CC BY
28
Н.В. Ковлакас
НРАВСТВЕННЫЕ ОСНОВАНИЯ ОПТИМАЛЬНОСТИ И АДЕКВАТНОСТИ ПРАВОПРИМЕНИТЕЛЬНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
В настоящее время в юридической науке аксиологические и духовно-нравственные проблематики правоприменительной деятельности являются практически неразработанными. Лишь в последнее время стали выходить работы, посвященные тем или иным аспектам ценностного опосредования различных видов юридической деятельности, нравственных критериев властно-правовых решений, социально-духовной легитимации правотворческих новелл и прочее. В то же время именно ценностное измерение бытия права, социальной роли и значимости юридической деятельности в полной мере выражает историческую и логическую взаимосвязь различных нормативных систем, регулирующих общественное поведение, взаимообусловленность правового и нравственного сознания.
Вообще, следует подчеркнуть, что в общей теории права большой исследовательский интерес вызывали онтологические и эпистемологические вопросы генезиса права. При этом аксиологические вопросы теории права достаточно редко включались в содержание правовых исследований либо рассматривались абстрактно, с позиции универсалистских и общечеловеческих ценностей. Причем обращение к правокультурным ценностям, принципам, трендам развития юридической теории и практики, духовно-нравственным критериям эффективности и легитимности действия права и юридической деятельности было весьма сдержанным. Во многом это обусловлено сменой парадигмальных оснований развития общей теории права, наметившейся в конце 80-х годов и связанной с западноевропейским типом правопонимания, а также в практической плоскости с тенденцией переориентации в оценке юридической деятельности с позиции так называемых универсалистских правовых ценностей и общечеловеческих критериев [1].
Очевидно, что в этих условиях осмысление права, различного рода юридических явлений и событий в основном осуществлялось сквозь призму категориально-понятийной сетки, выработанной европейским правосознанием, а методологические ориентиры, принципы и инструменты в подавляющем большинстве «сверялись» с европейским правовым дискурсом, в том числе «подгонялись» концептуально и стилистически с зарубежными исследовательскими проектами, работами, трудами. В контексте оценки юридической деятельности также использовались формы и принципы властно-правовой организации, выработанные в заподноевропейской правокультурной традиции. При этом как в рамках теоретического осмысления правовой эволюции российского общества, так и в контексте развития юридической практики, возникали и до сих пор возникают нестыковки и противоречия между западноевропейской терминологической системой и описываемыми реальными национально-культурными и духовно-нравственными факторами развития национальной системы права, между легитимными принципами и направлениями развития национальной государственно-правовой организации общества и универсалистскими доминантами правового развития. Отсюда возникают теоретические и практические путаницы, игнорирование правокультурных доминант в правовой политике российского государства, оказывающие существенное значение на неустойчивое развитие юридической науки и практики [2].
Общеизвестно, что функциональная природа и социальная полезность права выражаются в его способности установления и охране социально-признанных и общеприемлемых ориентиров, идеалов, программ человеческого поведения. В то же время, как справедливо отмечает И.О. Цыбулевская, право не может быть всецело сведено ни к материальным условиям бытия общества, в котором оно формируется и для которого оно функционально «служит», ни к какой-либо системе ценностей, принципов и догм. «В истории, реальной жизни, - пишет исследователь, - ни один из них не определяет другой, обычно они идут вместе. А если это так, то решающую роль играют по очереди то одно, то другое» [3, с. 425]. Другими словами, в развитии права и юридической практики «участвуют и дух, и материя» (Г.Дж. Берман), а также система идей и национальный опыт, традиции обычно-правового взаимодействия.
Ошибки и дисфункции в юридической деятельности, как это отмечал еще известный русский философ и правовед И.А. Ильин, объясняются не только случайными недосмотрами, личными неспособностями и т.п., но и в большей степени духовно-нравственным кризисом государственных служащих, дефектами государственного правосознания. «Люди все еще не усвоили основную аксиому всякой политики, - писал известный исследователь, - согласно которой право и государство создаются для внутреннего мира и осуществляются именно через правосознание». При этом исключительно формальный подход к юридической деятельности государственных органов, их должностных лиц, с его точки зрения, извращает природу и назначение государства, разлагает «в душах все основные начала гражданственности» [4, с. 257].
Кроме того, правоприменительная деятельность, ее социальное значение, легальность и легитимность, как известно, связаны не только с адекватностью действующему нормативно-правовому материалу, но и опосредуются функционированием иных социально-нормативных регуляторов. Все эти регулятивные нормативные системы действуют как синхронно, взаимно обогащая и дополняя друг друга, влияя на содержательную интерпретацию и адекватность правоприменительной деятельности, так и иногда противоречат друг другу. Однако, несомненно, что все они направлены на достижение желаемого порядка и гармонии в социальных отношениях, обеспечения правопорядка в том числе. Справедливо в этом плане отмечает Г.В. Мальцев, что «нужно отказаться от упрощенного взгляда на правовое регулирование как на акт, в котором единичный поступок регулируется одной нормой, а поступок и норма соотносятся по схеме "один к одному". Само собой разумеется, что она, норма, какой бы полной и конкретной она ни выступала, не может претендовать на роль единственного руководства человеческим действием» [5, с. 741].
Поэтому на эффективность и качество применения права существенно влияют стиль юридического мышления, приобретающий в каждой правовой системе неповторимый национальный колорит, уровень правовой и духовно-нравственной культуры, выработанная с течением времени профессиональная интуиция и т.п. Все это, естественно, влияет на процесс воплощения права в жизнь, так как именно посредством вышеназванных факторов происходит понимание смысла и требований права, приложение общих нормативно-правовых предписаний к конкретно-индивидуальным случаям. В связи с этим применение как властно-деятельностная и интеллектуальная форма направлено не только на воплощение конкретных юридических норм в жизнь, в практическую жизнедеятельность индивидов, творческую конкретизацию правовых предписаний, но и на осуществление мотивационного воздействия посредством правовых стимулов или правовых ограничений на процесс удовлетворения тех или иных материальных и духовно-нравственных интересов личности, общества, государства. В этом аспекте властно-правовая деятельность обращена либо на правовое побуждение (стимулирование) к законопослушному деянию, создающее режим благоприятствования для удовлетворения субъектом своих интересов, либо на правовое сдерживание (ограничения) противозаконного деяния, формирующее условия и устанавливающее границы, в пределах которых субъект должен действовать для удовлетворения своих интересов.
Современные деформации профессионального правового мышления во многом связаны с транзитивностью социальной организации российского общества, ломкой традиционных ценностей и мировоззренческих ориентиров развития, духовно-нравственной дезориентацией и социальной аномией. Все это обусловливает нигилистическое отношение к праву, юридической деятельности и ее результатам. Нигилистическое отношение к праву, бесспорно, является деструктивным фактором, разрушающим как саму правовую организацию общественных отношений, так и его ценность, активизирует процесс искажения правового сознания и т.д.
Общеизвестно, что субъективный состав нигилистических отношений к праву включает как отдельных индивидов, склонных в своем мышлении и поведении к делинквентной и криминальной форме реализации своих интересов и потребностей, а также социальных групп, организованных с целью достижения своих идейных и материальных целей неправомерными, неформальными или аморальными средствами, так и должностных лиц государства, чиновников ведомственных управленческих подразделений и т.п. Иногда к этим группам относят в целом и «управленческо-бюрократический аппарат, руководствующийся легистскими принципами этатиского неправа» [6, с. 527]. Вспомним в этом контексте и цивилитарную концепцию права В.С. Нерсесянца, в которой он на метаюридическом уровне обосновывал, что закон, принятый в этатиских целях, нарушающий формальную свободу, справедливость и равенство, нарушает само существо права, его ценность. В свою очередь действия государственных служащих представляют собой именно нигилистическое отношение к праву, к правовой реальности.
В рамках нигилистического отношения к праву в процессе правоприменительной деятельности следует сказать, что ее источником является «выдвижение», «возвышение» субъективного состава правоприменительной деятельности «над» правом. Например, в рамках подзаконного нормотворчества, что не редко бывает в российской юридической практике, принимаемые подзаконные акты становятся «надзаконными» (В.А. Туманов) или происходит «подмена» закона подзаконным регулированием общественных отношений. На развитие нигилистического отношения к правопорядку также влияет повсеместное несоответствие между нормативными требованиями закона и нормативными предписаниями подзаконного акта, межу этими предписаниями и состоянием, качеством и эффективностью правоприменительных и правозащитных органов.
В том числе на активизацию правового нигилизма постоянно оказывает воздействие стремление различных государственных органов и структур разрешать правовые проблемы путем постоянного усложнения и увеличения нормативно-правового материала, прежде всего, подзаконных актов. Как нам кажется, немалая доля этих нормативно-правовых актов, направлена на замещение недействующих или
слабо действующих нравственных регуляторов, регулировавших ранее различные социальные конфликты и противоречия, а также профессиональные качества и нравственную ответственность должностных лиц.
Поэтому в современной правовой действительности актуализируется потребность в идентификации форм и условий развития правового нигилизма в правоприменительной сфере, формировании действенных нравственных, правовых и политических инструментов противодействия практики самовозвышения должностных лиц над существующим порядком, исключении условий для возникновения соблазна ощутить себя выше нравственных и правовых основ общества. Следовательно, в общетеоретическом плане необходимо исследование познавательного статуса нравственных оценок в правоприменительной деятельности, духовно-нравственных основ юридического мышления, форм и стиля осмысления правовой действительности (конкретных явлений и процессов) правоприменителем, а также изучение метаюридических факторов, обусловливающих контекст интерпретации правовых норм, конкретного правопорядка, выявление практико-организующего характера нравственных критериев, механизмов формирования долженствований в правоприменительной деятельности, профессиональной этике, кодексе чести и т.п.
Эффективность и легитимность правоприменительной деятельности зависит не только от достигнутых юридических результатов, но и от адекватности правовой деятельности управомоченных органов, их должностных лиц, осуществляемой с наименьшими социальными издержками. Легитимность правоприменительного акта обусловлена, с одной стороны, его соответствием требованиям законности и принципам правопорядка, с другой - духовно-нравственным доминантам, воспроизводящим в конкретной правокультурной среде принципы социальной справедливости. Поэтому любой акт юридического мышления и правового поведения обусловлен целой взаимосвязанной системой нормативных и ненормативных регуляторов, различных форм и стилей социально-культурного восприятия, представлений, когнитивных предрасположенностей и проч. Это относится ко всем видам юридической деятельности (правоприменительной, правотворческой и судебной) [7].
Нравственное сознание, моральные ценности и принципы образуют ценностный каркас и социальные критерии в правоприменительной сфере, обусловливая легитимность и оптимальность юридической деятельности в обществе, а также эффективность реализации закона и иных нормативно-правовых актов в общественной жизнедеятельности, плодотворного достижения определенного качественного правового состояния (правопорядка). Справедливо в этом плане отмечает О.И. Цыбулевская, что, например, такая базовая правовая ценность как справедливость является вершиной правового регулирования, но и «своего рода стержнем, скрепляющим всю иерархию социально значимых ценностей от духовно-нравственных глубин до норм публичного права, признается аксиологической морально-правовой категорией» [3, с. 449]. Именно придав императивный характер нравственным критериям в правоприменительной деятельности, возможно существенно ограничить произвол уполномоченных субъектов юридической деятельности.
Литература
1. Овчинников А.И. Парадигмальный анализ научного правового мышления: смена методологических ориентиров // Методология юридической науки: состояние, проблемы, перспективы. Сборник. М., 2006. Вып. I.
2. Мордовцев А.Ю., Попов В.В. Российский правовой менталитет. Ростов н/Д, 2007.
3. Цыбулевская О.И. Методология исследования нравственных оснований права // Современные методы исследования в правоведении / Под ред. Н.И. Матузова и А.В. Малько. Саратов, 2007.
4. Ильин И.А. Теория права и государства. М., 2003.
5. Мальцев Г.В. Социальные основания права. М., 2007.
6. Бачинин В.А. Философия и социология права. СПб., 2006.
7. Овчинников А.И. Правовое мышление: теоретико-методологический анализ. Ростов н/Д, 2003.
