CC BY
62
Научная статья УДК 34
https://doi.org/10.24412/2073-0454-2022-5-82-86 NIION: 2003-0059-5/22-421 MOSURED: 77/27-003-2022-05-620
Новеллы уголовного законодательства: проблемы толкования и применения
Элла Владимировна Густова
Московский университет МВД России имени В.Я. Кикотя, Москва, Россия, [email protected]
Аннотация. Рассмотрена проблема эффективности уголовного законодательства и прежде всего его позитивного влияния на преступность, которая относится к центральным проблемам уголовно-правовой политики. С момента появления уголовного права возникла и необходимость изучения уголовно-правовых норм на предмет определения степени их эффективности в сфере охраны уголовно-правовых отношений. Рассмотрены некоторые изменения, внесенные в Уголовный кодекс Российской Федерации за 2020-2022 гг. Дается оценка этих изменений. Анализируются особенности и возможные сложности толкования и применения новых норм. Обращено внимание на несовершенство законодательных конструкций, ведущее к дестабилизации законоположений. Предлагаются рекомендации, направленные на минимизацию (нивелирование) выявленных проблем, основанные на логическом толковании уголовного закона и правилах квалификации.
Ключевые слова: уголовное право, новеллы уголовного законодательства, толкование уголовно-правовых норм, правоприменение, недостатки уголовного закона
Для цитирования: Густова Э. В. Новеллы уголовного законодательства: проблемы толкования и применения // Вестник Московского университета МВД России. 2022. № 5. С. 82-86. https://doi.org/10.24412/2073-0454-2022-5-82-86.
Original article
Criminal law novellas: problems of interpretation and application
Ella V. Gustova
Moscow University of the Ministry of Internal Affairs of Russia named after V.Ya. Kikot', Moscow, Russia,
ellagustova@m ail.ru
Abstract. The article considers the problem of the effectiveness of criminal legislation and, above all, its positive impact on crime, which belongs to the central problems of criminal law policy. Since the advent of criminal law, there has also been a need to study criminal law norms in order to determine the degree of their effectiveness in the field of protection of criminal law relations. Some changes made to the Criminal Code of the Russian Federation for 2020-2022 are considered. An assessment of these changes is given. The features and possible difficulties of interpretation and application of the new norms are analyzed. Attention is drawn to the imperfection of legislative structures leading to the destabilization of legal provisions. Recommendations aimed at minimizing (leveling) are offered identified problems based on the logical interpretation of the criminal law and qualification rules.
Keywords: criminal law, novellas of criminal law, interpretation of criminal law norms, law enforcement, shortcomings of criminal law
For citation: Gustova E. V. Criminal law novellas: problems of interpretation and application. Bulletin of the Moscow University of the Ministry of Internal Affairs of Russia. 2022;(5):82-86. (In Russ.). https://doi.org/10.24412/2073-0454-2022-5-82-86.
Последние два года являются сложными для нашей страны в социально-психологическом и правовом плане. Это связано с затянувшимся распространением коронавирусной инфекции (COVID-19), проведением специальной военной операции на Украине, которые отразились не только на политической, экономической жизни общества, но и на реформировании уголовного законодательства. Развитие уголовного права всегда было конъюнктурным, но следовало интересам общества и государства, в той
© Густова Э. В., 2022
или иной мере последовательно отражало смену ведущих политико-правовых идей, создавало механизмы и средства, наиболее адекватные насущным практическим задачам борьбы с преступностью. В этом отношении современные правовые процессы в принципе не вызывают критики и скорее должны восприниматься как данность [1, с. 266].
Поскольку любые, даже частичные изменения сказываются на жизни людей и в целом на развитии и психологии общества, в настоящее время можно
JURISPRUDENCE
говорить, что мы на пути к созданию нового уголовного законодательства. Количество изменений, внесенных в кодекс, можно назвать беспрецедентным.
Не вдаваясь в детальное рассмотрение всех кардинальных преобразований уголовного законодательства, остановимся на изменениях 2020-2022 гг. За данный период было принято 34 Федеральных закона, которые тем или иным образом повлияли на регулирование уголовно-правовых отношений. В данной работе рассматриваются изменения, которые были наиболее значимыми и которые внесли новые статьи в Особенную часть Уголовного кодекса РФ.
Так, Федеральным законом от 1 апреля 2020 г. № 100-ФЗ ст. 236 УК РФ «Нарушение санитарно-эпидемиологических правил» была изложена в новой редакции. Диспозиция ч. 1 дополнена последствиями — «повлекшее по неосторожности массовое заболевание или отравление людей либо создавшее угрозу наступления таких последствий», ч. 2 — «повлекшие по неосторожности смерть человека», ч. 3 — «смерть двух и более». В результате данных изменений Уголовный кодекс был дополнен еще одним составом преступления, который в теории принято называть «составом поставления в опасность» [2, с. 111; 7, с. 450]; речь идет о преступлениях, момент окончания которых связан с созданием угрозы причинения вреда правоохраняемым объектам. В науке высказывается разное отношение к закреплению подобных деяний, но очевидно, что социальная действительность и правовое регулирование требуют введения таких уголовно-правовых запретов. В целях обеспечения единообразного применения законодательства Президиумом Верховного Суда Российской Федерации 30 апреля 2020 г. в Обзоре по отдельным вопросам судебной практики было дано разъяснение, что под созданием угрозы наступления последствий следует понимать случаи реальности этой угрозы, когда массовое заболевание или отравление людей не произошло лишь в результате вовремя принятых органами государственной власти, местного самоуправления, медицинскими работниками и другими лицами мер, направленных на предотвращение распространения заболевания (отравления), или в результате иных обстоятельств, не зависящих от воли лица, нарушившего указанные правила [4].
В результате такого разъяснения становится очевидным, что если лицо нарушило санитарно-эпидемиологические правила и его действия привели к
массовому заражению либо создали такую угрозу, то оно может быть привлечено к уголовной ответственности. Обращает на себя внимание ключевая формулировка — «угроза» наступления последствий, а именно — определение ее пределов. Это крайне существенные изменения, поскольку и угроза, и массовое заражение людей являются оценочными признаками преступления, и как они могут быть определены — большой вопрос. Формально к уголовной ответственности может быть привлечен любой человек, зараженный COVID-19, который знал о том, что инфицирован, и, несмотря на это, покинул стационар либо место самоизоляции. COVID-19 действительно стал опасным вирусом для всего мира и унес миллионы жизней, но этот фактор не может быть основанием криминализации деяний.
Нередко такие решения принимаются по «горячим следам» особо безнравственных деяний, получивших широкую огласку в средствах массовой информации. Между тем, решения о криминализации должны приниматься законодателем исключительно с учетом криминологических, уголовно-правовых исследований (статистических данных о состоянии, структуре, динамике преступности, криминогенных факторах, взаимосвязи преступлений и правонарушений, определении объекта преступной деятельности и др.) Уголовный закон должен ориентироваться на идею справедливости, а законотворческая деятельность — на идею его целесообразности.
Этим же федеральным законом были введены в гл. 24 УК РФ две статьи — 207.1 «Публичное распространение заведомо ложной информации об обстоятельствах, представляющих угрозу жизни и безопасности граждан» и 207.2 «Публичное распространение заведомо ложной общественно значимой информации, повлекшее тяжкие последствия». Обращает на себя внимание тот момент, что при конструировании данных норм законодатель включил в них признак публичности. Согласно обзору по отдельным вопросам судебной практики, совершение данных преступлений возможно с использованием «информационно-телекоммуникационных сетей, в том числе мессенджеров (WhatsApp, ^Ьег и иных)», а также «массовой рассылки электронных сообщений абонентам мобильной связи». В данной ситуации возникает закономерный вопрос: учитывая количество пользователей социальных сетей, мессенджеров и всей глобальной сети Интернет, а также
их доступность и возможности по распространению сведений на массовую аудиторию, почему законодателем не был включен соответствующий квалифицирующий признак в конструкцию данных норм? Ведь распространение «фейковых» новостей на волне пандемии COVID-19 именно в социальных сетях набирало колоссальные масштабы, порождая панические настроения у населения страны. Тем не менее, законодатель не учел общественную опасность использования информационно-телекоммуникационных сетей, в том числе сети Интернет при криминализации данного деяния.
Далее реформирование уголовного законодательства продолжилось введением ст. 243.4 «Уничтожение либо повреждение воинских захоронений, а также памятников, стел, обелисков, других мемориальных сооружений или объектов, увековечивающих память погибших при защите Отечества или его интересов либо посвященных дням воинской славы России». В последнее время в России и других странах увеличилось количество преступлений, выраженных в посягательстве на воинские захоронения, а также иные мемориальные объекты, увековечивающие память павших при защите Родины либо ее интересов, в частности, это касается объектов, посвященных Великой Отечественной войне. В связи с этим законодателем были криминализированы такие деяния. Но возникают вопросы толкования и применения данной нормы. Так, относительно предмета преступления ст. 243.4 УК РФ, в качестве которого могут выступать только объекты, связанные с военным прошлым и военными подвигами погибших при защите Отечества либо местами их захоронений. Должен ли статус этих объектов признаваться Правительством РФ, муниципальными органами и могут ли они быть возведены частными лицами либо благотворительными фондами? Для примера возьмем музейный ис-торико-мемориальный комплекс, посвященный героическим защитникам Севастополя, «35-я береговая батарея». Решением Севастопольского городского совета комплекс береговых фортификационных сооружений 35-й береговой батареи с прилегающей территорией был отнесен к землям историко-культурного наследия. С целью возведения на этой территории музейного комплекса в июне 2008 г. был создан благотворительный фонд историко-культурного развития города «35-я береговая батарея», в который входили инициативные граждане, предприниматели,
жители города, а основным спонсором постройки являлся бизнесмен А. М. Чалый.
Закономерен вопрос: будут ли признаваться предметом преступления мемориальные комплексы, музеи, памятники, построенные частными лицами, благотворительными фондами и т. д.?
Федеральным законом от 1 апреля 2020 г. № 73-ФЗ ст. 193 «Уклонение от исполнения обязанностей по репатриации денежных средств в иностранной валюте или валюте Российской Федерации» была изложена в новой редакции. Текст диспозиции ч. 1 состоит из 180 слов, а ч. 2 — из 163. Очевидно, что понять смысл данной нормы затруднительно в силу ее объема. Институтом государственного и муниципального управления НИУ ВШЭ (ИГМУ) было проведено исследование по оценке сложности языка законов, в рамках которого было проанализировано 592 законодательных акта. Согласно полученным данным, в 2019 г. по сравнению с 1991 г. среднее количество слов в законе увеличилось с 4979 до 12 450, а отдельные нормы выросли в объеме более чем в три раза (например, с 96 до 291). Максимального числа (707 слов) достигла статья закона о государственном регулировании производства и оборота алкоголя. По мнению экспертов, длина предложения в юридическом тексте не должна превышать 50 слов, иначе это может привести к неправильному толкованию нормы [3].
При конструировании уголовно-правовых норм законодателю стоило бы придерживаться данной рекомендации.
Федеральным законом от 4 марта 2022 г. № 32-ФЗ была введена ст. 207.3 «Публичное распространение заведомо ложной информации об использовании Вооруженных сил Российской Федерации». С введением данной нормы у юристов возникло несколько вопросов. В каком случае распространение информации признается публичным? Например, если она доведена до сведения двух или более человек либо адресована группе или неограниченному кругу лиц? Какой должна быть форма выражения сведений: раздача листовок, проведение собраний, размещение постов в социальных сетях и т. п.? Согласно судебной практике, вся информация, размещенная в Интернете, имеет свойство публичности.
Уголовная ответственность по данной статье наступает за распространение под видом достоверных ложных фактов об использовании Вооруженных сил
JURISPRUDENCE
РФ. Полагаем, что практика столкнется с проблемой установления ложности таких фактов. Необходимо, будет доказать, что лицо не знало о «мифичности» распространенных сведений, т. е. их несоответствии официальной информации Минобороны России. Информация может быть расценена судом как ложная, исходя из неких «общедоступных знаний». За этим может последовать вывод о том, что гражданин не мог не знать о ее недостоверности. Установить информированность субъекта о названных обстоятельствах до начала совершения преступления практически невозможно. Такой подход противоречит логике уголовного права, но, пока практика применения новых норм не сформировалась, гражданам следует проявлять осторожность в подобных действиях.
Другой новеллой уголовного закона стала ст. 280.3 «Публичные действия, направленные на дискредитацию использования Вооруженных сил Российской Федерации в целях защиты интересов Российской Федерации и ее граждан, поддержания международного мира и безопасности». Сложность применения данной нормы заключается в отсутствии единого понимания понятия «дискредитация». Этот термин впервые использован в уголовном законе. Согласно толковому словарю С. И. Ожегова, под дискредитацией понимается подрыв доверия к чему-нибудь; умаление авторитета кого-нибудь [5, с. 252].
Обращаясь к другим источникам, это также совершение должностным лицом действий, явно подрывающих в глазах граждан достоинство и авторитет органов власти [6, с. 400].
В уголовном праве под дискредитацией следует понимать умышленные действия, направленные на лишение субъекта доверия к нему, на подрыв его авторитета, имиджа. Следовательно, любые публичные действия граждан, которые совершены умышленно и противоречат официальной позиции Министерства обороны РФ, а также расцененные как умаляющие авторитет Вооруженных сил РФ (фактически даже негативное высказывание о российской армии, боевой подготовке военнослужащих) могут быть признаны преступными.
Этим же федеральным законом была введена ст. 284.2 «Призывы к введению мер ограничительного характера в отношении Российской Федерации, граждан Российской Федерации или российских юридических лиц». Ответственность по ст. 284.2 УК РФ возникает только, если субъект публично призывает
иностранное государство, международное сообщество ввести или продлить антироссийские санкции. Если же он высказывает свое мнение о необходимости или правомерности примененных санкций, без призывов, то состава преступления такие деяния не образуют. Учитывая, что данный состав преступления сконструирован с административной преюди-цией, граждане, привлеченные к административной ответственности за дискредитацию использования Вооруженных сил РФ и призывы к введению ограничительных мер, в течение последующего года находятся в группе повышенного риска привлечения к уголовной ответственности.
Таким образом, новыми статьями установлена ответственность за распространение фейков о действиях армии России, умаление ее авторитета и призывы к введению антироссийских санкций. Наказания за эти деяния предусмотрены достаточно суровые (основные составы — максимальное наказание до 3-х лет лишения свободы, квалифицированные — до 5-ти лет и особо квалифицированные — до 15-ти лет). Причем формулировки новых норм дают широкий простор для их применения правоохранительным органам и суду.
Стоит отметить, что за рассматриваемый период реформирования уголовного законодательства пять статей (п. «б» ч. 3 ст. 133, п. «д» ч. 2 ст. 230, ч. 1.1 ст. 238.1, п. «б» ч. 3 ст. 242, п. «в» ч. 2 ст. 354.1) были дополнены квалифицирующим признаком «с использованием средств массовой информации либо информационно-телекоммуникационных сетей, в том числе сети Интернет». При криминализации ст. 207.3, 284.2, которые стали ответной мерой государства на распространение ложной информации о действиях Вооруженных сил Российской Федерации при проведении специальной военной операции на территории Украины, данный признак не был учтен. С первых дней ее проведения все социальные сети и мессенд-жеры захлестнула волна самых различных «новостей», распространяющих сведения о противоправных действиях, совершаемых военнослужащими Вооруженных сил Российской Федерации.
Кроме того, спустя три недели после криминализации данных деяний Федеральным законом от 25 марта 2022 г. № 63-ФЗ были внесены поправки в «новые» статьи. Диспозиции ст. 207.3, 280.3 УК РФ были расширены фразами «...исполнении государственными органами Российской Федерации своих полномочий».
Это еще раз свидетельствует о нестабильности принятых решений и поспешности действий законодателя.
Россия ведет информационную войну, которую ей навязали недружественные государства. Приходится быть очевидцами того, как западные политики и политологи, государственные пропагандистские центры с использованием всех средств массовой информации ежедневно обрушивают на наше государство, на политическое руководство и на российский народ потоки лжи, клеветы. В состоянии войны возрастает роль государства и его ценность как объекта уголовно-правовой охраны. Речь идет не только об укреплении обороноспособности, но и об интенсификации деятельности других силовых структур, реформировании экономики, совершенствовании законодательства. Народ вправе рассчитывать на то, что государство защитит его от грозящих опасностей. Но все меры, в том числе уголовно-правового характера, должны быть продуманными, системными и не противоречащими другим нормативным правовым актам.
Уголовный закон — это мощный инструмент в борьбе с преступностью и регулировании отношений, в том числе социальных и политических. Но он теряет свои качества, когда превращается в бессистемный акт, с отсутствием логически взаимосвязанных конструкций и закреплением деяний, которые априори нельзя признать преступлениями.
Список источников
1. Бабаев М. М., Пудовочкин Ю. Е. Проблемы российской уголовной политики. М. : Проспект, 2015.
2. Лопашенко Н. А. Экологические преступления: уголовно-правовой анализ. М., 2009.
3. Непростой язык закона // URL://https://ceur.ra/ news/ekspertiza/item 359842/
4. Обзор по отдельным вопросам судебной практики, связанным с применением законодательства и мер по противодействию распространению на территории Российской Федерации новой коронавирус-ной инфекции (COVID-19) № 2 (утв. Президиумом Верховного Суда РФ 30 апреля 2020 г.) // СПС «Кон-сультантПлю с».
5. Ожегов С. И. Словарь русского языка / под ред. Н. Ю. Шведовой. М., 2003.
6. Советский энциклопедический словарь / гл. ред. С. М. Ковалев. М., 1980.
7. Уголовное право Российской Федерации. Особенная часть: учебник / под ред. Л. В. Иногамо-вой-Хегай, А. И. Рарога, А. И. Чучаева. М., 2005.
References
1. Babaev M. M., Pudovochkin Yu. E. Problems of Russian criminal policy. M. : Prospect, 2015.
2. Lopashenko N. A. Environmental crimes: criminal law analysis. M., 2009.
3. The uneasy language of the law // URL://https:// ceur.ru/news/eksp ertiza/item 359842/
4. Review on certain issues of judicial practice related to the application of legislation and measures to counteract the spread of a new coronavirus infection (COVID-19) No. 2 on the territory of the Russian Federation (approved by the Presidium of the Supreme Court of the Russian Federation on April 30, 2020) // SPS «ConsultantPlus».
5. Ozhegov S. I. Dictionary of the Russian language / edited by N. Yu. Shvedova. M., 2003.
6. Soviet Encyclopedic Dictionary / chief editor S. M. Kovalev. M., 1980.
7. Criminal law of the Russian Federation. Special part: textbook / edited by L. V. Inogamova-Hegai, A. I. Raroga, A. I. Chuchaeva. M., 2005.
Информация об авторе
Э. В. Густова — доцент кафедры уголовного права Московского университета МВД России имени В.Я. Кикотя, кандидат юридических наук.
Information about the author
E. V. Gustova — Associate Professor of the Department of Criminal Law of the Moscow University of the Ministry of Internal Affairs of Russia named after V.Ya. Kikot', Candidate of Legal Sciences.
Статья поступила в редакцию 30.05.2022; одобрена после рецензирования 05.07.2022; принята к публикации 30.08.2022.
The article was submitted 30.05.2022; approved after reviewing 05.07.2022; accepted for publication 30.08.2022.
