CC BY
48
говорил ему напротив. Отец Макарий долго сидел и говорил с ним. Не убедив его, отец Макарий сказал: «Я желаю тебе добра, чтобы на твою голову снизошла благодать Господня. Много раз беседовал я с тобой, но ты, кажется, не желаешь сей благодати Божьей. Теперь не я, а ты будешь виноват. Мне Бог повелел говорить тебе. И я много говорил тебе о Боге, о его правде, о благости, обо всем говорил тебе. Ты говоришь: слух мой не принимает таких слов; теперь вместо счастья от Бога прийдет к тебе несчастье, вместо милости падет на голову твою гнев Божий». Сказавши это, он погладил его по голове и ушел» [1, с. 61-62]. И действительно, предсказание отца Макария исполняется: через месяц Борис теряет четыреста рублей денег, через два дня у него вымирает весь скот — 110 голов, и Борис Кочаев в один год превращается из богача в бедняка. Он переселяется в Бачат, теряет там последнее имущество, возвращается в Улалу и здесь, убедившись в конце концов в правоте о. Макария, принимает крещение. Патерики полны рассказами о наказании, вразумлении и спасении грешников.
Эти мотивы характерны и для житий, однако патери-ковое начало преобладает в описании поступков и поучений о.Макария. Об этом свидетельствует отсутствие цельного жизнеописания, которого и не мог написать Чевалков; дробление повествования об отце Макария на короткие рассказы и завершенность каждого отдельного эпизода из жизни монаха.
Способ создания образа-характера в большей степени связан с главными принципами художественного письма авторов житий. Как отмечает Д.С. Лихачев: «Этот способ характеристики человека чрезвычайно далек нашему художественному сознанию; он целиком объясняется художественным сознанием своего времени: индивидуальность человека абстрактна и неясна, характер человека еще не различается, — поэтому сравнивается в человеке не сам человек, а лишь его дело, деяния, поступки, подвиги, — по ним он судится. Отсюда такое пристальное внимание, которое уделяют агиографичес-
ким действиям, поступкам» [5, с. 69]. Так и в «Памятном завещании» личность о.Макария Глухарева раскрывается через его действия, поступки, хотя остается до конца не выявленной. Выделяются те из его действий, которые указывают на его духовные дары, веру, силу духа, непоколебимость и другие черты, которые характеризуют его исключительно как пастыря, духовника, индивидуальные же особенности его характера не представлены в «Памятном завещании» М.В. Чевалкова.
Однако «Памятное завещание» — произведение многоплановое, содержащее в себе разные пласты повествования. При преобладании житийного пласта в «Памятном завещании» есть элементы бытового описания, элементы реалистические, этнографические, элементы автобиографии как жанра светской литературы. С одной стороны, образ главного героя жизнеописания агиогра-фичен, к нему прилагается житийная мера личности.
Алтайская литература развивалась в совершенно иных условиях. До 19 века существовала лишь устная народная поэзия, в алтайской литературе не было длительного развития жанровых структур, в частности, например, жанров духовной литературы, с самого начала первые алтайские писатели испытывали сложные влияния - сильнейшее воздействие духовной литературы, влияние научно-этнографической очерковой литературы, классической русской литературы. И М.В. Чевалков не мог воспринять жанры в чистом виде, испытывая многоразличные влияния. Поэтому в «Памятном завещании» есть разного рода наслоения — попытки углубления во внутренний мир в духе психологизма русской литературы Нового времени, этнографические описания. Однако вместе с тем житийное начало выражено в «Памятном завещании» настолько глубоко и сильно, автобиографизм так явно подчинен идее христианского возрастания души в вере и богопознании, «Памятное завещание» так густо наполнено традиционными житийными мотивами, ситуациями, чудесами, видениями, что, на наш взгляд, отвечает жанру жития.
Библиографический список
1. Бедюров, Б.Я. Памятное завещание. Алтайская дореволюционная проза / Б.Я. Бедюров. — Горно-Алтайск, 1990.
2. Каташ, С.С. Литературные портреты / С.С. Каташ. — Горно-Алтайск, 1971.
3. Адрианова-Перетц, В.П. Древнерусская литература и фольклор / В.П. Адрианова-Перетц. — Л., 1974.
4. Дмитриев, Л.А. Изборник / Л.А. Дмитриев. — М., 1969.
5. Лихачев, Д.С. Культура Руси времени Андрея Рублева и Епифания Премудрого / Д.С. Лихачёв. — М.-Л., 1962. Статья поступила в редакцию 22.01.08.
УДК 811.512
Н.Н. Тыдыкова, с. н. с., института алтаистики им. С.С. Суразакова, г. Горно-Алтайск
О ФОРМЕ -а В СИСТЕМЕ ДЕЕПРИЧАСТНЫХ ФОРМ АЛТАЙСКОГО ЯЗЫКА*
В системе деепричастных форм алтайского языка деепричастная форма на -а именуется слитным. Отрицательной формы деепричастие на -а не имеет. В самостоятельном употреблении встречается очень редко, но довольно продуктивна в редуплицированной форме. При этом она может быть образована не только от одинаковых, но и разных глагольных основ. Обозначает длительность и многократность действия, выражая значение образа действия финитного глагола, происходящего одновременно с этой деепричастной формой.
Ключевые слова: алтайский язык, формы деепричастия, финитный глагол, образ действия.
В существующих грамматических исследованиях частью речи [1, с. 31-32], Н.К. Дмитриев рассматривал
по тюркским языкам деепричастия относят к системе деепричастие как отглагольное наречие, во всяком слу-
глагольных форм. Однако не все сразу пришли к этому чае, как функциональную форму глагола, специально
единому мнению. Например, А.Н. Самойлович склонен приспособленную для использования в качестве наре-
был считать деепричастие чуть ли не самостоятельной чия [2, с. 185].
Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ (проект №07-04-00375а «Грамматика алтайского языка. Морфология»).
Все семантико-морфологические и синтаксические функции деепричастий настолько разнообразны, что трудно дать им универсальное, всеобъемлющее определение, которое отображало бы все специфические особенности этой категории.
Известно, что до сих пор нет единого общепринятого определения деепричастия в тюркских языках, равно как и количества форм, подлежащих включению в эту категорию, отсутствует четкая система в изучении функций, недостаточно раскрыты связи с другими частями речи, а также возникает очень много дискуссий вокруг деепричастных конструкций в сложном предложении.
В то же время все исследователи единодушно относят деепричастие к глагольной системе, давая различные определения. Так, одни определяют деепричастие как неличную форму глагола, лишенную категории лица [3, с. 172-173], другие — как неспрягаемую форму глагола [4, с. 298; 5, с. 237; 6, с. 315; 7, с. 2], как функциональную форму глагола [8, с. 154; 9, с. 459], как форму неполной вербальности [10, с. 122], как инфинит-ную форму глагола [11, с. 3], как особую форму глагола [12, с. 239; 13, с. 4; 14, с. 224]. Следует отметить, что различные взгляды ученых на определение деепричастий, на характеристику их природы, относятся к разным временным этапам развития тюркологии и отражают научную концепцию разных эпох.
Различия существуют и в принципах классификации деепричастий. Так, одни тюркологи группировали деепричастия по семантическому [15, с. 1422], другие — по морфологическому принципам [16, с. 46]. Баскаков Н.А., критически рассмотрев существующие схемы классификации деепричастий, предложил свою классификацию, основанную на единстве семантического и морфологического принципов [9, с. 459-473].
А.Н. Кононов описывает деепричастия в разделе синтаксиса, а не морфологии, и соответственно их рассмотрение дано в синтаксическом аспекте [17, с. 474-488].
Некоторые тюркологи пытались группировать деепричастия по значению времени [18; 19; с. 178]. Что касается этого мнения, то оно не совсем соответствует истинному положению вещей. В толковании авторов, усматривавших в деепричастиях категорию времени, есть влияние русского языка. Ими не учитывались семантические и синтаксические особенности тюркских деепричастий.
Время протекания действия, называемого основой тюркского, в том числе и алтайского деепричастия, совпадает со временем протекания действия, выражаемого исходными основами глаголов, выступающих в функции уточняемого. В отличии от временных значений финитных временных форм деепричастия не содержат в себе абсолютных временных сем, т.е. таких, которые функционируют соотносительно с моментом или периодом ориентации глагольной категории времени изъявительного наклонения.
Временные семы деепричастий выражают темпоральные соотношения, взаимные временные связи между уточняемым действием и действием, представленным в качестве обстоятельства, совершающегося, например, одновременно с уточняемым действием, предшествует ему или следует за ним. Уточняемое действие может осуществляться при этом параллельно, на фоне действия, представленного как обстоятельство, или же, происходить после этого действия.
Алтайские деепричастия в той или иной мере рассматривались в научных грамматиках [20, с. 63-66,171-189; 21, с. 130-141, 281-286], в учебных пособиях [22, с. 33-34; 23, с. 138-139] и в статьях [24, с. 30-35; 11, с. 3-28], но предметом специального исследования оно ещё не было.
Мы под деепричастием в целом понимаем чаще всего особую форму глагола, образованную путем прибав-
ления специальных аффиксов к глагольной основе и представляющую действие в образе различных обстоятельственных значений: иженип отурар ‘сидеть, надеясь’, блаажа-тартыжа куучындар ‘говорить, переби-вая-споря’, турала алды ‘встав, взял’, сурушкенче келди ‘прибыл, догоняя’.
Как видим, алтайское деепричастие употребляется только в нефинитной позиции, оно не может употребляться самостоятельно, находится в полной зависимости от последующих глагольных форм.
Деепричастие в алтайском языке, вопреки довольно распространенному мнению, может соотноситься не только с личными, но и всеми неличными формами глагола, в том числе и даже чаще всего, с другими деепричастиями: Jейнек ол ойлордо тун-туш андап, коп улуска торолоп олорго бербеген(СМ, ЧЧ, 3) — В те времена Дьейнек, охотясь дни и ночи, многим людям не дала помереть. (Деепричастие соотносится с формой инфинитива и причастия). Эмеендер чайлагылап, эрмек-тешкен, каткырышкан отурдылдылар (ТШ, ЫЭИ, 245) — Женщины, попивая чай, сидели беседующие, смеющиеся. (Деепричастие соотносится с причастной формой, определяющей имя существитвительное). Ка-накуш дезе тор бажында байдастанып отурала, урган чоочойдон амзап, салган аштан;ип, ;он-улусла эрмек-тежип, куучындажа беретен (СС, АКС, 53) — А Кана-куш, присев на почетном месте, поджавши под себя ноги, выпивая с налитой чашки, кушая с преподнесенной еды, начинал с людьми разговаривать, беседовать. Мал-Чыгаачынын боочызына чыгып баргажын, батаа, Алтайдын ^аражын! (газ. «Алтайдып чолмоны») — Взобравшись на перевал Мал-Чыгаачы, о Боже, как красив Алтай! (В этих двух предложениях одна деепричастная форма соотносится с другими деепричастными формами).
Принято считать, что тюркские деепричастия не спрягаются и не склоняются. Дмитриев Н.К., например, деепричастиями называл неспрягаемые формы глагола [2, с. 185]. Однако следует отметить, что во многих тюркских, монгольских и тунгусо-маньчжурских языках имеется целый ряд спрягаемых деепричастий [25; 26, с. 32-43].
В алтайском языке спрягается деепричастие на -ган-ча и, хотя и редко (чаще всего в фольклорных текстах), в спрягаемой форме встречается деепричастие на -га-жын: Шак мындый санаалу базып баратканчам, кене-те менин ады^олымды адап, кандый да кижи кыйгы-рып ийди (БУ, б^У, 57) — Пока я шел с такими вот мыслями, вдруг, называя мое имя отчество, крикнул какой-то человек; Акту бойым олгожим, ак торколо кем ороор? (Народная песня) — Если умру я сам невинный, белым шелком кто обернет?
Из примеров видно также, что личные показатели деепричастных форм на -гажын и на -ганча указывают на субъект действия, отличный от субъекта действия, выраженного финитным глаголом, с которым они соотносятся: баратканчам (мен)— кыйгырып ийди (кижи) ‘пока шел (я) — крикнул (человек)’, олгожим (мен) — ороор (кем) ‘умру (я) — обернет (кто)’.
Свой субъект действия может иметь при себе не только спрягаемые формы на -гажын и на -ганча, но также и неспрягаемая деепричастная форма на -галы: Кара келгели, Куйка э]ези айылдан чек айрылбас (ТШ, ЫЭИ, 108) — С тех пор как приехал Кара, тетка Куйка из дома совсем не выходит.
Говоря «субъект действия», прежде всего мы имеем в виду человека или любой предмет, включающий множество частей, составляющих целое, т.е. образующий этот субъект действия. В алтайском языке встречается очень много предложений, где субъект действия, выраженный деепричастной формой на -ып, может быть час-
тью субъекта действия, выраженного финитным глаголом или наоборот: Куулей эки-уч алтам тескерлеп, костори арай ла ]ыкпыктарынан- чыга конбоды (ТШ, ЫЭИ, 240) — Кюлей, два-три шага попятившись, глаза (его) чуть было из глазниц (его) не выскочили; Колдоры тыркырап, ко^ойым ончо алуны сортоп, чото-ды(СС, АКС, 155) — Руки (его) дрожа, купец, сортируя весь мех, считал. В таких предложениях семантически субъект один, но грамматические субъекты разные: Кюлей — его глаза, руки (купца) — купец. Видимо, деепричастную форму на -ып можно также формально считать деепричастием, имеющим в определенном контексте свой субъект действия.
В морфологическом плане деепричастие изменяется по категориям: статуса (ичип— ичпей, келгели — келбегели, отурганча — отурбаганча), залога
(коруп, корунип, коружип, кордирип), характера протекания действия (салып, салып кой, салып тур, сала бер и т.д.).
В синтаксическом плане деепричастия выполняют роль зависимого сказуемого и разного рода обстоятельств (времени, образа действия, степени, причины, цели, условия, уступки): Айуагаштарды;айкап, алама-ларды тужурип турды (БУ, бЛЭУ, 32) — Медведь, качая деревья, заставлял яблоки падать; Сунар айлынан чыгала, /уртын эбире а;ыктады(СМ,9) — Сунар, выйдя из дома, оглядел свое село вокруг; Маадай анайып ;ургенче, бир jыл откон(ТШ, ЫЭИ, 37) — Пока Маадай так ходил, прошел один год.
Деепричастие сохраняет глагольное управление именем существительным: бала ойноп‘ребенок, играя’, эжикти ачала ‘открыв дверь’, энезинде отурганча ‘пока сидел у матери’, айылга келгели ‘с тех пор, как приехал домой’.
Форма на —а/ —е/ —о/ —о/ —й
Данное деепричастие, именуемое «слитным» [20, с. 61], образуется путём прибавления к глагольной основе на согласный аффикса -а/ -е/ -о/ -о и к глагольной основе на гласный — аффикса -й: ач ‘открывать’ Ъ ача, кел ‘приходить’ Ъ келе, ой ‘протыкать’ Ъ ойо, ол ‘умирать’ Ъ оло; ойно ‘играть’ Ъ ойной.
Это очень древняя форма деепричастия, она встречается в орхоно-енисейских памятниках, относится к V в. н.э. в вариантах -а, -е [18, с. 30, 32]. В вопросе о происхождении деепричастного аффикса -а / -й существует несколько гипотез, однако этимология его окончательно не установлена.
Ж. Дени указывает, что -а / -й восходит к форме желательного наклонения —kaj /—kуj [15, с. 923-924, 938]. Это предложение поддерживается Н.А. Баскаковым, который пишет: «Исторически это деепричастие как по своей семантике, так и по форме, по видимому соотнесено с причастием желательной формы будущего времени на -гьай/-гей, кьай/-кей и с формой причастия настояще-будущего времени -ар/ -ер/ -р» [9, с. 464-465]. По мнению А.Н. Кононова, деепричастие на -а восходит к аффиксу причастия настояще-будущего времени -ар (<-гару — аффикс направительного падежа) [17, с. 225, 478, 240].
Отрицательной формы деепричастие на -а / -й в современном алтайском языке не имеет.
В самостоятельном употреблении в алтайском языке, как и в других тюркских языках [27, с. 31; 2, с. 186; 28, с. 89; 29, с. 68; 30, с. 46; 31, с. 112] деепричастие на -а встречается очень редко.
Выступая в собственно деепричастной функции, оно образуется от ограниченного числа глаголов, преимущественно от так называемых бытийных, и выражает второстепенное действие, сопутствующее основному и характеризует его со стороны образа действия или цели другого действия:
1. ^учыл чапканча одуп jада, ол чобрелерге канча ла кире коп тийгизе адар керек (ЛК, КТ, 50) — Воин, проезжая верхом вскачь, должен стрелять как можно больше в цель по тем мишеням; 2. Осколори сенин козине коруп отура, комо каткырар (КТ, КЛ, 157) — Остальные, глядя тебе в глаза, уничижительно посмеются; 3. Коп пастухтар мындый ойлорди ажындыра билип тура, jайгыда олон белетеп алганы jакшы (ЛК, АК, 270) — Многие пастухи, заранее предвидя такие времена, хорошо что летом приготовили сено;
4. Сергей Томскто уренип тура, коп орус уулдарла та-нышкан (СС, АКС, 198) — Сергей, обучаясь в Томске, познакомился со многими русскими парнями.
В этих предложениях деепричастные формы глагола показывают процесс, который не заканчивается к моменту речи, а начинается одновременно с основным действием, т.е. учитывается начало действия, без указания его конца. Оттенки многократности (предл. 1), длительности или одновременности (2), а также указание на время действия (3, 4) сообщаются конечным глаголом.
В редуплицированной форме деепричастная форма на -а довольна продуктивна и производительна и обозначает длительность и многократность, интенсивность и усилительность действия, выражая значение образа действия финитного глагола, происходящего одновременно с этой деепричастной формой: Учу келе, келе, Суркуранын айлына келгилеген (ИШ, ЫЭИ, 181) — Идя-идя втроём, пришли в дом Суркуры; Яким сакый-сакый, чоконо берди (СС, АКС, 181) — Яким, пождав-пождав, разочаровался; Басёк иштей, иштей, арый бе-реле, бир эмеш тыштанып jатты (СС, АКС, 146) — Васёк, работая, работая, устав, немного отдыхает.
В редуплицированном употреблении форма на -а может быть образована не только от одинаковых, но и разных глагольных основ: Малков кородой, калактай, ого бир сумалга толо акча берди (СС, АКС, 155) — Мал-ков, сердясь, ворча, дал ему полный мешок денег.
Следует отметить, что сфера употребления формы на -а в собственно деепричастной функции сузилась, т.к. с ней успешно конкурирует форма на -ып. Однако деепричастная форма на -а участвует в глагольном словообразовании, входя в состав временных показателей ( например, в форме настоящего времени: бара тур-ганЪ барат), образует большое количество аналитических форм (-а бер-, -а кой-, -а кон-, -а туш-, -а сал-, -а кал-, -а бар-, -а тут-, -а сал- и т. д), оно дало массу лексикализовав-шихся единиц (наречий, послелогов, союзов и т.д.).
Рассмотрим некоторые случаи подробнее.
Деепричастие на -а активно участвует в качестве лексического компонента аналитических форм, выражая при этом многочисленные аспектуальные или модальные оттенки комплекса в целом. Наш материал показывает, что наиболее частотной в алтайском языке является аналитическая форма на -а бер-. Она сочетается почти со всеми глагольными основами и имеет значение постепенного начала, продолжительности или завершённости действия: Лр jарый берди (ИШ, КЛ, 5) — Земля осветилась; Кышкы энир турген кире берди (ЛК, АК, 265) — Зимний вечер быстро наступил; Сайлу суу-лар чайбала берди, салкын-куйун шуулай берди (НУ, Э—С, 9) — Песчанные реки заплескались, вьюга-ветры зашумели; Jааш шуулап, туранын jабузынан шоркы-рада чоройлой берди (ЛК, АК, 9) — Дождь шумя, журча потекла с крыши дома; Боргой обогон арбанганча кузни-цада кызу темирди токпоктой берди (ЛК, А, 60) — Старик Боргой, ругаясь, заколотил в кузнице горячее железо; Монку карлу кырлардын jанында кичинек суу-чактар шоркыража берди (АК, УК, 16) — Возле снежных ледниковых гор зажурчали маленькие ручейки. Примеры показывают, что глагол бер- в составе аналитической формы свое значение полностью утеряло.
В аналитических формах -а туш-, -а чык-, -а кон-, Деепричастная форма на -а может переходить также:
-а кой- передаётся значение быстрого или неожиданно- в послелог: уй кижи бажынан томон будына чыгара
го совершения действия. камду-киш, будынан ала бажына чыгара тийин-тулку
Слитное деепричастие на -а чаще других форм де- болгон эди(JK, AJo, 83) — Женщина была с головы до
епричастий лексикализуется, идет процесс утраты, или пят в соболях-выдрах, с ног до головы в белках-лисах; в
по крайней мере, процесс ослабевания его глагольных союз: Аланга коро, Экчебей Шураны ;акшы коруп
значений. Так, деепричастная форма на -а может пере- jуретен ошкош (ЭП, A, 91) — По сравнению с Аланом
ходить в наречие, функционируя в предложении в каче- Экчебей, кажется, симпатизировал Шуре.
стве обстоятельства действия: Кууктер jынкылдада Иногда встречаются в форме на -а и прилагатель-
эдип jатты (КТ, KJ, 12) — Кукушки шумно куковали; ные: кире сос ‘вводное слово’, jаcтыра кылык ‘неверный
Арып калган аттар олонди кыдырада отоп турганы поступок’, удура салкын‘встречный ветер’.
jарт угулат (ЛК, А, 48) — Четко слышно, как с хрус- Таким образом, деепричастие на -а, в собственно дееп-
том жуют траву уставшие лошади; Туралардын труба- ричастной форме используется от ограниченного количе-
ларында салкын коолодо кожондоп турды (ЛК, А, ства глаголов, не имеет отрицательной формы, довольно
103)— В трубах домов гудя поет ветер; Аттын торт продуктивна в удвоенном и парном употреблении и выража-
туйгагы кок олонди комо базат, jаш олонди jайа ба- ет «действие-обстоятельство, продолжающееся длительное
зат (ЭП, А, 44) — Четыре копыта лошади зеленую тра- время, а также передаёт повышенную степень признака, что
ву топчут вглубь, молодую траву топчут в длину. достигается повторением деепричастия» [17, с. 479].
Библиографический список
1. Самойлович, А.Н. Краткая учебная грамматика современного османско-турецкого языка. 1925 г.
2. Дмитриев, Н.К. Грамматика башкирского языка. — М.-Л.: Изд-во восточной литературы, 1948.
3. Рассадин, В.И. Морфология тофаларского языка в сравнительном освещении. М., 1978.
4. Грамматика современного башкирского литературного языка.— М.: «Наука», 1981.
5. Грамматика хакасского языка / под ред. Н.А. Баскакова. М.: Наука, 1975.
6. Грамматика тувинского языка. Фонетика и морфология. М.. 1967.
7. Павлов, И.П. К вопросу о происхождении двух деепричастных аффиксов в чувашском языке.// Учёные записки НИИЯЛИ при Сов. Мин-ов Чув. АССР Чебоксары, 1953.
8. Иванов, С.Н. Родословное древо тюрок Абу-л-Гази-хана. Грамматический очерк: имя и глагол. Грамматические категории. Ташкент: Издательство «Фан» Узбекской ССР, 1969.
9. Баскаков, Н.А. Каракалпакский язык. М.: Изд-во АН СССР, 1952.
10. Щербак, А.М. Очерки по сравнительной морфологии тюркских языков (Глагол). — Л.: Наука. Ленинградское отделение, 1981.
11. Черемисина, М.И. Деепричастие как класс форм глагола в языках разных систем // Сложное предложение в языках разных систем.— Новосибирск, 1977.
12. Кононов, А.Н. Грамматика современного узбекского литературного языка. — М.-Л.: Издательство АН СССР, 1960.
13. Турсунов, А. Деепричастия в современном киргизском языке: Автореф. дисс. ... канд. филол. наук. Фрунзе, 1958.
14. Татарская грамматика. Т. II. Морфология. Казань, 1997.
15. Deny, J. Grammaire de la langue torque (dialecte Osmanli). Paris: Leroux, 1921. MDCCCCXXI. XXX + 1218pp.
16. Гордлевский, В.Н. Грамматика турецкого языка. М. 1928.
17. Кононов, А.Н. Грамматика современного турецкого литературного языка.— М.-Л.: Издательство АН СССР, 1956.
18. Малов, С.Е. Памятники древнетюркской письменности. М.-Л., 1951.
19. Дмитриев Н.К. Строй тюркских языков. — Издательство восточной литературы, 1962.
20. Грамматика алтайского языка (составлена членами Алтайской миссии). Казань: Тип. Ун-та, 1869.
21. Дыренкова, Н.П. Грамматика Ойротского языка / Н.П. Дыренкова. — М.: Изд-во АН СССР, 1940.
22. Тощакова, Т.М. Грамматика ойротского языка / Т.М. Тощакова — Новосибирск: Новосибирское обл. изд-во, 1938.
23. Суразакова, Н.Н., Суразакова З.С. Алтай тилдип грамматиказы. Фонетика ла морфология. 5 ле 6 класска керею^ бичик. / Н.Н. Суразакова, З.С. Суразакова. — Горно-Алтайск, 1963.
24. Simpson, C.G. Some Features of the Morphology of the Oirot (Gorno-Altai) Language. London, 1955.
25. Убрятова, Е.И. Исследования по синтаксису якутского языка. II. Сложное предложение. Кн.1, II. Новосибирск: Наука, 1976.
26. Бродская, Л.М. Причастные и деепричастные конструкции в составе сложноподчинённого предложения // Инфинитивные формы глагола. Новосибирск, 1980.
27. Коркина, Е.И. Деепричастия в якутском языке.— Новосибирск: Наука. Сибирское отделение, 1985.
28. Джанмавов, Ю.Д. Деепричастия в кумыкском литературном языке.— М.: Наука, 1967.
29. Юлдашев, А.А. Соотношение деепричастных и личных форм глагола в тюркских языках. М.,1977.
30. Невская, И.А. Формы деепричастного типа в шорском языке. Новосибирск, 1993.
31. Дениз-Йылмаз, О. Категория номинализации действия в турецком языке. Санкт-Петербург: Изд-во СПб. ун-та, 2006.
Обозначения текстовых источников
АК,УК — А. Коптелов. Улу кочуш. — Горно-Алтайск, 1959.
БУ, ТТБА — Б. Укачин. Олорго jeTnpe эмди де узак.
JK, AJ0 — иыбаш Каинчин. Айлыбыс jaHbic Озокто. Горно-Алтайск, 1984.
ИШ,Ю — И. Шодоев. Кызалапду jылдap. Горно-Алтайск, 1984.
KT,KJ — Куугей Толосов. Кадын jacкыдa. Горно-Алтайск, 1985.
ЛК, А — Л. Кокышев. Арина. Горно-Алтайск, 1959.
ЛК,АК — Л.Кокышев. Алтайдып кыстары. Горно-Алтайск, 1980.
НУУ, Э-С — Н.У.Улагашев. Эр-Самыр. — Горно-Алтайск, 1986.
СМ,ЧЧ — Сергей Манитов. Чалдыкпас чечектер. — Горно-Алтайск, 1982.
СС, АКС — С.Суразаков. Алтайым керегинде сос.— Горно-Алтайск, 1985.
ТШ, ЫЭИ — Т. Шинжин. Ырыс экелген ижeмjи. — Горно-Алтайск, 1986.
ЭП,А — Э. Палкин. Алан. Г.-Алт., 1978.
Статья поступила в редакцию 20.01.08.
