CC BY
293
М. В. Вдовина
О ДВУХ ИНТЕРПРЕТАЦИЯХ АНГЛИЙСКИХ МОДАЛЬНЫХ ГЛАГОЛОВ
В настоящей статье будет предложен обзор концепций, представленных в современной зарубежной лингвистике и освещающих природу дихотомии корневой и эпи-стемической модальностей в английских предложениях с модальными глаголами. Речь пойдет о предложениях, подобных John may come, которое может а) выражать возможность прихода Джона, основанную на данном ему разрешении, и иметь прочтение в рамках корневой модальности— John is permitted to come, б) выражать предположение говорящего относительно возможного появления Джона и интерпретироваться эпистемически — Given what I—the speaker—know, it is possible that John will come.
Традиционно к категории языковой модальности относят различного рода выражения отношения говорящего к содержанию высказывания. Не углубляясь в проблему характера этого отношения и критериев отнесения тех или иных значений к числу модальных, можно отметить, что, несмотря на свое многообразие, модальные значения могут быть сгруппированы вокруг определенных семантических центров, что делает возможным дифференцировать типы модальности. Количество выделяемых типов, их номенклатура и трактовка значительно варьируются у разных авторов. Тем не менее, в каждой работе, посвященной проблеме языковой модальности, неизменно представлено противопоставление двух основных ее видов: 1) модальности, квалифицирующей пропозицию как возможную или необходимую и выражающую значения долженствования, разрешения и способности, и 2) модальности, передающей оценку уверенности говорящего в истинности пропозиции и несущей значение предположения. В отечественном языкознании для обозначения этих двух видов чаще используются термины объективная и субъективная модальность соответственно. В современной зарубежной лингвистике приняты термины корневая и эпистемическая модальность.
Противопоставление двух видов модальности особенно интересно проявляется в предложениях с модальными глаголами, которые способны выражать как корневую, так и эпистемическую модальность, вызывая известную двусмысленность предложения. Примечательно, что возможность двоякой интерпретации характерна не только для модальных глаголов английского языка. Существует очевидная межъязыковая тенденция возможности совмещения корневой и эпистемической интерпретаций в одной и той же форме. Во многих языках, не родственных генеалогически и отличающихся грамматическим строем, присутствует некоторый набор предикатов (часто ограниченный по своему объему и обладающий отличными морфосинтаксическими чертами), которые, подобно английским модальным глаголам, передают и корневые, и эпистеми-ческие модальные значения (ср. нем. Er kann kommen ; фр. Il peut venir ; рус. Он может прийти ).
Феномен способности одной и той же формы порождать две совершенно разные по своей природе интерпретации объясняется исследователями по-разному, при этом варьируются не только подходы к проблеме, но даже термины для обозначения рассматриваемой дихотомии. Принятые в данной статье термины «корневая» и «эписте-
© М. В. Вдовина, 2010
мическая» модальность не единственные, применяемые исследователями. За последние два десятилетия было предложено несколько наборов терминов, выделяющих те или иные характеристики указанных модальных типов. В большей степени, однако, терминологическая вариативность касается не-эпистемической модальности.
Изначально противопоставление определялось в терминах «деонтическая» и «эпи-стемическая» модальности, впервые появившихся в работах Джона Лайонза и Фрэнка Палмера, куда они были заимствованы из другой области знаний — модальной логики. В модальной логике (вслед за фон Райтом) принято выделение четырех видов модальности: деонтическая (модальность обязательства: John must go there), эпистемическая (модальность знания: John may be there), алетическая (модальность истинности: John is a bachelor, so he must be unmarried) и экзистенциональная (модальность существования: Lions can be dangerous); кроме того, иногда выделяется динамическая модальность (модальность умения: John can speak German) [1]. Поскольку в языках мира не существует формального грамматического различия между алетической и эпистемической модальностями, а экзистенциональная модальность связана больше с теорией квантификации и относится скорее к местоимениям some, any, all, чем к выражению модальности (Lions can be dangerous = Some lions are dangerous/Sometimes lions are dangerous), наибольшее значение для лингвистики имеет разграничение эпистемической и деонтической модальности.
Лайонз определяет деонтическую модальность как «относящуюся к необходимости и возможности действий, выполняемых морально ответственными агентами» [2. P. 823], а эпистемическую — как «относящуюся к проблемам знания и убеждения» [2. P. 793]. В теории Лайонза каждая из двух модальностей может быть объективной и субъективной. Так, предложение He may come может иметь объективную эпистемическую интерпретацию (Относительно того, что известно, возможно, что он придет, т. е. существует некоторый эпистемически возможный мир, в котором он приходит) и объективную деонтическую интерпретацию (Разрешено, чтобы он пришел, т. е. существует некоторый деонтически возможный мир, в котором он приходит). Однако если говорящий, произнося это предложение, выступает не просто как сторонний наблюдатель, а выражает свое собственное мнение по поводу того или иного положения вещей или свою волю и наличие полномочий к его осуществлению, эпистемическая и деонтическая модальность будут субъективными [3].
Помимо эпистемической модальности, выражающей убеждение говорящего в том, что данное положение дел возможно или вероятно, и деонтической модальности, показывающей, что говорящий перформативно создает возможность или необходимость реализации того или иного положения дел, Палмер выделяет третий тип модальности — модальность динамическую, которая не предполагает участия, мнения или отношения говорящего, а подразумевает, что существуют обстоятельства в реальном мире, которые делают необходимой или возможной реализацию некоего положения дел. Динамическая модальность, таким образом, включает не только выделяемую в логике модальность умения (John can speak German), но и так называемую нейтральную модальность ( You must go now if you wish to catch the bus, где желательность действия не предписывается говорящим), и так называемую субъектно-ориентированную модальность волеизъявления, исходящего не от говорящего, а от подлежащего предложения (He will come if you ask him) [4. P. 39].
В более поздних работах, однако, Палмер выводит значение умения за рамки модальности как таковой [5. P. 12], а оставшиеся подтипы динамической модальности объединяет вместе с деонтической модальностью в единый более широкий тип. На том ос-
новании, что динамическая и деонтическая модальности относятся к тому или иному положению дел, делая его необходимым, возможным, желательным, а эпистемическая модальность квалифицирует пропозицию как соответствующую или не соответствующую реальному положению, Палмер противопоставляет два типа модальности — эвен-тивную (event) модальность и пропозициональную (к которой помимо эпистемической относит эвиденциальную модальность, встречающуюся в некоторых языках и подразумевающую, что говорящий приводит доказательства своего мнения) [6. P. 7].
Начиная с 1980-х годов в качестве единого коррелята эпистемической модальности, включающего в себя деонтическую и динамическую модальность, прочно закрепляется термин корневая (root) модальность. В своем корпусном исследовании английских модальных глаголов Дж. Коутс выступает против использования термина «деонтическая модальность» на том основании, что тот в первую очередь относится к логическим понятиям долженствования и разрешения, в то время как модальные глаголы в рамках этого типа модальности могут иметь и другие интерпретации [7. P. 20-21]. В ее понимании модальные глаголы обладают центральными и периферийными значениями, а так как термины «деонтическая» и «динамическая» модальность относятся только к центральным значениям модальных глаголов, более предпочтительно употребление нейтрального термина «корневая модальность». Этот термин также отражает тот факт, что описываемый им тип модальности развился диахронически раньше, чем эпистеми-ческая модальность, и может считаться базисным. Кроме того, исследования детской речи показывают, что дети усваивают динамические и деонтические значения модальных глаголов раньше, чем выражаемые теми же модальными глаголами значения эпи-стемические [8].
Еще один набор терминов был предложен в рамках комплексного исследования диахронического развития модальных значений в языках мира. Его авторы — Дж. Байби, Р. Перкинс и У. Пальюка — предлагают различать четыре типа модальности: агентив-ную (agent-oriented), локутивную (speaker-oriented), эпистемическую и подчинительную (subordinating). Агентивная модальность указывает на наличие внутренних и внешних условий для выполнения агенсом действия, выраженного сказуемым, и включает значения долженствования (наличие внешних, социальных условий, вынуждающих агенса выполнить действие), необходимости (наличие физических условий, вынуждающих агенса выполнить действие), способности (наличие у агенса внутренних условий, позволяющих ему выполнить действие) и желания (наличие у агенса внутренних волевых условий в отношении действия). Локутивная модальность характерна для всех видов директивов, в которых источником необходимости, возможности или желательности выполнения агенсом того или иного действия являются не внешние или внутренние условия ситуации, а говорящий, предписывающий или разрешающий адресату совершить действие. Эпистемическая модальность (по традиции) указывает на степень уверенности говорящего в истинности пропозиции. Подчинительная модальность возникает в придаточных дополнительных, уступок и цели [9]. Не принимая в расчет формально обусловленную подчинительную модальность, можно заметить, что в данной классификации сохраняется противопоставление эпистемической и корневой модальностей (последняя разделяется на два подтипа в зависимости от источника необходимости или возможности: если этот источник совпадает с говорящим, мы имеем дело с локутивной модальностью, если нет — с агентивной).
Последняя классификация требует некоторого уточнения. К агентивной модальности по определению не могут относиться те случаи, в которых подлежащее предложения не является агенсом действия. Так, в предложении John needs to be left in peace
today подлежащее имеет тематическую роль патиенса, но вместе с тем предложение передает агентивное значение необходимости. Чтобы ликвидировать эту неточность, вместо термина «агентивная модальность» К. Хенгевелд использует термин «модальность, направленная на участника» (participant-oriented modality) [10]. Й. ван дер Ауве-ра и В. А. Плунгян предлагают дальнейшее разделение модальности, направленной на участника, на внутреннюю (participant-internal) и внешнюю (participant-external). Внутренняя соотносима с динамической модальностью и включает значения способности и потребности (значение волеизъявления выводится авторами за пределы категории модальности), а внешняя, в свою очередь, подразделяется на деонтическую (объединяющую разрешение и долженствование, исходящие от говорящего или иного источника) и не-деонтическую (относящуюся к возможности и необходимости, заданным исключительно внешними обстоятельствами). Сами авторы критически воспринимают термин «модальность, направленная на участника», но не используют более подходящий в данной ситуации термин «модальность подлежащего» на том основании, что он может вызвать затруднения при анализе некоторых языков [11].
Рассмотренные выше классификации свидетельствуют о глубоких внутренних различиях двух противопоставляемых типов модальности. Они обладают разным характером значения, источником и направленностью. Одна из них отражает волюнтативную функцию языка — выражение говорящим отношения к своим возможным действиям и возможным действиям окружающих по созданию того или иного положения дел в мире, другая отражает информативную функцию языка — описание говорящим существующего положения дел с той или иной степенью уверенности в истинности своих слов. Может показаться, что все, что роднит два типа модальности — это участие говорящего. Показателен и тот факт, что только эпистемическую модальность М. Халлидей называет «модальностью», а для обозначения корневой модальности вводит другой термин—«модуляция» [12].
Некоторые исследователи указывают на внутреннюю логическую связь между типами модальности: «Элементы, выражающие модальность, передают любое из следующих значений: возможность или связанное с ней значение разрешения, вероятность или связанное с ней значение обязательства, уверенность или связанное с ней значение требования» [13. P. 124]. Однако это не дает объяснения, каким именно образом разрешение связано с возможностью, обязательство с вероятностью, а требование с уверенностью, а значит, не представляет собой очевидной причины для того, что одни и те же формы должны использоваться для выражения степени уверенности говорящего в истинности высказывания и для того, чтобы призвать слушателей к действию. Рассмотрим теперь на примере английских модальных глаголов, как различные исследователи связывают между собой два типа модальности и объясняют возможность их совмещения в одной форме.
Прежде всего отметим, что диахронически показатели модальности в языках мира эволюционируют от выражения корневой модальности к выражению эпистемической. Так, на примере развития английских модальных глаголов can и may Байби, Перкинс и Пальюка описывают поэтапную генерализацию агентивного значения способности в корневую возможность и последующее становление этих глаголов в качестве операторов эпистемической модальности. Известно, что наиболее характерным лексическим источником выражения способности в языках мира служит глагол с исходным значением «знать (как)», применяемый изначально в значении только умственной способности, которое впоследствии начинает включать в свою семантику значение физической способности, генерализируется и становится единым средством выражения способности.
Обобщенное значение способности, выступающее как общее внутреннее условие выполнения действия, далее генерализируется до значения корневой возможности и передает любые ситуации возможности, обусловленные как внутренними, так и внешними условиями. Значение корневой возможности включает в себя значение позволения, т. е. наличия социальных условий выполнения действия. Поэтому единицы, развившие в своей семантике значение корневой возможности, способны также передавать разрешение. Так, глагол cunnan (совр. can), развившийся из германского глагола со значением «знать», в древнеанглийский период употреблялся для выражения только интеллектуальной способности. В среднеанглийский период наблюдаются первые случаи его употребления для выражения как интеллектуальной, так и физической способности, а в ранненовоанглийский — возможности вообще. Глагол may, изначально выражавший физическую способность совершения действия, уже в древнеанглийском стал употребляться для выражения интеллектуальной способности, общей способности и постепенно приобрел значение корневой возможности. Тот факт, что оба глагола могут передавать значение позволения, свидетельствует о том, что значение корневой возможности у этих глаголов окончательно закрепилось, поскольку операторы способности не могут выражать разрешения, не будучи способными выражать возможность вообще. Операторы корневой возможности продолжают эволюционировать дальше и развивают в себе способность выражать эпистемическую модальность, причем степень уверенности говорящего в истинности высказывания, выраженная модальным глаголом, соответствует силе агентивного значения, выражаемого этим глаголом [9. P. 190-194].
Механизм развития эпистемического значения из корневого по-разному объясняется исследователями. Оригинальная концепция была предложена Е. Суитцер, которая в своих рассуждениях опирается на теорию динамики сил Л. Талми [14]. Суитцер рассматривает категорию модальности в рамках присущей лексической системе любого языка полисемии и объясняет появление эпистемического значения у модальных глаголов как результат метафорического переноса значения из сферы социофизического мира в сферу разума и мысли [15]. При таком подходе корневая модальность порождается физическими или социальными силами, которые вынуждают действие, разрешают его или препятствуют его осуществлению, что метафорически отражается в эпистеми-ческой модальности, которая порождается действием сил логического умозаключения в сфере разума, заставляющих нас выносить те или иные суждения или препятствующих этому. Так, например, в предложении John may come корневое значение модального глагола интерпретируется как отсутствие потенциального препятствия для выполнения действия Джоном (= John is not barred by my or some other authority from coming ), а эпистемическое — как отсутствие потенциального препятствия для умозаключения говорящего относительно возможности прихода Джона (= I am not barred by my premises from the conclusion that he will come). Подобным образом, в предложении John must be there корневое значение — существование силы, принуждающей Джона находиться в определенном месте (= The direct force compels John to be there), которое отражается в наличии некоторой силы, вынуждающей говорящего вынести умозаключение относительно местонахождения Джона, в эпистемическом значении модального глагола (= The direct evidence compels me to the conclusion that John is there).
Концепция Суитцер последовательна и убедительна, однако не дает объяснения ряду ограничений в употреблении модальных глаголов, а именно: почему отличаются отрицательные формы (например, глагол must в утвердительной и отрицательной форме передает корневое долженствование и корневой запрет соответственно, но употребление mustn’t в эпистемическом значении невозможно, а для передачи эпистемического
отрицания требуется использование глагола can’t: только John can’t be there, но не *John mustn’t be there). Или почему can заменяет may только в корневом значении (в разрешениях— You may/can use my car, в предположениях — только It may be John’s car, но не *It can be John’s car).
Еще одно возможное объяснение развития эпистемического значения из корневого предлагает Э. Трауготт. Она объясняет процесс появления эпистемических значений конвенционализацией коммуникативных импликатур — заключения, сделанные из значения модального глагола, становятся частью его значения. Например, разрешение подразумевает ожидание: если мы разрешаем кому-то уйти, мы ожидаем, что он уйдет, и таким образом, предположение об уходе становится частью значения глагола, выражающего разрешение [16].
По мнению Байби, Перкинса и Пальюки, эта концепция дополняет теорию Суитцер, поскольку, предположительно, оба пути сосуществуют, и эволюция отдельных модальных глаголов может быть объяснена либо метафорическим переносом, либо конвенци-онализацией. Так, менее грамматикализованные единицы (например, must) получают способность передавать эпистемическую модальность путем метафорического расширения значения, а более грамматикализованные (такие как may и should) —посредством конвенционализации [9. P. 190-202].
Полисемия (или омонимия, в зависимости от того, как тот или иной автор решает проблему многозначности лексических единиц в языке) как способ толкования природы совмещения корневой и эпистемической модальностей в модальных глаголах представлена, помимо указанных сочинений Е. Суитцер и Э. Трауготт, в работах Ф. Палмера, Дж. Коутс, Дж. Лича [17] и других.
Многие исследователи, напротив, полагают, что полисемия не свойственна модальным глаголам, а их способность служить средством выражения двух разных по природе типов модальности — результат прагматически обусловленного расширения единого значения: у каждого глагола есть центральное значение, из которого можно вывести все варианты его значения. Так, М. Эрман полагает, что каждый модальный глагол имеет основное значение (basic meaning), которое проявляется во всех случаях употребления, и оттенки (overtones) — второстепенные значения, которые являются производными от основного и к конкретной ситуации добавляют определенные нюансы. Например, основное значение глагола can — «отсутствие преграды для выполнения действия», а оттенки: 1) существуют определенные положительные качества субъекта, благодаря которым возможно выполнение действия, 2) отсутствует запрет со стороны говорящего (или иных лиц) относительно выполнения действия [18]. Концепция Эрман, однако, теряет убедительность при анализе глагола may, для которого оказывается сложным выделить единое значение, а разница между оттенками оказывается слишком серьезной. Моносемантический подход представлен также в работах М. Джуса, Д. Болиндже-ра, М. Перкинса [19, 20, 21] и других.
Вариант моносемантического подхода принят в современной формальной семантике: модальные глаголы выступают как операторы, которые указывают на логическое отношение между их комплементами и обусловленным контекстом набором пропозиций, которыми располагает говорящий, и в зависимости от типа этих пропозиций модальный глагол получает корневую или эпистемическую интерпретацию.
В рамках формально-семантического подхода широкое распространение получила ситуативная теория модальности А. Кратцер, основанная на семантике возможных миров. Идея Лейбница о существовании возможных миров легла в основу концепций многих лингвистов второй половины XX в. Возможный мир — это набор альтернативных
друг другу миров, понимаемых как альтернативные состояния мира, возникающие на разных путях развития событий. В концепции Кратцер в качестве множества возможных миров рассматривается множество контекстных ситуаций, совместимых с пропозициональным содержанием высказывания. Модальные глаголы описываются как операторы пропозиции, определяющие количество возможных миров и относящие их к пропозиции. При этом модальные глаголы необходимости являются кванторами всеобщности (т. е. указывают на существование множества аналогичных миров, в каждом из которых данная пропозиция оказывается истинной), а модальные глаголы возможности являются кванторами существования (т. е. указывают на наличие некоторых миров, по крайней мере, в одном из которых выполняется пропозиция, выраженная данным предложением). Так, предложение Arthur must be ill означает, что Артур болен во всех возможных мирах, а предложение Arthur might be ill — что Артур болен хотя бы в одном из возможных миров. Контекстуальная информация, необходимая для понимания отношения между модальным глаголом и пропозицией (т. е. интерпретации вида модальности), представлена так называемым разговорным фоном (conversational background), который определяется двумя параметрами: модальной базой (modal base) и источником упорядочивания (ordering source). Модальная база представляет собой набор возможных миров, релевантных для интерпретации модального глагола, а предписывающий источник — некий идеальный мир, с которым сравниваются возможные миры в модальной базе [22]. Используя эпистемический модальный глагол, мы выявляем, насколько приближен наш мир к идеальному в свете имеющихся сведений. Используя корневой модальный глагол, мы показываем, какие открываются возможности и какие действия необходимы для достижения идеального мира в данной контекстной ситуации [23].
При рассмотрении модальных глаголов в качестве операторов пропозиции, значение немодальной части предложения вычисляется в первую очередь, а затем на полученную пропозицию накладывается модальность, при этом корневое предложение John must pay a $ 300 fine имеет форму [must]([John pay a $ 300 fine]), а эпистемическое Mary might be playing the bassoon — форму [might]([Mary is playing the bassoon]). Проблема концепции заключается в том, что подобная модель не всегда применима для интерпретации корневой модальности. Например, в свете подхода Кратцер, предложения (а) Non-linguists cannot understand Chomsky’s latest paper и (б) Chomsky’s latest paper cannot be understood by non-linguists должны иметь одинаковое формальное представление — [can] ([non-linguists understand Chomsky’s latest paper])—и их значения должны быть синонимичными, что, однако, не соответствует действительности: несмотря на то, что оба предложения отражают одну и ту же ситуацию невозможности понимания последнего сочинения Хомского неспециалистами, (а) характеризует свойство неспециалистов, а (б) — свойство сочинения Хомского [23].
С развитием генеративной грамматики объяснение природы рассматриваемой дихотомии перешло на уровень синтаксической структуры предложения. В процессе эволюции взглядов на проблему противопоставление двух видов модальностей считалось следствием а) переходности/непереходности модальных глаголов, б) характера структуры предложения (поднимающая/контролирующая) и в) позиции модального глагола в логической форме предложения.
В исследованиях ранних генеративистов противопоставление корневой и эпистеми-ческой модальности связывалось с переходностью глагола. Дж. Росс рассматривает глаголы эпистемической модальности как непереходные, а глаголы корневой модальности — как переходные с перформером «я» («I») в качестве верхнего субъекта [24].
Теория Росса вызывает ряд вопросов. Во-первых, обязательно ли в структуре корневой модальности наличие перформера «я», и не смешиваем ли мы таким образом синтаксис с иллокутивными аспектами языка? Во-вторых, если считать эпистемическую модальность по своей природе субъективной, то в той же мере разумно рассматривать ее также как переходную с говорящим в качестве верхнего субъекта, в результате чего структура эпистемического предложения сливается со структурой корневого предложения. Кроме того, данные более поздних исследований показали, что переходность корневых модальных глаголов не универсальна [25].
Концепция Росса, тем не менее, оказала существенное влияние и была развита в работах генеративистов более позднего периода в ставшую традиционной теорию о том, что в основе предложений с корневой модальностью лежат контролирующие структуры, а в основе предложений с эпистемической модальностью — поднимающие структуры. При таком подходе эпистемические модальные глаголы рассматриваются как поднимающие, т. е. не имеющие внешнего аргумента, а корневые — как контролирующие, т. е. приписывающие тета-роль внешнему подлежащему, которое управляет фонетически не выраженным (PRO) субъектом инфинитивного комплемента [26]. Необходимо отметить, что конструкции с корневыми модальными глаголами могут иметь только контролирующую структуру: если бы их структура была поднимающей, «поднятый» субъект получил бы две тета-роли — как от модального глагола, так и от инфинитивного предиката, что невозможно, так как вступает в противоречие с тета-критерием, согласно которому каждому аргументу может присваиваться только одна тета-роль [25].
В современных исследованиях по генеративной грамматике эта теория ставится под сомнение. Согласно последним данным, конструкции с модальными глаголами представлены не контролирующими, а поднимающими структурами как в случае с эпи-стемической модальностью, так и в случае с модальностью корневой. Один из наиболее часто приводимых аргументов состоит в том, что корневые модальные глаголы не всегда приписывают тета-роль внешнему подлежащему, поскольку синтаксический субъект корневого модального глагола и объект, на который направлено выполнение обязательства, разрешения или способности, часто не совпадают. Это замечание касается, в частности, предложений с формальным there и пассивных конструкций с неодушевленными субъектами: (а) There may be singing but no dancing on my premises; (б) The biscuits may be finished by Paul. В (а) модальный глагол не является субъектноориентированным — разрешение петь, как и запрещение танцевать, приписывается не подлежащему there, а присутствующим людям в целом. В (б) разрешение дается не подлежащему предложения, а Полу (Paul may finish the biscuits) [26].
В последнее время противопоставление двух видов модальности все чаще объясняется разницей в позиции модального глагола на уровне глубинной структуры предложения. Д. К. Холл полагает, что различие между эпистемической и корневой интерпретациями обуславливается положением модального глагола по отношению к субъекту в спецификаторе IP. Если модальный глагол находится в позиции ниже, чем позиция субъекта, он попадает в область действия предикации и становится субъектно-ориентированным, что выражается на уровне поверхностной структуры в наличии корневой модальности. Если модальный глагол занимает позицию выше, чем позиция субъекта, модальность предложения интерпретируется как эпистемическая [23]. На сходной идее основана концепция Дж. Батлера — модальные глаголы могут занимать две структурные позиции: позицию над группой предиката vP, способствующую корневой интерпретации предложения, и позицию над группой комплементатора CP, способствующую эпистемической интерпретации предложения [27].
Для доказательства того, что эпистемические глаголы занимают в логической форме более высокую позицию, чем корневые, В. Бреннан приводит пример симметричных предикатов: а) Arthur looks like Susan; б) Susan looks like Arthur; в) Arthur must look like Susan (= It is probable that Arthur looks like Susan; = It is probable that Susan looks like Arthur; г) Arthur can look like Susan (= Arthur is able to look like Susan; = Susan is able to look like Arthur). Предикаты в (а) и (б) симметричны, так как (а) подразумевает (б), а (б) подразумевает (а). Как показывают (в) и (г), в предложениях с эпистемической модальностью симметрия сохраняется, а в предложениях с корневой модальностью — разрушается. Это, по мнению Бреннан, доказывает, что эпистемические модальные глаголы находятся в позиции выше комбинации предиката и его субъекта и, следовательно, оперируют пропозицией, а корневые модальные глаголы находятся в позиции ниже субъекта и выше предиката и оперируют только предикатами, а не пропозицией в целом [27]. Открытым остается вопрос: чем обусловлено подобное различие в позиции — особенностями порождения эпистемических модальных глаголов или перемещением в логической форме.
В заключение отметим, что представленный в настоящей статье обзор позволил лишь кратко осветить многообразие теорий, предлагающих обоснование совмещения корневой и эпистемической модальностей в английских предложениях с модальными глаголами. Совокупность изложенных концепций свидетельствует о неугасающем интересе исследователей к данной проблеме, а уязвимость каждой из них в отдельности — о том, что эта проблема еще далека от однозначного решения.
Литература
1. von Wright E. H. An essay in modal logic. Amsterdam, 1951.
2. Lyons J. Semantics. Vol. 2. Cambridge, 1977.
3. Лайонз Дж. Лингвистическая семантика: Введение. М., 2003.
4. Palmer F. R. Modality and the English Modals. London; New York, 1979.
5. Palmer F. R. Mood and Modality. Cambridge, 1986.
6. Palmer F. R. Modality in English: theoretical, descriptive and typological issues // Modality in contemporary English. Berlin; New York, 2004. P. 1-17.
7. Coates J. The Semantics of the Modal Auxiliaries. London, 1983.
8. Kuczaj S., Maratsos M. What a child CAN do before he WILL // Merill-Palmer Quarterly. №21. 1975. P. 89-111.
9. Bybee J., Perkins R., Pagliuca W. The Evolution of Grammar: Tense, Aspect, and Modality in Languages of the World. Chicago, 1994.
10. Hengeveld K. Mood and modality // Morphology: A Handbook on Inflection and Word-Formation / Eds. G. Booij, C. Lehmann, J. Mugdan. Berlin; New York, 2004. P. 1190-1202.
11. van der Auwera, J., Plungian, V. А. Modality’s semantic map // Linguistic Typology. №2. 1998. P. 79-124.
12. Halliday M. A. K. Functional Diversity in language as seen from a consideration of modality and mood in English // Foundations of language. Vol. 6. 1970. P. 322-361.
13. Steele, S., Akmajian, A., Demers, R., Jelinek, E., Kitagawa, C., Oerle R. and Wasow T. An encyclopedia of AUX: a study in cross-linguistic equivalence. Cambridge, Mass. London, 1981.
14. Talmy L. Force dynamics in language and cognition // Cognitive Science. №2. 1988. P. 49100.
15. Sweetser Е. Е. From etymology to pragmatics. Metaphorical and cultural aspects of semantic structure. Cambridge, 2001.
16. Traugott E. C. On the rise of epistemic meanings in English: An example of subjectification in semantic change // Language. №65.1989. P. 31-55.
17. Leech G. N. Meaning and the English verb. London, 1971.
18. Ehrman M. The Meaning of the Modals in Present-Day English // Linguistics. №28. 1966. P. 46-57.
19. Joos M. The English Verb. Form and Meanings. Madison; Milwaukee, 1964.
20. Bolinger D. L. Extrinsic Possibility and Intrinsic Potentiality // Journal of Pragmatics. Vol. 13. 1989. Р. 1-23.
21. Perkins M. R. Modal Expressions in English. London, 1983.
22. Kratzer A. Modality // Semantics. An International Handbook of Contemporary Research / Eds. A. von Stechow and D. Wunderlich. New York; Berlin, 1991. P. 639-650.
23. Hall D. C. The Featural Semantics of English Modal Verbs. 2001. URL: http://www.chass. utoronto.ca/danhall/hall.generals.2001.pdf (дата обращения — 07.03.2009).
24. Ross J. R. Auxiliaries as Main Verbs // Studies in Philosophical Linguistics. Series I / Ed.
by W. Todd. Evanston, 1969. P. 77-102.
25. Barbiers S. The Syntax of Modal Auxiliaries // The Blackwell Companion to Syntax / Eds. M. Everaert, H. van Riemsdijk. Vol. V. 2005. URL: http://www.blackwellreference.com/subscriber/ tocnode? (дата обращения — 23.01.2008).
26. Wurmbrand S. Modal Verbs Must Be Raising Verbs // WCCFL 18 Proceedings / Eds.
S. Bird, A. Carnie, J. Haugen, P. Norquest. Somerville, 1999. Р. 599-612.
27. Butler J. A Minimalist Treatment of Modality / Ed. by J. Rooryck // Lingua. Vol. 113. № 10. Elsevier, 2003. P. 967-996.
Статья поступила в редакцию 18 декабря 2009 г.
