CC BY
87
Ю. В. Розанов*
Вологда
НИКОЛЬСКИЙ ЦИКЛ А. М. РЕМИЗОВА И ПРОБЛЕМА «ПОСЛЕДНЕЙ КНИГИ»
Святителю Николаю, его прижизненным деяниям и посмертным чудесам А. М. Ремизов посвятил шесть книг. Последняя книга Никольского цикла — «Образ Николая Чудотворца. Алатырь-камень русской веры» вышла в 1931 году в Париже в издательстве YMCA-Press. Эта брошюра в 92 страницы даже на подготовленного «ремизовского» читателя произвела странное впечатление: историко-богословский трактат с многочисленными «примечаниями» и биографическими ссылками на разных языках. Литературе вопроса был посвящен особый раздел. Книга написана суховатым «научным» стилем, но сквозь так несвойственную писателю стилистическую нейтральность постоянно «прорываются» особые ремизовские словечки, выражения, сценки. Список ученых-современников, которым благодарный автор выражает свою признательность за помощь в работе, завершает этот необычный труд.
Один из упомянутых Ремизовым помощников, критик К. В. Мочульский, в рецензии, напечатанной в главном журнале русского Парижа «Современные записки», несколько прояснил смысл книги:
«Образ Николая Чудотворца» — исследование житий Мир-ликийского Святителя, основанное на многолетнем изучении греческих, латинских и славянских текстов. В этой книге Ремизов выступает как ученый: дает критический обзор и оценку обширной литературы о Святом Николае, сличает жития и объясняет возникновение образа Чудотворца...
Страницы,
* Розанов Ю. В., 2008
581
посвященные истории приятия святого русским народным духом и создания вокруг его образа сказаний и легенд, — написаны Ремизовым бесхитростно и благоговейно1.
Примерно в таком же плане рассматривают последнюю Никольскую книгу Ремизова и современные исследователи, добавляя более точное жанровое определение:
Особое место в эмигрантском творчестве писателя заняло научно-художественное эссе «Образ Николая Чудотворца. Алатырь — камень русской веры» (1931), представляющее собой уникальный компендиум легендарных и исторических сведений о Св. Николае, изложение истории его почитания,
вхождения Святого в пантеон русского народного
2
христианства .
Между тем остается еще много неясностей, связанных с этой книгой. Для чего Ремизов вообще взялся за несвойственный ему жанр научного исследования? Какова концепция писателя-ученого и что принципиально нового привнесла она в богословское и историческое николоведение? На какого читателя рассчитано это произведение? И, наконец, какое место отводил автор рассматриваемому тексту в своем обширном никольском цикле? На все эти вопросы мы до сих пор или вообще не находим ответов, или же имеем ответы слишком общие и порою противоречивые. В комментарии к современному изданию книги «Образ Николая Чудотворца» в собрании сочинений писателя О. П. Раевская-Хьюз, с одной стороны,
ссылаясь на Ремизова, подчеркивает, что произведение является «введением» ко всем Никольским текстам автора, а с другой, — не замечая логической неувязки, определяет его как «итоговое» (6, С. 773—774).
Рассмотрим, насколько это возможно, историю создания этого необычного произведения. Оказавшись в 1921 году в эмиграции, Ремизов продолжал писать и в «русском стиле», и на русские темы. «Россия как призрак преследует А. Ремизова... пригнетает и разжижает силою слишком личною его отвлеченное и сложное искусство», — не без некоторого злорадства заметил один из оставшихся в Советской России учеников писателя3. В практическом плане «русская позиция» выражалась и в том, что Ремизов
1 Современные записки. 1932. Кн. XLVШ. С. 479-480.
2 Грачева А. М. О человеке, Боге и о судьбе: апокрифы и легенды Алексея Ремизова // Ремизов А. М. Собр. соч. Т. 6. Лимонарь. М.: Русская книга, 2001. С. 662. Дальнейшие ссылки на это издание приводятся в тексте с указанием тома и страницы.
3 Каверин Вен. [Рецензия] // Книга и революция. 1923. № 1. С. 54. Рец. на кн.: Ремизов А. Мара. Книга рассказов. Берлин, 1922.
582
переиздавал за границей свои старые произведения, создавая иногда их новые «берлинские» и «парижские» редакции. Так, в 1924 году появляется новое издание «Николиных притч»4. Если первое издание, вышедшее «между двух революций» 1917 года, в силу особенностей исторического момента осталось почти не замеченным, то «Звенигород окликанный», выпущенный «международным»
издательством Г. Д. Гребенщикова, определенно имел успех. (Поскольку в делах издательства «Алатас» принимал близкое
участие Н. К. Рерих, друг и духовный наставник Гребенщикова, Ремизов счел возможным включить в книгу свой старый текст «Жерлица дружинная. (К картинам Рериха)», не имеющий непосредственного отношения к Никольской теме.) Новая версия «Николиных притч» совпала с первым и самым острым наплывом ностальгических чувств и переживаний, охвативших русскую диаспору. В 1924 году всем уже стало ясно, что изгнание будет долгим. Философ Б. П. Вышеславцев писал автору, что «Звенигород окликанный» «дает русской душе то, о чем она больше всего тоскует: запахи весенних полей, родной земли, звук исконной народной речи и наивность язычески-христианской <веры>. Но за всем этим есть нечто бесконечно более глубокое, что я оцениваю как гениальное достижение: это святые в русском духе, прикосновение к Божественному, к наглядным глубинам народной сказки, к самому заветному в ней» (6, С. 774). Нерв книги, ее не очень явную, но важную сторону точно определила 3. Н. Гиппиус:
Сразу скажу, что делает Ремизова писателем с «необщим выражением», непохожим на других: это — его умение сливаться с очень реальной и очень таинственной стороной русского духа, к которой мы и подходить не привыкли. Ремизов вовсе не «описывает» его, он говорит, — когда говорит — как бы изнутри, сам находясь в нем6.
Тоска по утраченной родине размыла стилистические критерии и подтолкнула некоторых писателей-эмигрантов к использованию утрированного «псевдорусского колорита». Критика оценила эстетическую чуткость Ремизова и в этом аспекте. «В этих притчах, — писал К. Мочульский, —
4 Ремизов А. М. Звенигород окликанный. Николины притчи. Нью-
Йорк; Париж; Рига; Харбин: Алатас, 1924.
5 Крайний А. [Гиппиус 3. Н.] [Рецензия] // Современные записки. 1924. Вып. XXII. С. 447. Рец. на кн.: Ремизов А. Звенигород окликанный. Николины притчи. Нью-Йорк; Париж; Рига; Харбин: Алатас, 1934.
583
простота до строгости. Кто без кокошников и пестрых изразцов, без малинового звона и кумачовых рубах русского духа не понимает, тот над книгой этой соскучится. Тишина ее и сосредоточенность покажутся ему убогостью»6. Д. П. Святополк-Мирский в своей книге по истории русской литературы, адресованной иностранным читателям, отмечал серьезность стиля «Николиных притч», которые, по его мнению, занимают промежуточное положение между сказками и христианскими легендами. «Никола, — пояснял критик иностранцам, — "русский Бог", людской заступник, который дорог сердцу Ремизова»7. Среди современных исследований Никольской темы в творчестве писателя следует особо отметить обстоятельную работу Н. А. Рыжовой, основанную на сопоставлении ремизовских текстов с фольклорными и агиографическими источниками8. Единодушное мнение критиков и исследователей о том, что в «Звенигороде окликанном» и в предшествующих ему книгах Ремизов полностью следовал за народными представлениями о святом Николае Чудотворце, нуждается, на наш взгляд, в некотором уточнении. Писатель создавал в высшем смысле положительный образ «праведного человека». «Немыслимость, невозможность подойти к Богу, — говорил он своему биографу, — побудила человека создать легенду о праведном человеке — Николе Чудотворце... А в русских веках Никола Угодник и Чудотворец — заместитель Бога на русской земле»9.
Выбранная концепция подкреплялась жизненным опытом писателя, осмыслением своей собственной судьбы:
Все, что я видел в жизни — в среде человеческой — меня царапало. Но и в аду, куда бросила меня судьба, открылся свет человеческий. В моей книге о Николе Угоднике — в ней собрана вся доброта, какую увидели мои глаза, или чего я пожелал в жизни10.
6 Мочулъский К. [Рецензия] // Звено. 1924. 22 сентября. № 86. Рец. на кн.: Ремизов А. Звенигород окликанный. Николины притчи. Нью-Йорк; Париж; Рига; Харбин: Алатас, 1934.
7 Mirsky D. Contemporary russian literature. 1881—1925. N. Y., 1926. P. 289
8 Рыжова H. А. Цикл произведений A. M. Ремизова о святом Николае Угоднике («Николины притчи», «Три серпа»): вопросы истории текста: Дис. ... канд. филол. наук. Петрозаводск, 2004.
9 Кодрянская Н. Алексей Ремизов. Париж, 1959. С. 85.
10 Кодрянская Н. Ремизов в своих письмах. Париж, 1977. С. 110.
584
Фольклорное сознание не признает подобного монологизма. Уже Е. В. Аничков, автор классического труда «Микола Угодник и св. Николай», приводит ряд примеров «критики» святого в фольклоре.
А на зимнего Николу еще справлялась Братчина-Никольщина, и происходило повальное пьянство. Оттого в одной легенде, когда бражник является в рай и Никола не хочет пустить его, бражник бросает такой упрек святителю: «Не ты ли, мол, приказал кануны справлять, пиво варить!» «И отъиде Никола посрамлен», — кончается рассказ11.
Довольно широко было распространено представление, что Никола «дюже праздники и молебны любит» и что он
жестоко наказывает крестьян за несоблюдение обряда.
Весной на Миколу стаит снех, брали иконы и круг степе ходили... Служили перед пасевом, брызгали святой водой. <...> Один год вроде показалось им, что пасмурно, грязно и не пойдем круг степе. Давайте, говорят, пойдем круг церкви, а в степь не пойдем. И нападал снех два метра и два года лежал и не таял...12
Подобные сюжеты не соответствовали выбранной писателем доминанте образа «народного заступника» и не привлекали его внимание. Ремизов был очарован другой стороной фольклорного образа святителя. Посылая в 1916 году издателю В. С. Миролюбову одну из первых своих «Николиных притч» «Золотое стремя», он писал:
До чего хороши и теплы народные былички о батюшке Николе Угоднике Милостливом13.
Успех книги «Звенигород окликанный» побудил Ремизова вновь обратиться к образу святителя. Поскольку отечественный фольклорный материал в нужном писателю ракурсе был уже «отработан», а новейшая западная рож-дественско-новогодняя мифология святого Николая, по преимуществу детская, мало вдохновляла писателя, он обратился к первоисточникам — к византийским и славянским житиям, а также к богословской и исторической литературе. Начался непростой в эмигрантских условиях поиск материалов, к которому Ремизов, как обычно, привлек многих
11 Аничков Е. Христианские легенды в народной передаче // История русской литературы. Т. 2. Народная словесность. М., 1908, С. 124—125.
12 Фурсова Е. Ф. Культ св. Николая в обычаях и обрядах восточно-
славянского населения Верхнего Приобья // Христианский мир: религия,
культура, этнос: Материалы научной конференции. СПб., 2000. С. 319. 13 Ремизов А. Павлиньим пером. СПб., 1994. С. 234.
585
своих друзей, знакомых и учеников. Типичным в этом плане представляется письмо Ремизова историку литературы и библиографу В. Н. Тукалевскому:
К Вам у меня вот какая просьба: мне надо все о Николае Угоднике, т. е. св. Николае. Французские книги тут есть, а русских нет, конечно, мне надо Житие и надо историю14.
Именно тогда в кабинете писателя появилась географическая карта Малой Азии, о чем он вспоминал позднее в книге «Мышкина дудочка» (10, С. 111). Если Никола — странник по русской земле — не нуждался в географической документации, то епископ Мир Ликийских передвигался в конкретном пространстве.
Суть нового замысла заключалась в том, чтобы на страницах одной книги объединить русского сказочного Николу Угодника с историческим персонажем — святым Николаем. Первоначальной композиционной идеей писатель делился со знакомыми:
Мне хочется дать жизнь Николы историческую, а через Минеи перейти к Николаю Угоднику и воспользоваться легендами, которые у меня есть в «Звенигороде окликанном»16.
Большое значение для Ремизова имело и то обстоятельство, что перед будущей книгой вырисовывались неплохие издательские перспективы. В упомянутом выше письме Вышеславцева, содержащем высокую оценку «Звенигорода окликанного», был сформулирован по сути дела и заказ на новую работу:
Мне хотелось бы вдохновить Вас на книгу о Николае Угоднике. По-моему только Вы можете ее написать. А она нужна русскому человеку... Книга должна быть написана приблизительно так, как Вы писали свои «византийские» вещи (6, С. 774).
Вышеславцев в данном случае выступал в качестве одного из руководителей издательства YMCA-Press при Христианском союзе молодых людей. Ремизов мог предполагать, что руководство издательства, в которое входили и другие близкие ему люди, например Н. А. Бердяев, с которым писателя связывала дружба еще со времен вологодской ссылки, сделает для него исключение. В первые годы своей деятельности издательство выпускало преимущественно
14 Обатнина Е. Царь Асыка и его подданные. Обезьянья Великая и Вольная Палата А. М. Ремизова в лицах и документах. СПб., 2001. С. 299.
15 Там же.
586
философскую и религиозную литературу. Писатель, очевидно, наводил справки о возможности печататься в этом издательстве и раньше, в 1921—1922 годах. Об этом косвенным образом свидетельствует письмо 3. Н. Гиппиус своему литературному секретарю В. Злобину от 3 декабря 1922 года:
...Сер<афима Павловна Ремизова> мне написала насчет Американского Христианского издательства, кот<орое> платит долларами. Беллетристику оно не издает, но Сер<афима> правильно соображает, что у Дм<итрия> С<ергеевича> <Мережковского> есть много подходящего нисколько не
беллетристического16.
Свои первые переложения житийных деяний и посмертных чудес святого Николая Ремизов создает весной 1926 года и печатает в первом выпуске нового журнала «Версты», в создании которого принимал самое активное
17
участие .
В рассказах Ремизова святой Николай действует в некотором условном хронотопе, включающем реалии Малой Азии, Франции и России разных исторических эпох вплоть до современности: упоминаются Notre Dame, Opera, церковь St. Sulpice, «океан с московскую Яузу», персонажи поют «Интернационал», житийный Урс, отец трех дочерей-бесприданниц, получает ночью от святого Николая не мешок золота, а чек «Bankers Trust Company», чиновник из «Охраны памятников старины и искусства» щеголяет марксистским лозунгом «Религия — опиум для народа», а храм Артемиды в Мирах Ликийских «реквизируется» под церковь Параскевы Пятницы.
Критика, похоже, была в недоумении и никак не прокомментировала ремизовские рассказы. (Вообще о первом номере «Верст» писали много, но политические оценки преобладали над литературными. Критике подверглась как «евразийская» ориентация журнала, так и его «просоветское» содержание.) Про «Николая Чудотворца» лишь вскользь и пренебрежительно упомянул И. А. Бунин в своей разгромной рецензии на «Версты»:
16 Письма Зинаиды Гиппиус Владимиру Злобину: [Электронный источник]: Режим доступа: http://lebed.com.l998/art.757.htm.
17 Ремизов А. Из книги «Николай Чудотворец». 1. Bankers Trust Company. 2. К стенке. 3. Безпризорные. 4. Вне закона // Версты. 1926.
№ 1. С. 37—51. (В конце публикации дата: 11.4.26. Париж.)
587
А уж про Ремизова... и говорить нечего: тут любой дурачок за пятачок угадает, что именно дал в сотый, в тысячный раз Ремизов насчет Николая Чудотворца...18
Бунин, очевидно, не прочитал ремизовские рассказы, иначе бы его язвительному сарказму не было предела. В кругу литераторов, близких к журналу, новое во всех смыслах обращение Ремизова к образу святителя Николая было встречено восторженно. Редактор «Верст» Д. С. Святополк-Мирский писал Ремизову 7 июня 1926 года:
Дорогой Алексей Михайлович, сейчас получил Версты, и мне хочется Вам написать о том, в какой мере мы Вам обязаны — тем, что они окажутся лучшей русской книгой последнего времени. <...> А Николай Чудотворец, мне кажется, вещь совершенно огромная, даже для Вас19.
Уже на подготовительной стадии работы у писателя возникли сомнения в том, что его интерпретация агиографических источников окажется приемлемой для ортодоксов из издательства YMCA-Press (Н. Берберова несколько позже писала о Христианском Союзе молодых людей и об его издательстве как об организации «с привкусом воскресно-церковной школы»20). В письме Л. И. Шестову от 5 марта 1926 года Ремизов делится своими проблемами:
Читаю по-франц<узски> о St. Nicolas. Я до сих пор не могу решиться подписать контракт с Вышеславцевым и попросить денег: боюсь, что житие такое выйдет — НЕ ПРИМУТ. Т. к. ничего не известно о жизни, я думаю перевести все на современность — в Париж. А это не больно-то! Вот этим всем
занят с утра до поздней ночи. Все делается, ничего не готово21.
Проблема заключалась в том, что строгие житийные сюжеты, в отличие от народных сказок и христианских легенд, требовали другой методики «переложения», совершенно иного, более строгого, «византийского» подхода. Этого требовал и исходный материал, этого ждали и заказчики из издательства YMCA. Был, наконец, и удачный образец такой работы — в 1925 году Б. К. Зайцев издал составленное
18 Бунин И. [Рецензия] «Версты» // Возрождение. 1926. № 429. 5 августа. С. 3.
19 «...С Вами беда — не перевести». Письма Д. П. Святополка-Мирского к А. М. Ремизову. 1922—1929 / Публ. Р. Хьюза // Диаспора. Новые материалы. Вып. 5. Париж; СПб.: Athenaeum — Феникс, 2003. С. 381.
20 Берберова Н. Курсив мой: Автобиография. М., 1996. С. 542.
21 Переписка Л. И. Шестова с А. М. Ремизовым / Вступ. заметка, подгот. текста и примеч. И. Ф. Даниловой и А. А. Данилевского // Русская литература. 1994. № 2. С. 143—144.
588
им житие Сергия Радонежского. Но Ремизову, очевидно, такой метод в художественном отношении казался малопривлекательным, пресным, не соответствующим его писательской сущности. Он выбирает иной путь. Писатель как бы надевает маску народного сказителя, крестьянина-начетчика, который, прочитав житие, пересказывает его, как умеет, благодарным слушателям, для «пущей важности» перенося действие в «наше время» и в привычную обстановку. В огромном по объему славянском Никольском фольклоре встречался и такой дискурсивный пласт. «Были
даже такие случаи, — указывает С. А. Иникова, — когда люди, пересказывая эпизоды из жития, в качестве места действия указывали на соседнюю деревню, называли имена действующих в рассказе лиц, что придавало ему особую правдоподобность. Чудеса и подвиги Николы Угодника давно переместились со страниц житийной литературы в жизнь, и это отмечали еще в XIX веке. Более того, традиция
устной передачи рассказов о святителе сохраняется в
22
настоящее время».
Работа над «большой» книгой о Николе Угоднике затягивалась, и в качестве временной замены писатель предложил издательству более строгую в стилистическом отношении книгу Богородичных легенд, которая и была выпущена в 1928 году23. Ремизов продолжал работать с научной литературой по святому Николаю, обрабатывал все новые и новые житийные сюжеты и, одновременно, составлял научное введение и комментарии к ним. Потребность в таком «металитературном» тексте становилась совершенно очевидной. Автору надо было многое объяснить своим читателям, подготовить их к восприятию его необычной, на первый взгляд, трактовки жития. Ремизов, всегда имевший склонность к работе с научными источниками, несомненно, увлекся Никольской темой. Кроме того, важна была и все еще сохранявшаяся возможность продажи «большой книги» издательству, платившему солидные гонорары.
22 Иникова С. А. Почитание свт. Николая Чудотворца в современной русской народной традиции // Правило веры и образ кротости... Образ
свт. Николая, архиепископа Мирликийского, в византийской и славянской агиографии, гимнографии и иконографии. М.: Издательство Православного Свято-Тихоновского Богословского института, 2004.
С. 274.
23 Ремизов А. М. Звезда надзвездная. Stella Maria Maris. Париж: YMCA-Press, 1928.
589
В конце 1928 года планы Ремизова по изданию книги «Николай Угодник» резко поменялись. Писателю стало ясно, что его «легенды», как старые, написанные еще в России на фольклорном материале, так и новые, созданные в Париже на основе агиографических источников, для издательства YMCA-Press не подходят. Ремизов делит книгу «Никола Угодник» на две части — основную, «беллетристическую» и вспомогательную, «научную» — и решает издавать их отдельно. Первую часть он предложил издательству «ТАИР». Название этого благотворительного парижского издательства представляет собой акроним имен дочерей композитора С. В. Рахманинова — Татьяны и Ирины, которые на деньги отца издавали художественную и музыкальную литературу, преимущественно русскую. Первой книгой издательства стал ремизовский «временник» революционных лет — «Взвихренная Русь» (1927), всего же «ТАИР» выпустил четыре книги писателя24. О новых издательских планах Ремизов сообщал своему приятелю и литературному помощнику В. В. Перемиловскому 27 февраля 1929 года:
Сейчас готовлю 2 том в «ТАИРЪ», а в УМСА будут даны (пропущенное слово. — Ю. Р.) всяких ученых разъяснений25.
В течение 1929 года в издательстве «ТАИР» вышли два тома Никольских легенд Ремизова под апокалиптическим названием «Три серпа»26. (Аллюзии на текст Апокалипсиса, в том числе и эта, неоднократно встречаются в житиях
святого, с которыми работал писатель.) Второй заголовок книги — «Московские любимые легенды» — косвенным образом указывает на устную традицию, которой следовал писатель в своем пересказе источников. Вскоре после выхода второго тома Ремизов, отвечая на анкету «Последних новостей», пояснил суть своего замысла:
24 Подробнее об этом: Сосинский В. Конурка. (Об Алексее Ремизове, Александре Алёхине, братьях Модильяни и других) // Вопросы литературы. 1991. № 6. С. 172—173.
25 Письма А. М. Ремизова к В. В. Перемиловскому / Подгот. текста Т. С. Царьковой, вступ. ст. и примеч. А. М. Грачевой // Русская литература. 1990. № 2. С. 211. Публикаторы восстановили пропущенное слово как предлог «без», что противоречит действительному положению вещей. «Ученые разъяснения» как раз и были отданы автором в издательство YMCA-Pгess. Скорее всего, на этом месте должно быть собирательное существительное во множественном числе типа «кучи», «ворохи».
26 Ремизов А. Три серпа. Московские любимые легенды. Т. 1—2. Париж: ТАИР, 1929.
590
«Три серпа» — византийские легенды о Николае Чудотворце, любимые на Москве и пересказанные по-русски, как русские, о русском. Современная обстановка легенд — Париж, Москва, Бретань — в духе народных рассказов, законный прием передачи легенды, которая есть выражение явления духовного мира и стоит вне истории и археологии. Легенды о человеке, которого страждущее человеческое сердце наделило в веках отзывчивым на все беды чудотворным сердцем — книга мира, мудрости, молитвы, тесно связанная с бурной «Взвихренной Русью»27.
В том же духе и даже в тех же выражениях «объяснял» новую книгу Ремизова близкий к писателю критик
К. В. Мочульский:
«Московские любимые легенды. Три серпа» — пересказ своим голосом старых сказаний о Чудотворце. Автор — последний из народных сказителей. Он продолжает творимую легенду (аллюзия на Ф. К. Сологуба и на мифотворчество символистов. — Ю. Р.), начало которой в XI веке. И принимая из рук народа нить рассказа, он знает, какую возлагает на себя ответственность. <...> От своего имени и своим голосом рассказывает он; двадцатый век, эмиграция, Париж — бедственная жизнь человека в изгнании — все, что есть и что пережито, — кладет свой отпечаток на сказания о Святом Николае. Духовное явление в истории и географии не нуждается, анахронизмов не боится, с бытом ладит и чудесно примиряет самое древнее с наисовременнейшим. Для Ремизова легенды — не археология, а жизнь, со всеми ее мелочами, и сегодняшний день и вечность28.
Мочульский, стараясь предотвратить возможные упреки критики в модернизации древних сюжетов, особо подчеркивает художественную правоту ремизовского подхода: Поддайся он (Ремизов. — Ю. Р.) соблазну подражания и «стилизации» — и светлый образ (святого Николая. — Ю. Р.) померкнет. Из иконы получится «портретная живопись»29.
Несмотря на такие основательные разъяснения, напечатанные в двух главных периодических изданиях «русского Парижа», не все критики и читатели приняли ремизовскую интерпретацию жития святого Николая. Наиболее резкие и аргументированные возражения высказал религиозный философ и критик И. А. Ильин в своих публичных лекциях
27 Ремизов А. [Ответ на анкету «Писатели о своих книгах»] Последние
новости. 1930. 1 января. С. 3.
28 Современные записки. 1932. Кн. ХЦУШ. С. 480.
29 Там же.
591
о современной русской литературе, которые он читал в начале 1931 года в Русском научном институте при Берлинском университете. (Материалы этих лекций позднее вошли в книгу Ильина «О тьме и просветлении».) Ильин подошел к книге «Три серпа» с точки зрения здравомыслящего, «художественно зрячего» и религиозного читателя:
Фантастические рассказы о Св. Николае, Мирликийском чудотворце, составлены автором так, что читатель с первых же страниц испытывает художественный испуг и разочарование и не расстается с этими чувствами до конца. <...> Ему рассказывается такое, что заведомо никак не могло быть, так что и автор и читатель оба знают, что этого никогда не было. Это подчеркиваемое автором сознание неправдоподобности и нереальности образа оказывается губительным для художественного акта30
Определил критик и истоки такого подхода к материалу:
И если спросить себя, откуда же взялось это смешение, то ответ будет прост и краток: Ремизов пытается перенести механизм всесмешивающего сновидения в сферу искусства; он пытается сновидствовать в художестве; и художество от этого гибнет31.
В этом умозаключении критика есть определенный резон: поэтика сновидений оказывала сильное влияние на творчество писателя, но в данном случае она не была
определяющей. Таким образом, все обсуждение книги свелось к дискуссии о «превратностях метода», другие аспекты работы Ремизова упоминались лишь вскользь. Так о «лирическом начале» в «Трех серпах» писал Д. П. Святополк-Мирский в обзорной статье по современной русской литературе в эмиграции:
В ряд лириков на этот раз можно поставить и Алексея
Ремизова. <...> Недавно вышедшее... собрание легенд Ремизова
«Три серпа» также пополнит его лирическое богатство32.
Много позже, уже в 1950-е годы, о стихотворной стихии в «мелодической и ритмической» прозе «Трех серпов» рассуждал
30 Ильин И. А. О тьме и просветлении. Книга художественной критики. Бунин — Ремизов — Шмелев // Ильин И. А. Собр. соч.: В 10 т. Т. 6. Кн. 1. М.: Русская книга, 1996. С. 318—319.
31 Там же. Подробнее об этом см. в обстоятельной статье Е. Р. Обатниной «Полемический диалог А. Ремизова и И. Ильина» (Remizov А. Studi е materiali inediti. Pietroburgo; Salerno, 2003. P. 181—202).
32 Svatopolk-Mirskij D. Die Literatur der russischen Emigration // Slavische Rundschau. 1929. № 4. S. 293.
592
критик и историк литературы М. Л. Гофман33. Удивительно, что никто из писавших о «Трех серпах» не соотнес их поэтику с исканиями французского сюрреализма, который как раз в эти годы становился чуть ли не ведущим литературным течением и успешно боролся с рационализмом в искусстве. Было бы заманчиво обосновать допущенное писателем «смешение эпох» не особенностями фольклорного бытования Никольских сюжетов, как это делали Ремизов и близкие ему критики, а созданием
сюрреалистической действительности по новейшим западным образцам. Но литература русского зарубежья в 1920-е годы была замкнута сама в себе, и писатели старшего поколения мало интересовались европейскими новинками. Французы же обратили внимание на Никольские легенды Ремизова еще по первой публикации в «Верстах». Писатель сообщал Л. И. Шестову 12 апреля 1927 года:
Получил письмо от Маритэна: он предлагает сделать опыт перевода нескольких легенд. Из них он может напечатать в Chroniques (Le Roseau d'O^). Для меня вся трудность — переводчик34.
Этот план осуществился — отдельные легенды Ремизова в переводе Б. Ф. Шлёцера появились во французских Журналах35. С этого момента началось сближение русского писателя-эмигранта с французскими интеллектуалами. Друг и биограф Ремизова, Н. В. Резникова, пишет по этому поводу:
И католики (Жак Маритэн), и сюрреалисты (Андрэ Брэтон) оценили глубокую оригинальность Ремизова, и его вещи стали появляться в передовых французских изданиях. Имя Ремизова тогда же стало известно французской элите, главным образом как автора легенд, написанных очень своеобразным стилем36.
Введение и комментарии к так и не изданной «большой книге» «Николай Чудотворец» Ремизов предложил издательству YMCA-Press, которое и выпустило их отдельной
33 Гофман М. Русская литература в эмиграции // Возрождение. Литературно-политические тетради. № 7. Paris, 1957. С. 14—15.
34 Переписка Л. И. Шестова с А. М. Ремизовым // Русская литература.
1994. № 2. С. 164.
35 Сохранилось недатированное письмо Б. Ф. Шлёцера Ремизову: «Пишу о Вас статью в Nouv<elles> Literaires. <...> Одновременно с моей статьей пойдут Ваши легенды о Николе (1 или 2) в моем переводе...» (Обатнина Е. Царь Асыка и его подданные... С. 236).
36 Резникова Н. Огненная память. Воспоминания о Алексее Ремизове. Berkeley, 1980. С. 118.
593
книгой под заглавием «Образ Николая Чудотворца. Алатырь-камень русской веры». (Похожая ситуация уже встречалась в писательской практике Ремизова. В 1907 году в издательстве журнала «Золотое Руно» вышла «Посолонь» без авторских примечаний и комментариев, которые издатели сочли излишними. Ремизов тогда предложил напечатать свои пояснения к основному тексту отдельно в виде журнальной статьи в «Золотом Руне», но предложение писателя было отвергнуто.) Таким образом, по не зависящим от автора причинам произошло явное нарушение общего замысла, которое во многом объясняет «странности» последней книги. Писатель, впрочем, был удовлетворен и таким исходом дела — ему все же удалось напечатать все, что он написал о св. Николае. В инскрипте, адресованном жене, он пишет о чувстве религиозного умиротворения, связанном с доведенным до конца делом всей жизни, и с гордостью подводит предварительные итоги своей литературной деятельности:
С. П. Ремизовой. Перед Пасхой эта книга, я в нее больше верю, чем во все книги. Я знаю, что она принесет нам тихость; я сегодня почувствовал это особенно — сегодня утром под теплый дождь, «зеленые глаза» и благовест. <...> В S/S (в собрании сочинений. — Ю. Р.) 70-я книга (33-ья за границей)
37
по-русски.
При этом Ремизов всегда рассматривал книгу «Образ Николая Чудотворца» прежде всего как «ученое»38 введение к основному корпусу легенд, то есть к книге «Три серпа». Посылая в 1957 году книгу «Образ Николая Чудотворца» сотруднику Пушкинского Дома В. И. Малышеву, он писал:
Эта книга — введение в легенды о Николе... (курсив наш. — Ю. Р.)39.
Это высказывание писателя следует понимать буквально и, по возможности, учесть при подготовке будущего издания Никольских легенд.
37 Волшебный мир Алексея Ремизова. Каталог выставки. СПб., 1992. С. 26.
38 В письме поэту И. В. Чиннову от 9 августа 1954 писатель сообщал, что может прислать «ученую книгу "Образ Николая Чудотворца"» (Письма запрещенных людей. Литература и жизнь эмиграции. 1950 — 1980-е годы. По материалам архива И. В. Чиннова. М.: ИМЛИ РАН, 2003. С. 32).
39 Волшебный мир Алексея Ремизова. С. 26.
