. 347].
Любому исследователю современной формации нельзя упускать из виду главную феноменологическую метаморфозу — нынешняя герменевтика из конкретной методики превратилась в мощное социально-философское антропоцентрическое направление с обновлённым исследовательско-методологическим арсеналом способов и приёмов постижения вожделенной истины.
Данную ситуацию в рамках новой философско-филологической герменевтики В.Л. Махлин пространно истолковал в своём интервью «Русскому журналу» следующим образом: «Исторически сложились и исторически же "действенны", в общем, два современных представления о герменевтике <...> Расхожее, но более узкое, "классическое" представление о герменевтике идёт из глубины веков от теологии и филологии, другое, наоборот, универсальное, но малопопулярное и малопонятное вышло из философско-гума-нитарной революции в начале конца Нового времени. <...> За счёт философской трансформации первое ("филологическое") представление о герменевтике не проиграло, но выиграло: мир, как встарь, читается (если читается) как "текст", но понять вот этот текст (вспомним Dasein Хайдеггера, "бытие здесь" в переводе А.В. Михайлова) — значит выйти за его пределы на внутренние и внешние границы текста, — которые парадоксальным образом только и делают возможным его смысловую безграничность и бездонность. Единство текста заключает в себе и всё то, что находится вне его; текст по-настоящему необъясним ни из себя самого, ни из других текстов и даже не сводим к своему контексту, с которым обычно имеет дело филолог и историк (почему, на мой взгляд, есть резон отличать от контекста "затекст"). Текст укоренён не в так называемой "интертекстуальности", но в незавершённом событии исторического мира жизни, в котором всякое вообще "речевое произведение" — реплика в диалоге, т.е. "высказывание"» [Махлин, 2013, с. 6].
Позволим себе вольность опустить дальнейший «философский бунт» против господства текста (дискурса) «институциональной власти» в разных её ипостасях. Для нужд переводоведения мы пока акцентируем внимание только на необходимости всестороннего анализа «затекстовой» фоновой истории текста и его контекстно-подтекстного контента и смысла. А для понимания причин и следствий «единения» двух направлений в герменевтике ещё раз обратимся к авторитету цитируемого выше философа: «Отмеченному смешению двух представлений о герменевтике — "филологического" и "философского" — ещё способствовали два решающих события в современной философии, связанных, но не совпадаю-
щих друг с другом. С одной стороны, начавшаяся ещё в "столетнее десятилетие" прошлого века филологизация философии стала в 1960— 1980-е годы общей, хотя и по-разному продуктивной, тенденцией трёх ведущих и конфликтующих между собою философских направлений — немецкой герменевтики, французского нео- или постструктурализма и англо-саксонской "аналитической" философии. Свершилось предсказание молодого Ницше (1869) о позитивном обращении "философии" в "филологию" нового типа: философия на исходе Нового времени на свой особый лад фронтально обратилась не только к "философии языка", но и к другим исконным проблемам самой филологии: "интерпретация", "текст", "автор", "жанр", "нарратив", "поэтика" и т.п.» [Там же]. Нетрудно заметить, что вся эта «филологическая фактура» находится в эпицентре переводческой рефлексии.
Поставим, как говорится, точку над «i» в данном диспуте с помощью ещё одной глубоко мотивированной цитаты Ж.-Р. Ладми-раля: «Идея перевода, начисто лишённого понятия интерпретация, абсолютно фантастична <,..> Более того, было бы пустой затеей воображать себе, что идентификация, определение, фиксация того, что можно назвать смыслом текста, можно осуществить как-то иначе, нежели посредством герменевтики» (везде курсив наш. — Э.М.) [Ladmiral, 1994, p. 230].
Перефразируя пальмеровское «перевод — это сердце герменевтики», наш краткий обзор концептуальных пертурбаций в истории герменевтики завершим программным слоганом — «Герменевтика — это сердце перевода!» Какими бы то ни было новомодными тер-мино-понятиями1 не микшировалась суть «лингво-герменевтиче-ского поворота» в теории и методологии перевода, удержать современное переводоведение от реального взаимодействия с философской герменевтикой уже невозможно. Вопрос заключается только в том, чтобы проблематика двух указанных дисциплин не подменялась в каждой из них, а взаимодополнялась и взаимообогащалась, и чтобы профессиональная понятийно-терминологическая рефлексия одной неосознанно и автоматически редуцировалась в другой.
1 Ср., например, псевдотерминологический «новояз» Т.А. Фесенко, пытающейся «обогатить» теорию перевода «Лингвоментальной (sic! — Э.М.) моделью процесса перевода (см. её одноимённую статью в сб. «Язык, сознание, коммуникация». М.: МАКС-Пресс, 2001. Вып. 20. С. 58—62). Неприемлемость «оригинального» названия проистекает как минимум из двух обстоятельств: 1) для искомого наименования модели уже существует апробированный атрибут — «когнитивный»: см., напр.: «Когнитивная теория/модель перевода» Г.Д. Воскобойника или «Когнитивно-эвристическая модель перевода» А.Г. Минченкова и др.; 2) атрибут «(лингво-)мен-тальная» не несёт никакой новой информационной нагрузки, так как любая «классическая» или новоявленная модель перевода обязательно несёт в себе «заряд ментальности» по определению.
К сожалению, в современной научной практике не так уж редки случаи немотивированной «пересадки» модной философской трактовки таких важных понятий/концептов, как «текст», «слово», «значение», «смысл», «язык», «перевод», «автор», «читатель» и т.д.2 Мы хотим высказать по этому поводу в самом общем виде следующее предостережение: ныне модные «экзистенциальные», «философ-ско-герменевтические», «деконструктивистские», «постструктуралистские», «постмодернистские» и некоторые другие трактовки онтологии, сущности и методологии перевода требуют критически осмысленного восприятия их теоретической и прагматической корректности и значимости для отечественного переводоведения.
8.4. Мощный социально-культурный и интеллектуально будоражащий резонанс, который вызвала философская герменевтика в западноевропейском и американском сообществе, не мог не отозваться разрушительным эхом в умах здравомыслящей части философской элиты в странах социалистического лагеря. Назревал опасный для коммунистического строя «философский бунт», который было необходимо срочно нейтрализовать апробированной десятилетиями критикой «идеалистических, схоластических, иррационалистических основ западной философии, переживающей острый кризис буржуазного сознания» [см.: Философ. энц. словарь, 1983, с. 111, 730, 732, 753 и др.].
Крупной «антигерменевтической» акцией, видимо, следует считать выход в 1985 г. монографического сборника «критических отзывов», подготовленного философами АОН при ЦК КПСС «Герменевтика: история и современность», задача которого была сформулирована как «критический анализ философско-теоретических истоков герменевтики, исторически сменявших друг друга её форм у Ф. Шлейермахера, В. Дильтея, М. Хайдеггера и Г.-Г. Гадамера, современного её состояния и проявления в различных областях культуры». В вину разработчикам и адептам философской герменевтики вменялось то, что она «чрезвычайно пришлась ко двору буржуазным марксологам и ревизионистам», а «герменевтические тезисы стали играть всё более и более реакционно-политическую роль» в современном капиталистическом обществе и так далее, и в том же духе. А коли так, то, даже несмотря на «общий кризис буржуазной философии и идеологии», вопрос о борьбе с ней и о «необходимости вести непримиримую борьбу с буржуазной общественной мыслью» не снимается с повестки дня.
Однако в мировой общенаучной и мировоззренческой концеп-тосфере новые тенденции в философской рефлексии стали про-
2 О некоторых примерах «философских» и «переводческих» нестыковок в трактовке актуальной проблематики речь уже шла в ряде наших публикаций на эту тему [см.: Мишкуров, 2013, № 1—3].
являться всё более отчётливо. Отечественные философы наряду с традиционной риторикой стали всё более объективно выделять позитивные аспекты в новых философских течениях. Поэтому составители сборника «эзоповым языком» констатируют, что «авторы поставили перед собой задачу раскрыть подлинный теоретико-познавательный эквивалент и мировоззренческий багаж современной философской герменевтики как идеалистически-плюралистической концепции.», а главное — необходимо «выделить и те реальные научные параллели, поисковые ситуации, трудности и гипотезы, на которых спекулирует (sic! — Э.Н.) философская герменевтика наших дней». Множество таких проблем усматривают «в истории и семиотике, в логике и гносеологии языка, филологии и литературной критике, в переводческой деятельности и т.д.» [Герменевтика., 1985, с. 3—10].
Справедливости ради заметим, что ряд статей сборника базируется на первоисточниках и носит ярко выраженный познавательный характер. Их можно вполне мотивированно привлекать в качестве объективно оппонирующей или концептуально солидаризирующейся стороны с субъектами анализируемых герменевтических штудий. В подобном ключе написаны работы Р.М. Габитовой и С.Ф. Одуевой, посвящённые анализу «универсальной герменевтики Ф. Шлейермахера и «психологической герменевтики» В. Диль-тея. А С.М. Брайович и Л.Я. Куркина обстоятельно исследовали герменевтические аспекты «религиозной традиции» и «художественного творчества» соответственно [см.: Герменевтика., 1985, с. 61—96, 97—120, 204—215, 245—269].
С конца XX в. вследствие «идеологического разлома» в бывшем СССР «марксизм, — как писала "Российская газета" в связи с выходом 4-томной "Новой философской энциклопедии", — перестаёт быть идеалом, "вершиной философского развития", и перед отечественной наукой встала грандиозная задача дать читателю обобщённое представление о мировой философии, соответствующее современному уровню знания во всем богатстве основных философских понятий, имён, классических сочинений, школ, направлений, исторических традиций» [Росс. газета, 01.12.2001].
В духе происходящих в стране идеологических перемен «герменевтика» перестала быть ругательным словом. Отныне герменевтическая проблематика стала неотъемлемой частью любых философских энциклопедических исследований и философских словарей разной информационной мощности.
Метаморфоза, произошедшая в отечественной философии, наглядно просматривается на примере публикаций о выдающемся западноевропейском философе Г.-Г. Гадамере (1900—2002). Так,
в 10-строчной заметке о последнем в официозном «Философском энциклопедическом словаре» от 1983 г. сообщается, что «Ханс Георг Гадамер — один из ведущих представителей филос. герменевтики середины ХХ в. В осн. соч. "Истина и метод", исходя из идей Дильтея (концепция понимающей психологии), Гуссерля (теория "горизонта" и "жизненного мира") и Хайдеггера (учение о языке), развил концепцию герменевтики не только как метода гуманитарных наук, но и как своеобразной онтологии». Несколько подробнее об учении Гадамера сообщается в статье «Герменевтика», где, в частности, отмечается его заслуга в толковании метода «предварительного понимания/предпонимания» и понимания, носителем которого является язык. Обращается также внимание на его несогласие с отождествлением слова естественного языка со знаком, с одной стороны, но одобрительное отношение к В. Гумбольдту за толкование последним «сущности понимания как миропонимания» — с другой, Гадамер подчёркивает, что тем самым Гумбольдт положил начало «герменевтическому направлению в лингвистике» [см.: Филос. энц. словарь, 1983, с. 99, 111—112].
Иную картину мы видим в новом философском словаре от 2006 г., где статья о Гадамере как «основоположнике философской герменевтики» занимает целый крупноформатный двустраничный разворот, вместивший обстоятельный обзор основных идей его «актуально прекрасного» учения о бытии человека в хронотопном языковом континууме [Философия: энц. словарь, 2006, с. 160—162].
Особо важно отметить, что идеи философской герменевтики стали рассматриваться и прагматически проецироваться на самые разные социально-культурные и мировоззренческие сферы.
В этой связи отметим ещё раз любопытный научный феномен — философская герменевтика включила перевод в свою предметную область исследования, а переводоведение делает шаг вперёд в своём эволюционном развитии, переходя на новую герменевтическую концептуально-аргументационную платформу. И пока в отечественной науке нарастало движение за возврат герменевтике её истинной философско-концептуальной и лингвопрагматической значимости, в западноевропейском переводоведении чётко обозначился новый «герменевтический поворот» к трактовке его теоретико-методологических и практических стратегий и тактик.
Н.К. Гарбовский, рецензируя известную монографию Дж. Стей-нера «После Вавилона», так характеризует предысторию этого поворота: «Можно согласиться со Стейнером, что конец 40-х гг. XX в. оказался поворотным моментом в истории переводческой мысли <...> переворот в «переводческом сознании» произошёл... потому, что на перевод взглянули как на особый вид сложнейшей ин-
теллектуальной деятельности, существующей в разных формах и имеющей свои, ещё не познанные внутренние законы». И далее: «.в центре внимания вновь оказался текст, продукт переводческой деятельности, единственный вещественный источник, дающий возможность вывести скрытые законы перевода. Это действительно было началом нового — герменевтического — этапа в истории переводческой теории». Причины такого «поворота» кроются, в частности, в том, что моделирование переводческих процессов для нужд машинного перевода ожидаемых результатов не принесло, а возможности сугубо структурного подхода к переводу оказались весьма ограниченными. Вместе с тем, полагают учёные, сочетание возможностей структурно-трансформационного и герменевтического подходов к изучению проблем перевода может принести теории и методологии перевода ощутимую пользу, так как их объединение «отражает двуединую сущность перевода как изучаемого объекта: понимание смысла текста (герменевтический аспект) и межъязыковое преобразование исходного текста в текст на ином языке» [Гарбовский, 2004, с. 24—25].
И если в последующие десятилетия западноевропейская переводческая герменевтика уже только усиливала свои позиции, то отечественная наука о переводе все ещё находилась в тисках «классической лингвистической теории перевода» с её разнообразием «частных» моделей, способов и приёмов «языковых трансформаций» ИТ в ПТ.
Подытоживая результаты «герменевтического исхода» в философское и общегуманитарное пространство за рубежом и в отечественных научных пенатах вслед за В.Л. Махлиным констатируем: «Герменевтическая традиция воспринимается современными филологами и гуманитариями, как правило, лишь в границах структурно-семиотического мышления и даже оспаривается в тех же границах. "Филологизм" (филология минус герменевтика) должен был <.> утвердиться на исходе прошлого столетия в России и на Западе одновременно, но не одинаково. Запад в целом осуществил свои исторические задачи .Нового времени; у нас же возобладало герменевтическое самоедство и самоубийство. Поэтому на Западе сегодня — "герменевтическая усталость", а в России приходится начинать почти с самого начала <.> Сегодня все старые проблемы, не решённые в своё время, говоря словами поэта, "гнётом мстят за свой уход". Герменевтика, традиционная и современная, служит пониманию таких вещей» [Махлин, 2013, с. 3].
Таким образом, комплексное структурно-герменевтическое направление в современной теории и методологии перевода представляется оптимально приемлемым и необходимым на новом исто-
рическом этапе развития данной междисциплинарной области межкультурной коммуникации, а практическим решением данной задачи является разработка интегрирующей, синергетической ГПП3.
8.4. В качестве рабочей версии определим ГПП как синергети-ческую целокупность современного переводоведческого знания и практического опыта, воспринятую профессиональным сообществом в качестве образца решения исследовательско-прагматиче-ских задач.
В конкретно дефиниционном плане ГПП можно представить как системно выстроенную по принципу дополнительности дискурсивную соборность основополагающих философо-/филолого-герменевтических, когнитивно-информационных, семиотико-ин-терпретирующих и иных теорий, концепций, максим, моделей, способов и приёмов перевода, а также перепорождения, перелагания, перевыражения, перекодирования, адаптации и других разновидностей игровой трансформации исходного текста (оригинала) в результирующий переводной текст на уровнях контентно-смысловом, функционально-стилистическом, этнопсихолингви-стическом, лингвокультурологическом, символико-аллегорическом и других в зависимости от рабочих текстотипов и их жанров.
В качестве исходных пролегоменов к концептуальной трактовке ГПП сформулируем следующие базовые постулаты.
Во-первых, характерной чертой нынешнего этапа развития науки о переводе является «герменевтический поворот» в лингвоког-нитивной, этнопсихолингвистической, образно-символической, метасемиотической, контентно-смысловой и ситуативно-контекстуальной интерпретации переводческого процесса на стадиях интроспективной рефлексии предпонимания (предпереводческого анализа), понимания, истолкования и результирующего перекодирования ИТ в ПТ с целью достижения их дискурсивного тождества.
Во-вторых, междисциплинарность перевода однозначно снимает вопрос о сугубо «внутрилингвистическом»/«внутритекстовом» толковании оригинала без обращения к фоновой предыстории его создания, так как «перевод предполагает погружение в историчность не только потому, что надлежит восстановить через интерпретацию то, что означал переводимый текст, но и потому, что
3 Говоря о значении и роли общепереводческих концепций, заметим, что только избыточным полемическим задором Т.Г. Щедриной можно объяснить её спорный контрпродуктивный тезис, хитро «упакованный» в контекст о бесполезности метатеории перевода, ср.: «Перевод — это всегда культурная ассимиляция <...> Нет смысла в теоретических спорах, если не обсуждается конкретный перевод и не обсуждается вопрос о том, какие функции в культуре он выполняет. И это единственный методологически значимый содержательный вывод, который можно делать из тезиса о несоизмеримости культур и невозможности абсолютного перевода» [Щедрина, 2011, с. 8].
нужно понять тот способ, посредством которого этот текст устанавливался, прибегая к ресурсам родного языка и зачастую обновляя их характер, отношения с теми истоками и целями смыслополага-ния, которые он для себя определял» [Лоне, 2011, с. 69].
В-третьих, герменевтика ролевых игр в триаде «автор — переводчик — читатель» по-новому истолковывает характер их социально-мотивированных, культурно-исторических и функционально-поведенческих взаимоотношений, а также вырабатывает критерии и оптимальные методики перевыражения иноязычных текстов любого типа и жанра в натурализованный для читателя по этнопси-холингвистическим, лингвокультурологическим, когнитивно-прагматическим и лингвостилистическим параметрам переводческий дискурс, а переводчик ответственен за порождение ПТ как «культурного артефакта», равноценного подлиннику культуры-донора.
В-четвёртых, апория «переводимости/непереводимости» наглядно демонстрирует проявления диалектического закона отрицания отрицания в переводческом процессе, задача которого заключается в оптимально возможном преодолении асимметрии рабочей пары языков, максимальной нейтрализации их этнопсихолингвистиче-ского, когнитивно-семантического и лингвокультурологического диссонанса и символико-семиотической контрадикции при понимании того обстоятельства, что «потери и жертвы» при переводе неизбежны по определению, а феноменологическая бинарность указанной дихотомии онтологически обусловлена и задана «вавилонским лингвостолпотворением»4.
В-пятых, сводный системный анализ достоинств и недостатков известных «традиционных» и «инновационных» моделей перевода, характеризующихся, как правило, ограниченным числом степеней коммуникативно-когнитивной свободы показывает, что их объяснительная сила и прагматический (перлокутивный) эффект ярче всего проявляются в рамках метатеории и методологии «переводческой картины речевой деятельности» как особого типа меж-
4 Исследовав качество конкретных англо-румыноязычных переводов своей коллеги, Аба-Карина Парлог делает общий — характерный для нашего постулата — следующий вывод: "Despite overall compensations, the translation is, however, often characterised by inaccuracies and omissions. The dialogue author-translator sometimes turns into parallel monologues in which the style of the original work is transferred without the intended results" («Несмотря на всевозможные компенсации, для перевода тем не менее характерны многочисленные неточности и опущения. Диалог "автор — переводчик" иногда превращается в параллельные монологи, в которых трансформация стиля оригинала не даёт желаемых результатов» [Pârlog, 2011, p. 115]. По ходу дела отметим одно смущающее нас обстоятельство — автор озаглавила свою статью как "Transforming literature: the hermeneutics of translation" (курсив наш. — Э.М.). Однако в её рабочем дискурсе ни сам термин «герменевтика», ни её переводческая методология больше не используется. Этот аппарат ей заменяет теория Ю. Найды о «формальной и динамической эквивалентности».
культурного языкового посредничества. ГПП сохраняет в своём составе «лингвистические модели перевода» для покрытия «зоны переводимости» и «верности» оригиналу путём отыскания словар-но-контекстных «переводческих соответствий». При вступлении в зону «непереводимого» и обнаружении конкретных ниш «переводческого непокрытия» применяются собственно герменевтические процедуры интерпретации, обеспечивающие совместимость ИТ и ПТ путём соавторского дискурсивно-игрового порождения «вторичного текста». К традиционно выделяемым трём группам текстов с «высокой, средней и малой переводимостью» добавляется особая группа текстов или их фрагментов с «нулевой переводимостью», субституты которых помещаются в результирующий переводческий дискурс в виде различных «игровых протезов» — смысловых, формальных, звукоподражательных, фоноимитирующих и т.д., а также разнотипных внутренних или внешних комментариев, которые при этом, по Гумбольдту, «нельзя путать с переводом» [см.: Нелюбин, Хухуни, 2006, с. 140].
В шестых, объективные и субъективные причины «хаоса интерпретаций» и «плюральности переводов» одних и тех же светских и сакральных произведений, а также исторически сложившаяся в пе-реводоведении мозаичная картина из множества разноуровневых «частных моделей» перевода, концептуально опирающихся на полярно различающиеся антиномии типа «прозрачность: зеркальность», «форенизация: доместикация», «дословность: вольность» и другие способы перевыражения ИТ в ПТ обусловливают необходимость применения интегрирующей парадигмы перевода, которая базируется не на дизъюнктивных («или. или»), а на конъюнктивных («и... и») принципах «максимальной полезности» различных методик для нужд перевода подлинников повышенной сложности и соавторского порождения «вторичных текстов» из числа «непереводимых» по определению5.
В-седьмых, перевод в герменевтическом освещении предстаёт как «особого рода игровое пространство естественного языка, а также бесконечных связей возможных отношений с языком, родным или чужим, любого человека<...> Он осуществляет свою работу в измерении, которое нельзя назвать только приватным или только социальным, — это символическое измерение (курсив наш. — Э.М.), применительно к которому можно и нужно обсуждать вопрос о самоконструировании человеческого Я» [Берман, 2000, с. 121—122]. Переводчик в этом игровом пространстве проецирует собственно переводческий процесс как «циклическое движение по уровням
5 О первичной спецификации «непереводимого» см.: [Мишкуров, 2013, № 1, с. 80—86].
понимания: языковое значение — рецептивный смысл — интен-циональный смысл — языковое значение — рецептивный смысл — интенциональный смысл. и так вновь с самого начала» [Крюков, 1997, с. 83].
Эти процедурно-герменевтические действия суть игры, которые завершаются принятием «переводческого решения» на окончательное порождение переводческого дискурса.
* * *
В последующих разделах проекта мы предполагаем на конкретных примерах показать, как реально работают «ментальные механизмы» по методологически корректному и прагматически полезному сопряжению «традиционных» и «герменевтических» стратегий и тактик по «трансплантации» и «трансформации» оригинала в переводческий дискурс и неизбежный «лакунарный выброс» из первоисточника вследствие неустранимой асимметрии, «лингвокультуро-логического шока» и конечной «переводческой несоизмеримости» рабочей пары языков.
Список литературы
Алексеева И.С. Текст и перевод. Вопросы теории. М.: Международные отношения, 2008.
Асмус С. Шлейермахер Фридрих Даниэль Эрнст (1768—1834) / БСЭ. 1-е изд.
1933. Т. 62. С. 506—510. Бергман А. Фр. Шлейермахер и В. фон Гумбольдт: перевод в герменевти-ческо-языковом пространстве // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. 2000. № 2. С. 118—128. Воскобойник Г.Д. Лингвофилософские основания общей когнитивной теории перевода:. Дисс. ... докт. филол. наук. Иркутск, 2004. Гарбовский Н.К. Теория перевода. М.: Изд -во. Моск. ун-та, 2004. Гастев Ю.А. Интерпретация / БСЭ. Т. 10. 1972. С. 334. Герменевтические аспекты перевода / Сдобников В.В., Петрова О.В. Теория перевода. М.: Восток — Запад, 2006. Герменевтика: история и современность: (критические очерки). М.: Мысль, 1985.
Гришунин А.Г. Герменевтика / БСЭ. Т. 6. 1971. С. 420.
Крюков А.Н. Перевод как интерпретация (на материале переводов с восточных языков) // Проблемы переводческой интерпретации текста в трудах российских лингвистов конца ХХ — начала XXI века. Хрестоматия. Ереван: Лингва, 2009. С. 136—151. Крюков А.Н. Межъязыковая коммуникация и проблема понимания // Перевод и коммуникация: Сб. статей. М.: ИЯ РАН, 1997. С. 73—83. Крюков А.Н. Методологические основы интерпретационной концепции перевода: Автореф. дисс. ... докт. филол. наук. М.: Наука, 1989. 42 с.
Лоне Марк де. Какая герменевтика требуется для перевода? // Логос. 2011. № 5—6. С. 61—71.
Маргарян Б., Абрамян К. Проблемы переводческой интерпретации текста конца ХХ — начала XXI века: Хрестоматия. Ереван: Лингва, 2009. 253 с.
Махлин В.Л. Чем и как живёт герменевтика. http://www.russ.ru/pole/CHem-i-kak-zhivet-germenevtika (03.11.13). 7 с.
Минченков А.Г. Когниция и эвристика в процессе переводческой деятельности. СПб.: Антология, 2007.
Михайлов Ал. В. Шлейермахер / БСЭ. 3-е изд. Т. 29. М.: Сов. энциклопедия, 1978. С. 431.
Мишкуров Э.Н. «Герменевтический поворот» в современной теории и методологии перевода // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 22. Теория перевода. 2013. № 1—3.
Нелюбин Л.Л. Толковый переводоведческий словарь. М.: Флинта, Наука, 2003.
Нелюбин Л.Л., Хухуни Г. Т. Наука о переводе (история и теория с древнейших времён до наших дней): Учеб. пособие. М.: Флинта: МПСИ, 2006.
Псурцев Д.В. Интерпретация и перевод художественных текстов // Вопросы филологии. 2008. № 2. С. 74—81.
Резниченко А.И. Шлет Г.Г. // Философия. Энциклопед. словарь. М.: Гар-дарики, 2006. С. 995—996.
Сдобников В.В., Петрова О.В. Теория перевода: Учебник. М.: Восток — Запад, 2006. С. 245—250.
Серебренников Н.В. Густав Густавович Шпет. http://kraeved.lib.tomsk.ru/ page/1475 (16.11.13).
Словарь иностранных слов / Под ред. И.В. Лёхина,. Ф.Н. Петрова. 3-е изд., перераб. и доп. М.: Гос. изд-во иностран. и нац. словарей, 1949.
Сорокин Ю.А. Интерпретативная или деятельностная теория перевода? http://www.iling-ran.ru/library/psylingva/sborniki/Book2000/html_204/3-1.html (21.06.13). 7 с.
Толковый словарь русского языка / Под ред. Д.Н. Ушакова. Т. 1. М.: ОГИЗ, 1935.
Философский энциклопедический словарь. М.: Сов. энциклопедия, 1983.
Шпет Г.Г. // Философский энциклопедический словарь. М.: Сов. энциклопедия, 1983. С. 784.
Щедрина Т.Г. Перевод как культурно-историческая проблема (отечественные дискуссии 1930— 1950-х годов и современность) // Вопросы философии [электронный доступ: http://vphil.ru/index.php?option=com_ content&task=vie... (16.11.13). 10 с.]
Ladmiral, J.-R. Traduire: théorèms pour la traduction. Paris: Gallimard, 1994.
Forster, Michael N. Hermeneutics. http://philosophy.uchicago.edu/faculty/forster. html (20.12.13). 62 p.
Pârlog, A.-C. Transforming Literature: The Hermeneutics of translation // Professional communication and translation studies. 2011. N 4 (1—2). P. 107—116.
Stolse, R. The Hermeneutic Approach in Translation — Introduction to Transla-tional Hermeneutics. http://www.iatis.org/index.php?option=com_k2&view= item&id=242:t...approach-introduction-to-translational-hermeneutics& Itemid=62 (28.12.12). P. 57—69.
