CC BY
39
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Белозеров В. С. Этническая карта Северного Кавказа / В. С. Белозеров. — М. : ОГИ, 2005. - 304 с.
2. Волков Ю. Г. Социология / Ю. Г. Волков, В. И. Добренькое [Электронный'ресурс] / Ю. Г. Волков. — Режим доступа: http://society.polbu.ru/volkov_sociology/ch96_i.html. — Загл. с экрана.
3. Дугин А. Отсутствие последовательной этнической политики в России чревато катастрофой [Электронный ресурс] / А. Дугин. — Режим доступа: http://prediger.ru/forum/index. р!1р?5Ко>^и>рк;=1552. — Загл. с экрана.
4. Жириновский В. В. Новое устройство России / В. В. Жириновский. — М. : Изд-во либер.-демокр. партии России, 1999. — 104 с.
5. Концепция развития национальной политики Российской Федерации. 15.06.1996 К? 909 [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://www.consultant.ru. — Загл. с экрана.
6. Современная ситуация на Северном Кавказе : проблемы национальной безопасности / / Аналитический вестник Совета Федерации ФС РФ. — 2005. — X1? 11 (263). — С. 45 — 54.
7. Социологический словарь [Электронный ресурс]. — Режим доступа: Ьир://$^ап. yandex.ru. — Загл. с экрана.
8. Финно-угорские народы России [Электронный ресурс]. — Режим доступа: Ьир:// ru.wikipedia.org/wiki. — Загл. с экрана.
9. Этнопсихология как наука об этнической самоорганизации : основные понятия [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://ethnopsyhology.narod.ru/basicideas.htm. — Загл. с экрана.
10. Юсуповский А. Русский этнический национализм : лекарство или яд? [Электронный ресурс] / А. Юсуповский. — Режим доступа: http://www.apn.ru/publications/articlel0779.htm. — Загл. с экрана.
Поступила 09.07.10.
НОВЫЙ ЭТАП РАЗВИТИЯ СЕВЕРНОГО КАВКАЗА
Р. Н. Абрамов
В статье анализируются современная обстановка на Северном Кавказе, создание федерального округа и перспективы развития этнополитической ситуации, возможные сценарии развития событий, реформирование административно-территориального деления как способ разрешения проблемы.
В середине первого десятилетия XXI в. Северный Кавказ вступил в период развития этнополитических процессов, для которого характерны как актуализация некоторых тенденций первой половины 90-х гг., так и появление новых, обусловленных динамикой регионального этнополитического кризиса и особенностями современного этапа развития России как сложной этнофеде-ральной системы. Анализ и прогнозирование конфликтных процессов на региональном уровне требуют уточнения некоторых методологических предпосылок, в частности, конкретизации самого понятия «регион». Показательны те изменения, которые произошли в последние годы в определении региона на Юге России. Понятие «Северный Кавказ», которое после учреждения федеральных округов в 2000 г. стало вы-
тесняться в политическом лексиконе новым понятием «Юг России», после трагических событий в Беслане (сентябрь 2004 г.), Южной Осетии и Абхазии (август 2008 г.) вновь вернулось в полтический актив. Такие изменения не являются чисто терминологическими, они свидетельствуют о новой расстановке акцентов власти в регионе и о выделении доминирующего фактора в региональном конфликтном процессе, который не распространяется на весь Юг России. Ведь сам феномен региона в духе господствующей в современном обществоведении и политическом мышлении постмодернистской методологии «...не является объектом ни независимо существующим, ни данным от природы. Это интеллектуальная концепция, созданная мышлением, использующая определенные признаки, характерные для
Р. Н. Абрамов, 2010
данной территории, и отбрасывающая все те признаки, которые рассматриваются как не имеющие отношения к анализируемому вопросу» [1, с. 13].
Активное внедрение в общественное сознание с 2000 г. новой категории «Юг России» не просто сопровождало учреждение федеральных округов, но и свидетельствовало о том, что системный региональный кризис, связанный с этнополитическими конфликтами на Северном Кавказе и во многом определявший его политическую конфигурацию, уже не рассматривался властью к началу этого периода как основная проблема региона. Включение в состав «Юга России» субъектов Федерации, не вовлеченных в северокавказские региональные кризисные процессы 90-х гг., говорило о новой расстановке приоритетов в региональной политике в России, связанных с развитием экономики, социальной сферы, культуры.
Возвращение в политический обиход понятия «Северный Кавказ» свидетельствует о том, что федеральная власть осознала всю серьезность положения в регионе и наличие в нем политической доминанты — системного этнополитического кризиса. Два основных региональных конфликта, определивших контуры этноконфликтного процесса на Северном Кавказе в постсоветский период — чеченский кризис и осетино-ингушский конфликт — находятся не столько в стадии урегулирования и тем более разрешения, сколько претерпевают такие изменения, которые могут привести к новым всплескам конфликтности в регионе. Так, чеченский кризис проходит через этап трансформации (изменение объекта, предмета конфликта, перегруппировка участников, реинтерпретация основных проблем). В принципе это типичные действия управления по существу неразрешимыми конфликтами, основанными на этносепара-тизме.
Осетино-ингушский конфликт находится в «замороженном» состоянии, что отнюдь не является обыденным синонимом научного термина «латентный конфликт». При этом местные власти не скрывают, что сдерживать конфликты осетин и ингушей бывает весьма трудно и достигается это не всегда законными методами. В Северной Осетии есть так называемые закрытые населенные пункты, куда беженцам возвращаться не рекомендовано. По мнению представителей местной власти, это помогает предотвратить межнациональные конфликты.
Латентность конфликта предполагает достаточно глубокую степень его урегули-
рованности, то есть достижение согласия между сторонами по дальнейшему совместному взаимодействию, хотя и без разрешения основных проблем, породивших конфликт. Одновременно происходит формирование новых очагов открытого этнополитического противостояния, наиболее острый из которых складывается в Дагестане.
Большой потенциал межэтнического напряжения имеется в Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкесии, Адыгее, Ставропольском и Краснодарском краях, то есть практически по всей территории Северного Кавказа. Существенное влияние на развитие этнополитических процессов на Северном Кавказе оказывает обстановка на Южном Кавказе, превратившемся в арену столкновения геополитических интересов и конкурирующих геополитических проектов. Геополитическая роль Кавказа, как Северного, так и Южного, резко повысилась к началу XXI в.
Юг России вовлечен в так называемые сетевые войны, целью которых является предотвращение консолидации российской государственности и поддержание управляемого кризиса в регионе [2, с. 34 — 35]. С созданием в январе 2010 г. Северо-Кавказско-го федерального округа, сформированного из состава Южного федерального округа, в развитии региона начался новый этап, который позволит в дальнейшем решить многие проблемы данной территории РФ.
Характер регионального кризиса
В региональном кризисе на Северном Кавказе в 2000 — 2003 гг. действительно произошла частичная деэскалация этнокон-фликтной составляющей и к началу 2004 г. наступила относительная стабилизация в этнонациональных отношениях [3]. Такая ситуация характерна и для этнонациональных отношений в других частях России. Таким образом, динамика социально-политических процессов на Северном Кавказе соответствует общей логике развития событий в стране, что свидетельствует о реальной интегрированности региона в современный российский социум.
Вследствие наступившей кратковременной стабилизации власть получила уникальный шанс не реактивно, а проективно скорректировать национальную и региональную политику. Этот шанс не был использован, со стороны властных структур произошла переоценка достигнутых результатов, позитивные тенденции стабилизации были восприняты как достижения устойчивой стабильности.
Политики различного уровня стали говорить о постконфликтной реконструкции региона, таки1М образом предполагая, что основной кризис в этнонациональных отношениях позади. При этом серьезных изменений в управлении этнонациональными процессами ни на федеральном, ни на региональном уровнях не произошло. Однако, несмотря на обострение ситуации, начиная с весны и лета 2004 г., позволяющее оценить этот период как эскалацию системного регионального кризиса, было бы неправильным занять и крайнюю противоположную позицию и отрицать какие-либо позитивные результаты вообще.
Такой вывод может показаться чрезмерно оптимистическим на фоне периодических вспышек террористической деятельности в регионе: на первый взгляд ареал террористической активности расширяется, и Северный Кавказ превращается в регион почти сплошной террористической активности. Но при такой внешне справедливой оценке важно обратить внимание на нарастающий потенциал конструктивности в регионе, связанный, прежде всего, со стремлением людей к восстановлению нормальной жизни, к хозяйственному развитию Северного Кавказа, к новым масштабным проектам по реконструкции Юга России. В регионе уже сформировались, пользуясь синергетической терминологией, аттракторы, предлагающие населению этого обширного края альтернативу хозяйственного развития в условиях регионального этнополитическо-го кризиса: это Краснодарский край и Ростовская область. Первый уже приблизился к бездотационному бюджету, в Ростовской области возрождается крупное производство, а сам Ростов, объявленный в 2000 г. центром Южного федерального округа, постепенно превращается в бурлящий жизнью космополитичный мегаполис.
Более того, сам факт активизации террористической деятельности свидетельствует об определенной стабилизации этнополи-тических процессов на Северном Кавказе и о том, что со стороны деструктивных сил необходимы крайние шаги для того, чтобы эту ситуацию дестабилизировать в региональном масштабе. Резкий всплеск террористической деятельности обусловил крайние и не всегда взвешенные оценки ситуации в регионе: обстановка на Северном Кавказе стала описываться в самых мрачных тонах, Северный Кавказ вновь был обозначен как основная угроза целостности России и российской государственности. Были созданы комиссии и рабочие группы
по изучению и прогнозированию ситуации на Северном Кавказе, от которых ожидались и ожидаются скорейшие результаты и предложения по радикальному изменению ситуации к лучшему.
Столь резкие изменения в оценке событий на Северном Кавказе свидетельствуют:
1) об отсутствии должной аналитико-прогностической работы;
2) об импульсивности и реактивности в суждениях, претендующих на статус долговременных прогнозов [4, с. 98].
Однако очень важно, чтобы ситуация в регионе была адекватно оценена, и только на этой основе можно осуществить действительно крайне необходимые изменения в политике государства по отношению к региону. При этом необходимо учесть соотношение конструктивных и деструктивных факторов и процессов, не группировать их на основе заранее определенной радикальной оценки ситуации в регионе, учитывать, что в мировой практике имеется немало аналогов северокавказскому региональному этнополитическому кризису, облегчающих прогнозирование его динамики. Необоснованные апокалиптические прогнозы регионального развития также общественно опасны, как и необъективная переоценка достигнутой стабилизации, так как формируют и у жителей региона, и у населения России кризисный модус поведения и в конечном итоге содействуют развитию событий по худшему из сценариев.
Современные этнополитические процессы на Северном Кавказе можно охарактеризовать следующим образом: в регионе, несмотря на резкую эскалацию кризисных явлений в 2004 г., сохраняется относительная стабильность, которая, однако, носит неустойчивый и обратимый характер, сохраняется высокий уровень конфликтности. Этот взвешенный вывод был сделан на основе предварительного анализа большого фактического и аналитического материала, поступившего из всех субъектов Федерации, входящих в Южный федеральный округ, экспертной группой, работавшей при Аппарате полномочного представителя Президента Российской Федерации в Южном федеральном округе Д. Н. Козака осенью 2004 г. [5, с. 101 — 103]. Основные тенденции в развитии этнополитической ситуации в регионе, обозначенные в этом документе, подтвердились дальнейшим развитием событий. Ситуация стала не столько лучше или хуже по сравнению с серединой или концом 90-х гг., она стала качественно иной.
Сепаратизм или по крайней мере автаркия, действительно владевшие умами многих людей на инерционной волне, последовавшей за распадом СССР, вытеснены на периферию общественного сознания региона, экстремистские и террористические группы, действующие в большинстве субъектов Федерации на Северном Кавказе, представляют собой маргинализированную часть общества, непосредственные участники которых, хотя и связаны родственными и этноклановыми узами с законопослушными гражданами, все же не определяют умонастроения ни одной этнической общности в регионе и не могли бы существовать без подпитки извне. Регион вступил в длительную полосу затяжного регионального этно-политического кризиса, и спорадическая террористическая активность является атрибутивным признаком такого этапа развития регионального социума.
Локальные конфликты, деполитизация и реполитизация этничности
Для понимания динамики конфликтного процесса в регионе в 2000 гг. важно отметить, что на рубеже 1990-х и 2000-х гг. конфликтность переместилась с регионального уровня (открытые конфликты с этапами вооруженной борьбы) на локальный. Это стало одной из причин неадекватной оценки динамики процесса органами власти.
Локальные — это фактически межобщинные конфликты, в которых власть, как правило, региональная, выступает в качестве посредника, а не стороны конфликта, как это бывает в этнополитических конфликтах. Такие конфликты, которых за 1990 — 2000 гг. в каждом из субъектов Федерации на Юге России насчитывается несколько десятков, ошибочно считаются менее опасными по сравнению с крупномасштабными конфликтами. Нередко властные органы, работающие со СМИ, стремятся - осуществить «идеологическую редукцию» таких конфликтов — представить их как не этнические, как бытовые, предлагая общественному мнению неадекватный выбор между бытовым конфликтом и этническим конфликтом [6, с. 58].
Опасность локальных конфликтов заключается прежде всего в том, что в таких условиях повышается готовность населения участвовать в открытых конфликтных действиях. Это отмечается во многих социологических исследованиях, проводимых в регионе. Локальные конфликты создают благоприятную почву для этноконфликтной
мобилизации населения этнополитическими элитами или этническими антрепренерами, что может сыграть свою негативную роль в условиях затяжных, «замороженных», латентных конфликтов и способствовать быстрому вовлечению людей как в эти застарелые конфликты, так и вызревающие новые. Таким образом, в регионе на первый взгляд сложилась парадоксальная ситуация: региональный конфликтный процесс в первые три года XXI в. деэскалировался, а конфликтная готовность людей — повысилась.
Неурегулированность затяжных этнических конфликтов в регионе, наличие очагов потенциальных претензий этнических общностей друг к другу или к государству, постоянные всплески локальных конфликтов создают благоприятную почву для нарастания негативных тенденций в сфере региональной безопасности, с другой стороны — сами эти угрозы являются мощными конф-ликтогенными факторами и затрудняют урегулирование затяжных конфликтов. Таким образом, сложился замкнутый круг, в котором региональные конфликты с выраженным этническим и этнополитическим компонентом стали важнейшей угрозой национальной безопасности в регионе, а с другой — уязвимость региональных систем безопасности препятствует долговременной и устойчивой стабилизации межэтнических отношений в регионе.
Вторая тенденция этого периода (начала 2000-х гг.) — частичная деполитизация этничности. Это, бесспорно, большое достижение этнополитического менеджмента, однако, и в этом случае успехи были переоценены. Даже частичная деполитизация этничности выводит государство из числа активных действующих лиц в конфликтах, что создает иллюзию завершения всего конфликтного процесса. Поэтому, несмотря на значительное число локальных конфликтов, в которых его участники идентифицируют себя или противоположную сторону в этнических категориях, что и дает возможность обозначить такой конфликт как этнический, для региональных властей типичными являются оценки ситуации в межнациональных отношениях как стабильной [7, с. 78 — 79]. Вместе с тем развитие событий с осени 2004 г. и в 2005 — 2006 гг. свидетельствует, что период относительной депо-литизации этничности закончился и наступает период реполитизации этничности, результатом которой в отличие от политизированной этничности первой половины и середины 1990-х гг. будет политизированная
этноконфессиональная идентичность: новая политизация этничности в регионе происходит в контексте роста политического ислама и активного включения в политическую жизнь православного духовенства. Важно также отметить, что тенденция замещения этнического компонента социокультурной идентичности человека конфессиональным компонентом рассматривается экспертами как глобальная. «Религия станет играть все более важную роль в том, как люди определяют свою идентичность, — отмечают авторы доклада „Контуры мирового будущего" — Во многих обществах границы между религиозными группами и внутри них могут стать не менее важными, чем национальные границы» [8, с. 121].
Конфликтологические сценарии
В настоящее время можно предложить следующие сценарии развития регионального этнополитического кризиса:
1. Позитивный сценарий: поэтапная конструктивная деэскалация основных региональных конфликтов, снижение уровня социальной напряженности и последующая постконфликтная реконструкция региона.
Наличие условий реализации такого сценария недостаточно, из-за того что:
— отсутствуют продуманная региональная и национальная политика на федеральном уровне;
— отсутствует проективное управление национальными процессами;
— не преодолевается «вертикальный» раскол общества, нарастает отчуждение народа от власти, фиксируется рост протест-ных настроений, как правило, принимающих на Северном Кавказе этническую окраску;
— произошла демодернизация экономики, сопровождавшаяся массовым закрытием индустриальных производств либо существенным сокращением объемов производства, что привело к возрождению досовре-менных способов самоорганизации социума, в первую очередь этноклановой структуры, являющейся одним из системообразующих оснований современного и экономического, и социально-политического процесса в республиках Северного Кавказа;
— огромные размеры приобрел «серый» рынок, являющийся питательной средой коррупции;
— действуют факторы, обусловливающие миграционные настроения русских;
— продолжается политизация ислама, расширяется база приверженцев его радикальных форм;
— происходит геополитическая переконфигурация кавказского региона, ведется борьба за расширение влияния на его отдельные части и народы [9, с. 211].
Вероятность реализации позитивного сценария — невысокая, неуклонно снижающаяся с весны 2004 г.
2. Умеренный сценарий (сохранение основных тенденций настоящего) — затяжной этнополитический кризис с его классическими атрибутами:
— стагнация экономики на значительной части региона;
— деградация демократических политических институтов;
— эпизодическая террористическая активность;
— вспышки насилия;
— отток экономически активного населения;
— необвальное сокращение доли русского населения в республиках Северного Кавказа;
— «окостенение» общественного сознания [10, с. 57].
Наличие условий для реализации сценария — достаточное. Данный сценарий представляется наиболее вероятным и может реализовываться в течение неопределенного времени. Динамика процесса будет зависеть как от развития внутриполитической ситуации в России, так и международной — в рамках «Большого Кавказа». Вместе с тем отдаленные результаты такого процесса могут быть негативными и необратимыми: постепенное изменение этнополи-тической обстановки, этнодемографической и экономической структуры, конфессиональной ситуации приведет к существенному повышению вероятности эскалации регионального этнополитического кризиса, разрешение которого станет невозможным без использования силовых методов. Однако в современном состоянии региона имеются условия для перехода к конструктивной деэскалации кризиса: это, прежде всего, конструктивные настроения людей, непопулярность этносепаратизма у значительной части населения, несамодостаточность экономик северокавказских субъектов РФ и их интегрированность в общероссийскую экономику, расширение диаспор за пределами титульных территорий и др.
3. Негативный сценарий — нарастание и взаимное наложение негативных тенденций 2004 — 2005 гг., рост недовольства как региональной, так и федеральной властью, возникновение массовых протестных движений, кризис региональных властных ин-
статутов, рост сепаратистских настроении как реакция на неспособность Федерального центра урегулировать ситуацию в регионе, ускоренный отток русского населения не только из республик, но и из Ставропольского края, перерастание локальных конфликтных ситуаций в затяжные конфликты, возникновение и разрастание альтернативных органов власти, активизация политической деятельности в регионе международных, в том числе неправительственных организаций.
Наличие условий для реализации сценария — достаточное. Данный сценарий уступает по степени вероятности умеренному варианту, которая, однако, будет повышаться в случае кризисных вариантов развития России в целом и, наоборот, снижаться при стабилизации обстановки в стране, повышении ее геополитического статуса, восстановлении влияния на Большом Кавказе.
4. Алармистский сценарий — резкая эскалация конфликтов, массовое создание альтернативных органов власти, начало военных действий, обвальный отток русского населения из всех республик Северного Кавказа и Ставропольского края, ускоренный — из Краснодарского края, вмешательство иностранных государств, межгосударственных и неправительственных организаций, отторжение центральной и восточной части Предкавказья от России [11]. Наличие условий для реализации сценария — недостаточное. Возрастание вероятности сценария может быть обусловлено масштабным кризисом российской государственности, экономическим коллапсом, полной утратой геополитического влияния России в Закавказье.
Контуры развития
Теоретической основой решения комплекса этнополитических проблем на Юге России должен быть ясный и понятный обществу образ желаемого национально-этнического устройства страны. Современная политическая философия предлагает три основных позитивных образа этнических отношений в полиэтничном государстве: национальное государство, поликультурное общество, мультикультурное общество. Политической культуре России в наибольшей степени соответствует образ поликультурного общества. Этот образ не обязательно будет положительно воспринят всем российским обществом, но четко артикулированный выбор цели со стороны государства необходим при определении дальней-
ших путей развития российской этносфе-ры.
Представляется, что основной практический путь преодоления регионального этнополитического кризиса — наращивание потенциала согласия и созидания в регионе через реализацию трансрегиональных ме-гапроектов, благодаря которым автаркический характер этноклановых экономик будет постепенно трансформироваться под влиянием новых экономических и социальных связей, развития трансрегиональной транспортной инфраструктуры. При этом необходимо постепенное «размывание» эт-ноклановой структуры северокавказских обществ за счет:
— формирования современных производств;
— вовлечения республиканских экономик в трансрегиональные связи;
— технократизации и декриминализации этнополитических элит;
— секуляризации политического процесса;
— упреждающих доюридическое решение накапливающихся проблем и конфликтов;
— а также развитие за счет российских финансовых источников межрегиональных институтов гражданского общества как инструмента снижения значимости этноклано-вой структуры;
— дальнейшего формирования очагов стабильности как аттракторов развития северокавказского общества [12].
В духовной сфере приоритетным направлением регионального этнополитического менеджмента должно стать формирование современной российской идентичности у жителей региона. Социокультурная идентичность современного российского общества так и осталась по крупному счету постсоветской, и те явные тенденции формирования новой российской идентичности, очевидные в середине — второй половине 90-х гг., которые, как тогда представлялось, приведут к становлению новой российской идентичности, оказались незавершенными. Постсоветская идентичность, сформировавшаяся в первой половине 90-х гг., по своей природе могла быть только конфликтной идентичностью и отражать период отхода от одной идентичности («советскости») к другой, российской. Личности с такой переходной идентичностью не могут чувствовать себя тождественными друг другу, конфликты идентичностей в такой ситуации неизбежны.
На Юге России, где все политические процессы проходят в русле взаимодействия этнических групп и привлечения этнично-сти в качестве одного из важнейших инструментов электоральной и иной политической мобилизации, предпринимались многочисленные попытки создания политических объединений на этнической или суперэтии-ческой основе, формирования региональных политических идентичностей (например, создание Конфедерации горских народов Кавказа, затем - Конфедерации народов Кавказа с явной сепаратистской ориентацией). В качестве идентификационной базы была актуализирована идея о «кавказской цивилизации», которая не имеет под собой ни исторических, ни этнографических, ни культурологических оснований, тем не менее охотно поддержанная рядом интеллек-
туалов. В последнее время заметно актуализировались этноконфессиональные идентичности.
Представляется, что новая российская идентичность должна:
- во-первых, отражать геополитические реалии современного мира и фиксировать желаемое место России в геополитическом устройстве мира через 15 — 20 лет;
- во-вторых, иметь четкие цивилизаци-онные ориентиры;
- в-третьих, быть обращенной в будущее, а не прошлое;
- в-четвертых, иметь светский характер;
- в-пятых, быть основанной на нескольких прорывных проектах, в которых Россия теоретически может стать мировым лидером.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Вавилова Е. В. Экономическая география и регионалистика : учеб. пособие / Е. В. Вавилова. - М. : Гардарики, 2004. - 643 с.
2. Взаимоотношения выходцев с Кавказа с коренным населением регионов [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://www.openbudget.karelia.ru. - Загл. с экрана.
3. География России : энцикл. словарь / под ред. А. П. Горкина. - М. : Большая рос. энцикл., 2009. - 435 с.
4. Геополитическое положение Большого Кавказа [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://www.geosib.ru. - Загл. с экрана.
5. Дружинин А. Г. География (экономическая, социальная и политическая) / А. Г. Дружинин. - М. ; Ростов н/Д : МарТ, 2007. - 526 с.
6. Коаьева И. А. Экономическая география и регионалистика : учеб. пособие / И. А. Козьева, Э. Н. Кузьбожев. - М. : КНОРУС, 2005. - 178 с.
7. Морозова Т. Г. Региональная экономика : учеб. пособие для вузов / Т. Г. Морозова, М. П. Победина, С. С. Шишов. - Москва : ЮНИТИ, 2007. - 291 с.
8. Регионы России : социально-экономические показатели : стат. сб. / Госкомстат России. — М. : Финансы и статистика, 2009. -564 с.
9. Россия в цифрах : крат. стат. сб. / Госкомстат России. - М. : Финансы и статистика, 2009. - 267 с.
10. Россия в цифрах : крат. стат. сб. / Госкомстат России. - М. : Финансы и статистика, 2009. - 273 с.
11. Сценарии развития этнополитической обстановки в России [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://www.u-f.ru. - Загл. с экрана.
12. Факторы этнической напряженности на Кавказе [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://www.sibfo.ru. - Загл. с экрана.
Поступила 16.06.10.
