CC BY
107
Вестник Московского университета. Сер. 22. Теория перевода. 2015. № 2
Э.Н. Мишкуров,
доктор филологических наук, профессор, заслуженный работник высшей школы РФ, профессор Высшей школы перевода (факультета) МГУ имени М.В. Ломоносова; e-mail: mishkurov@inbox.ru
ГЕРМЕНЕВТИКО-ПЕРЕВОДЧЕСКИЙ МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЙ СТАНДАРТ В ЗЕРКАЛЕ ТРАНСДИСЦИПЛИНАРНОСТИ (часть I)
В работе освещается вопрос об истории интердисциплинарного поворота в развитии отечественной и зарубежной теории перевода. Автор критически оценивает концепции учёных, постулирующих сущностную «научно-методологическую исключительность» науки о переводе и настаивающих на релевантности «монистического подхода» к интерпретации её онтологического статуса, объекта и предмета. Фундируется проблема перехода теории и практики перевода на четвертую ступень дисциплинарности-трансдисциплинарности. Поддерживается точка зрения о целесообразности включения переводоведческой проблематики в филосо-фо-герменевтическое русло глобальной теории о межкультурной интертекстуальности и межъязыкового когнитивно-семиотического посредничества. На примере четырёхступенчатой матрицы «герменевтического методологического стандарта» (ступеней предпонимания (предпереводческого анализа), понимания, интерпретации и переводческого решения) демонстрируется эффективность трансдисциплинарного слияния филолого-философской герменевтики и классической теории перевода и формирование современной инновационной транслатологии.
Ключевые слова: монодисциплинарность, междисциплинарность, мультидис-циплинарность, трансдисциплинарность, «Эффект Медичи», герменевтическая парадигма перевода, герменевтический методологический стандарт, четырёхступенчатая матрица (предпонимание, понимание, интерпретация, переводческое решение).
Eduard N. Mishkurov,
Professor, Dr. Sc. (Philology), Professor at the Higher School of Translation and Interpretation, Lomonosov Moscow State University, Moscow, Russia; e-mail: mishkurov@inbox.ru
HERMENEUTICAL METHODOLOGICAL STANDARD OF TRANSLATION IN THE MIRROR OF TRANSDISCIPLINARITY (Part I)
The paper discusses the interdisciplinary turn in the history of translatology both in this country and abroad. The author critically examines the ideas of those scholars who postulate the unique methodological status of translatology and defend the relevance of the «monistic approach» to interpreting its ontological status, subject and object of study. The paper expounds on the transition of translation theory and practice onto the fourth stage of disciplinarity — transdisciplinarity. The author also advocates the idea that trans-
latological issues are to be incorporated into the global philosopho-hermeneutical theory of intercultural intertextuality and interlingual cognitive-semiotic mediation. The four-level matrix of the «hermeneutical methodological standard» (pre-understanding, understanding, interpretation and final variant of translation) demonstrates the effective trans-disciplinary intersection of philologo-philosophical hermeneutics and the classical translation theory, as well as the emergence of contemporary innovative translatology.
Key words: monodisciplinarity, interdisciplinarity, multidisciplinarity, transdiscipli-narity, the Medici effect, hermeneutical paradigm of translation, hermeneutical methodological standard, the four-level matrix (pre-understanding, understanding, interpretation and final variant of translation).
Уровень науки определяется тем, насколько она способна на кризис основных понятий.
Мартин Хайдеггер
1. Идея толкования перевода как объекта междисциплинарного/ трансдисциплинарного анализа в настоящее время практически никем из исследователей открыто не отвергается. Однако степень и глубина его применения и проникновения в суть искомой проблематики во многом зависит от меры приверженности ученого той или иной инновационной или традиционной («классической») теории, от его склонности к привычной апробированной модели интерпретации спорных вопросов или его способности к нахождению иных путей разрешения «вечных проблем перевода», к построению новых интеграционных парадигм научной рефлексии, обладающих по определению более мощной объяснительной силой и разрешающей способностью к развязыванию «феноменологических узелков» межъязыкового посредничества в сфере межкультурной коммуникации.
Показательна в этом отношении исследовательская позиция В.Н. Комиссарова (1924—2005) — одного из патриархов институ-циолизованной в нашей стране «лингвистической теории перевода (ЛТП)», который категорически утверждал, что «в науке о переводе — переводоведении — могут выделяться культурологические, когнитивные, психологические, литературные и прочие аспекты. Однако традиционное представление о том, что главную роль в переводе играют языки, получило серьезное научное обоснование, и в современном переводоведении ведущее место принадлежит лингвистическим теориям перевода». А для придания большей весомости своим лингво-переводческим постулатам учёный приводит контекстуально изолированную, рефлексивно осторожную цитату из знаменитой статьи Р. Якобсона (1896—1982) «О лингвистических аспектах (здесь и далее курсив наш. — Э.М.) перевода»: «Широко распространенная практика межъязыковой коммуникации, в частности переводческая деятельность, должна постоянно
находиться под пристальным наблюдением (а не "поглощением". — Э.М.) лингвистической науки» [Комиссаров, 2001, с. 11].
Нисколько не преуменьшая роли языковедения для исследования кардинальных проблем теории и методологии перевода, особую пристрастность учёных в отечественном и зарубежном переводо-ведении к такому исследовательскому повороту можно объяснить некоторыми сопутствующими обстоятельствами — «чистые пере-водоведы» вышли из сонма исходно «чистых языковедов», а также особыми условиями зарождения новой теории перевода — эпохой безграничного и безраздельного господства структурализма в науке о языке. Соответственно мы, прежде всего, воспринимаем Р. Якобсона в образе выдающегося специалиста в области общего, сравнительно-исторического, типологического и сопоставительного языкознания. На этот факт однозначно указывает французский литературовед и теоретик перевода Микаэль Устинофф, который, анализируя вышеуказанную статью Р. Якобсона, подчёркивает, что «в этой работе проблематика перевода как нельзя более определенно вводится в сферу лингвистики: именно здесь было место перевода в эпоху структурализма, когда лингвистика была матерью всех наук» [Устинофф, с. 37].
Но парадокс ситуации заключается в том, что сам Р. Якобсон всегда был одним из ярчайших сторонников междисциплинарных исследований, в частности, в так называемых «пограничных» с лингвистикой науках — в семиотике, филологии (литературоведении, поэтике), этнокультурологии, антропологии и др. Известно, что в 1957—1967 гг. он, будучи профессором отдела лингвистики и философии Массачусетского технологического института (США), работал в тесном сотрудничестве с Нилсом Бором в области применения метода последнего, известного как «принцип дополнительной дистрибуции» в самых разнообразных точных и гуманитарных науках.
Неслучайно в своих работах по славяноведению он представляет более сложное комплексное учение о переводе, восходящее к идеям В. фон Гумбольдта и немецкому романтическому языкознанию и переводоведению. В рамках этой концепции обнаруживается, в частности, интересная идея о том, что перевод следует рассматривать не как более или менее «ущербную форму» оригинала, но как «продолжение его существования в иной форме» [там же, с. 38—41].
Углублённое изучение общетеоретических переводоведческих взглядов Р. Якобсона, несомненно, является одной из важнейших последующих задач историков перевода. В этой связи мы под несколько иным «нелингвистическим» углом зрения рассмотрим ряд
положений из вышеупомянутой статьи Р. Якобсона «Лингвистические аспекты перевода» [Якобсон, 1978, с. 16—24].
Будучи полиглотом, владевшим основными европейскими языками, а также идишем и основами «экзотического» нивхского языка, Якобсон тонко сознавал все перипетии переводческой практики, а потому активно ратовал за разработку качественных двуязычных словарей и грамматик, предлагал пути решения проблем «непереводимости». Он полагал, что «весь познавательный опыт и его классификацию можно выразить на любом существующем языке», для чего при необходимости надо «обогащать терминологию путём слов-заимствований, калек, неологизмов, семантических сдвигов и, наконец, с помощью парафраз». Как рекомендация из некоего пособия по переводу звучит его совет передавать значения какой-либо грамматической категории, отсутствующей в ПЯ, «лексическим путем».
Для Р. Якобсона «межъязыковой перевод, или собственно перевод, — интерпретация вербальных знаков посредством какого-либо иного языка». При этом он подчеркивает, что «на уровне межъязыкового перевода обычно нет полной эквивалентности между единицами кода, но сообщения, в которых они используются, могут служить адекватными интерпретациями иностранных кодовых единиц или целых сообщений». Подчеркивая важную роль перевода, ученый пишет, что «любое сравнение двух языков предполагает рассмотрение их взаимной переводимости». Как опытный полиглот и учёный-типолог, он не может не видеть асимметрии языков различного строя, их разносистемной функциональной организации и различия в лексико-фразеологическом фонде. А потому вполне понятно, что переводчики сталкиваются с рядом сложных ситуаций: «...в шутках, фантазиях, сказках, то есть в том, что мы называем "вербальной мифологией", и, конечно, прежде всего, в поэзии, грамматические категории имеют важное семантическое значение». Затем следует сакраментальный вывод, портящий благостную картину ЛТП: «В таких случаях проблема перевода становится гораздо более запутанной и противоречивой». Дальше — больше: «.поэзия по определению является непереводимой». Подобные проблемы возникают и при переводе сакральной литературы, а потому, рекомендует он, нужно следовать завету Дионисия Ареопагита, «который призывал главное внимание уделять когнитивным ценностям (силЪ разуму), а не словам самим по себе» [там же, с. 17, 18—20, 22—24].
Очевидно, что, показав существенные трудности перевода раз-ностилевых и разножанровых текстов, Р. Якобсон волей-неволей подталкивает современных переводчиков к переходу на оптимальные междисциплинарные модели.
С позиций современной методологии перевода аналитики науки могут сразу указать, что в своей статье «Якобсон недооценивает интерпретативный (читай "герменевтический". — Э.М.) характер перевода», подразумевая при этом «тот факт, что перекодирование представляет собой активное переформулирование, при котором иноязычное сообщение не просто передается, но и трансформируется». При этом всё-таки признается, что ученый тем не менее «принимает во внимание различия между культурными дискурсами, особенно в поэзии, где «грамматические категории несут большую семантическую нагрузку», а перевод, соответственно, требует "креативного перемещения" в другую знаковую систему» [Роман Якобсон | ТрансЕвропа, с. 1].
Замечено, что крупные перспективно мыслящие ученые редко бывают крайне категоричны в судьбоносных суждениях о сложных фундаментальных проблемах, однозначное позитивное разрешение которых еще не вполне созрело и далеко не очевидно. В таких случаях они обычно приглашают читателя как бы присоединиться к общей рефлексии о способах развязывания того или иного «гордиева узла». Таковой ход обнаруживаем у Якобсона в заключительном абзаце его статьи: «Если бы перевести традиционное итальянское изречение 1гаёииоге, ^аёНоге как "переводчик-предатель", мы лишили бы итальянскую рифмованную эпиграмму всей её па-рономастической ценности. Поэтому когнитивный подход к этой фразе заставил бы нас превратить этот афоризм в более развернутое высказывание и ответить на вопросы: "переводчик каких сообщений?", "предатель каких ценностей?"» [Якобсон, 1978, с. 24].
А Джон Р. Фёрс ещё более усугубляет феноменологическую редукцию проблемной ситуации, обрисованную Р. Якобсоном: «Существование перевода является серьезным вызовом лингвистической теории и философии. Знаем ли мы, как мы переводим? Знаем ли мы хотя бы, что мы переводим? Если бы мы могли ответить на эти вопросы в строго научных терминах, мы значительно продвинулись бы вперед по пути создания новой всеобъемлющей общей теории языка и базы для философских обобщений» (курсив наш. — Э.М.) [Фёрс, 1978, с. 35].
Со своей стороны мы усматриваем несомненную ценность данных работ Р. Якобсона и Дж.Р. Фёрса в органическом переплетении целого ряда транслатологических теоретико-методологических проблем, решение которых может быть намечено и хотя бы частично реализовано посредством междисциплинарных, и шире — трансдисциплинарных синергетических способов и приёмов перевыражения ИТ в ПТ, целокупность которых следует верифицировать как ожи-
даемую переводоведческим сообществом явленность моделей/парадигм перевода с оптимальной разрешающей силой.
Переводоведам, по всей вероятности, остается только присоединиться к экстравагантному высказыванию А. Лешнера — генерального директора Американской ассоциации содействия развитию науки — в его интервью Франсу Йоханссону, ставшему широко известным мировой интеллектуальной элите после выхода его бестселлера «The Medici Effect: Breakthrough insights at the intersection of ideas, concepts, and cultures» (в русском переводе «Эффект Медичи: Возникновение инноваций на стыке идей, концепций и культур»): «Дисциплинарная наука умерла. Её больше нет!» [Johansson, 2004; Йоханссон, 2008, с. 33].
Без сомнения в настоящее время интердисциплинарность и трансдисциплинарность — это магистральный вектор развития основных точных природоведческих и социально-гуманитарных научных парадигм и современных философско-мировоззренческих направлений.
В отечественном переводоведении феномен междисциплинар-ности перевода стал всё ярче проявляться в рефлексии как «разработчиков» ЛТП, так и её наиболее пристрастных адептов в нашей стране. Показателен в этом отношении «интердисциплинарный поворот» в теоретических воззрениях авторитетного теоретика перевода А.Д. Швейцера (1923—2002). В 60-е гг. он уже критически воспринял «мнение [А.А. Реформатского] о том, что поскольку практика перевода пользуется данными многих наук, она не может иметь собственной теории» [Швейцер, 1963, с. 5]1.
1 Напомним, что «конфликт междисциплинарности» в истории отечественного переводоведения ярко обозначился, в частности, после появления в 1952 г. проблемной статьи А.А. Реформатского (1900—1978) «Лингвистические вопросы перевода», в которой он, как говорится, «от обратного» фактически признал научную многоплановость перевода, но на этом основании в то же время выразил сомнение в правомочности признания теории перевода как самостоятельной науки. Цитируем этот злокозненный пассаж в более развёрнутом виде сравнительно со сжатой «выжимкой» формулировки у оппонентов ученого: «...естественно, возникает вопрос относительно науки о переводе. Есть ли такая наука и может ли она быть? Такой науки быть не может. Практика перевода может пользоваться услугами многих наук, но собственной науки иметь не может. Это вытекает из разнообразия типов и жанров перевода. Действительно, то, что нужно для специального научного перевода, не затрагивает того, что вызывает затруднения в стихотворном переводе; вопросы, связанные с филологическими переводами классиков, совершенно не нужны в гидах и разговорниках-минимумах и т.д. Общего знаменателя у этих разноделимых величин нет» [Реформатский, 1952, с. 12]. Историки перевода знают, что в 50-е гг. в стране вновь разгорелась острая полемика о разделении «лингвистического и литературоведческого подходов к теории перевода». От теории перевода требовалось одно: научить переводчиков переводить. А «чистых теоретиков» вроде А.В. Фёдорова, «строивших не нормативную, а описательную теорию
В самом общем плане он констатирует, что «в настоящее время едва ли можно назвать хоть одну дисциплину, которая не привлекала бы данных других наук. И в то же время вопрос о праве их на самостоятельное существование не возникает». А главный его аргумент заключался в том, что «все эти науки имеют свой ясно очерченный объект исследования». Применительно же к ЛТП Швейцер считает, что данный вопрос разработан неудовлетворительно, поскольку считать объектом лингвистики перевода только «закономерности в соотношении двух языков», по А.В. Фёдорову, или «закономерные соответствия», по Я.И. Рецкеру, явно недостаточно, ибо подобные формулировки представляются слишком общими и недостаточно определенными». На тот период собственных разысканий Швейцеру казалось, что «задача переводчика всегда носит комплексный характер, а поэтому и теория перевода должна рассматривать все средства передачи смыслового содержания подлинника — грамматические и лексические — комплексно», а соответственно «метод комплексного рассмотрения различных языковых средств должен найти свое отражение и в теории перевода, и в практике его преподавания» [Швейцер, 1963, с. 5—6, 12].
перевода» порицали за бесплодность и практическую неприемлемость их построений. В непростых условиях «формирование теории перевода, от которой ожидался немедленный выход в практику», пишет А. Азов, данная «прикладная задача была поставлена перед теорией так остро, что порой вызывала отторжение». Именно в этой ситуации А.А. Реформатский склонялся к мысли о том, что «теория перевода в таком виде вообще невозможна» [Азов, 2013, с. 9]. В дальнейшем Реформатский, который зачитывался книгами К. Чуковского о высоком искусстве перевода и сокровенно писал последнему: «люблю Ваши афоризмы о переводе, люблю Ваши удивительно меткие характеристики в мемуарах...» [Переписка..., 1962, с. 4], в числе первых поддержал идею о создании машинного перевода, стал членом секции машинного перевода Совета по кибернетике и в соавторстве с П.С. Кузнецовым и математиком А.А. Ляпуновым опубликовал программную статью «Основные проблемы машинного перевода» (ВЯ, 1956, № 5). Посему полагаем, что фактическое признание многоаспектности науки о переводе и специфичности переводческой трактовки разнотипных и разножанровых текстов, констатация перспективности решения непростых вопросов машинного перевода и ряд других переводоведче-ских наблюдений, обнаруживаемых в различных работах этого выдающегося ученого вполне «реабилитирует» его ситуативно-полемический промах в оценке значимости создания самостоятельной науки о переводе. К сказанному следует добавить еще один аргумент. Первые публикации по междисциплинарным исследованиям появляются в 50-е гг. ХХ в. за рубежом. Это были «главным образом оформленные в виде журнальных статей отчеты социологов или социальных психологов, приглашенных руководителями крупных исследовательских учреждений выполнить конкретную практическую задачу (курсив мой. — Э.М.): обследовать определенную междисциплинарную исследовательскую группу и дать рекомендаци, которые позволили бы усилить эффективность взаимодействия ее участников. Только для отдельных авторов в этот период вообще характерно стремление обобщить результаты своих исследований, но и в этом случае обобщения носят обычно крайне эмпирический характер» [Мирский, 1978, с. 6].
Через 10 лет в своей книге «Перевод и лингвистика», а затем уже в 1988 г. в работе «Теория перевода» он вновь в той же редакции повторяет своё неприятие вышеуказанного утверждения А.А. Реформатского и, оставаясь по-прежнему в рамках «общелингвистических основ теории перевода», все явственнее ратует за более широкое применение как различных языковедческих дисциплин — грамматики, лексикологии и стилистики, так и внеязыковых наук — эстетики, психологии, этнографии, литературоведения, социологии и др. При этом он с удовлетворением констатирует, что «научный анализ процесса перевода <...> в значительной мере облегчается благодаря тому, что современное языкознание, поддерживая тесные связи с этими науками, значительно расширило фронт исследовательских работ в междисциплинарных направлениях». Подытоживая свои разыскания в области интердисциплинарного выхода теории перевода в новое исследовательское пространство, А.Д. Швейцер констатирует, «что общая теория перевода является междисциплинарным направлением, лингвистическим в своей основе, тесно смыкающимся с сопоставительным языкознанием, психолингвистикой, социолингвистикой, этнолингвистикой, лингвистической географией». И далее автор фактически снижает уровень своей общей междисциплинарной рефлексии и вновь полностью возвращается в лоно «материнской науки» — лингвистики: «По сути дела речь идет о приложении лингвистической теории к конкретному виду речевой деятельности — переводу. Поэтому можно охарактеризовать общую лингвистическую теорию перевода как отрасль прикладного языкознания» (sic!). Не спасают изложенную лингво-зависимую концепцию учёного и заключительные оговорки в конце книги: «Общая теория перевода является междисциплинарным направлением, лингвистическим в своей основе, тесно смыкающимся с сопоставительным языкознанием, психолингвистикой, социолингвистикой и лингвистической географией. Эта теория является одной из важнейших отраслей прикладного языкознания, не замыкающегося в рамках внутриязыкового формально-структурного анализа, а изучающего взаимодействие и взаимосвязь языковых и внеязыковых фактов и развивающегося в тесном контакте с неязыковыми дисциплинами» (курсив наш. — Э.М.) [Швейцер, 1973, с. 7, 9, 11, 14, 15, 263; 1988, с. 6].
Тем не менее в 80-е гг. ХХ в. проблема междисциплинарности теории перевода — это всего лишь побочная, неглавная тема пере-водоведческих дискуссий в СССР. А.Д. Швейцер в итоговой программной статье «Советская теория перевода за 70 лет» вынужден констатировать, что «по-прежнему остается актуальной задача разработки единого метаязыка и понятийного аппарата переводческого
исследования. Для этого необходимо преодоление междисциплинарных барьеров (курсив наш. — Э.М.) и, в частности, барьеров между лингвистикой и литературоведением. Сделаны лишь первые шаги в области изучения философских проблем перевода» [Швейцер, 1987, с. 16].
Справедливости ради следует отметить, что в своей последней книге учёный, вслед за В. Ивиром, со всё возрастающей убеждённостью заявляет, что «какой бы "лингвистичной" ни была теория перевода, она не может не обрастать междисциплинарными связями с науками, изучающими социокультурные, психологические и иные аспекты речевой деятельности». В подтверждение данной максимы учёный вводит в своё исследование специализированные разделы типа «Теория перевода и контрастивная лингвистика», «Теория перевода и социолингвистика», «Теория перевода и психолингвистика», «Теория перевода и лингвистика текста», «Теория перевода и семиотика» и др. [его же, с. 11 и след.].
И только в конце 90-х гг. ХХ в. учёный без обиняков провозглашает необходимость безоговорочного перехода в русло междисциплинарных исследований и ратует за её признание естественной интердисциплинарной наукой.
В русскоязычных тезисах своего доклада, прочитанного на английском языке на международной конференции в г. Монтерее (США) в январе 1999 г., ученый напоминает, что «теория перевода первоначально развивалась в двух направлениях — лингвистическом и литературоведческом. Вначале эти две линии переводческих исследований развивались совершенно автономно <...> Лингвистический подход оказался полезным для определения языковых факторов, в основном структурных и функциональных расхождений между двумя языками, лежащих в основе определенной стратегии перевода, в то время как литературоведческий подход способствовал выявлению роли литературных традиций в формировании пе-реводоведческих норм. Отход от сепаратистских тенденций в языкознании и обусловленное этим взаимовлияние лингвистики и родственных наук стимулировали развитие междисциплинарных тенденций в теории перевода, которая не довольствовалась исследованием языкового механизма перевода. Поиск экстралингвистических факторов <...> расширил горизонты исследования, вышедшего далеко за пределы собственно лингвистики». И далее: «. каким бы существенным ни был вклад языкознания в теорию перевода, перевод не может опираться лишь на лингвистику». Упомянув, что Ю. Найда «был одним из первых исследователей, обосновавших междисциплинарный статус науки о переводе», который основывается на ряде научных дисциплин — языкознании,
информатике, психологии и антропологии, А.Д. Швейцер уверенно констатирует: «Экстраполируя линию развития теории перевода на будущее, можно предсказать дальнейшее развитие конвергентных тенденций, основанных на сближении и взаимодействии теории перевода с дисциплинами, изучающими те или иные сходные процессы. Именно таким образом удастся, по-видимому, добиться синтеза различных подходов к изучению перевода, на основе которого сможет быть построена модель, учитывающая всю многогранность и многомерность этого явления». Полезность «радикальной смены парадигмы» ученый видит в самых разных областях профессиональной деятельности лиц, причастных к переводу, так как междисциплинарный сдвиг не только изменил «характер людей, занимающихся переводческой деятельностью, но неизбежно влечет за собой изменения в характере их подготовки, а также в учете задач XXI века, как преподавателями, так и теоретиками перевода» [Швейцер, с. 63—64].
Любопытно в этой связи отметить «профессиональные страхи» некоторых учёных. Так, к примеру, Д.М. Бузаджи опасается, что «переводоведение всё больше будет отходить от собственно пере-водоведческих и лингвистических проблем в такие области, как литературоведение, культурология, психология, политика, социология, религия и философия». Он полагает, что такой поворот может привести к тому, что «практический аспект переводческой деятельности будет учитываться всё меньше, и личность переводчика будет играть всё более заметную роль» [Бузаджи, 2009, с. 38].
Исходя из выводов автора цитируемой статьи заметим следующее. Боязнь переводческой отсебятины пиарящихся «перелагателей», «которая облегчает не наделенному литературным талантом человеку путь к писательской славе» [там же, с. 36] — ещё не повод отвергать «междисциплинарный поворот» в современной теории и практике перевода.
В настоящее время самые ярые приверженцы ЛТП вынуждены признавать наличие иных концептуальных альтернатив, соглашаясь, что «существуют различные подходы к переводу — психологические и психолингвистические, литературоведческие, общефилологические, лингвистические и некоторые другие». Однако отказываться окончательно от своих предпочтений они все-таки не намерены и защищают свою приверженность ЛТП прагматичностью решаемых ими задач по принципу «каждому своё»: «Ряд исследователей, — подчёркивают авторы пособия по классификации переводческих ошибок, — настаивая на междисциплинарной сущности самого феномена перевода, соответственно, выступают за междисциплинарные разработки проблем перевода». Они же в свою
очередь, не отрицая «онтологически междисциплинарного характера перевода», выбирают для себя ту модель, которая, по их мнению, наиболее целесообразна при решении конкретных задач, тот «дисциплинарный ракурс теории перевода, который наиболее соответствует характеру решаемой задачи». Поскольку авторы исследуют типологию ошибок, допускаемых переводчиками в «письменных специальных текстах», для анализа которых действительно во многом подходит «лингвистическая модель переводческих соответствий», теоретической базой для их спекуляций естественно служат классические труды по ЛТП А.В. Фёдорова, В.Н. Комиссарова, Я.И. Рецкера, А.Д. Швейцера, В.Г. Гака, В.С. Виноградова и др. [Бузаджи и др., 2009, с. 10—22].
Однако, сталкиваясь со случаями вынужденной «герменевтической интерпретации» фрагментов текста, не имеющих статуса «переводческих соответствий», авторы вынуждены прибегать к известному приёму, который В.Н. Комиссаров характеризовал как «адаптивное транскодирование». В этих случаях авторы пособия лукаво соглашаются, что принципы динамической эквивалентности (понятие Ю. Найды. — Э.М.) и адекватности требуют порой переводческих решений, которые с точки зрения осторожного и «консервативного» подхода могут казаться излишне смелыми, вольными, но вполне оправданны, и, совершенно уступая новым тенденциям в теории и методологии перевода, авторы вынуждены констатировать вслед за В.В. Гусевым, что «сегодня развитие междисциплинарного подхода к переводу как научной отрасли, лежащей на стыке теории коммуникации, лингвистики и психологии, позволяет рассматривать стратегию перевода как функцию субъекта деятельности, а именно — как способ её самоорганизации». И совсем уже — в качестве «отступного» — авторы соглашаются, что «комплексы устойчивых способов организации речевой деятельности переводчика формируются как вербально-когнитивные стратегии, уникальные для каждого конкретного субъекта перевода. Такая трактовка понятия "стратегии перевода" открывает возможности для появления в переводоведении новых концепций, которые не только позволят дать наиболее полную картину процесса перевода, но и будут способствовать расширению методологической базы оценки качества переводного текста как продукта деятельности переводчика» [там же, с. 21—23].
Уклончивая позиция авторов пособия вполне объяснима. Дело в том, что даже те переводоведы, которые относят себя к сторонникам интердисциплинарного подхода к построению общей теории перевода, слабо представляют себе философско-герменевтическую сущность «междисциплинарного поворота» и его методологических
стратегий и тактик в решении конкретных проблем взаимодействия контактирующих наук, позволяющего координировать их потенциальные возможности по предпониманию, пониманию и интерпретации ИТ и перевыражению его в ПТ на когнитивно-прагматическом, контентно-смысловом, функционально-стилистическом, образно-символическом, метасемиотическом, лингвокуль-турологическом и системно-структурном уровнях. Так, к примеру, Ю.Л. Оболенская в своей предметно интересной книге по истории, теории и практике перевода классической русскоязычной литературы на испанский язык заявляет: «Необходимость интердисциплинарного подхода к переводу осознается всеми современными специалистами в этой области, хотя пока утопично (sic!) предполагать, что на основе синтеза общего и прикладного языкознания, психолингвистики, теории текста, герменевтики, эвристики, теории информации, семиотики, философии, культурологии, психологии и еще почти десятка научных дисциплин, так или иначе связанных с проблематикой перевода, будет создана некая общая теория перевода — переводоведение, подобно тому, как все науки, изучающие человека и человеческую деятельность, превратятся в единую науку — человековедение» [Оболенская, 2010, с. 79].
Подытоживая исследование вопроса об истории становления междисциплинарности перевода, обратимся к точке зрения Н.К. Гар-бовского, который, критически оценивая работу А.Д. Швейцера «Междисциплинарный статус теории перевода», опубликованную в «Тетрадях переводчика» (1999), формулирует свой взгляд на проблему следующим образом: «Теория перевода далеко выходит за рамки лингвистики, так как специфика изучаемого объекта требует привлечения данных и методов других научных дисциплин, а именно логики, культурологии, антропологии, этнографии, психологии, социологии и др. <...> перевод как объект может изучаться с разных сторон, разными научными дисциплинами. Теория перевода как самостоятельная научная дисциплина не может быть ни междисциплинарной, ни дефисной (sic!)». И далее: «.изучение перевода требует междисциплинарного подхода, но междисциплинарный подход к изучению объекта и междисциплинарный статус того или иного научного направления суть вещи разные. Междисциплинарный статус характеризует некую научную область, определившую уже свой объект, но не сформулировавшую свой предмет <...> На современном этапе теория перевода только начинает оформляться в самостоятельную научную дисциплину. Самостоятельность же любой науки определяется тем, имеет ли она четкие объект и предмет исследования». С другой стороны, учёному явно импонирует концепция «монистического взгляда» на теорию перевода: «И если
теория языка не представляет теории перевода необходимых оснований для теоретических обобщений [эмпирических наблюдений, полезных для развития переводческой практики], то это еще не свидетельствует о невозможности построения монистической теории перевода (курсив наш. — Э.М.) на иных основаниях. Проблема состоит в том, чтобы эти основания были выработаны достаточно точно, т.е. чтобы предмет теории перевода имел чёткие очертания. Иначе говоря, невозможность построения "монистической" лингвистической теории перевода не предполагает невозможности построения такой теории на иных основаниях, выходящих за пределы лингвистики» [Гарбовский, 2004, с. 201—204, 206 и др.]. Время показало, что всё-таки создание «монистической теории перевода» весьма иллюзорно.
То, что для некоторых отечественных ученых лишь постепенно наступает время «интердисциплинарного прозрения» в хитросплетениях классических догм в традиционном переводоведении, ведущие специалисты некоторых зарубежных школ вполне однозначно воспринимают максимы междисциплинарности в транслатологии как очевидную общепринятую константу. Так, швейцарский профессор Ханнелоре Ли-Янке (Иаппе1оге Ьее^аИпке), будучи убеждённой сторонницей междисциплинарного подхода как «ключевого направления в рамках переводоведения» и, в частности, в дидактике перевода, констатирует, что «наиболее важными "смежными дисциплинами" переводоведения, которые делают возможным междисциплинарный подход, являются психолингвистика, нейробио-логия, когнитивистика, исследование творчества и эмоций, а также исследования компетенций и стратегий решения проблем» [Ли-Янке, 2013, с. 38—39]. Разумеется, круг дисциплин, которые могут быть привлечены для решения многочисленных проблем перевыражения ИТ на ПЯ, вполне открыт для его расширения в конкретных «пиковых ситуациях», но суть данной феноменологической редукции обозначена автором предельно точно: «...междисципли-нарность значительно подкрепляет научную основу наших исследований» [там же, с. 39].
Таким образом, междисциплинарность перевода однозначно снимает вопрос о сугубо «внутрилингвистическом»/«внутритекстовом» толковании оригинала без обращения к фоновой предыстории его создания, так как «перевод предполагает погружение в историчность не только потому, что надлежит восстановить через интерпретацию то, что означал переводимый текст, но и потому, что нужно понять тот способ, посредством которого этот текст устанавливал, прибегая к ресурсам родного языка и зачастую обновляя
их характер, отношения с теми истоками и целями смыслополага-ния, которые он для себя определял» [Лоне, 2011, с. 69].
2. Недостатком вышеупомянутых и других концепций перевода является игнорирование или недооценка роли и места герменев-тико-методологического и герменевтико-феноменологического факторов в междисциплинарных/трансдисциплинарных исследованиях. Герменевтика не идёт в ряду дисциплин — антропологии, социологии, семиотики, культурологии, психологии и др., обслуживающих науку о переводе, а являет собой наддисциплинарную теоретико-методологическую матрицу в виде «герменевтического методологического стандарта», эшелонирующего и упорядочивающего применение более 20 смежных наук в переводческом процессе. Эту идею еще в 90-е гг. ХХ в. пытался вербализовать известный французский теоретик Ж.-Р. Ладмираль, который категорически утверждал, что «идея перевода, начисто лишенного понятия интерпретация, абсолютна фантастична <...> Более того, было бы пустой затеей воображать себе, что идентификация, определение, фиксация того, что можно назвать смыслом текста, можно осуществить как-то иначе, нежели посредством герменевтики» (везде курсив наш. — Э.М.) [Ьаёш1га1, 1994, р. 230].
Неустранимость герменевтической составляющей в переводческом процессе обусловливается таким когнитивно-смысловым и образно-символическим фактором как неизбежное несовпадение «прямого» перевода (т.е. с иностранного языка на родной) одного и того же текста разными переводчиками.
Аналогичную картину мы наблюдаем и в лингвистическом корпусе взаимодействующих наук. Так, Н.Ф. Алефиренко в своей статье, посвящённой, в частности, герменевтико-феноменологиче-ским аспектам лингвоантропологического дискурса, констатирует, что «в построении ценностно-смыслового пространства дискурса герменевтика (уже на уровне подсознания) выстраивает невидимые мосты между культурно-историческими ассоциациями и символическими кодами порождаемого текста. Это само по себе является настолько нетрадиционной стратегией вербального мышления, что привело к возникновению лингвистического постмодернизма с его выходящими за пределы текста конструктами — интертекст и интердискурс <...> Такая междисциплинарная архитектоника лингвокреативного мышления позже была названа «лингвистическим поворотом» в философии и культурологии. Его суть определяется выдвижением лингвистических знаний в центр гуманитарной науки» [Алефиренко, 2012, с. 109].
Несомненно, теория и практика перевода — одна из наиболее значимых и заметных «гуманитарных вершин» общечеловеческой
культуры, а его междисциплинарный/трансдисциплинарный конструкт зиждется в значительной мере на фундаменте «лингвокреатив-ного» — лингвокультурологического и этнопсихолингвистического способа восприятия контентно-смысловой, функционально-когнитивной, образно-символической и метасемиотической авторской картины ИТ, пересоздаваемой переводчиком в виде результирующего ПТ посредством герменевтической парадигмы перевода (ГПП), и его методологической составляющей — «герменевтического методологического стандарта», о чём речь пойдёт далее.
Здесь же напомним, что исходная констатация междисципли-нарности/трансдисциплинарности перевода требует чёткой концептуально-терминологической идентификации и верификации её сущности и иерархической упорядоченности искомых дисциплин, обслуживающих переводческий процесс на разных стадиях и уровнях её герменевтико-интроспективной рефлексии. Подчеркнём, что феномен междисциплинарности в современном науковедении есть лишь одна из четырёх других форм и ступеней комплексного изучения данного объекта соответствующими науками — «(моно-)дисциплинарность», «междисциплинарность», «поли-/ мультидисциплинарность», и «трансдисциплинарность». Соответственно научные подходы, классифицируемые по степени полноты познания искомых объектов, можно верифицировать как «дисциплинарный подход», «междисциплинарный подход», «мультидис-циплинарный подход» и «трансдисциплинарный подход».
В игровой форме различия и сходства между вышеназванными дисциплинарными подходами можно представить в виде «коробочных конфигураций». Одна «монодисциплинарная коробка» представляет одну отраслевую «персональную» научную дисциплину, в том числе традиционные классические фундаментальные науки типа «математика», «химия», «физика» и др. Считается, что «дисциплинарная коробка», вмещающая «монистическую» дисциплину со своим строго очерченным предметом исследования, — это хранилище «чистой науки», которая в какой-то степени накапливает знание ради самого знания.
Вопреки мнению А. Лешнера, о том, что «дисциплинарная наука умерла», существует и другая точка зрения: «Дисциплинарный (sic!) и трансдисциплинарный подходы не противоречат, но дополняют друг друга» [Киященко, Моисеев, 2009, с. 24].
«Междисциплинарная коробка» предстаёт в виде большой коробки, которая вмещает более одной дисциплины, но все «входящие сопутствующие дисциплины» подчиняются одной главной, ведущей дисциплине, а прочие дисциплины суть ведомые. Ведущая дисциплина как бы «сплавляет» различные теоретические допуще-
ния, методологии и практики, которые приходят от вовлекаемых в научное исследование дисциплин. Это означает, что, несмотря на возможность прямого переноса метода исследования, когнитивных схем из одной дисциплины в другую, результаты междисциплинарного исследования будут всегда трактоваться ведущей дисциплиной. Примерами могут служить так называемые «бинарные естественные науки» типа «биохимия», «биофизика», «биоэтика» и т.д. В современном языкознании находим массу подобных междисциплинарных наук — «психолингвистика», «этнопсихолингви-стика», «лингвокультурология», «социолингвистика», «когнитивная лингвистика» и т.д.
При «мультидисциплинарности» научного потока знаний все дисциплины продолжают оставаться в своих коробках, образуя своеобразный «хаос коробок». Мультидисциплинарность — это не интегративная смесь дисциплин. Она не предполагает переноса методов исследования из одной дисциплины в другую. Каждая из них сохраняет собственную методологию и собственные теоретические допущения, не видоизменяя и не дополняя их, подвергаясь воздействию со стороны других дисциплин. Она не интерактивна.
Однако, сопоставляя результаты (моно-)дисциплинарных исследований, в рамках данного подхода удается найти новые, ранее не обнаруживаемые сходства исследуемых предметных областей. А это, в свою очередь, позволяет специалистам организовать новые междисциплинарные исследования.
Примером типичной полидисциплинарности может служить учебное пособие, изданное в МГУ в 2003 г., «Язык СМИ как объект междисциплинарного исследования». По-старому используется термин «междисциплинарное исследование». В нём объект описывается как предметы разных дисциплин, без переноса методов, с сохранением своей методологии. Образно говоря, все дисциплины остаются в своих коробках в большой корзине:
1) герменевтический аспект языка СМИ;
2) интерпретация политического дискурса в СМИ;
3) языковедческое описание публицистического функционального стиля;
4) перевод текстов СМИ;
5) средства массовой коммуникации как зеркало поп-культуры;
6) язык рекламы;
7) психолингвистические особенности языка СМИ;
8) лингвопрагматический аспект языка СМИ;
9) специфика межкультурной коммуникации в текстах СМИ и другие разделы.
Что касается трансдисциплинарности, то её изображают в виде некой пирамиды, выстроенной из стоящих одна на другой коробок. «Отец трансдисциплинарности» Ж. Пиаже считал, что «после этапа междисциплинарных исследований следует ожидать более высокого этапа — трансдисциплинарного, который не ограничится междисциплинарными отношениями, а разместит эти отношения внутри глобальной системы без строгих границ между дисциплинами». Тем самым создаётся холистическое видение предмета без резко очерченных границ между дисциплинами. Трансдисципли-нарность представляет собой своеобразную «мета-методологию», которая стремится превзойти и преобразовать методики разных дисциплин [Трансдисциплинарность, 2015, с. 26].
Симптомы междисциплинарности/трансдисциплинарности отечественные учёные уже достаточно давно отметили и в лингвистике, и в переводоведении. Действительно, разные разделы теории и методологии перевода можно рассматривать в самых разных ипостасях, соотносить с самыми разными видами «дисциплинар-ности». Так, В.Н. Комиссаров — ярый сторонник ЛТП — в своей книге «Современное переводоведение» объективно констатировал следующий переводоведческий феномен: «В переводе сталкиваются различные культуры, разные личности, разные склады мышления, разные литературы, разные эпохи, разные уровни развития, разные традиции и установки.
Переводом интересуются культурологи, этнографы, психологи, историки, литературоведы, и разные стороны переводческой деятельности могут быть объектом изучения в рамках соответствующих наук.
В то же время в науке о переводе — переводоведении — могут выделяться культурологические, когнитивные, психологические, литературные и прочие аспекты» [Комиссаров, 2001, с. 11].
3. В условиях неизбежного перехода теории и методологии перевода на современную трансдисциплинарную платформу встаёт вопрос о построении адекватной мета-методологии переводоведе-ния и упорядоченной дистрибуции многочисленных наук, взаимодействующих и кооперирующихся с ним как учением о межкультурном общении и межъязыковом посредничестве.
Для решения этой проблемы используется разрабатываемая нами «герменевтическая парадигма перевода (ГПП)», базирующаяся, в свою очередь, на так называемом «герменевтическом методологическом стандарте (ГМС)».
ГПП идентифицируется нами как выстроенная по принципу дополнительной дистрибуции синергетически упорядоченная междисциплинарная/трансдисциплинарная целокупность современного
переводоведческого знания и практического опыта, воспринятую профессиональным сообществом в качестве образца решения актуальных исследовательско-прагматических задач.
ГПП — это системно выстроенная по принципу дополнительности дискурсивная соборность философо-/филолого-герменев-тических, когнитивно-информационных, семиотико-интерпрети-рующих, деятельностных и иных теорий, моделей, стратегий и тактик перевода, способов и приёмов перевыражения, перелага-ния, адаптации, перепорождения и других разновидностей игровой трансформации ИТ в ПТ на уровнях контентно-смысловом, образно-символическом, этнопсихолингвистическом, лингвокуль-турологическом, функционально-стилистическом и других в зависимости от рабочих текстотипов и их жанров.
Как один из возможных способов продвижения современной мета-методологии в междисциплинарные и трансдисциплинарные исследования теории и практики перевода нами модифицируется вышеупомянутый ГМС, которым пользуются ученые в философской герменевтике и в некоторых смежных социально-гуманитарных науках [см.: Кузнецов, 2007, с. 110—111].
ГМС для ГПП в нашей модификации представляется в виде четырёхступенчатой матрицы, включающей, во-первых, предпонима-ние (т.е. расширенный трансдисциплинарный предпереводческий анализ ИТ); во-вторых, понимание (т.е. преодоление «чуждости» ИТ, усвоение его смысла, трансформация «непонятного остатка» в «понятное»; расшифровка недосказанных и недовыраженных скрытых интенций автора, вживание в суть его «языковых игр» и т.д.); в-третьих, интерпретация (т.е. выработка «переводческого промежуточного языка», перебор вариантов перевода закономерных соответствий, способов перекодирования/перевыражения/ переложения/пересоздания/перепорождения вторичного текста — ПТ); в-четвертых, переводческое решение (т.е. порождение окончательного результирующего «дискурсивно эквивалентного» или «прагматически адекватного» переводного/пересозданного текста, отчуждённого от переводчика в сферу читательской рефлексии).
Очевидно, что предлагаемые экспликация и дефинирование мета-методологических уровней матрицы ГМС, фундированные соответствующим трансдисциплинарным инвентарём, сущностно и предметно отражают собственно переводческую проблематику.
Инновационная стратегия междисциплинарного и трансдисциплинарного опыта исследования переводческого процесса и построения современной ГПП и его переосмысления позволят ученым эффективно развивать науку о межъязыковом посредничестве достойным образом.
Соединив апории корифеев мысли Х. Ортеги-и-Гассета и М. Хай-деггера, заключим часть первую настоящей работы симулякром: преодолеть стадию «нищеты перевода» и войти в стадию его «блеска» можно будет только тогда, когда переводческое сообщество согласится с максимой, гласящей, что успех науки во многом зависит от того, насколько она способна «на кризис своих основных понятий».
Список литературы
Азов А.Г. Поверженные буквалисты: из истории художественного перевода в СССР в 1920-1960-е годы / http://www.e-reading.link/bookrader.php/ 1032070/Azov_-_Poverzhennye_bukvalisty.html [22.02.15], 148 с. (То же. Изд-во Высшей школы экономики, 2013. 308 с.). Azov, A.G. Poverzhennye bukvalisty: iz istorii hudozhestvennogo perevoda v SSSR v 1920-1960-e gody [Prostrate literalists: from the history of literary translation in the USSR in 1920—1960s] / http://www.e-reading.link/bookrader. php/1032070/Azov_-_Poverzhennye_bukvalisty.html [22.02.15], 148 s. (To zhe. Izd-vo Vysshej shkoly ekonomiki, 2013. 308 s.) (in Russian). Бузаджи Д.М. Переводчик прозрачный и непрозрачный // Мосты. 2009.
№ 2 (22). C. 31—38. thinkaloud.ru/feature/buz-transparent.pdf Buz.adz.hi, D.M. Perevodchik prozrachnyj i neprozrachnyj. [Visible and invisible translator] // Mosty, N 2 (22), 2009. S. 31-38. thinkaloud.ru/feature/buz-transparent.pdf (in Russian). Бузаджи Д.М., Гусев В.В., Ланчиков В.К., Псурцев Д.В. Новый взгляд на классификацию переводческих ошибок. М.: Всероссийский центр переводов, 2009. 119 с. Buz.adz.hi, D.M., Gusev, V.V., Lanchikov, V.K., Psurcev, D.V. Novyj vzgljad na klassifikaciju perevodcheskih oshibok [A new perspective on translation error classification], M.: Vserossijskij centr perevodov, 2009, 119 s. (in Russian). Винокур Г.О. Введение в изучение филологических наук (Выпуск первый. Задачи филологии) // Проблемы структурной лингвистики. 1978. М.: Наука, 1981. С. 3-58. Vinokur, G.O. Vvedenie v izuchenie filologicheskih nauk [An Introduction into the Study of Philological Sciences] (Vypusk pervyj. Zadachi filologii) // Problemy strukturnoj lingvistiki, 1978, M.: Nauka, 1981. S. 3-58 (in Russian). Гарбовский Н.К. Теория перевода. М.: Изд -во Моск. ун-та, 2004. 544 с. Garbovskij, N.K. Teorija perevoda [The Theory of Translation], M.: Izd-vo Mos-
kovskogo universiteta, 2004. 544 s. (in Russian). Йоханссон Ф. Эффект Медичи: возникновение инноваций на стыке идей,
концепций и культур. М.: Вильямс, 2008. 192 с. Johansson, F. Jeffekt Medichi: vozniknovenie innovacij na styke idej, koncepcij i kul'tur [The Medici Effect: Breakthrough insights at the intersection of ideas, concepts, and cultures], M.: Vil'jams, 2008. 192 s. (in Russian). Комиссаров В.Н. Современное переводоведение. М.: ЭТС, 2001. 424 с. Komissarov, V.N. Sovremennoe perevodovedenie [Contemporary Translatology],
M.: JeTS, 2001. 424 s. (in Russian). Кузнецов В.Г. Герменевтический методологический стандарт // Словарь философских терминов. М.: ИНФРА-М, 2007. С. 110-111.
Kuznecov, V.G. Germenevticheskij metodologicheskij standart // Slovar' filosofskih terminov [Hermeneutical Methodological Standard // A Dictionary of Philosophical Terms], M.: INFRA-M, 2007. S. 110-111 (in Russian).
Ли-Янке Х. Законодатели мод и ключевые этапы в междисциплинарном, ориентированном на процесс переводе: познание, эмоция, мотивация // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 22. Теория перевода. 2013. № 1. С. 36-68.
Lee-Jahnke, H. Zakonodateli mod i kljuchevye jetapy v mezhdisciplinarnom, orientirovannom na process perevode: poznanie, jemocija, motivacija [Trendsetters and Milestones in Interdisciplinary Process-Oriented Translation: Cognition, Emotion, Motivation] // Vfestn. Mosk. un-ta, Ser. 22, Teorija perevoda, 2013, N 1, S. 36-68 (in Russian).
Лоне Марк де. Какая герменевтика требуется для перевода? // Логос. 2011. № 5-6. С. 61-71.
Lone, Mark de. Kakaja germenevtika trebuetsja dlja perevoda? [What kind of hermeneutics is required for translation?] // Logos, 2011, N 5-6, S. 61-71 (in Russian).
Мирский Э.М. Междисциплинарные исследования в современной науке. Научно-аналитический обзор. М.: ИНИОН АН СССР, 1978. 57 с.
Mirskij, Je.M. Mezhdisciplinarnye issledovanija v sovremennoj nauke. Nauchno-analiticheskij obzor [Interdisciplinary Research in Contemporary Science. A scientific-analytical review], M.: INION AN SSSR, 1978. 57 s. (in Russian).
Мишкуров Э.Н. «Герменевтический поворот» в современной теории и методологии перевода // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 22. Теория перевода. 2014. № 1. С. 14-29; № 3. С. 24-46.
Mishkurov, E.N. «Germenevticheskij povorot» v sovremennoj teorii i metodologii perevoda [Hermeneutical Turn in Contemporary Theory and Methodology of Translation] // Vfestn. Mosk. un-ta, Ser. 22, Teorija perevoda, 2014, N 1. S. 14-29; N 3, S. 24-46 (in Russian).
Оболенская Ю.Л. Художественный перевод и межкультурная коммуникация. 3-е изд., испр. М.: Либроком, 2010. 264 с.
Obolenskaja, Ju.L. Hudozhestvennyj perevod i mezhkul'turnaja kommunikacija [Literary Translation and Intercultural Communication]. 3-e izd., ispr., M.: Librokom, 2010. 264 s. (in Russian).
Переписка А.А. Реформатского и К.И. Чуковского // Переписка с московскими лингвистами. К. Чуковский. http://www.chukfamily.ru/Kornei/ Prosa/Lingvisty.htm [22.02.15]. С. 1-23.
Perepiska A.A. Reformatskogo i K.I. Chukovskogo [Correspondence between Reformatskij and Chukovskij] // Perepiska s moskovskimi lingvistami, K. Chu-kovskij. http://www.chukfamily.ru/Kornei/Prosa/Lingvisty.htm [22.02.15]. S. 1-23 (in Russian).
Реформатский А.А. Лингвистические вопросы перевода // Иностранные языки в школе. 1952. С. 12-22.
Reformatskij, A.A. Lingvisticheskie voprosy perevoda [Linguistic Problems of Translation] // Inostrannye jazyki v shkole, 1952. S. 12-22 (in Russian).
Роман Якобсон. ТрансЕвропа / http://transeurope.ru/vyidayshhiesya-perevodchiki-i-lingvis... [20.01.15]. С. 1.
Roman Jakobson. TransEvropa / http://transeurope.ru/vyidayshhiesya-perevod-chiki-i-lingvis... [20.01.15]. S. 1 (in Russian).
Словарь философских терминов. М.: ИНФРА-М, 2007. XVI. 731 с.
Slovar' filosofskih terminov [A Dictionary of Philosophical Terms], M.: INFRA-M, 2007. XVI. 731 s. (in Russian).
Устинофф М. Роман Якобсон и французская школа перевода // interlos. ru>pdf/logos/2011-05/04pdf. C. 35-49.
Ustinoff, M. Roman Jakobson i francuzskaja shkola perevoda [Roman Jakobson and the French School of Translation] // interlos.ru>pdf/logos/2011-05/04pdf. S. 35-49 (in Russian).
Фёрс Дж.Р. Лингвистический анализ и перевод // Вопросы теории перевода в зарубежной лингвистике: Сб. статей. М.: Междунар. отношения, 1978. С. 25-35.
Firth, J.R. Lingvisticheskij analiz i perevod [Linguistic Analysis and Translation] // Voprosy teorii perevoda v zarubezhnoj lingvistike: Sb. statej., M.: Mezhdunar. otnoshenija, 1978. S. 25-35 (in Russian).
Швейцер А.Д. Перевод и лингвистика: эволюция связей // Вопросы филологии. 2008. № 3. С. 63-64.
Shvejcer, A.D. Perevod i lingvistika: evoljucija svjazej [Translation and Linguistics: Evolution of the Relationship] // Voprosy filologii, 2008, N 3. S. 63-64 (in Russian).
Швейцер А.Д. Теория перевода (статус, проблемы, аспекты). М.: Наука, 1988. 215 с.
Shvejcer, A.D. Teorija perevoda (status, problemy, aspekty) [Theory of Translation (Status, Problems, Aspects)], M.: Nauka, 1988. 215 s. (in Russian).
Швейцер А.Д. Советская теория перевода за 70 лет // ВЯ. 1987. № 5. С. 9-16.
Shvejcer, A.D. Sovetskaja teorija perevoda za 70 let [The Soviet Theory of Translation through 70-year Period] // VJa, 1987, N 5. S. 9-16 (in Russian).
Швейцер А.Д. Перевод и лингвистика (Газетно-информационный и военно-публицистический перевод). М.: Воениздат, 1973. 280 с.
Shvejcer, A.D. Perevod i lingvistika (Gazetno-informacionnyj i voenno-publicis-ticheskij perevod) [Translation and Linguistics (Newspaper-Informational and Military-Publicistic Translation)], M.: Voenizdat, 1973. 280 s. (in Russian).
Швейцер А.Д. К вопросу об анализе грамматических явлений при переводе // Тетради переводчика. М.: Изд-во ИМО, 1963. С. 5-12.
Shvejcer, A.D. K voprosu ob analize grammaticheskih javlenij pri perevode [On the Analysis of Grammatical Phenomena in Translation] // Tetradi perevod-chika, M.: Izd-vo IMO, 1963. S. 5-12 (in Russian).
Якобсон Р. О лингвистических аспектах перевода // Вопросы теории перевода в зарубежной лингвистике. Сб. статей. М.: Междунар. отношения, 1978. С. 16-24.
Jakobson, R. O lingvisticheskih aspektah perevoda [On Linguistic Aspects of Translation] / Voprosy teorii perevoda v zarubezhnoj lingvistike, Sb. statej, M.: Mezhdunar. otnoshenija, 1978. S. 16-24 (in Russian).
Johansson, F. The Medici Effect: Breakthrough insights at the intersection of ideas, concepts, and cultures. Harvard Business School Press, 2004. 185 p.
Ladmiral, J.-R. Traduire: theorems pour la traduction. Paris: Gallimard, 1994. 308 p.
