CC BY
54
А.И. Дзюра к.филос.н.
Доцент Норильского индустриального института
Dzjura A.I.
The candidate of philosophical sciences The senior lecturer ofphilosophy Industrial instituts of Norilsk
(dzura35@mail. ru)
Аннотация: Анализируется сложная и драматическая история развития отечественной психологии в 20-30-х гг. ХХ столетия. Критической оценке подвергаются процессы, происходившие в этот период в научной жизни психологического сообщества: отказ от плюрализма и утверждение принципов гносеологического монизма, переход от научных дискуссий к идеологическим; замена свободной критики тотальным контролем государства над наукой; усиление конфронтации разных научных школ и направлений и недиалектическое отрицание подходов и достижений друг друга в борьбе за право быть признанным единственно верным методологическим направлением психологии. Подчеркивается необходимость учета ошибок прошлого, бережного отношении к достижениям своих предшественников, понимания идей своих современников.
The summary: implex and dramatic development of Russian psychology in the 20-30s of the past century is considered. Specific processes in the scientific live of psychological society in that period, such as pluralism deficiency, dominance of epistemological monism, transformation of scientific discussions into ideological struggle, substitution of peer commentaries for total control of the state, increase of cjnfrontation between different scientific schools and approaches, their mutual non-dialectic denial in fight to be the only truthful mtthodology for psychology are analyzed critically. Author emphasizes the necessity of delicate handling with own history, with achievements of predecessors and ideal of contemporaries.
Ключевые слова: рефлексология, реактология, эмпирическая психология, педология, марксистская психология, репрессированная наука.
Keywords: Refjexology, reactology, empirical psychology, Marxist psychology, pedology, repressed science.
НЕПОНЯТАЯ И "РЕПРЕССИРОВАННАЯ" НАУКА, ИЛИ О ДРАМЕ РАЗВИТИЯ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ПСИХОЛОГИИ В 20-30 гг. ХХ ВЕКА (ВЗГЛЯД С МЕТОДОЛОГИЧЕСКИХПОЗИЦИЙ "НООСФЕРНОГО РЕАЛИЗМА")
Введение. Эта работа является продолжением статьи, опубликованной автором в первом номере «Вестника академии знаний» [12]. Современная психологическая наука своими генетическими корнями восходит к древнегреческой античной философии, ещё конкретнее - к известному философскому трактату Аристотеля с лаконичным названием «О душе». Предмет данного исследования - развитие «науки о душе» в России после Великой октябрьской революции - в 20-30-е годы ХХ века. Это было в одночас и героическое, и трагико-драматическое Время, которое, по-
добно мифологическому Кроносу, «пожирало своих детей». Происходившие в стремительном темпе исторические события в постреволюционной России характеризовались далеко не полным, недостаточно глубоким их осмыслением, а то и непониманием на индивидуальнопсихологическом, социально-
психологическом, социально-философском уровнях познания. Сознательно не углубляясь в дебри проблемы философии понимания, специально не вдаваясь в детали веберовской «понимающей социологии» и дильтеевской «понимающей психологии»,
тем не менее попытаемся придать научному анализу не только по-аристотелевски эссенциальный, но и по-платоновски экзистенциальный характер. Предназначение, замысел данной статьи, её сверхзадача в том, чтобы подвергнуть по возможности всестороннему, скрупулезному изучению системы отечественной психологии как отрасли гуманитарного знания, ретроспективно восстановить в памяти отчасти уже забытые эпизоды, исторически реконструировать реальные коллизии и противоречия этой чрезвычайно идеологизированной и политизированной науки, пережившей не менее печальную судьбу, чем отринутая генетика (а равно «реактология», «советская педология», «бехтеревская рефлексология» и др.). Попытаемся с высоты XXI века свежим, непредвзятым взглядом по-новому взглянуть на пройденный отечественной психологией путь, на конкретных примерах воссоздать и показать, в какие реальные формы воплощалось, складывалось непонимание не только самой науки, но равным образом непонимание ее творцов - видных ученых, признанных скорее в мировом сообществе, за рубежом, но, увы, не у себя дома (поисти-не «нет пророков в родном отечестве»). Восстановить в памяти картину становления отечественной психологии в первой четверти ХХ века - означает (в данном случае) взглянуть на неё ретроспективно, оценить её предысторию и историю с точки зрения методологии так называемого «ноосферного реализма» (термин, введенный в научный обиход д.филос.н., профессором В.Н. Василенко, одним из современных разработчиков учения В.И. Вернадского о ноосфере). В результате ретроспективного анализа, сделанного с методологических позиций ноосферного реализма, мы увидим, что если «проклятая жизнь» растолкала творцов психологии по разным «партиям», «ячейкам», «направлениям», «лагерям» (а это так), если их вместе с их научными открытиями нередко третировали, игнорировали, преследовали (а это тоже так), если в итоге многие из них были «отвергнуты временем», не при-
знаны, «не поняты эпохой» (а это тоже так), то такое «непонимание» обусловлено отнюдь не личностными особенностями мировосприятия, а более вескими причинами исторического, политического, идеологического характера.
Рассмотрение феномена противоречивого единства «понимание - непонимание» логично начать с анализа конфронтации между Г.И.Челпановым и К.Н. Корниловым, этими философствующими психологами, яркими оппонентами в споре, который обоим дорого стоил. Итак, предпринятая нами историческая реконструкция взаимосвязи «понимающей социологии» и «понимающей психологии» требует своей конкретизации. Исходным материалом для анализа, основным теоретическим источником послужили автору научные статьи издававшегося в те достославные годы журнала, который потом преобразовался в современные журналы «Вопросы философии» и «Вопросы психологии». Связь психологии с философией была теснее, чем теперь, поэтому Г.И.Челпанов, с которого мы начинаем анализ, диалектически сочетал в одном лице и психолога, и философа, как, впрочем, и многие из его коллег, печатавшихся в «синтетически интегрированном» журнале «Вопросы философии и психологии».
Философ-идеалист и психолог-интроспекционист Г.И. Челпанов и до революции 1917 г. и особенно в первые послереволюционные годы не понимал, почему его не могут понять коллеги по Психологическому институту, почему им не ясно, что эмпирическая психология (подобно математике, физике) тоже может быть по-настоящему автономной и свободной, ведь она имеет «суверенное» право на независимость, т.е. должна быть вне какой бы то ни было идеологии, не исключая и марксистской. Но его оппонент К.Н. Корнилов, возражая Г.И. Челпанову, не понимал, почему последний так упорствует в защите пресловутого интроспекцио-низма, который тогда, в 20-е годы ХХ в., непременно отождествлялся с «позорным» субъективным идеализмом. Он не понимал
также, почему, мол, Г.И. Челпанов так не боится клейма идеализма в то самое время, когда не в одной лишь психологии, но едва ли не во всех науках о человеке победоносно шествовала «единственно научная» -материалистическая («диалектико-
материалистическая») методология [10], а ориентация на идеализм считалась бесперспективной, научно несостоятельной, безнадежным цеплянием за вчерашний день. К.Н. Корнилов при этом уповал на рефлексологию В. М. Бехтерева [2], а позднее - и на собственную реактологию [16]. Усовершенствовав понятие «рефлекс» и расширив его до категории «реакция», автор рефлексологии намеревался диалектическим образом синтезировать «субъективную» психологию и «объективно-
бихевиористскую» психологию [3]. Но Г.И. Челпанов в свою очередь, никак не мог понять, почему богатейший внутренний мир человека, почему тончайшие, скрытые от поверхностного наблюдателя, тайные движения человеческой души, - почему все это эпифеноменальное, внутреннее, интимно-экзистенциальное надо принизить и посчитать возможным отдать психологию на откуп хоть рефлексологии, хоть реактологии [16] .Не важно, какая из них лучше, а какая хуже, но важнее другое: реактология, на взгляд Г.И. Челпанова, редуцировала, низвела сущностное проявление человека до элементарных реакций на раздражители окружающей среды. Он с опаской следил, как эволюционировали взгляды В.М. Бехтерева на предмет психологии, отдавая ясный отчет в том, что бехтерев-ская рефлексология все более активно проникала не только в психологию, но также в педагогику, психиатрию, социологию. Г.И. Челпанов не видел большой разницы в том, как назывались новые концепции с далеко идущими амбициями - «рефлексология» ли (от слова «рефлекс»), «реактология» ли (от слова «реакция») или как-то иначе; он как последовательный приверженец интроспекционизма видел в этих новых теориях угрозу несдерживаемого распространения ранее скомпромен-тировавшей себя «поведенческой психоло-
гии», бихевиоризма, необихевиоризма, внедрявших «психологию без психики». Корниловская реактология для Г.И. Чел-панова мало чем отличалась от бехтерев-ской рефлексологии (этой психологии без психики), представлявшей собой «вывернутый наизнанку дуализм субъективной психологии» [34]. (Позднее похожую проблему «дуализма» логико-
рационалистическкого и интуитивнопсихологического начал в соотношении естественно-научного и философского мировоззрения будет решать В.И. Вернадский в его концепции ноосферы, притом, решать в пользу материалистического монизма. Обращает на себя внимание сходство отношения к материалистическому монизму у естествоиспытателя В.И. Вернадского и выдающегося психолога С.Л. Рубинштейна, о чем подробнее будет сказано ниже [25]).
Свое понимание задач современной ему психологии, распадающейся на «общую психологию», «экспериментальную психологию», «педагогическую психологию», «этнологическую психологию», «зоопсихологию», Г.И. Челпанов изложил в блестящей речи при официальном открытии Психологического института в 1914 г. Он встретил понимание и поддержку и от того прославленного ученого, от которого, возможно, меньше всего её ожидал, - от нобелевского лауреата И.П. Павлова, того самого «чистого» физиолога, который налагал штраф на своих сотрудников за избыточное употребление ими психологических терминов. В приветственном письме И.П. Павлова Г.И. Челпа-нову говорилось, что для выполнения сложнейших задач отечественной психологической науки в особенных социальноисторических условиях России понадобятся все ресурсы мысли - «абсолютная свобода, полная отрешенность от шаблонов, какое только возможно разнообразие точек зрения...» [24, 99] (это долго хранившееся в архиве письмо физиолога психологу опубликовано в «Вопросах психологии» лишь в 1955 г.). К сожалению, надежда И.П. Павлова на «абсолютную свободу», а
равно и на «разнообразие точек зрения» и на «отрешенность от шаблонов» [24, 100] оказалась тщетной: неким шаблоном стал дисциплинировавший всех и возобладавший над всеми науками материалистический монизм, вследствие чего Г.И. Челпа-нову после победы революции только в течение шести лет «дозволили» быть директором Психологического института, так как дольше терпеть его в этой должности официальная власть не смогла. Стало быть, власть считала его лояльным к новым порядкам. И совсем не случайно он не попал в проскрипционный список профессоров, выдворенных из России. Но ведавшие наукой смотрели на Челпанова все более подозрительно.
В стране утверждалась марксистская идеология, предписывалось всячески внедрять ее в науку. Г.И. Челпанов же, как полагает историк психологии М.Г. Яро-шевский, «оставался верен своей декларации о независимости психологии от науки <... >. Между тем наступили времена, когда от верности марксистским догмам зависела возможность работать в государственном учреждении» [38]. В начале 20-х годов ХХ в., став объектом жесткого идеологического прессинга, отечественная психологическая наука обрела черты, которые не могут быть поняты без учета политической ситуации [4]. Сначала Г.И. Челпанов был уволен из МГУ, в котором возглавлял кафедру философии, а затем его лишают выпестованного им детища -отстраняют от должности директора Психологического института, причем инициатором его ухода стали его же бывшие ученики - К.Н. Корнилов, П.П. Блонский и другие, выступавшие за построение психологии на основе марксизма [20]. 16 января 1923 г. газета «Правда» сообщила, что 14 января на пленарном заседании Первого психоневрологического съезда был заслушан доклад проф. Корнилова «Психология и марксизм», в котором «докладчик сделал попытку осветить вопросы психологии с марксистской точки зрения». В конце 1923 г. директором Психологического института вместо Челпанова был назначен Корни-
лов. Это событие, знаменовало начало новой эпохи в истории не только московского Психологического института, но и всей истории психологии.
Не будем забывать, что противоборство материализма (К.Н. Корнилов) и идеализма (Г.И. Челпанов) в психологии после 1923 года продолжалось в условиях тоталитарного режима, когда культивировалась версия об «особом пути» марксистской психологии как «единственно верной отрасли знания». На этот путь она вступила в начале 20-х годов и на протяжении нескольких десятилетий не имела возможности свернуть с него, причем своеобразным «сертификатом» научности психологии был якобы почерпнутый из истмата принцип материалистического детерминизма К. Маркса [11]. Согласимся с оценкой «детерминизма по Марксу», которую мы находим сегодня в концепциях «ноо-сферного социализма» (А.И. Субетто) и «ноосферного реализма» (В.Н. Василенко). По их мнению, обществоведы советской России, не поднявшись до уровня «аутентичного», неискаженного прочтения К. Маркса, абсолютизировали экономическую сторону «детерминизма». Отсюда -интерпретация марксизма в духе экономо-центризма - идеологии, против которой активно выступает профессор В.Н. Василенко [6]. С точки зрения ноосферного реализма, авторы, трактующие экономический детерминизм в духе абсолютизированного экономоцентризма, не замечают подмены понятий, не замечают, что они пропагандируют в действительности «весьма далекий от аутентичного марксизма вульгарно-экономический детерминизм» [6], в котором живой, во плоти и крови, экзистенциальный человек искусственно редуцирован, упрощен, примитиви-зирован, сведен к «совокупности общественных отношений»; они не видят, что при этом скатываются на позиции не подлинного, а ложно понятого искаженного «марксизма», в котором К. Маркс не узнал бы самого себя, повторив слова, уже однажды им произнесенные в аналогичной ситуации: дескать, «если это марксизм, тогда я
не марксист». О давлении такого горе-марксизма на психологию с болью в сердце писал С.Л.Рубинштейн в работе «Человек и мир». Он сетовал, что на основе ложно истолкованного марксизма в советской России был создан такой парадоксальный «мир человека», в котором «не хватает «сущей мелочи» - самого неловка» [25, 164]. В этом неразумном (следовательно - «аноосферном», по Вернадскому -
А.Д.) мире, резонно утверждал психолог, «существуют только вещи и не существует людей». В этом мире из «учения о категориях выпадает человек!»[25, 165]. Выпадает потому, что он «идет по ведомству истмата!». Он «в истмате представлен как носитель общественных отношений, как человек - он нигде» [25, 165]. (Рукопись «Человек и мир» по понятным причинам увидела свет только спустя почти треть века после смерти С. Л. Рубинштейна). Заметим, что уж кто-кто, а С.Л. Рубинштейн, человек высокой внутренней культуры, интеллектуал, достигший вершин знания не только в психологии, но и в смежных науках, был, безусловно, знаком с содержанием концепции ноосферы - как той, какой она виделась французскому философу Э.Леруа (впервые употребившему термин «ноосфера» в своих лекциях в Коллеж де Франс в 1927 году), так и той, которую иначе, нежели Э. Леруа понимали и разрабатывали Тейяр де Шарден во Франции и В.И. Вернадский в России. Если Homo sapiens - «человек разумный», то С.Л. Рубинштейн - «человек разумнейший», которого без преувеличения вполне можно назвать уникальным мыслителем (или, по Вернадскому, истинным субъектом ноосферного со-знания). То есть таким субъектом, который общается с другими индивидуально-личностными сознаниями как с живыми, одухотворенными «разумами», как с мыслительными мирами, с субъектами этих миров, чей Разум в правильно понятой концепции В.И. Вернадского носит планетарный ноосферный характер [7].Как убежден последователь учения В.И. Вернадского В.Н. Василенко, лишь планетарно мыслящий человек отда-
ет себе ясный отчет в том, что он вовсе не природный объект, а познающий «субъект мысли, субъект ноосферы, субъект ноо-сферного реализма». Именно с методологических позиций правильно понятого ноосферизма в наше время вернадскианец В.Н. Василенко выносит категорический (почти по Канту) «нравственный приговор» негуманистическому человеческому обществу, в котором «Homo sapiens, этот, по определению, Человек разумный, лишается атрибута разумности» [6].
Таким образом на основании идей, прокламируемых в фундаментальном труде «Человек и мир», мы устанавливаем сходство гуманистического подхода к развитию общества у ведущих представителей отечественной психологии (С.Л. Рубинштейн) и в гуманизме идеалов ноосфе-ризма (В.И. Вернадский). История неопровержимо подтверждает немеркнущую, не теряющую своей остроты актуальность гуманистической концепции ноосферы, которая выступает в качестве философских оснований познания взаимосвязи личности и среды, личности и государства, общества и человека, мира и «мира человека» -«представителя современных поколений Homo Sapiens и биосферы» [6]. Чем явственнее и острее вопиют социальные, экономические и социально-классовые противоречия в обществе, не свободном от социальных язв и социальной несправедливости, тем более востребованной, актуальной, если хотите - не исторической, а современной - становится вернадскианская гуманистическая концепция ноосферы. (Не потому ли А.И. Субетто как последовательный и ортодоксальный вернадскианец склонен называть гуманистическое учение
В.И. Вернадского ноосферным социализмом? [29]).
История объективно свидетельствует, что аутентичный марксистский детерминизм, как и марксизм в целом, совершенно иной, чем тот, который в СССР выдавался за марксизм и преподносился в качестве абсолютно «истинной» методологии для всех областей знания, включая психологию. Этот вывод убедительно ар-
гументирован французским психологом Люсьеном Сзвом в его труде «Марксизм и теория личности» (переведен и издан в России в 1972 г.). Симптоматично, подчеркивает автор вступительной статьи Г. А. Курсанов, что именно в «Капитале», о котором больше всего говорили, мол, здесь марксизм «упраздняет» человека во имя «экономического детерминизма», во имя «производственного Молоха», попирающего человеческую личность, - именно в «Капитале» «Люсьен Сэв находит не только богатство политэкономии, но не меньшее богатство общественной психо-
[28, 252]
логии»
Следовательно, на примере развития отечественной психологической науки 2030 гг. прошлого века мы видим, что достаточно исказить марксизм при претворении его идей в жизнь (как это было в советской России, о чем с болью в сердце писал С.Л. Рубинштейн) - и человек, проходивший «по ведомству истмата», тотчас выпадал из экзистенциально-психологического бытия, становясь тощей схемой, теоретизирован-ной логической конструкцией, абстрагированным носителем «совокупности общественных отношений». Выпадает из мира человека человек - значит, улетучивается вместе с ним и психология. Но Г.И. Челпа-нов, очевидно, пытался принять искаженный марксизм за марксизм подлинный, а поэтому до последнего уповал на независимость эмпирической психологии, изучаемой интроспективным методом, активно отстаивая психологию там, где она еще «уцелела». В.М. Бехтерев и К.Н. Корнилов, с другой стороны, не понимали Г.И. Чел-панова, не понимали того, что и рефлексология и реактология, «по-прежнему растворяют психику в «поведенческой психологии» [30, 188].«Бедная, бедная психология, - резонно заметил автор статьи о психологической науке в Британской энциклопедии, - сперва она утратила душу, психику, затем сознание и теперь испытывает тревогу по поводу поведения» [39, 78].
Представители идеологизированной «науки о душе», находясь под давлением господствующего материалистического
монизма, по выражению директора Психологического института В.В. Рубцова, a priori отрицали «идеалиста Челпанова», поэтому «голос знаменитого ученого не был услышан» [26]. (Заметим в скобках: как и не был услышан голос В.И. Вернадского, отправившего в свое время Сталину письмо «Что и зачем нам нужно знать о ноосфере» и так и не дождавшегося ответа). К концу 30-х годов становилось все более очевидным, что «идеалист Челпа-нов» и «материалист Корнилов» выступали на теоретическом ринге в явно неравных «весовых категориях». Настойчивое проведение в жизнь принципа «невмешательства» философии и идеологии в претендующую на суверенность эмпирическую психологию не могло не снижать вес аргументов Г.И. Челпанова, зато выверенный курс на перестройку психологии в соответствии с марксистской методологией прибавлял положительный вес контрдоводам К.Н. Корнилова [15]. В этой конфронтации идеализм не мог не быть побежденным, как материализм не мог не победить. Исход борьбы в пользу К.Н. Корнилова был предрешен.
Психологам Запада, особенно тем, кто увлекался философией бихевиоризма и необихевиоризма, однако, недолго суждено было ссылаться на реактологию и рефлексологию, считавшимися «прогрессивными русскими психологическими школами», достигшими в условиях советской России высоких успехов (речь о российских школах, замеченных за рубежом и по достоинству оцененных мировым научным сообществом). Недолго потому, что в конце 20-х годов в СССР над поведенческой психологией стали сгущаться тучи: нападки на рефлексологию стали приобретать все более наступательный и агрессивный характер, критика из теоретической все более превращалась в идеологическую, дискуссии из методологических споров, без которых не обходится ни одна наука, перешли в плоскость политических обличений, доказательств верности (или враждебности) генеральной «линии партии». (О бессилии советского ученого, не имевшего
возможности сказать хоть слово вразрез с «генеральной линией партии», с горечью пишет в своих дневниках В.И. Вернадский в сборнике «Пережитое и передуманное»). Первым прообразом будущих научных сессий, в результате которых закрывались перспективные отрасли знания - генетика, кибернетика, - стала так называемая рефлексологическая дискуссия, проведенная после смерти В.М. Бехтерева в 1929 г. Ее результатом стало закрытие рефлексологии. В борьбе за выживание рефлексологи требовали «замирения с психологами», призывали, обращаясь к сторонникам реактологии, «полностью преодолеть субъективную психологию», точнее, психологию, методологически опирающуюся на философию субъективного идеализма, предлагали, чтобы рефлексологи открыто признали свои ошибки. Однако желанного единения двух школ так и не получилось: вопреки клятве в верности философии диалектического и исторического материализма они были на рубеже 20 - 30-х годов изобличены в измене марксизму-ленинизму и разгромлены с «истинно партийных» позиций.
Хотя дни жизни реактологии тоже были сочтены, тем не менее К.Н. Корнилову перед самым закатом его школы было дано, пускай на время, но глотнуть-таки «воздуха победы и славы»: К.Н. Корнилов вошел в состав оргкомитета Первого Всесоюзного съезда по изучению поведения человека («поведенческого съезда») [27], на котором был представлен весь цвет советской психологии - Б.Г. Ананьев, М.Я. Басов, П.П. Блонский, В.А. Вагнер, Л.С. Выготский, А.Б. Залкинд, А.Н.Леонтьев,
А.Р. Лурия, А.А.Ухтомский и др. (Г.И. Челпанов не был избран делегатом съезда из-за «вредных» философских увлечений и «антимарксистских» убеждений). В отличие от Г.И. Челпанова, К.Н. Корнилову как ведущему ученому, руководителю известной за рубежом научной школы в 1930 году была оказана честь выступить не только с основным докладом, но и с приветственной речью на заключительном пленарном
заседании, на котором принята резолюция съезда [37].
В 1931 году «Поведенческий съезд», который, по признанию А.Р. Лурии, «явился «мощным организующим фактором в развитии советской науки», о котором в течение почти всего 1930 г. печатались лишь восторженные, хвалебные отзывы, затем стал резко подвергаться разгромной критике, а еще позднее, с 1936 года, напрочь был «вытеснен из памяти науки» [13]. Столь крутой поворот - от хвалы до хулы, от восторга к разгрому -был вызван постановлением ЦК ВКП(б) «О журнале «Под знаменем марксизма» (26. 01. 1931) [21], объявившем борьбу против «философов-механицистов» и «меньшевиствующих идеалистов», к которым были причислены и организаторы «поведенческого съезда» [5]. История повторяется: судьба К.Н.Корнилова в новых исторических условиях в чем-то повторила судьбу Г.И. Челпанова (при всей их несхожести). Участь Г.И. Челпанова, пытавшегося в книге «Психология и марксизм» покаяться в прежних своих заблуждениях, общеизвестна: он был не понят, так как его заведомо не хотели слышать, он был сражен теми, чья участь постигла тех, кто выступал против Г.И.Челпанова. Вот он, уродливый оскал «хитрой» истории: сначала история выявляет победителей, а затем победителей тоже судит. Г.И. Челпа-нов, как оказалось, каялся напрасно: его работа «Психология и марксизм», по сути, явилась прообразом будущих покаянных статей, в которых психологи признавались в своих мнимых ошибках.
Волна разоблачений и «саморазоблачений», прокатившаяся после постановления ЦК ВКП(б) от 1931 года, поглотила среди других психологических концепций и «культурно-историческую теорию» Л.С. Выготского, [21, удостоенного чести быть названным «Моцартом в психологии» [32, 127]. «В психологии, - заявил сразу после постановления ЦК Б.Г. Ананьев, - не должно быть никаких школ, «кроме единственной, основанной на трудах классиков марксизма» (при этом под классиком из
классиков марксистско-ленинской философии подразумевался Сталин). А раз «не должно быть никаких школ, кроме одной», то тут же нашлись такие ретивые критики, которые под горячую руку изобличали во всех смертных грехах вслед за рефлексологией Бехтерева и учение Павлова о высшей нервной деятельности, и реактологию Корнилова, и психотехнику Шпильрейна, и «бихевиоризм» Боровского, и «философский культуризм» Выготского [21].
Педологов, которых среди делегатов «поведенческого съезда» было вместе с педагогами около полутора тысяч (почти что каждый второй) - тех самых педологов, которых после партийного съезда нахваливали не меньше, чем реактологов, - тоже не миновала, не пощадила аналогичная печальная судьба. Педологам было посвящено принятое 4.07.1936 г. постановление ЦК ВКП (б) «О педологических извращениях в системе Наркомпросов». Уже на второй день, 5 июня, газета «Правда» сообщала: «Контрреволюционные задачи педологии выражались в ее «главном» законе
- фаталистической обусловленности судьбы детей биологическими и социальными факторами, влиянием наследственности и какой-то неизменной среды». Эта оценка «Правды» проникла в 1-е и 2-е издание БСЭ: в обоих академических изданиях вынесен педологии «окончательный» приговор: «Педология - антимарксистская, реакционная буржуазная наука о детях.» [22, 226], «педология - реакционная лженаука о детях.. .»[23, 279]. Следовательно, рефлексология сошла со сцены с не меньшим поражением, чем челпановская эмпирическая психология, затем корниловскую реактологию постигает печальная участь рефлексологии, а спустя годы разгром педологии заставляет вспомнить искалеченную судьбу всех, без исключения, психологических школ, поскольку самодостаточная, уверенная в своей непогрешимости лжемарксистская (сталинистская) идеология уже не допускала никакого плюрализма школ, кроме «единственной» (сиречь - сталинской).
В наше время философы, историки философии и психологии, историографы,
анализируя прошлое, подвергая ретроспективе состояние отечественной психологической науки 20-30-х годов XX века, резонно называют и педологию, и «поведенческую психологию» репрессированными науками [35]. Сказать что гуманитарные науки, в их числе и «философская психология» стали подвергаться неприкрытым репрессиям лишь в конце 20-х годов, -значит, сказать неполную правду [33]. Фактически началом спланированных репрессий следует считать 1922 год. «Обязать членов Политбюро, - читаем в письме
В.И. Ленина к Ф.Э. Дзержинскому от 19 мая 1922 года, - уделять 2-3 часа в неделю на просмотр ряда изданий и книг, проверяя исполнение, требуя письменных отзывов и добиваясь присылке в Москву без проволочки всех некоммунистических изданий <...> Собрать систематические сведенья о политическом стаже, работе и литературной деятельности профессоров и писателей» [18, 265]. В соответствии с указаниями вождя в августе 1922 года состоялась XXII Всероссийская конференция РКП(б), в резолюции которой говорилось: «Нельзя отказаться и от применения репрессий не только по отношению к эсерам и меньшевикам, но и по отношению к политиканствующим верхушкам мнимо-беспартийной буржуазно-демократической интеллигенции, которая в своих контрреволюционных целях злоупотребляет коренными интересами целых корпораций и для которых подлинные интересы науки, техники, педагогики, кооперации являются только.. .политическим прикрытием. Репрессии. диктуются революционной целесообразностью.» [14, 593].
Философское сознание (впрочем, как и общественное сознание в целом, как и сознание вообще), по убеждению А.И. Герцена, всегда обременено «воспоминаниями человечества» - теми возвышающими человеческую душу воспоминаниями, которые являются своего рода «небесными чистилищами» [9, 21]; в них, в «чистилищах», былое воскресает «просветленным духом», от которого отпало «все темное, дурное» [9, 23]. Как известно, перед иску-
шением оглянуться не устоял - вопреки запрету Аида - Орфей, потерявший вследствие этого свою Эвридику. Но и обогатившись мифологическим «предзнанием», человек разумный (Homo Sapiens) так и не расстался с феноменом «оглядывания», с соблазном «вглядывания в свое историческое прошлое». Более того, этот соблазн сопровождает науку на всем длительном пути ее восхождения к Истине, становясь в итоге атрибутом непрекращающегося процесса познания, его имманентной чертой. Без извлечения уроков истории принципиально невозможно прогрессирующее развитие научных знаний. Жажда извлечения уроков истории неутолима. Простым соблазном эту жажду не объяснить. В анализе прошлого мы видим и необходимость, и жгучую потребность, и великий смысл. Главный смысл в том, что с каждым шагом вперед мы смотрим на прошедшее по-иному - именно «всякий раз разглядываем новую сторону, прибавляем к уразумению его весь опыт пройденного пути; полнее сознавая прошедшее, мы уясняем современное» [9, 25]. Прекрасно сказано. Вслед за этим невольно всплывают в памяти ставшие крылатыми слова неистового Виссариона ( В.Г.Белинского): мы вопрошаем прошлое, чтобы лучше понять настоящее и прояснить будущее.
Пусть эти слова станут неким логическим (и аксиологическим) посылом для того, чтобы на его основе облегчить постижение прошлого отечественной психологической науки. Пока что мы лишь слегка прикоснулись к этому прошлому. Что нам дают эти реконструированные страницы истории психологии 20-х - 30-х годов прошлого века? Насколько познавательна подобная ретроспекция? Какой из этого следует вывод? Чем обогатились? Чему существенному научились? Какие уроки извлекли? И, в сущности, какое оно, историческое прошлое психологии как науки? Оно героическое? Драматическое? Трагическое? Мы, потомки наших классиков и предшественников, должны теперь стыдиться этой малопонятной, почти эзотерической, довольно запутанной истории пси-
хологии ? Или, напротив, мы вправе гордиться этим столь трудным, непростым, неоднозначно понимаемым прошлым, этой поразительной историей, в результате противоречивого развития которой отечественная психологическая наука не только уцелела, выстояла, но вместе с тем смогла сохранить свое лицо, свое реноме, интеллектуальные источники своего восходящего поступательного движения по пути мирового прогресса и - сверх того - находит в себе силы, чтобы приумножать свой научно-теоретический потенциал в нынешних весьма сложных условиях т.н. «демократических» преобразований.
Историк психологии М.Г. Ярошев-ский, восстанавливая в памяти некоторые неизвестные факты из жизни нобелевского лауреата, академика И.П. Павлова, привел его письмо, адресованное 21 декабря 1934 г. Совету Народных Комиссаров (которое, по понятным причинам, не могло быть своевременно опубликовано): «Мы жили и живем под неослабевающим режимом террора и насилия <...>. Я всего более вижу сходства нашей жизни с жизнью древних азиатских деспотий <...>. Пощадите же родину и нас» [39, 434]. Прославленный в Европе и Америке нобелевский лауреат, не мирясь с господствующей идеологией, позволял себе «сметь свое суждение иметь». Вот как закончил И.П. Павлов свое выступление в 1-ом Медицинском институте в Ленинграде по случаю 100-летия со дня рождения И.М. Сеченова: «Мы живем в обществе, где государство - все, а человек
- ничто, а такое общество не имеет будущего несмотря ни на какие волховстрои и днепрогесы» [38, 435]. Хорошо, если бы академик сказал такое в демократической стране. Но страна была другой. И поэтому вскоре ему (как, впрочем, и незадолго до того В.М. Бехтереву) народные комиссары помогли уйти из жизни. Нарождалась новая, нахрапистая пролетарская интеллигенция, комментирует А.Н. Лебедев содержание монографии В.И. Артамонова «Психология от первого лица. 14 бесед с российскими учеными» (2003) [1, 24]. Малограмотные комиссары, выпускники Ин-
ститута красной профессуры, пришли в науку и навели там порядок. Ученые стремились превозносить мудрость Сталина. Но это их не спасало. Царил глобальный страх. Философ Стэн, читавший лично Сталину лекции, был расстрелян. По воспоминаниям М.Г. Ярошевского, сидевшего в одной камере с Л.Н.Гумилевым, все преподаватели философии в Ленинградском университете были репрессированы. Число заключенных неимоверно возросло. Камеры были забиты до предела, не в пример царским острогам. Психолог
В.В.Чебышева вспомнила, как некто из органов постоянно заходил к ней, провоцировал разговорами о непорядках в стране, на заводе, но потом признался, что ему было поручено наблюдать за нею. Вели слежку за рядовым сотрудником. Что уж тут говорить о более заметных личностях!
Сталинский террор не пощадил В.А. Ваганяна, Н.К. Карева, И.К. Луппола, С.Ю. Семичковского, П.А.Флоренского. Выпускники института Красной профессуры -те самые, которые жесткой рукой наводили порядок в Психологическом институте, в редакциях психологических и философских журналов, - тоже потом были репрессированы, физически уничтожены. В обстановке всеобщей подозрительности, слежки, гнусного доносительства, ложных смехотворных обвинений «брали, как говорилось, «ни за что», но это был нигилистический подход к вопросу: на деле же фигурировало совершенно новое «за что» -за то, что интеллигент. Сталинский террор был нескончаем. Это была повальная, безостановочная, не затихающая, волнами нарастающая «сечка голов» - «рубились головы противников», сначала реальных, потом менее реальных, потом предполагаемых, потом и вовсе не реальных, потом вымышленных, потом сторонников, сначала умеренных, потом пылких, потом верных, потом «душой и телом преданных» (К.А. Свасьян).
В 1998 году в журнале «Вопросы психологии» была впервые опубликована рукопись А.Н.Леонтьева из архива Психологического института РАО. «Наука в этот
период, - рассказали об истории рукописи отца его сыновья А.А. Леонтьев и Д. А. Леонтьев, - испытывала жесточайшее идеологическое вмешательство со стороны партийно-государственной верхушки. Многие крупнейшие ученые, став объектом нападок, либо попадали в тюрьмы, лагеря, под расстрел, либо были вынуждены отказаться от активной деятельности. В ссылке М.М. Бахтин и А.Ф. Лосев, арестованы и затем расстреляны Г.Г. Шпет и Е.Д. Поливанов, убиты М.Д. Кондратьев и А.Я. Чаянов. Разгромлены психотехника, социальная психология. Единая трудовая школа, детище А.В.Луначарского, П.П. Блонского, Л.С. Выготского [8] прекратили свое существование, образование вернулось на дореволюционные пути. <...>. Л.С. Выготский вместе с М.Я.Басовым и П.П. Блонским был с июля 1936 г. главной мишенью травли и, слава Богу, что ни его, ни М.Я.Басова к этому времени уже не было в живых» [19, 24].
Вместо заключения. Нам и современникам нашим, только вступившим в начало третьего тысячелетия, открываются с высоты XXI века новые горизонты. Оглядываясь на пройденный путь, мы и узнаем и не узнаем себя: еще не так давно жили в России социалистической, а проснулись в России капиталистической. Когда-то мы были о себе, мягко выражаясь, неплохого мнения: учили едва ли не целый мир, как лучше жить, как строить прекрасное будущее, а теперь, потупив глаза долу, учимся у тех, кого раньше учили. С трудом понимаем, что же нам всучили под видом марксизма [31]. Некоторые из тех, кому изменило терпение (и чувство меры!), уже готовы напрочь перечеркнуть чуть ли не все в прошлом как ошибочное, в том числе и лучшие страницы истории отечественной психологии, изобразить ее, историю, в черных красках с помощью недостойного, психологически расслабляющего самобичевания и самооплевывания, которое, как четко подметил еще в 1916 году Н.А. Бердяев, есть лишь «обратная сторона столь же недостойного и расслабляющего само-возвеличивания». Современное наше жиз-
невидение и мировидение, конечно, не может не быть отмеченным горестным и страдальческим постижением зловещих исторических реалий ХХ столетия. Приходишь к осознанию, что наше прошлое было к нам безжалостно. И В.М.Бехтерев с его рефлексологией, и победивший Г.И.Челпанова К.Н. Корнилов с его реактологией несправедливо преданы забвению, как предан и Г.И. Челпанов с канувшей в Лету эмпирической (идеалистической) психологией [36].Такие они все разные, самобытные, непохожие, а жребий у всех (как и у педологов) один: победитель оказывался побежденным новым победителем, жалкая участь которого тоже фатально была предопределена; каждый новый повторял судьбу предшественника, мы снова и снова - в который раз - убеждаемся, что Время и Революция пожирают своих детей. История, развиваясь почти по Гегелю, втягивала наших персонажей в неотвратимый круговорот событий, ввергала в фантастическо-шекспировский театр трагико-драматических действий, бросала их в революционную пучину, вынуждала перед этим выкрикнуть слова в защиту «светлых идеалов», а потом теряла к ним интерес, выбрасывая их за ненадобностью, как отработанное ракетное топливо, и улыбалась при этом ехидно-иронической улыбкой панлогизированного (по-гегелевски) Разума, не стесняясь строить (корчить!) отнюдь не театральные издева-тельски-карикатурные гримасы и рожи.
Кто сегодня возьмет на себя смелость заявить, что у нас есть ясное понимание всего того, что с нами произошло? Прошлое столь богато, «сюрреалистично», квазифеноменально, что его исторические срезы, контексты, историческая логика еще не до конца осмыслены. Поэтому нам еще не раз придется окунаться в историю, чтобы с осторожностью саперов обследовать собственную душевную почву, сплошь и рядом заминированную и зараженную навыками прошлого, чтобы, возможно даже, обнаружить и удалить метастазы недавнего прошлого в самих себе, ибо без этих мучительных, но необходимых процедур нельзя глубже понять настоящее и прояснить будущее. Лишь в философии Г. Гегеля «Раны духа заживают, не оставляя рубцов». У персонифицированной «постсоветской психологии» -свой животворный дух. Так, только в Москве она, родившись в статусе психологического отделения философского факультета МГУ, выросла и расширилась до Психологического факультета МГУ, где и поныне чтут славные традиции, заложенные Выготским, Рубинштейном, Леонтьевым, Гальпериным. Что до современной психологической науки в России, то на ее теле остались зримые, хотя и отчасти затянувшиеся рубцы от ран - боевые рубцы науки, мужественно выстоявшей в борьбе за место под солнцем, за свою самостоятельность, свободу самовыражения и творчества.
Литература
1.Артамонов В.И. Психология от первого лица. 14 бесед с рос. учеными. - М., 2003.
2. Бехтерев В.М. Коллективная рефлексология. - СПб., 1921.
3. Бехтерев В.М. Психология, рефлексология и марксизм. - Л., 1935.
4.Богданчиков С. А Дискуссия между К.Н.Корниловым и Г.И.Челпановым в 1923-1927 гг.: схема и факты //Психологический журнал. - 1996. - Т.17. - № 6.
5. Богданчиков С.А. Забытый съезд (О Первом Всесоюзном съезде по изучению поведения человека) //Вопросы психологии. - 2002 - . № 3.
6.Василенко В.Н. На пути к ноосфере // Мысль. - 1998. - № 3.
7.Вернадский В.И. Научная мысль как планетное явление. - М.: Наука, 1991.
8. Выготский Л.С. Собр.соч.; В 6-ти т. Т. 1. Вопросы теории и истории психологии. - М., -
1982.
9. Герцен А.И. Дилетантизм в науке //Герцен А.И. Собр.соч. в восьми т. - Т.2. - М., 1975.
С..21.
10. Дзюра А.И. Истина и ценность в традиции марксистского мышления. Опыт философского и социально-психологического анализа. Книга 2-я. - Норильск: НИИ, 1991.
11. Дзюра А.И. История развития отечественной психологической науки в 20-30-е годы ХХ века //Психологический журнал. Т. 26. - 2006. - № 6.
12. Дзюра А.И. Понимание: социально-психологические и философско-герменевтические аспекты проблемы // Вестник академии знаний. - 2012. - № 1.
13. Залкинд А.Б. Первый Всесоюзный съезд по изучению поведения человека // Педология. -1930. - № 2 (8).
14. КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК КПСС. - М.,
1983. - Т.2.
15.Корнилов К.Н. Учение о реакциях человека (реактология). - М., 1923.
16. Корнилов К.Н. Реактология и марксизм. - Л.,1924.
17. Корнилов К.Н.Современное состояние психологии в СССР // Под знаменем марксизма. -1927. - №10.
18. Ленин В.И. Полн.собр.соч. - Т.54. - С. 265.
19. Леонтьев А.А., Леонтьев Д.А Комментарий к рукописи А.Н.Леонтьева //Вопросы психологии. - 1998 - № 1.
20. Марцинковская Т.Д., Ярошевский М.Г. Неизвестные страницы творчества Г.И.Челпанова //Вопросы психологии. - 1999. - № 3.
21. О журнале «Под знаменем марксизма». Постановление ЦК ВКП (б) //КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК (1898-1986). Т. 5 - М.: Политиздат, 1984.
22.Педология // БСЭ. 1-е изд. - М., 1939. - Т.44.
23.Педология //БСЭ. 2-е изд. - М., 1955. - Т.32.
24.Письмо И.П.Павлова Г.М.Челпанову от 23.03.1914 // Вопросы психологии. - 1955 - №3.
25. Рубинштейн С.Л. Человек и мир /Сер.: Памятники психологической мысли. - М., 1997.
26. Рубцов В.В. Психологический институт на Моховой: история и современность //Вопросы психологии. - 2004. - № 2.
27. Стенографический отчет 1-го Всесоюзного съезда по изучению поведения человека / Под ред. А.Б. Залкинда. - Л.: Медгиз, 1930.
28. Сэв Л. Марксизм и теория личности. - М., 1972.
29.Субетто А.И. Ноосферизм. - СПб., 2001.
30. Теплов Б.М. Борьба К.Н.Корнилова в 1923-1925 гг. за перестройку психологии на основе марксизма //Вопросы психологии личности. - М., 1960.
31.Терин В.П. В критике марксизма много легковесного //Освобождение духа /Под ред. А.А.Гусейнова, В.И. Толтых. - М., 1991.
32.Тулмин Ст. Моцарт в психологии //Вопросы философии. - 1981. - № 10.
33. Умрихин В.В. «Начало конца» поведенческой психологии в СССР //Репрессированная наука /Ред. М.Г. Ярошевский. - Л.: Наука, 1991.
34.Челпанов Г.И. Психология и марксизм. - М., 1925.
35. Шварцман П.Я., Кузнецова И.В. Педология /Репрессированная наука Вып. 2 /Ред М.Г. Ярошевский; ред.-сост. А.И. Мелуа. - СПб., 1994.
36. Юревич А.В. Системный кризис психологии //Вопросы психологии. - 2002 - № 3.
37. Ярошевский М.Г. Две научные школы в отчем доме психологов России //Вопросы психологии. - 1999. - №3.
38. Ярошевский М.Г. История психологии. 2-е изд. - М.,1976.
39 Joravsky D. Russian phychology. A critical history. - Oxford Cambridge; Mass Blackwell, 1989.
