Номинация финно-пермских фитонимов по признаку связи с народными поверьями Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

НОМИНАЦИЯ ФИННО-ПЕРМСКИХ ФИТОНИМОВ ПО ПРИЗНАКУ СВЯЗИ С НАРОДНЫМИ ПОВЕРЬЯМИ

Номинация по признаку является основным способом номинации растений в финно-угорских языках. Фитонимы (названия растений), которые не могут быть семантически объяснены, исходя из фактов современных языков (обычно простые по форме), то есть относящиеся либо к древнему лексическому фонду, либо к заимствованиям, во всех этих языках находятся в меньшинстве.

Это следствие того, что номинация по конкретному узнаваемому признаку (или ряду признаков) рациональна и удобна в повседневной жизни. Наблюдения за народной фитонимией показывают, что названия даются вообще только тем растениям, которые имеют в жизни человека определённое значение (например, хозяйственное, лечебное, эстетическое, ритуальное). Этим объясняется тот факт, что многие обычные для мест проживания финно-угорских народов растения - многочисленные, зачастую бросающиеся в глаза - не имеют названий в их языках. Так как подавляющее большинство этих народов живёт сегодня в условиях национально-русского билингвизма, то в случае необходимости (например, при общении с исследователями) растение обычно называется информантом по-русски; понятно, что речь здесь не идёт о заимствовании. В языках, имеющих развитую письменную традицию и национальную ботаническую номенклатуру (финский, эстонский, венгерский), влияние последней на народную фитонимию огромно; в языках с менее развитой письменной традицией такое влияние, по нашему мнению, также налицо. Оно проявляется даже в младописьменных языках и является, в первую очередь, следствием использования языка в сферах образования и массовой информации.

Данная статья написана на материале языков финно-пермской ветви. Это объясняется относительной общностью природноклиматических и ареально-ботанических условий, в которых живут народы - носители языков этой ветви. Носители угорских языков (ханты, манси, венгры) проживают компактно в районах с отличающейся по составу флорой. Саамская лексика флоры не рассматривается здесь по тем же причинам; в качестве представителя мордовских языков взят мокшанский язык.

Использование номинации по признаку в качестве её основного способа ведёт, кроме всего прочего, к образованию большого количества сложных по форме фитонимов, в качестве последнего компонента которых выступает в большинстве случаев детерминант - определитель класса объекта номинации. Детерминанты употребляются обычно в тех областях лексики, где есть потребность в классификации множества похожих предметов; фитонимия -лексико-семантическая группа, где такие детерминанты наиболее распространены.

Сделав эти необходимые предваряющие замечания, мы можем перейти к предмету статьи.

Одним из признаков, по которым осуществляется номинация растений, является связь с каким-либо поверьем, связанным с растением. Такой способ номинации присутствует практически во всех рассматриваемых языках. Фитонимы, образованные таким образом, очень малочисленны, но зато интересны в плане связей с духовной культурой.

Следует подчеркнуть, что даже в близкородственных языках (например, прибалтийско-финских, мордовских, пермских) наблюдается своеобразие особенностей номинации по признаку связи с каким-либо поверьем. Результатом является немногочисленность совпадений народных названий растений, мотивированных этим признаком.

В различных языках ветви имеются следующие фитонимы, мотивированные связью с каким-либо поверьем (верованием, мифологией):

Прибалтийско-финские языки

Финский язык:

arpo\\kukka ‘нивяник’, букв. ‘гадальный цветок’; использовался в девичьем гадании;

hauke\\heina ‘голокучник трёхраздельный’, букв. ‘трава [от] сглаза’; эту траву давали внутрь тем, кого считали жертвой сглаза, либо окуривали ей помещения;

клго\^ета ‘лютик’, букв. ‘трава [от] проклятия’; этой травой окуривали скот при некоторых болезнях и недомоганиях;

rakkauden\ \ tavvin\\kukka (rakkauvin\ \ tavvin\\kukka) ‘вероника’, букв. ‘трава для приворота, приворотное зелье’, растение использовалась в целях приворота;

ruumin\\paanalukkeet ‘папоротник’, букв. ‘подголовник, подушка мертвеца’;

другие названия папоротника - kuolleen \ \vuoteet, гаитпп\ \vuoteet, букв. ‘постели мертвеца’; такие названия связаны с обычаем

обкладывать покойника в жаркое время листьями папоротника, считавшегося противогнилостным средством (об этом см.: Коппалева 2007: 74);

Uatamin-ja-Ievan kasi ‘ятрышник’, букв. ‘рука Адама и Евы’, Jesuksen\\kasi ‘то же’, букв. ‘рука Иисуса’ относятся сюда лишь частично; предполагается (Коппалёва 2007: 55), что название мотивировано формой корня растения, но использование в названии имён библейских персонажей до сих пор остаётся необъяснённым. В Jesuksen\\kynnen\\heina ‘трясунка средняя’, букв. ‘трава ногтя Иисуса’ мотивация связана с внешним видом растения: его колосковые соцветия напоминают вытянутые человеческие ногти. Такова же мотивация и nakin\\kenka ‘живокость’, букв. ‘обувь русалки’; pirun\\parta ‘вьюнок’, букв. ‘чертова борода’; в обоих случаях определяющая часть - название мифологического существа.

Ижорский язык:

rümim\\marja ‘растение не идентифицировано’, букв. ‘трупная ягода’; определяющий компонент - rüme ‘труп’. См. вепс. kol ’jan\\ mar ’g’ad;

tdo\\mez ‘дрожжевой грибок’, букв. ‘работник’: дрожжи

воспринимались как некая сверхъестественная дружественная рабочая сила (соответствие в ливском языке см. ниже).

Вепсский язык:

kol’jan\\mar’g’ad ‘вороний глаз’, определяющий компонент в этом сложном слове - kol’l’ii ‘мертвец’, всё название переводится как ‘ягоды мертвеца’, что может указывать не только на ядовитость растения, но и на определённые суеверия, связанные с ним.

Сюда же относится переносное название вида длинных речных водорослей ved%hiz%n\\tukad, букв. ‘волосы водяного’.

Эстонский язык:

koolja\\putk ‘болиголов’, букв. ‘дудник мертвеца’; предположительно, мотивация такая же, как у фин. ruumin \ \paanalukkeet, kuolleen\\vuoteet, ruumiin\\vuoteet.

Ливский язык:

tie\\miez ‘дрожжи’, букв. ‘работник’, см. также соответствие в ижорском языке.

Прибалтийско-финское (если учесть маловероятность ижорско-ливских контактов) сложное переносное название дрожжей (ижор. tdo\\mez, лив. tie\\miez ‘дрожжевой грибок’, букв. ‘работник, помощник’), мотивировано их способностью к наглядно выра-

женному «бурному полезному труду». В качестве определяющих компонентов других прибалтийско-финских фитонимов данной категории выступают существительные - носители признака мотивации со значениями, вызывающими соответствующие образные ассоциации: фин. ruumi, ижор. rйme ‘труп’, вепс. коП’И ‘мертвец’ и т.д.

К рассматриваемой группе фитонимов лишь косвенно можно отнести ряд прибалтийско-финских фитонимов, мотивированных признаком времени произрастания. Носителем же этого признака зачастую становится название христианского святого, которому посвящён определённый день, или название христианского праздника: к этим датам привязано цветение растения, например, фин. helluntai\\kukka ‘первоцвет’, букв. ‘цветок Троицы’ (лютеранская Троица - конец июня),juhannus\\kukka ‘марьянник’, ‘иван-чай’, ‘зверобой’, ‘мелколепестник’, ‘нивяник’, ‘кульбаба’, ‘лютик’, букв. ‘иванов цветок’ (Иванов день у лютеран 24 июня). Скорее всего, столь обширный репертуар растений, привязанных к этому названию, объясняется обильным цветением именно в этот период лета. Примеры из других близкородственных языков: эст. jaani та^а ‘смородина’, букв. ‘иванова ягода’, jaani\\lill ‘марьянник’, букв. ‘иванов цветок’, лив.jбn’\\aina ‘ятрышник пятнистый’, букв. ‘иванова трава’, jan’\\put’kдz ‘то же’, букв. ‘иванов цветок’; из коми-зырянского языка - иван лунъя турун ‘калужница болотная’, букв. ‘трава Иванова дня’.

Прибалтийско-финские сложные фитонимы с определительным компонентом та^а\\- (тааЦ\- и др.) мотивированы, по всей вероятности, признаком приятного запаха ^К I: 511-512). К ним относятся, в частности, фин. таапаП^та ‘род ШегосЫоё -зубровки’, букв. ‘трава Марии’, maarian\\makkoo\\heina ‘тимьян обыкновенный, богородская трава’, букв. ‘сонная трава Марии’, Маапап sanky\\ruoho, ‘то же’, букв. ‘постельная трава Марии’, Neitsyt Маапап sanky\\olki ‘подмаренник настоящий’, букв. ‘постельная солома Девы Марии’; ижор. тана^^та ‘зубровка’, букв. ‘трава Марии’; эст. maarja\\hein ‘дягиль’, ‘сныть’, букв. ‘трава Марии’. Однако такое объяснение способа номинации не подходит для эст. maarja\\kask ‘берёза карельская’, букв. ‘берёза низкорослая’; вод. таа^аЩаЫИ, таа^аЦЫ^и ‘берёза карельская’, букв. ‘берёза Марии’; здесь возможна номинация по времени цветения (конец апреля - начало мая), либо другая, в том числе и по признаку связи с каким-либо религиозным поверьем. Детерминант та^а ‘ягода’ никак не связан с этим определительным компонентом.

Вообще использование названий мифологических существ или имён библейских персонажей в номинации, по какому бы признаку

она ни производилась, представляет собой достаточно распространённое явление. На наш взгляд, такое использование имеет целью более наглядное, «привязанное» к определённым устоявшимся представлениям, наименование растения, направленное на его лучшее, безошибочное узнавание.

Пермские и финно-волжские языки

Мокшанский язык:

паваз тише ‘купальница европейская’, букв. ‘трава счастья’; павазонь панчф ‘папоротник’, букв. ‘цветок счастья’; по поверью, цветок этих растений, сорванный (а у папоротника - хотя бы увиденный) в ночь на Ивана Купала, приносит счастье;

сисемксть панжи тише ‘тмин’, букв. ‘семикратно цветущая трава’; предполагаем именно этот тип номинации;

шкаень штама тише ‘хвощ лесной’, букв. ‘трава божьего мытья’; использование хвоща как мочалки и средства мытья полов отражена в номинации этого растения в родственных языках (ср. например, вепс. hozj, кар. huozje ‘хвощ’ и ‘мочалка’), однако определение «божий», насколько нам известно, более нигде не встречается. Очевидно, дополнительное оформление образным определением улучшает узнаваемость вида «лесной хвощ».

Сюда же, очевидно, шяйтан почка ‘тростник’, букв. ‘чёртов дудник’, шяйтан тише ‘татарник’, ‘чертополох’, букв. ‘чёртова трава’; ср. также мар. ия\\вондо и тат. шайтан таягы ‘татарник’, ‘чертополох’, букв. ‘чёртова палка’ (учитывая тесные контакты волжско-финских языков, заимствование тат. шайтан > мокш. шяйтан, можно говорить о калькировании татарского фитонима с частичным заимствованием); шяйтан парьхци ‘вид мелких водорослей’, букв. ‘чёртов шёлк’, шяйтан сюлгам [тише] ‘череда’, букв. ‘чёртово нагрудное женское украшение с подвязками’, шяйтан шукш ‘тростник’, букв. ‘чёртова чешуя’.

Носителем признака может служить также название других мифологических существ - русалки (ведява) и хозяйки леса (вирява):

ведявань парьхци ‘разновидность травы нежно-зелёного цвета, растущей в сырых местах’, букв. ‘шёлк (парча) русалки’; ведявань пилькс ‘сусак зонтичный’, букв. ‘серьга русалки’; ведявань пула ‘разновидность травы, растущей в сырых местах’, букв. ‘хвост русалки’;

вирявань паця ‘папоротник’, букв. ‘крыло хозяйки леса’; вирявань пилькс ‘бересклет бородавчатый’, ‘колокольчик персиколистный’, букв. ‘серьга хозяйки леса’;

вирявань пула ‘папоротник’, букв. ‘хвост хозяйки леса’;

вирявань руця ‘папоротник’, букв. ‘платок (набедренное украшение; праздничное полотенце) хозяйки леса’;

вирявань цёка ‘папоротник’, букв. ‘кисть, бахрома хозяйки леса’. Во всяком случае, по перечисленным названиям можно определить набор признаков, приписываемым хозяйке леса как мифологическому существу: у неё есть хвост и крылья, она носит нарядную женскую одежду и украшения (добавим сюда эрзянские фитонимы вирявань сурсеме ‘папоротник’, букв. ‘гребень хозяйки леса’ и вирявань черть ‘ковыль’, букв. ‘волосы хозяйки леса’).

Марийский язык:

ия\\вондо ‘чертополох’, ‘татарник’, букв. ‘чёртов стебель (тростник)’;

ия\\вуч ‘болиголов пятнистый’, букв. ‘чёртов дудник’; ия\\пелчан ‘чертополох’, ‘татарник’, букв. ‘чёртов бодяк’; ия\\шудо ‘телорез обыкновенный’, ‘плаун булавовидный’, ‘баранец обыкновенный’, букв. ‘чёртова трава’.

Использование в качестве определяющей части слов со значением ‘чёрт’, ‘нечистая сила’ характерно именно для восточных финно-пермских языков и, по всей видимости, в ряде случаев связано с тюркским влиянием.

мужа\\саска ‘вероника’, букв. ‘цветок [от] злого духа; цветок [от] болезни, насылаемой злым духом’; в качестве определяющего компонента здесь выступает мужо ‘злой дух’ в своём переносном значении ‘болезнь, насылаемая злым духом’.

Коми-зырянский язык:

вомидз турун ‘линнея северная’, букв. ‘трава от сглаза, порчи’; растение использовалось для лечения болезненных состояний, приписываемых действию злого духа;

ворса оз ‘земляника лесная’, букв. ‘земляника лешего’; ворса под\\турун ‘марь белая’, букв. ‘лебеда лешего’ - в этих фитонимах определяющая часть ворса ‘леший’; оба растения -лесные, то есть входящие в «сферу влияния» духов леса;

куль пызандэра ‘щитовник остистый’, букв. ‘чёртова скатерть’; мотивация неясна;

куль\\син ‘василёк’, букв. ‘чёртов глаз’;

полудь\\син ‘василёк’, букв. ‘глаз духа ржи’ (полудь ‘дух ржи /являющийся в образе женщины/, соответствие русской полуд-ницы’); сравнение василька с голубым глазом какого-либо духа -характерная особенность коми-зырянского языка.

Коми-пермяцкий язык:

куль пистик ‘хвощ топяной’, букв. ‘чёртов хвощ’;

куль\\зор ‘овсюг’ , букв. ‘чёртов овёс’;

луншорика (вуншорика) ‘смолёвка’, букв. ‘полудь - дух ржи, являющийся в образе женщины. Смолёвка (хлопушка) - растение, в сухом виде издающее на ветру звуки, подобные шуму погремушки; эти звуки приписываются духу.

Удмуртский язык:

гудыри\\сяська ‘калужница’, букв. ‘гром-цветок’. Мотивация неясна; возможно, цветение растения приурочено к первым грозам, что косвенно подтверждается другим названием этого растения дау(л) сяська, букв. ураганный цветок.

шайтан боды ‘чертополох’, букв. ‘чёртова палка’ (калька тат. шайтан таягы ‘татарник’, ‘чертополох’, букв. ‘чёртова палка’);

шайтан чиньы ‘рогоз’, букв. ‘чёртов палец’; образный фитоним, не имеющий семантических соответствий в родственных языках.

* * *

Даже самый общий взгляд на перечисленные названия растений убеждает, что семантических соответствий между фитонимами финно-пермских языков почти нет; совсем мало и соответствий в способах номинации растений. В большинстве случаев номинация по признаку связи с каким-либо верованием выглядит явлением достаточно новым, по крайней мере, не выходящим за хронологические рамки самостоятельной жизни каждого из языков. Имена - носители данного признака зачастую имеют временную (например, указывающие на христианские праздники по григорианскому календарю, к которым приурочено цветение растений и др.) либо культурную привязку. Большую общность в этом плане обнаруживают мордовские языки, и значительно меньшую - прибалтийско-финские.

Немногочисленность выявленных случаев номинации растений по признаку соотнесенности с каким-либо поверьем во многих случаях связана с малочисленностью носителей языков (например, водский, ливский, ижорский), недостаточной изученностью отраслевой и диалектной лексики (во всех рассматриваемых языках, за исключением финского и эстонского), этнографии упомянутых языков. В ряде случаев (например, при изучении фитонимии малых прибалтийско-финских языков), получение какой-либо новой информации, затрагивающей номинацию растений, уже невозможно.

Семантическая составляющая обычно учитывается в сравнительных вообще и сравнительно-исторических, в частности, исследованиях только наряду с формально-материальной составляющей. Сравнение звуковых форм позволяет выявлять языковое родство и восстанавливать праформы; углублённое сравнительное изучение значений слов (и, разумеется, лексической номинации) в разных - прежде всего, родственных - языках представляется нам не менее значимым.

Сравнительное изучение номинации по признаку может дать определённые результаты исторического характера, ценные дополнительные данные по языковым контактам и т.д. Особенно интересно такое исследование применительно к крупным, тесно связанным с материальной и духовной культурой ЛСГ, каковой и является фитонимия.

Литература

Бродский 2007 - Бродский И.В. Названия растений в финно-угорских языках. Санкт-Петербург: «Наука», 2007.

Гуляев 1961 - Гуляев Е.С. О некоторых удмуртских терминах флоры и их соответствиях в коми языке // Всесоюзное совещание по вопросам финно-угорской филологии. Петрозаводск, 1961. С. 123-127. Ефремов 1987 - Ефремов А.С. Структура, историческое развитие некоторых марийских названий растений // Вопросы марийской ономастики. Йошкар-Ола, 1987. С. 62-71.

Коппалёва 2007 - Коппалёва Ю.Э. Финская народная лексика флоры.

Петрозаводск, 2007.

Ракин 1977 - Ракин А.Н. Основные принципы номинации трав и ягод в коми языке и народная этимология. Серия препринтов «Научные доклады» Коми филиала АН СССР. Вып. 32. Сыктывкар, 1977.

Ракин 1979 - Ракин А.Н. Флористическая терминология коми языка (этимологический анализ) // Труды ИЯЛИ Коми филиала АН СССР. 1979. № 22. С. 129-164.

SK - Suuri kasvikirja. Helsinki, 1958. I; 1965, II.

Suhonen 1936 - Suhonen P. Suomalaiset kasvinnimet. Annales Botanicarum Fennicarum. 1936. 7: 1.

Vilbaste 1993 - Vilbaste G. Eesti taimenimetused. Emakeele Seltsi Toimetised. Nr. 20 (67). Tallinn, 1993.

Ключевые слова: фитоним, номинация, растение, поверье, финнопермские языки, финно-угорские языки, уральские языки.