CC BY
23
гражданское и СЕМЕЙНОЕ ПРАВО. ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСКОЕ ПРАВО
УДК 347.4
DOI: 10.12737/jrl.2021.122
Нерешенные проблемы доктрины крайней необходимости в деликтном праве
Мария Александровна Андрианова1, Семен Константинович Степанов2
1 2Московский государственный институт международных отношений (университет) Министерства иностранных дел Российской Федерации, Москва, Россия
1m.andrianova@inno.mgimo.ru
2s.stepanov@inno.mgimo.ru, https://orcid.org/0000-0003-0948-0234
Аннотация. В результате социальных коммуникаций нередко возникают ситуации, когда приходится жертвовать одним благом ради сохранения другого. Классическим примером таких обстоятельств выступает крайняя необходимость. В отечественной доктрине деликтного права обязательства по возмещению вреда, причиненного в состоянии крайней необходимости, остаются недостаточно изученными. Между тем возникающие на практике проблемы, связанные с присуждением недостаточного возмещения или с отказом от такового, обусловливают необходимость теоретического осмысления соответствующей правовой конструкции. Обращение к зарубежным источникам показывает релевантность вины и противоправности при исследовании обязательств по возмещению вреда, причиненного в состоянии крайней необходимости. Такие выводы порождают еще больше вопросов, поскольку в российской доктрине признается, что эти обязательства представляют собой разновидность случаев возмещения правомерно причиненного вреда, следовательно, вина и противоправность не имеют значения. Однако, переосмыслив содержание противоправности, возможно изменить принятый в доктрине подход. При использовании методологии экономического анализа права ответ на вопрос относительно стимулов, которые создает доктрина крайней необходимости, получится более обоснованным, так как стимулы адресованы не только причинителю вреда действовать наиболее осмотрительно при устранении опасности, но и потенциальному потерпевшему.
Основная цель статьи — проиллюстрировать релевантность вины и противоправности в обязательствах по возмещению вреда, причиненного в состоянии крайней необходимости.
Результаты исследования показали, что противоправность и вина могут (а на практике применяются) быть использованы в качестве вспомогательных критериев при установлении размера возмещения. Для целей настоящей статьи противоправность понимается как результат сопоставления различных конкурирующих интересов. Подобный подход был развит преимущественно в швейцарской литературе, что предопределило использование сравнительно-правового метода. Апелляция к экономическому анализу деликтного права обусловила применение критического метода.
Ключевые слова: крайняя необходимость, вина, противоправность, деликтное право, теория интересов М. Картье
Для цитирования. Андрианова М. А., Степанов С. К. Нерешенные проблемы доктрины крайней необходимости в деликтном праве // Журнал российского права. 2021. Т. 25. № 10. С. 46—60. DOI: 10.12737/jrl.2021.122
Challenges to the Doctrine of Private Necessity in the Theory of Tort Law
Maria A. Andrianova1, Semyon K. Stepanov2
1, 2Moscow State Institute of International Relations (University), Ministry of Foreign Affairs of the Russian Federation, Moscow, Russia
1m.andrianova@inno.mgimo.ru
2s.stepanov@inno.mgimo.ru, https://orcid.org/0000-0003-0948-0234
Abstract. The doctrine of private necessity remains insufficiently studied in the domestic literature. At the same time, the corresponding prerequisites have been formed long ago. The problems arising in practice related to the award of insufficient compensation necessitate a theoretical understanding of the corresponding legal structure. An appeal to foreign sources shows the relevance of guilt and wrongfulness in the study of the private necessity doctrine. This circumstance raises even more questions, since the domestic doctrine recognizes that the doctrine of private necessity is a kind of cases where damages are caused by lawful action. Nevertheless, by rethinking the content of wrongfulness, it is possible to change the approach adopted in the doctrine. Moreover, the methodology of economic analysis of law gives an answer to the question of the incentives that the doctrine of private necessity creates. Since the incentives are addressed not only to the injurer, but also to the injured party.
The main purpose of the article is to illustrate the relevance of guilt and wrongfulness in the doctrine of private necessity.
The results of the study show that wrongfulness and guilt can (and in practice are applied) be used as auxiliary criteria in determining the damages. To achieve this goal, we change the content of wrongfulness, using the approach of the Swiss scientist M. Cartier, which is based on a comparison of the interests of the injurer, injured party and society.
This circumstance predetermines the use of the comparative legal research method.
Keywords: private necessity, guilt, wrongfulness, tort law, M. Cartier's theory of interests
For citation. Andrianova M. A., Stepanov S. K. Challenges to the Doctrine of Private Necessity in the Theory of Tort Law. Journal of Russian Law, 2021, vol. 25, no. 10, pp. 46—60. (In Russ.) DOI: 10.12737/jrl.2021.122
Введение. Отечественные ученые традиционно уделяют недостаточно внимания проблематике деликтного права, в том числе обстоятельствам, исключающим противоправность. Вместе с тем доктрина и практика нуждаются в подобного рода исследованиях.
В теории остались без ответа вопросы, посвященные правовой природе возмещения вреда, причиненного в состоянии крайней необходимости. Весьма распространенной можно считать точку зрения, согласно которой возмещение при крайней необходимости представляет собой разновидность случаев возмещения правомерно причиненного вреда1. В то же время высказываются и иные позиции. Например, в одном из авторитетнейших учебников по гражданскому праву указано,
1 См.: Шевченко А. С. Возмещение вреда, причиненного правомерными действиями. Владивосток, 1989. С. 38, 63 — 82; Ма-леин Н. С. Возмещение вреда, причиненного в состоянии необходимой обороны и крайней необходимости // Советская юстиция. 1964. № 20. С. 25.
что взыскание убытков с лица, причинившего вред в состоянии крайней необходимости, следует считать ответственностью2.
Такая неопределенность порождает трудности, связанные с определением роли и значения вины при-чинителя вреда, действующего в состоянии крайней необходимости. Очевидно, что для сторонников первого подхода вина не имеет смысла. Обратная ситуация наблюдается при объявлении такого рода возмещения ответственностью.
На практике все это приводит к неудовлетворительным результатам, когда идентичные фактические обстоятельства получают различную квалификацию. Так, в одном из дел истец обратился в суд с иском о возмещении вреда, причиненного заливом его квартиры, к ответчику, в помещении которого произошел пожар. Судебная коллегия определила, что поскольку сотрудники МЧС при тушении пожара действо-
2 См.: Гражданское право: учебник: в 4 т. / отв. ред. Е. А. Суханов. 2-е изд. М., 2019. Т. 1. С. 525 (автор — А. А. Ягельницкий).
вали в интересах ответчика, то обязанность по возмещению вреда по правилам ст. 1067 ГК РФ может быть возложена на ответчика3. В другом деле с аналогичными обстоятельствами судебная коллегия указала, что действия по тушению пожара являлись правомерными и необходимыми и производились не только в интересах ответчиков, но и в интересах других владельцев квартир в данном доме, в том числе истца, в связи с чем в возмещении вреда потерпевшему необходимо отказать4.
Помимо обозначенных проблем с определением значения вины, существует более фундаментальный вопрос, который лишь изредка поднимается в отечественной литературе. Речь идет о противоправности поведения причинителя вреда, действующего в состоянии крайней необходимости. С. М. Корнеев отмечал, что весьма не точно рассматривать данную ситуацию как возмещение вреда при отсутствии противоправности поведения причинителя вреда, поскольку в рассматриваемом случае происходит нарушение субъективных прав потерпевшего (например, права собственности), что также охватывается понятием «противоправность»5. Выявление противоправности позволит усомниться в обоснованности обязательств по возмещению вреда, причиненного правомерными действиями, как категории sui generis.
Эволюция российской доктрины крайней необходимости: общие замечания. На формирование отечественной концепции противоправности повлияли идеи, которые выска-
3 См. апелляционное определение Московского городского суда от 22 апреля 2016 г. по делу № 33-14099/2016.
4 См. апелляционное определение Московского городского суда от 24 мая 2018 г. по делу № 33-22894.
5 См.: Российское гражданское право: учебник: в 2 т. Т. II: Обязательственное право / отв. ред. Е. А. Суханов. 3-е изд. М., 2013. С. 1086 (автор — С. М. Корнеев).
зывались по этому поводу немецкими цивилистами. Определение противоправности как одновременного нарушения норм объективного права и субъективных прав потерпевшего принадлежит великому романисту Ю. Барону6. С легкой руки Г. Ф. Шершеневича такое понимание противоправности стало господствующим в российской доктрине7. Более того, комментируя положения Свода законов Российской Империи, К. Н. Анненков находит догматическое подтверждения именно этой формулировки противоправности8.
Доктрина крайней необходимости в дореволюционной литературе пристально не рассматривалась. Ученые ограничивались лишь указанием на нее как на обстоятельство, исключающее противоправность. Тем не менее и здесь ощущается влияние немецкой традиции. Так, В. М. Хвостов со ссылкой на Л. Миттейса и Ф. Регельсбергера демонстрирует перечень таких обстоятельств, среди которых наличествует и крайняя необходимость, или крайняя нужда, представляющие собой ситуации, когда приходится жертвовать менее ценным благом для сохранения более ценного9.
В литературе советского периода в основном был воспринят дореволюционный подход к определению противоправности10. Исключением
6 На это обстоятельство указывает К. Н. Анненков (см.: Анненков К. Н. Система русского гражданского права. Т. 1: Введение и общая часть. 2-е изд. СПб., 1899. С. 554).
7 См.: Шершеневич Г. Ф. Избранное: в 6 т. Т. 4 / сост. П. В. Крашенинников. М., 2016. С. 586—588.
8 См.: Анненков К. Н. Указ. соч. С. 554.
9 См.: Хвостов В. М. Система римского права. М., 2019. С. 198.
10 Например, Е. А. Флейшиц отмечает, что «противоправность действия, которое влечет за собой обязанность возместить причиненный этим действием вред, заключается в том, что, противореча праву в объективном смысле, это действие нарушает и субъективное право лица, которому при-
является позиция М. М. Агаркова, который не только сформулировал оригинальную концепцию противоправности, но и указал (одним из первых) на наличие обязательств по возмещению вреда, причиненного правомерными действиями, на примере крайней необходимости и ре-квизиции11.
Уникальность воззрения М. М. Агаркова заключается, во-первых, в том, что противоправность в его интерпретации касается лишь поведения делинквента12. Во-вторых, с опорой на позицию Р. Иеринга ученый разделил противоправное поведение на объективную и субъективную неправду13. Последняя имеет место тогда, когда содержащиеся в поведении лица умысел или неосторожность заключают в себе отрицание права. «Так называемая субъективная противоправность, — пишет М. М. Агарков, — есть сложный фактический состав, состоящий из факта противоправного поведения плюс наличие у правонарушителя умысла или неосторожности». Напротив, объективная неправда не требует наличия вины14.
Далее ученый рассуждает об исключении противоправности, когда вред причиняется в состоянии крайней необходимости, и ставит принципиальный вопрос о возмещении такого вреда. Действительно, почему
чиняется вред» (Флейшиц Е. А. Избранные труды по гражданскому праву: в 2 т. Т. 2. М., 2015. С. 355).
11 См.: Агарков М. М. Обязательство по советскому гражданскому праву. М., 1940. С. 151.
12 В европейской доктрине до сих пор не утихают споры между сторонниками теории противоправности результата и теории противоправности поведения (см.: Koziol H. Basic Questions of Tort Law from a Germanic Perspective. Jan Sramek Verlag, 2012. P. 173, 291; Larenz K, Canaris C.-W. Lehrbuch des Schuldrechts. Bd. II: Besonderer Teil. 2. Halbband. 13. Aufl. München, 1994. §75 II 3 b).
13 См.: Агарков М. М. Указ. соч. С. 141.
14 Там же..
спасение более высшего блага в конечном счете должно ложиться на имущество потерпевшего?15
Формулировка субъективной противоправности, по нашему мнению, весьма удачная, несмотря на то что несколько позже это положение будет критиковаться Г. К. Матвеевым за то, что приводит к отождествлению вины и противоправности16. На самом деле здесь нет принципиальных противоречий. В дальнейшем мы проиллюстрируем примеры теорий противоправности, в которых этот подход приводит к эффективным результатам.
Норма о возмещении вреда, причиненного в состоянии крайней необходимости, появилась в ст. 449 ГК РСФСР 1964 г., в которой говорилось именно об ответственности за причинение такого рода вреда, и сразу же была признана неудовлетворительной по нескольким причинам. Одни ученые принялись доказывать, что такое обязательство не является по природе ответствен-ностью17. Аргументы приводились очень простые. Например, А. С. Шевченко апеллирует к соотношению мер защиты и ответственности. Отличия видятся, с одной стороны, в основаниях возникновения (хотя автор признает, что вне зависимости от оснований возникновения меры защиты и ответственности реализуются в рамках охранительного правоотношения), с другой — в функциях этих мер (меры защиты не преследуют карательной и предупредительно-воспитательной функции, а сводятся к восстановительным задачам). Небесспорным выглядит замечание автора, согласно которому
15 См.: Агарков М. М. Указ. соч. С. 152.
16 См.: Матвеев Г. К. Основания гражданско-правовой ответственности. М., 1970. С. 259—261.
17 См.: Шевченко А. С. Указ. соч. С. 86; Ма-леин Н. С. Указ. соч. С. 25; Аналогичной позиции придерживается О. Н. Садиков (см.: Садиков О. Н. Убытки в гражданском праве Российской Федерации. М., 2009. С. 157).
«универсализация категории "ответственность", попытка объединить с ее помощью все случаи возмещения вреда, даже причиненного правомерно... не может способствовать дальнейшему развитию науки в этом вопросе, для правильной социальной оценки поведения лиц, причинивших вред при реализации прав, предоставленных законом... трактовка ответственности как единственно возможного способа урегулирования общественных отношений в случае их нарушения представляет собой "прокрустово ложе", в которое пытаются поместить и иные формы восстановления нарушенных субъективных прав»18. Последний аргумент с трудом можно признать состоятельным. Используя методологический принцип «не следует множить сущее без необходимости»19, можно с легкостью опровергнуть позицию ученого о том, что выделение дополнительных категорий способствует «дальнейшему развитию науки». При этом необходимость должна быть обусловлена политико-правовыми, социальными причинами, а не предпочтениями конкретных ученых. К сожалению, обнаружить такие причины, за исключением весьма общего указания на «правильную социальную оценку поведения лиц», в работе А. С. Шевченко не представляется возможным.
Другим спорным моментом было то обстоятельство, что в соответствии со ст. 449 ГК РСФСР 1964 г. убытки возмещались именно лицом, причинившим вред. Н. С. Ма-леин полагал, что вред во всех слу-
18 Шевченко А. С. Указ. соч. С. 38.
19 Принцип «Лезвие Оккама» в последнее время часто используется при объяснении институтов частного права (см.: Белов В. А. К вопросу о соотношении понятий обязательства и договора // Вестник гражданского права. 2007. № 4. С. 239—258; Карапетов А. Г. Приостановление исполнения обязательства как способ защиты прав кредитора. М., 2011. С. 113).
чаях «должно» возместить лицо, чьи интересы охранялись20. Напротив, В. П. Грибанов считал такое законодательное решение обоснованным, поскольку оно стимулирует известную осмотрительность в выборе средств устранения опасности21.
Крайней необходимости в современном гражданском законодательстве посвящена норма ст. 1067 ГК РФ, в которой в отличие от ст. 449 ГК РСФСР 1964 г. отсутствует указание на ответственность. Помимо прочего, наиболее полно раскрыто содержание крайней необходимости. Так, законодатель уточняет, что крайняя необходимость связана с устранением опасности, угрожающей причинителю вреда или другим лицам. Вместе с тем действия в состоянии крайней необходимости считаются правомерными, если опасность не могла быть исключена иным образом. В остальном подход, отраженный в ГК РСФСР 1964 г., был сохранен.
Таким образом, в советской литературе были выкристаллизованы некоторые проблемные вопросы, которые до сих пор не решены. Первый и наиважнейший состоял в определении правовой природы обязательств по возмещению вреда, причиненного в состоянии крайней необходимости. Второй заключался в том, чтобы выявить причины, по которым законодатель избрал именно такой путь формулирования норм о
20 См.: Малеин Н. С. Указ. соч. С. 25. Аналогичной позиции придерживается О. Н. Садиков, который считает, что «законодательное решение не может не вызывать сомнения, ибо в качестве исходного начала возмещение вреда рекомендуется возлагать на лицо, действовавшее для устранения опасности, что несправедливо и не стимулирует совершение таких действий, нередко связанных со значительным риском и имущественными затратами» (см.: Садиков О. Н. Указ. соч.).
21 См.: Грибанов В. П. Осуществление и защита гражданских прав. 2-е изд. М., 2001. С. 131.
крайней необходимости, и понять, существуют ли критерии, которыми можно было бы руководствоваться при определении лица, обязанного к возмещению.
Значение и роль вины в обязательствах по возмещению вреда, причиненного в состоянии крайней необходимости. В отечественной доктрине можно считать устоявшейся точку зрения, согласно которой при причинении вреда в состоянии крайней необходимости вина делинквента не имеет значения22. Напротив, в зарубежных правопорядках такой вопрос считается ключевым.
Заслуживает внимания § 904 Германского гражданского уложения (далее — ГГУ), содержащий положения об aggressiver Notstand23. Настоящая норма была принята лишь при работе Второй комиссии по составлению ГГУ по причинам скорее прагматическим, нежели концептуальным24. Комиссия раскритиковала первый проект ГГУ, в котором отсутствовало указание на aggressiver Notstand: «Неприемлемость правовой ситуации (согласно первому проекту) очевидна без дополнительных
22 См.: Шевченко А. С. Указ. соч. С. 39—47.
23 В соответствии с указанным параграфом «собственник вещи не вправе запретить другому лицу воздействие на вещь, если это необходимо для предотвращения имеющейся опасности и грозящий ущерб значительно превысит ущерб, причиненный воздействием на вещь. Собственник может требовать возмещения понесенных убытков». Принято различать два вида крайней необходимости: defensiver Notstand (крайняя необходимость, обусловленная необходимой обороной) — причинение вреда вещи, которая явилась причиной опасной ситуации; aggressiver Notstand (агрессивная, или наступательная крайняя необходимость) — причинение вреда вещи, которая не была причиной опасной ситуации (см.: Erman W. Handkommentar zum Bürgerlichen Gesetzbuch. 15. Aufl. Köln, 2017. S. 660).
24 См.: Gordley J. Foundations of Private
Law: Property, Tort, Contract, Unjust
Enrichment. Oxford, 2007. P. 133.
аргументов, если рассмотреть некоторые практические следствия. В соответствии с проектом, когда тонущий человек залезает в чужую лодку, чтобы спастись, его действие считается противоправным. Владелец лодки, который не находится в опасности, вправе столкнуть тонущего обратно в воду... Во всех перечисленных ситуациях действия собственника представляются необходимой обороной. Настоящие выводы недопустимы и несовместимы с другими принципами, отраженными в законе... Наиболее ярким примером является экспроприация. Фундаментальная идея экспроприации состоит в том, что действие, совершенное по необходимости, соответствует закону только в том случае, когда очевиден приоритет высших интересов над низшими, поскольку реализация таких действий является долгом перед обществом»25.
Сразу же после введения § 904 ГГУ возникли споры относительно второго предложения, а именно: в каких случаях собственник может требовать возмещения понесенных убытков? При ответе на поставленный вопрос используется известное различие между формами вины. Считается, что собственник вправе требовать возмещения вреда, причиненного в состоянии aggressiver Notstand, когда делинквент действовал умышленно26. При этом необязательно, чтобы умысел был прямым, достаточно осознания возможности вредоносных последствий. В то же время если причинитель вреда действовал неосторожно, потерпевший не может требовать возмещения вреда. В качестве иллюстрации приведем некоторые примеры.
Фабула одного из дел была следующая: немецкий военный корабль сел на мель. Решившись прийти на по-
25 Protokolle der Kommission für die zweiye Lesung des Bü rgeliches Gesetzbuches 4. Berlin, 1899. § 419. S. 214 ^mt. no: Gordley J. Op. cit. P. 133).
26 cm.: Gordley J. Op. cit. P. 135.
мощь, капитан проходившего мимо военного судна приказал бросить якорь, несмотря на то что в этом месте под водой проходил электрический кабель. Как выяснилось, капитан знал о расположении кабеля. Суд удовлетворил требование к немецкому флоту о возмещении вреда, хотя признал, что действия совершены в состоянии крайней необходимости27.
В другом деле водитель автомобиля, чтобы избежать ДТП с автотранспортным средством, водителя которого не удалось идентифицировать, выехал на встречную полосу движения и столкнулся с машиной истца. Суд указал, что удовлетворить требование о возмещении вреда в соответствии с § 904 ГГУ возможно лишь в случаях, когда установлен умысел ответчика на использование вещи потерпевшего в обстоятельствах крайней необходимости28.
Безусловно, различие, продиктованное судами, не может считаться бесспорным. По меткому замечанию Дж. Гордли, чем тщательнее лицо понимает риски своих действий, тем больше вероятность того, что оно будет обязано к возмещению вреда29. Тем не менее сформулированные судами позиции, на наш взгляд, не являются безосновательными. Очевидно, что в каждом конкретном случае вопрос о возмещении вреда будет зависеть от многих факторов. В то же время предложенный критерий может использоваться в качестве вспомогательного.
В российской практике встречаются дела, в которых суды указывают на необходимость исследования вины делинквента при причинении вреда в состоянии крайней необходимости30. Однако логика
27 RG 29 Apr. 1926, RGZ 113, 301 (цит. по: Gordley J. Op. cit. P. 136).
28 BGH, 30 Oct. 1984, Vers R 1985, 66 (цит. по: Gordley J. Op. cit. P. 136).
29 См.: Gordley J. Op. cit. P. 136.
30 См. определения ВС РФ от 26 июля
2016 г. № 18-КГ16-69, от 3 ноября 2015 г.
№ 25-КГ15-9.
рассуждений несколько иная. Приведем пример. Потерпевший обратился в суд с иском о возмещении вреда, причиненного водителем скорой помощи в состоянии крайней необходимости. Судами первой и второй инстанций в иске отказано. Верховный Суд РФ согласился с тем, что вред причинен в состоянии крайней необходимости, но обратил внимание судов на то, что вопрос о возмещении должен решаться в зависимости от того, были ли нарушены Правила дорожного движения (далее — ПДД) при совершении маневра водителем скорой помощи. «В связи с этим факт наличия или отсутствия вины сторон в нарушении ПДД и, как следствие, в указанном дорожно-транспортном происшествии является обстоятельством, имеющим юридическое значение для правильного разрешения настоящего дела»31. Ясно, что вернее говорить о выборе причинителем вреда средств устранения опасности.
Такие размышления близки позициям, разделяемым американскими учеными. В отличие от немецких коллег основной акцент в американской доктрине смещается в пользу вероятности причинения вреда истцу. Так, считается, что лицо осознавало и желало причинения вреда, когда велика вероятность наступления вредоносного результата. Дж. Гордли также подвергает критике такой подход, поскольку делинквент действует разумно, независимо от того, какова вероятность реализации риска причинения вреда — 50%, 80% или 100%. Следовательно, нет причин, по которым в какой-то момент его действие может считаться умышленным, а он должен быть привлечен к ответственности за умышленное причинение вреда32.
В контексте рассмотрения вины возникает любопытный вопрос о
31 Определение ВС РФ от 26 июля 2016 г. № 18-КГ16-69.
32 См.: Gordley J. Op. cit. P. 137—138.
стимулах, которые создает норма о крайней необходимости. Как мы отмечали, оригинальным явился подход В. П. Грибанова, который указывал на то, что положение нормы ст. 449 ГК РСФСР об ответственности причинителя вреда, действующего в состоянии крайней необходимости, стимулирует известную осмотрительность последнего в выборе средств устранения опасности. Тем не менее в отечественной литературе данный тезис не получил развития.
Разберем подробнее систему стимулов, которую создает норма о крайней необходимости. В американской литературе проблема крайней необходимости33 обсуждается на
33 Здесь и далее по тексту речь идет о private necessity. В англо-американском праве существуют концепции частной (private necessity) и публичной (public necessity) крайней необходимости. В первом случае имеется в виду ситуация, когда лицо, действуя в состоянии крайней необходимости, причиняет вред имуществу другого лица, чтобы защитить свои имущественные права и интересы, имущественные права и интересы другого лица (см.: Restatement (Second) of Torts § 197 (Private necessity)). Отличительной особенностью private necessity является то обстоятельство, что действие в состоянии крайней необходимости совершается с целью защиты собственных благ или благ третьего лица, а не широкого круга лиц. Лицо, действующее в состоянии публичной крайней необходимости, причиняет вред другому лицу с целью спасения всего общества. Классическими примерами являются действия по уничтожению собственности с целью предотвращения распространения пожара, уничтожению инфицированного скота. Отметим, что лицо, действующее в состоянии публичной крайней необходимости, чаще всего освобождается от обязанности возместить вред, причиненный его действиями (см.: Conan J. Private and public necessity and the violation of property rights // North Dakota Law Review. 2007. Vol. 83. P. 653, 655).
примере двух весьма известных дел "Ploof v. Putnam" (1910 г.)34 и "Vincent v. Lake Erie" (1910 г.)35. Фабулы этих дел являются практически идентичными: лица, действующие в состоянии крайней необходимости во время шторма, пришвартовываются к причалу, чтобы избежать аварии. В первом деле работник собственника причала своими фактическими действиями воспрепятствовал швартовке, в результате судно погибло в шторме. Соответственно, на собственника причала в деле "Ploof v. Putnam", работник которого сделал швартовку судна невозможной, была возложена обязанность по возмещению вреда. Напротив, в деле "Vincent v. Lake Erie" судно пришвартовалось, но повредило причал, обязанность по возмещению вреда была возложена на собственника судна.
В соответствии с доктриной крайней необходимости (private necessity) лицо, действующее в состоянии крайней необходимости и причинившее вред, обязано его возместить36. Какие же стимулы создает эта доктрина? Неужели все сводится к стимулированию при-чинителя вреда, как принято считать в отечественной литературе? На самом деле доктрина крайней необходимости влияет не только на стимулы лица, действующего в состоянии крайней необходимости, но и на стимулы потенциального потерпевшего в использовании действий фактического порядка, направленных на охрану своих имущественных прав и интересов. Иными словами, одна из функций доктрины крайней необходимости заключается в регулировании сти-
34 Ploof v. Putnam, 83 Vt. 494, 76 A. 145, 1910 Vt. LEXIS 220 (Vt. 1910).
35 Vincent v. Lake Erie Transp. Co., 109 Minn. 456, 124 N. W. 221, 1910 Minn. LEXIS 588 (Minn. 1910).
36 Cm.: Hylton K. The Economics of Necessity // Journal of Legal Studies. 2012. Vol. 41. P. 270.
мулов собственника имущества, которому причиняется вред.
Так, действия собственника в состоянии необходимой обороны по защите своего имущества от посягательства лица, действующего в состоянии крайней необходимости, не являются эффективными, когда выгода причинителя превышает издержки собственника37. Правило, установленное в деле "Ploof v. Putnam", стимулирует собственника не принимать никаких действий фактического порядка, направленных на охрану своих имущественных прав и интересов. Целью нормы, посвященной крайней необходимости, является не только стимулирование причинителя вреда действовать наиболее осмотрительно в состоянии крайней необходимости, но и стимулирование собственника имущества содействовать и помогать лицу, находящемуся в опасном состоянии.
С точки зрения экономического анализа права особенностью крайней необходимости являются высокие трансакционные издержки, поскольку причинение вреда в состоянии крайней необходимости происходит в условиях, когда при-чинитель и собственник не могут договориться до причинения вреда об условиях, на которых причинителю возможно будет, например, при-швартоваться38. Подобного рода анализ имеет место, когда вред, причиненный в состоянии крайней необходимости, меньше, чем вред, который мог бы наступить39. Тем не менее только этого условия недостаточно. В деле "Jacque v. Steenberg Homes"
37 См.: Hylton K. Op. cit. P. 275.
38 См.: Познер Р. Экономический анализ права: в 2 т. Т. 1 / под ред. В. Л. Тамбовцева. СПб., 2004. С. 327; Hylton K. Op. cit. P. 272.
39 Во многих работах по деликтному праву этот принцип провозглашается как необходимый (см.: Elliot C., Quinn F. Tort
Law. 8th ed. Longman, 2011. P. 405; Finch E, Fafinski S. Tort Law. 3rd ed. LawExpress, 2011.
P. 180).
(1997 г.) ответчик пересек границу земельного участка истца, несмотря на то что последний отказался его пропустить40. Если бы ответчик не провез груз по земельному участку истца, ему пришлось бы ехать по более длинной дороге. Выгода ответчика однозначно больше, чем издержки истца. Несмотря на апелляцию ответчика к доктрине крайней необходимости, суд не посчитал правомерным ее применить.
Проанализируем рациональное поведение собственника-потерпевшего. Предположим, что причини-тель вреда является рациональным, т. е. осознает, что стоимость спасаемого им блага в условиях опасности выше, чем стоимость блага потерпевшего. В такой ситуации действия собственника по защите от посягательства будут считаться рациональными и социально оптимальными только в том случае, если издержки на необходимую оборону будут меньше, чем судебные издержки и стоимость потерянного блага. Следовательно, собственника побуждают к применению действий фактического порядка, направленных на охрану его имущественных интересов. Единственные издержки собственника — издержки на действия фактического порядка, направленные на защиту. Если собственник выбирает вариант поведения, при котором он не противодействует причинителю, то его расходы будут равны судебным издержкам41. Напротив, когда собственник привлекается к ответственности, как в деле "Ploof v. Putnam", он понесет дополнительные издержки, связанные с возмещением вреда лицу, действовавшему в состоянии крайней необходимости, в размере разницы между гипотетической выгодой причинителя в случае спасения имущества и вредом, который понес бы соб-
40 Jacque v. Steenberg Homes, 563 N. W. 2d 154 (Wis. 1997).
41 При условии полного возмещения стоимости потерянного блага.
ственник, если бы не препятствовал таким действиям42.
Слабость данной аргументации представляется, во-первых, в том, что суд не всегда может объективно оценить рациональность при-чинителя и, соответственно, ценность благ, приносящихся в жертву. Во-вторых, в ситуациях, когда собственники не обращаются в суд с иском в силу разнообразных причин. В-третьих, если в качестве потерпевшего выступает третье лицо. Изменим пример со швартовкой судна. Предположим, первый собственник причала не позволил пришвартоваться. Судно пришвартовывается ко второму причалу другого собственника и причиняет вред столкновением. Действия первого собственника будут эффективными лишь в том случае, если вред второго меньше, чем был бы у первого собственника. Возложение обязанности по возмещению вреда на первого собственника не является оправданным. В то же время когда убытки, причиненные второму собственнику, больше либо равны убыткам, которые лицо, действующее в состоянии крайней необходимости, причинило бы первому собственнику, возложение обязанности возмещения вреда на первого собственника представляется оправданным43. В-четвертых, действия фактического характера, направленные на защиту имущества, иногда совершаются по мотивам возмездия или наказания. Такое желание, вероятно, будет особенно сильным, когда причинитель уничтожает особо ценное имущество для собственника; соответственно, во многих ситуациях издержки на фактические действия, направленные на защиту имущества, будут значительно ниже социальных издержек, поскольку даже если собственник и осознает социальные издержки оборонительных действий, он все равно будет учитывать вы-
42 См.: К. Ор. «1 Р. 278—279.
43 Ibid. Р. 283—284.
году, которую получит от наказания причинителя.
возможность обоснования противоправности в обязательствах по возмещению вреда, причиненного в состоянии крайней необходимости. Сомнения С. М. Корнеева в существовании противоправности при возмещении вреда, причиненного в состоянии крайней необходимости, не безосновательны. В европейской доктрине традиционно проблематике противоправности уделяется значительное внимание. Особенно примечательными являются подходы, выработанные в швейцарском и немецком правопорядках.
Устоявшейся можно считать точку зрения, согласно которой противоправность как необходимое условие деликтной ответственности возникает, когда делинквент нарушает какое-либо абсолютное право потерпевшего (противоправность результата) либо предписание нормы (противоправность поведения).
Теория противоправности результата получила нормативный импульс в п. 1 § 823 ГГУ, содержащем перечень конкретных благ, посягательство на которые автоматически означает противоправность. Данный подход считается неудовлетворительным по следующим причинам. Во-первых, заранее невозможно предусмотреть наиболее полный список благ44. Во-вторых, поскольку выявление противоправности происходит непосредственно после причинения вреда, существуют проблемы, связанные с самозащитой права. Так, действия в условиях необходимой обороны реализуются
44 В Германии это привело к тому, что в 1954 г. Верховный федеральный суд впервые принял решение, согласно которому вся совокупность прав личности признавалась в качестве «иного права» по смыслу п. 1 § 823 ГГУ (см.: Цвайгерт К., Кетц Х. Сравнительное частное право: в 2 т. Т. 1: Основы. Т. 2: Договор. Неосновательное обогащение. Деликт. Пер. с нем. М., 2010. С. 607).
в ответ на противоправное причинение вреда45. Получается, в соответствии с подходом противоправности результата потерпевшему следует дождаться причинения вреда, чтобы оборонительные действия считались правомерными. Учеными было предложено расширить область защиты абсолютных прав до вероятной угрозы46. Это приводит к размыванию границ абсолютных прав, что усложняет процесс квалификации. В связи с этим в немецкой литературе была разработана концепция противоправности поведения, которая опиралась на п. 2 § 823 ГГУ, предусматривающий обязанность лица, которое нарушило закон, направленный на защиту другого, возместить потерпевшему причиненный вред47.
Помимо довольно непростого процесса определения норм защиты48, который зачастую приводит к по-
45 См.: Portmann W. Erfolgsunrecht oder Verhaltensunrecht? Zugleich ein Beitrag zur Abgrenzung von Widerrechtlichkeit und Verschulden im Haftpflichtrecht // Schweizerische Juristen-Zeitung. 1997. Bd. 93. S. 275.
46 См.: Schwenzer I. Schweizerisches Obligationenrecht, Allgemeiner Teil. 3. Aufl. Bern, 2003. Nr. 50.07; Bosshard E. Neuere Tendenzen in der Lehre zum Begriff der Widerrechtlichkeit nach Art. 41 OR. Zürich, 1988. S. 112.
47 См.: Markesinis B., Unberath H. The German Law of Torts. A Comparative Treatise. 4th ed. Oxford; Portland, 2002. P. 81.
48 Судья на первом этапе должен установить круг возможных норм защиты и их цели, после чего надлежит проверить, применяются ли они в данном случае. В доктрине были разработаны требования для ограничения усмотрения суда, в частно-
сти, надлежит определить, кому адресована норма, какие права и от какого нарушения она должна защищать (см.: Gabriel B.
Die Widerrechtlichkeit in Art. 41 Abs. 1 OR unter Berücksichtigung des Ersatzes reiner Vermögensschäden. Entlebuch, 1987. Nr. 251; Roberto V. Schweizerisches Haftpflichtrecht. Züich, 2002. Nr. 66).
явлению случайных императивных стандартов, подход противоправности поведения порождает проблемы в соотношении вины и противоправности.
Установление нормы защиты необходимо для ограничения конкретного типа поведения. В то же время специфика обстоятельств может свидетельствовать о том, что вред был причинен действиями, носящими вынужденно оборонительный характер (например, при причинении вреда в состоянии необходимой обороны или крайней необходимости). В таком случае противоправность выявляется в два этапа: в начале противоправность описывается абстрактно, затем, если наличествуют признаки обстоятельств, исключающих таковую, фиксируется правомерность действий. Соответственно, поведение анализируется несколько раз, что вызывает серьезные возражения в научной среде49.
По причине вышеуказанных проблем в европейской доктрине были разработаны современные теории противоправности. Наиболее привлекательной для нас представляется теория интересов М. Картье, поскольку в отечественной доктрине все чаще слышны призывы исследовать противоправность с точки зрения интересов50.
49 См.: Cartier M. Begriff der Widerrechtlichkeit nach Art. 41 OR. Dissertation der Universität St. Gallen, Hochschule für Wirtschafts-, Rechts- und Sozialwissenschaften (HSG) zur Erlangung der Würde eines Doktors der Rechtswissenschaft. Nr. 3287. FL, 2007. S. 75—76.
50 См.: Гражданское право: учебник: в 4 т. Т. 4. / отв. ред. Е. А. Суханов. С. 483 (автор главы — А. А. Ягельницкий); Копяков А. А. Проблема возмещения чистых экономических убытков в российском гражданском праве // Вестник гражданского права. 2020. Т. 20. № 1. С. 180; Степанов С. К. Современные теории противоправности: швейцарский подход // Вестник гражданского права. 2021. Т. 21. № 1. С. 219—253.
Итак, в соответствии с подходом М. Картье во внимание принимаются три группы интересов: интерес делинквента к свободе действий, интерес потерпевшего к безопасности и общественные интересы51. Большое значение в этой теории приобретает усмотрение судьи. Тем не менее в литературе выработаны специальные критерии, которые позволяют редуцировать риск правовой неопределенности. Так, автор предлагает учитывать прежде всего вид нарушаемого блага52. Например, жизнь, физическое и психическое здоровье человека, а также его достоинство и свобода подлежат большей защите по сравнению с чисто экономическими интересами53.
Вторым методом, позволяющим определить баланс интересов, принято считать анализ вредоносного поведения делинквента. Как верно отметил Дж. Флеминг, «...рассмотрение деликтных исков требует постоянного сопоставления конкурирующих интересов. В противоположность требованию истца о возмещении вреда неизменно возникает уравновешивающий интерес ответчика, которому не следует препятствовать в осуществлении его собственных действий и желаний. Следовательно, применение закона предполагает взвешивание этих противоположных интересов на весах социальной ценности для достижения баланса, который сведет к минимуму противоречия и будет в наибольшей степени способствовать общественному благу»54.
Каким образом возможно применить данный подход к обоснованию противоправности при возмещении вреда, причиненного в состоянии
51 См.: Cartier M. Op. cit. S. 131.
52 Ibid. S. 132 — 133.
53 Здесь М. Картье опирается на ст. 2:102 Principles of European Tort Law, в которой предложена классификация благ в зависимости от их защищенности.
54 Fleming J. The Law of Torts. 8th ed.
Sydney, 1992. P. 6.
крайней необходимости? Дело в том, что возмещение вреда — акт принуждения, который обусловливает противоправность, тогда как правомерное поведение подразумевает противоположное поведение, т. е. такое, при котором акт принуждения не наступает55. Иными словами, противоправным считается поведение лишь постольку, поскольку правопорядок делает его условием предусмотренного этим порядком акта принуждения; акт принуждения приобретает характер правового последствия только потому, что он предусмотрен правопорядком в качестве последствия определенного действия или бездействия56. Карательная функция заключается в том, что правопорядок отдает предпочтение определенным интересам потерпевшего при присуждении возмещения вреда57.
Тем не менее, может возникнуть представление, будто установленный законом приоритет в защите интересов потерпевшего говорит о противоправности поведения при-чинителя вреда с точки зрения теории интересов. Такой вывод представляется не совсем точным. В статье 1067 ГК РФ предусматривается дискреционность при осуществлении правосудия. Суд может возложить обязанность по возмещению вреда не только на лицо, причинившее вред, но и — при определенных обстоятельствах — на третье лицо, в интересах которого действовал причинивший вред, либо освободить от возмещения вреда полностью или частично как это третье лицо, так и причинившего вред. В конечном
55 В настоящем вопросе мы всецело разделяем точку зрения Г. Кельзена (см.: Кель-зен Г. Чистое учение о праве / пер. с нем. М. В. Антонова, С. В. Лёзова. 2-е изд. СПб., 2015. С. 149).
56 См.: Кельзен Г. Указ. соч. С. 145.
57 См.: Тон А. Правовая норма и субъективное право. Исследование по общей теории права. Часть первая // Вестник гражданского права. 2010. № 4. С. 192—241.
счете вопрос о противоправности непосредственно связан с присуждением возмещения вреда. Когда суд отказывает в возмещении, поведение причинителя вреда в состоянии крайней необходимости будет лишено противоправности. Напротив, в ситуациях, когда суд удовлетворяет требование о возмещении вреда, отдав предпочтение интересам потерпевшего, с точки зрения теории М. Картье, противоправность установлена.
Заключение. Обязательства по возмещению вреда, причиненного в состоянии крайней необходимости, нуждаются в дальнейшем теоретическом осмыслении. В настоящем исследовании мы продемонстрировали, что условия вины и противоправности могут применяться и при анализе таких обязательств. Это обстоятельство обусловливает более фундаментальные вопросы, касающиеся установления содержания противоправности в отечественном деликтном праве. Не
секрет, что традиционное понимание противоправности как одновременного нарушения норм объективного права и субъективных прав подвергается жесточайшей критике и является неприемлемым прежде всего с практической точки зрения58. Подход М. Картье позволяет достичь максимальной гибкости при привлечении к ответственности, что является бесспорным достоинством данной теории. Тем не менее подход постулирует наличие противоправности при возмещении вреда, причиненного в состоянии крайней необходимости. По этой причине большое значение приобретает вина, исследование которой позволяет редуцировать количество случаев, когда суды отказывают в возмещении вреда.
58 Подтверждением служат дела о взыскании чистых экономических убытков (см. определения ВС РФ от 11 мая 2018 г. № 306-ЭС17-18368, от 22 мая 2017 г. № 303-ЭС16-19319).
^исок литературы
Bosshard E. Neuere Tendenzen in der Lehre zum Begriff der Widerrechtlichkeit nach Art. 41 OR. Zürich, 1988.
Cartier M. Begriff der Widerrechtlichkeit nach Art. 41 OR. Dissertation der Universität St. Gallen, Hochschule fü Wirtschafts-, Rechts- und Sozialwissenschaften (HSG) zur Erlangung der Würde eines Doktors der Rechtswissenschaft. Nr. 3287. FL, 2007.
Conan J. Private and public necessity and the violation of property rights // North Dakota Law Review. 2007. Vol. 83.
Elliot C., Quinn F. Tort Law. 8th ed. Longman, 2011. Finch E., Fafinski S. Tort Law. 3rd ed. LawExpress, 2011.
Erman W. Handkommentar zum Bürgerlichen Gesetzbuch. 15. Aufl. Köln, 2017. Fleming J. The Law of Torts. 8th ed. Sydney, 1992.
Gabriel B. Die Widerrechtlichkeit in Art. 41 Abs. 1 OR unter Berücksichtigung des Ersatzes reiner Vermögensschäden. Entlebuch, 1987. Nr. 251.
Gordley J. Foundations of Private Law: Property, Tort, Contract, Unjust Enrichment. Oxford, 2007.
Hylton K. The Economics of Necessity // Journal of Legal Studies. 2012. Vol. 41. Koziol H. Basic Questions of Tort Law from a Germanic Perspective. Jan Sramek Verlag, 2012. Larenz K., Canaris C.-W. Lehrbuch des Schuldrechts. Bd. II: Besonderer Teil. 2. Halbband. 13. Aufl. München, 1994. §75 II 3 b.
Markesinis B., Unberath H. The German Law of Torts. A Comparative Treatise. 4th ed. Oxford; Portland, 2002.
Portmann W. Erfolgsunrecht oder Verhaltensunrecht? Zugleich ein Beitrag zur Abgrenzung von Widerrechtlichkeit und Verschulden im Haftpflichtrecht // Schweizerische JuristenZeitung. 1997. Bd. 93.
Roberto V. Schweizerisches Haftpflichtrecht. Züich, 2002. Nr. 66.
Schwenzer I. Schweizerisches Obligationenrecht, Allgemeiner Teil. 3. Aufl. Bern, 2003. Nr. 50.07.
Агарков М. М. Обязательство по советскому гражданскому праву. М., 1940.
Анненков К. Н. Система русского гражданского права. Т. 1: Введение и общая часть. 2-е изд. СПб., 1899.
Анненков К. Н. Указ. соч. С. 554.
Белов В. А. К вопросу о соотношении понятий обязательства и договора // Вестник гражданского права. 2007. № 4.
Гражданское право: учебник: в 4 т. / отв. ред. Е. А. Суханов. 2-е изд. М., 2019.
Грибанов В. П. Осуществление и защита гражданских прав. 2-е изд. М., 2001.
Карапетов А. Г. Приостановление исполнения обязательства как способ защиты прав кредитора. М., 2011.
Кельзен Г. Чистое учение о праве / пер. с нем. М. В. Антонова, С. В. Лёзова. 2-е изд. СПб., 2015.
Копяков А. А. Проблема возмещения чистых экономических убытков в российском гражданском праве // Вестник гражданского права. 2020. Т. 20. № 1.
Малеин Н. С. Возмещение вреда, причиненного в состоянии необходимой обороны и крайней необходимости // Советская юстиция. 1964. № 20.
Матвеев Г. К. Основания гражданско-правовой ответственности. М., 1970.
Познер Р. Экономический анализ права: в 2 т. Т. 1 / под ред. В. Л. Тамбовцева. СПб., 2004.
Российское гражданское право: учебник: в 2 т. Т. II: Обязательственное право / отв. ред. Е. А. Суханов. 3-е изд. М., 2013.
Садиков О. Н. Убытки в гражданском праве Российской Федерации. М., 2009.
Степанов С. К. Современные теории противоправности: швейцарский подход // Вестник гражданского права. 2021. Т. 21. № 1.
Тон А. Правовая норма и субъективное право. Исследование по общей теории права. Часть первая // Вестник гражданского права. 2010. № 4.
Флейшиц Е. А. Избранные труды по гражданскому праву: в 2 т. Т. 2. М., 2015.
Хвостов В. М. Система римского права. М., 2019.
Цвайгерт К., Кетц Х. Сравнительное частное право: в 2 т. Т. 1: Основы. Т. 2: Договор. Неосновательное обогащение. Деликт. Пер. с нем. М., 2010.
Шевченко А. С. Возмещение вреда, причиненного правомерными действиями. Владивосток, 1989.
Шершеневич Г. Ф. Избранное: в 6 т. Т. 4 / сост. П. В. Крашенинников. М., 2016.
References
Agarkov M. M. Obligation under Soviet civil law. Moscow, 1940. (In Russ.)
Annenkov K. N. Russian civil law system. Vol. 1: Introduction and general part. 2nd ed. St. Petersburg, 1899. (In Russ.)
Belov V. A. To the question of the relationship between the concepts of obligation and contract. Civil Law Review, 2007, no. 4. (In Russ.)
Bosshard E. Neuere Tendenzen in der Lehre zum Begriff der Widerrechtlichkeit nach Art. 41 OR. Zürich, 1988.
Cartier M. Begriff der Widerrechtlichkeit nach Art. 41 OR. Dissertation der Universität St. Gallen, Hochschule fü Wirtschafts-, Rechts- und Sozialwissenschaften (HSG) zur Erlangung der Würde eines Doktors der Rechtswissenschaft. Nr. 3287. FL, 2007.
Civil Law. Ed. by E. A. Sukhanov. 2nd ed. Moscow, 2019. (In Russ.)
Conan J. Private and public necessity and the violation of property rights. North Dakota Law Review, 2007, vol. 83.
Elliot C., Quinn F. Tort Law. 8th ed. Longman, 2011.
Erman W. Handkommentar zum Bürgerlichen Gesetzbuch. 15. Aufl. Köln, 2017.
Finch E., Fafinski S. Tort Law. 3rd ed. LawExpress, 2011.
Fleming J. The Law of Torts. 8th ed. Sydney, 1992.
Fleyshits E. A. Selected Works on Civil Law. Vol. 2. Moscow, 2015. (In Russ.)
Gabriel B. Die Widerrechtlichkeit in Art. 41 Abs. 1 OR unter Berücksichtigung des Ersatzes reiner Vermögensschäden. Entlebuch, 1987. Nr. 251.
Gordley J. Foundations of Private Law: Property, Tort, Contract, Unjust Enrichment. Oxford, 2007.
Gribanov V. P. Exercise and protection of civil rights. 2nd ed. Moscow, 2001. (In Russ.) Hylton K. The Economics of Necessity. Journal of Legal Studies, 2012, vol. 41. Karapetov A. G. Suspension of the performance of an obligation as a way to protect the rights of the creditor. Moscow, 2011. (In Russ.)
Kel'zen G. The Pure Theory of Law. Translated by M. V. Antonova, S. V. Lezova. 2nd ed. St. Petersburg, 2015. (In Russ.)
Khvostov V. M. Roman law system. Moscow, 2019. (In Russ.)
Kopyakov A. A. The Problem of Recovery of Pire Economic Loss in Russian Civil Law. Civil Law Review, 2020, vol. 20, no. 1, pp. 146—196. (In Russ.)
Koziol H. Basic Questions of Tort Law from a Germanic Perspective. Jan Sramek Verlag, 2012. Larenz K., Canaris C.-W. Lehrbuch des Schuldrechts. Bd. II: Besonderer Teil. 2. Halbband. 13. Aufl. München, 1994. §75 II 3 b.
Malein N. S. Compensation for harm caused in conditions of necessary defense and extreme necessity. Sovetskaya yustitsiya, 1964, no. 20. (In Russ.)
Markesinis B., Unberath H. The German Law of Torts. A Comparative Treatise. 4th ed. Oxford; Portland, 2002.
Matveev G. K. Grounds for civil liability. Moscow, 1970. (In Russ.)
Portmann W. Erfolgsunrecht oder Verhaltensunrecht? Zugleich ein Beitrag zur Abgrenzung von Widerrechtlichkeit und Verschulden im Haftpflichtrecht. Schweizerische Juristen-Zeitung. 1997. Bd. 93.
Pozner R. Economic Analysis of Law. Vol. 1. Ed. by V. L. Tambovtsev. St. Petersburg, 2004. (In Russ.)
Roberto V. Schweizerisches Haftpflichtrecht. Züich, 2002. Nr. 66.
Russian Civil Law: textbook. Vol. II: The Law of Obligations. Ed. by E. A. Sukhanov. 3rd ed. Moscow, 2013. (In Russ.)
Sadikov O. N. Losses in the civil law of the Russian Federation. Moscow, 2009. (In Russ.) Schwenzer I. Schweizerisches Obligationenrecht, Allgemeiner Teil. 3. Aufl. Bern, 2003. 50.07. Shershenevich G. F. Selected Works. Vol. 4. Ed. by P. V. Krasheninnikov. Moscow, 2016. (In Russ.)
Shevchenko A. S. Compensation for damage caused by lawful actions. Vladivostok, 1989. (In Russ.)
Stepanov S. K. Modern Theories of Wrongfulness: The Swiss Approach. Civil Law Review, 2021, vol. 21, no. 1, pp. 219—253. (In Russ.)
Ton A. The legal rules and a subjective right. A analysis of the general theory of law. Part One. Civil Law Review, 2010, no. 4. (In Russ.)
Tsvaygert K., Ketts Kh. Comparative Private Law. Vol. 1: The basics. Vol. 2: Contract. Unjust enrichment. Tort. Moscow, 2010. (In Russ.)
Информация об авторах
М. А. Андрианова, доцент кафедры международного частного и гражданского права им. С. Н. Лебедева МГИМО МИД России, кандидат юридических наук
С. К. Степанов, преподаватель кафедры гражданского права МГИМО МИД России, LLM
