CC BY
56
УДК 32.001
НЕКОТОРЫЕ АСПЕКТЫ СТАНОВЛЕНИЯ И ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ РЕГИОНАЛЬНОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ В РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ НА ПРИМЕРЕ РЕСПУБЛИКИ БАШКОРТОСТАН
© В. М. Суханов
Башкирский государственный университет Россия, Республика Башкортостан, г. Уфа, 450074. ул. Фрунзе,32.
Тел./факс: +7(347) 273 67 78.
E-mail: [email protected]
Статья посвящена исследованию феномена региональной идентичности внутри единого федерального государства, этапам трансформационных процессов в становлении и функционировании своей, особой идентичности в Республике Башкортостан за последние пятнадцать лет, месту и роли властных элит, национальной интеллигенции, средств массовой информации в этом процессе, что представляется актуальным в период строительства федерации и самоопределения ее субъектов в новых социально-политических условиях.
Ключевые слова: региональная идентичность, элита, власть, сознание, суверенитет, нация, Республика Башкортостан, Россия.
Прошедшие пятнадцать лет со времени "великих потрясений" не такой большой срок для истории. Однако динамика событий, происходивших и происходящих на территории современной России и бывшего Советского Союза, привлекает внимание своими небывалыми по масштабу и зачастую парадоксальными по содержанию трансформациями массового сознания. В первую очередь, это касается идентичности граждан бывшего Союза Советских Социалистических Республик, так быстро отказавшихся от самоидентификации как "советского народа" не в пользу "российского народа" или "узбекистанского", "казахстанского" или армянского" и т.д., а в пользу локальных, или региональных идентичностей. Причем в некоторых регионах постсоветской России (а именно о России и пойдет речь) региональная (этническая) идентичность отстаивается вооруженными способами. Если раньше "люди гибли за металл", то сейчас, получается, за свою этнорегиональную идентичность в границах одного государства?
Почему это произошло так быстро, что повлияло на столь быструю смену советской идентичности региональной идентичностью? Какие события и силы играют ведущую роль в происходящих трансформациях? Каковы базисные основания и инструменты, и можно ли найти механизм, способствующий этой трансформации?
На наш взгляд, в этом отношении наиболее интересны такие государственные региональные образования, как Башкортостан и Татарстан, имеющие много общего в формировании региональной идентичности, но у них есть и свои отличия, своя специфика, в том числе и по соотношению национальностей, проживающих в республиках. Дадим краткую характеристику Башкортостана по интересующей нас теме.
Сегодня республика - один из наиболее развитых регионов Российской Федерации. Производя
2.4% ВВП страны, она по объему валового регионального продукта занимает 8-е место среди субъектов России. По данным переписи 2002 года в Башкортостане проживает 24.3% башкир, 24.5% татар, 40.3% русских, 2.9 % чувашей, 2.5 % марийцев, 0.9 % мордвы, 0.7 % удмуртов и т.д. [1]. (По другим данным [2], башкир в республике 29.75%.)
В контексте анализа проблем идентичности, понимаемой как ощущение индивидами своей общности с какой-то группой, важное значение имеет вопрос самоидентификации. На первый план выходит масштаб отождествления себя с неким целым - от относительно малого (город, регион) до более крупных образований (страна в целом, Европа, Азия и т.п.).
Исследования «Среднерусского консалтингового центра» (г.Владимир) показали, что в целом по России общероссийская и региональная идентичности распространены в равной степени широко -соответственно 41% и 38%., за исключением Республики Башкортостан (РБ), где «башкиры и татары, в отличие от русских, явно предпочитают региональную идентичность общероссийской». Так, например, на вопрос, «кем себя ощущают в первую очередь жители РБ» 52.1% опрошенных ответили - жителем своей республики, а россиянами - 43.5%. Для сравнения: в Волгоградской области соответственно 38.1% и 46.5%, в Калининградской - 28.0% и 47.1% и т.д. (в каждом регионе было опрошено примерно по 400 человек) [3].
Для того чтобы лучше понять процесс формирования региональной идентичности внутри единого федерального государства, нужно хорошо представлять историю проживающих в этом регионе народов, их прошлое и настоящее, и корни того, что происходит в настоящем, лежат намного глубже, чем нам иногда представляется.
Так, известный казахский этнолог и политолог Н.Масанов полагает, что у кочевых в прошлом на-
родов до сих пор сохраняется генеалогический принцип социального агрегирования, тесно связанный с особенностями передачи информации и собственности в кочевой среде [4]. На башкирском материале такие исследования не проводились. Вывод же казахского ученого заставляет задуматься над историческими корнями происходящих трансформаций в нашем социуме и попытаться спрогнозировать развитие ситуации во всем его разнообразии.
В связи с этим представляется рациональным вначале выделить несколько наиболее характерных причин нашего, и не только нашего, интереса к исследованию трансформационных процессов в формировании новой идентичности в Башкортостане.
Первая из них связана с тем, что Башкортостан, как и Татарстан, одним из первых в числе автономий заявил о самостоятельности и был лидером в «параде суверенитетов» после первой волны национализма в тогда ещё союзных республиках. Вторая причина - мирное урегулирование проблем как на уровне Федерации, так и во внутриполитической жизни в сфере межэтнических отношений. Третья - связана с религиозным фактором, поскольку на территории РБ мирно уживаются две основные конфессии - христианство и ислам. И четвертая, универсальная, связана с изучением изменений в культуре в трансформирующемся постсоветском обществе.
Зарубежных исследователей прежде всего интересовал процесс федерализации постсоветской России. Российские исследователи проводили компаративные исследования, выявляя специфику государственной идентичности Башкортостана в сравнении с другими субъектами Федерации, в том числе с Татарстаном, Чувашией, Якутией-Саха, северокавказскими республиками и т.д. [5]. Если говорить о работах, написанных местными учеными (И.В.Кучумов, Г.Р .Шакурова, И.М.Габдрафиков и др.), то это взгляд изнутри, попытка выявить свою неповторимую, региональную идентичность, которая в 90-х годах была несомненно важнее и весомей федеральной идентичности [6].
Актуальность политологического подхода к предмету связана с динамично меняющейся политической конъюнктурой процесса федерализации России, проблемами строительства федерации и самоопределения ее субъектов в новых социальноэкономических и политических условиях. В предпринимаемом анализе важно соединить две взаимосвязанные составляющие процесса формирования региональной идентичности.
Как известно, формирование региональной идентичности связано с внутриполитическим процессом передела властных полномочий между Центром и регионами. Основной импульс трансформации был задан политическими элитами. Поэтому интересы региональной, башкортостанской элиты
(здесь не нужно проводить прямых аналогий с понятием башкирской, т.е. национальной элиты) можно отнести к динамической составляющей процесса формирования республиканской идентичности. Однако масштабные социальные изменения невозможны без подготовленной социальной почвы
- интересов и настроений большинства населения региона. Это - инерционная составляющая процесса.
Без анализа взаимодействия названных сторон, выявления соотношения их интересов, рациональных и эмоциональных мотиваций сложно представить социально-психологическое основание региональной идентичности, без которого, в свою очередь, трудно определить границы и возможности процесса конструирования. Таким образом, выявление факторов, влияющих на процесс конструирования региональной идентичности в современном Башкортостане, является основной целью исследования.
Теоретические основы анализа.
При анализе конструирования новой идентичности в Башкортостане необходимо учитывать многомерность и диалектичность процесса конструирования, где субъект конструирования является одновременно и его объектом.
Выделяя этнические ценности в качестве одного из объектов исследования, нельзя обойти вниманием теории национализма. Концепции, относящиеся к "конструктивистскому" направлению объединяет то, что в каждой из них значительное место уделяется анализу деятельности интеллектуалов. Б.Андерсон, анализируя влияние властных элит и интеллигенции на становление национализма, особо отмечал роль "печатного капитализма", который обусловил появление и распространение национального мировоззрения. Благодаря печатному слову на определенном языке люди осознавали свое единство, "воображая" себя нацией. Он выделил (в качестве показательных) две формы книжного дела
- роман и ежедневную газету. Именно через них люди получают информацию о своей государственности, ее территории и ощущают живую связь с этим пространством, осознают его как национальное. По Андерсону [7], конструирование сообщества, нации с помощью слова в виде газетного текста не является преднамеренной деятельностью, так как образы распространяются, а не навязываются. Читатели и пишущая братия связаны лишь взаимным пониманием, а издатели заинтересованы в большом тираже своей продукции.
Думается, что необходимо особо выделить роль элит, в первую очередь - писателей, этнографов, социологов, фольклористов, РЯ-специалистов, историков и т.д. Интеллигенция, исходя из "собственных" интересов и являясь "культурной прослойкой", сознательно моделирует национальную культуру. Упомянутый Б.Андерсон [7] и ряд других
исследователей считают, что многое из того, что субъективно относится к нации, состоит из конструктов. При этом выделяются три параллельных типа вымышленных традиций:
-устанавливающие или символизирующие общественную связь или групповое членство в реальных или выдуманных общностях;
- устанавливающие или узаконивающие институты, статусы или отношения авторитета;
- объявляющие приоритетными задачи социализации, внушения веры, системы ценностей и модели поведения.
Феномен идентичности.
Если говорить о феномене идентичности в качестве социальной функции, то необходимо отметить, что она имеет двойную направленность. С одной стороны, идентичность является инструментом для поддержания субъективной реальности отдельной личности. С другой стороны, она может использоваться в качестве инструмента в социальной инженерии у элитных групп. Причем эти направленности взаимно переплетаются и дополняют друг друга.
Во многих исследованиях во главу угла ставится конструктивистская деятельность элитных групп (правящей элиты, бюрократии и интеллигенции) в формировании официального, или народного национализма. И, к сожалению, мало места уделяется исследованию того инструмента, с помощью которого закрепляется лояльность государству и сообществу, в котором живет человек. Речь идет о функционировании идентичности на уровне личности. Как правило, эта сфера идентичности совсем не просматривается на фоне эпических движений масс.
Выпадение из контекста глобальных
социокультурных сдвигов стратегии развития отдельной личности не позволяет обнаружить свойств самой социальной ткани, состоящей из совокупности множества отдельных биографий. Но это - та самая ткань, которую кроят "социальные инженеры". Эта "ткань", помимо прочих, имеет такое свойство, как инертность. И именно это свойство выполняет роль ограничителя в
конструктивистских усилиях «инженеров»,
становясь значимым фактором в процессе
формирования и (или) изменения идентичностей.
Свойства субъективной реальности формируются в процессе первичной социализации. Именно начало биографии личности содержит в себе зерно инертности, поскольку в этот период конструируется первый мир индивида, которому присуще особое качество устойчивости. Стабильность ему придают культурная среда и родной язык.
Думается, что ни у кого не вызывает сомнений, что язык матери, язык детства при этом представляет собой наиболее важную часть и наиболее важный инструмент социализации. Через него по-
стигается мир, на нем основаны как внешние коммуникации, так и процесс мышления личности. В отличие от других языков, которые личность постигает в процессе вторичной социализации, только этот язык имеет эмоциональное свойство «материнского языка». Думается, что правы те исследователи, которые выступают против умаления роли СМИ в распространении идей, в том числе национальных [8-10].
Ситуация языковой конкуренции обостряется в период вторичной социализации в тех случаях, когда родной, «материнский» язык не совпадает с тем, на котором базируется доминирующая культура. Особую остроту конфликт приобретает тогда, когда язык и основанная на нем культура становятся ресурсом для успешного социального продвижения и социального положения в обществе. Следует, видимо, констатировать и то, что эти дефиниции больше подходят для территорий со сформировавшимися национально-административными границами, где "титульное" население представлено достаточно полно или превалирует над другими народами. По нашему мнению, построение идентичности личности в иных территориальных образованиях несколько иной и не является предметом настоящего исследования.
Механизм формирования идентичности в период первичной социализации личности и ситуация конкуренции «высоких культур», по Э.Геллнеру [11], не исчерпывают всего спектра объяснений актуализации этнического компонента в процессе самоидентификации личности. Другие авторы (Ф.Барт), выделяя значение социальной организации и социального взаимодействия в процессе группового этнического отождествления, дают дополнительный фокус в исследовании этнической идентичности.
Из сказанного можно сделать вывод о том, что определителем для членства в группе становятся социально задаваемые факторы, в основе которых лежит феномен "прописки" к той или иной категории, а не "объективно" существующие культурные различия. Можно также утверждать, что этнические категории как при самоидентификации, так и в процессе отнесения других к определенным этническим группам принимают во внимание не просто сумму объективных различий, а лишь те из них, которые самими индивидами воспринимаются как значимые.
Как известно, этнические категории могут действовать на уровне межличностного взаимодействия (сфера повседневности) и на идеологическом уровне. Рассматривая второй уровень, можно предположить, что значимость тем или иным этническим категориям придают акторы [12], действующие в сфере публичности, - "символьная" и властная элита. Она конструирует систему отношений этнических групп, которая закрепляется и легити-
мируется посредством официальной идеологии. Следовательно, придание значимости определенным этническим категориям становится одним из способов для формирования и поддержания системы господства - подчинения. Одним из ее проявлений является закрепление соотношения этносоциальных групповых статусов.
Эффективным инструментом, с помощью которого актуализируются, закрепляются и обретают значимость этнические категории, становится позиция «мы - они». Универсальность этого психологического механизма - в его действии на всех уровнях социальной организации: самоидентификация на уровне личности («я» и «они»); на групповом уровне он устанавливает отличительность группы от других; и он же действует в формировании установок массового сознания в качестве инструмента идеологии. Логика исследования требует междисциплинарного подхода, когда наряду с этнологическим используется социально-психологический и исторический подходы. Ведь этнич-ность, как правило, ориентируется на прошлое, а категории этничности обязательно конструируются на основе «исторических корней».
Социальные группы и их интересы.
Процесс складывания региональной (республиканской и этнической) идентичности в постсоветском Башкортостане имеет своих акторов. Степень их участия и заинтересованности в формировании своего регионального «Я» обусловливается различными факторами и мотивами. Конфигурации сосуществования официальной (республиканской) и приватной идентичностей могут быть различны. Они могут конфликтовать, стремясь к взаимоисключению, конкурировать или образовывать некий симбиоз. В свою очередь, та или иная форма диспозиции зависит от интересов субъекта, его ресурсов, статуса и внутренних мотиваций. Именно эти факторы и составляют суть социологического основания процесса формирования идентичностей. Они же влияют на распределение ролей участников. Одни из них относятся к группе генераторов. Есть стимулирующие группы, и есть пассивные потребители.
В настоящем исследовании важны все группы участников, ибо все они участвуют в коммуникативном процессе. Элитные группы подразделяются на властную элиту, которая задает основной вектор социальных преобразований в республике, и интеллектуальную элиту, которая генерирует идеологию, подтверждающую официальную стратегию, или же, наоборот, находится в оппозиции к ней. К стимулирующим группам относятся те, кто заведует каналами распространения идеологии, этнических и региональных ценностей и символов. К ним можно отнести СМИ, систему образования и культуры. И третья группа - реципиент - те, на кого направлено воздействие. Но более подробно следует оста-
новиться на характеристике главных участников процесса формирования региональной идентичности.
Властная элита.
Интересы и мотивации действий этой группы определяются сочетанием ее внутренних, сущностных характеристик и динамикой политической ситуации в постсоветской России. Характеристикой, которая определяет стратегию действий рассматриваемой группы, по нашему мнению, является ее номенклатурное происхождение. Контент-анализ персоналий в политическом истеблишменте республики позволяет говорить, что представители бывшей номенклатуры в правящей элите составляют от 60 до 70%. Колебания связаны и с ротацией кадров, и с выездами их за пределы Башкортостана (Москва, Западная Сибирь и т.д.).
Сложившийся режим взаимоотношений между Москвой и Уфой, впрочем, как и по отношению к другим союзным и автономным образованиям в советское время отчасти напоминал отношения метрополии и колоний. Сходство было в том, что Москва обладала бесспорным правом на монополию во всех сферах жизни: политической, экономической и культурной. А советская модель карьерного роста имела черты сходства с карьерным «путешествием» абсолютистского функционера, когда не принадлежность к высшему классу давала шанс подняться по социальной лестнице, а честолюбие, талант, внутренняя экспрессия и демонстрация лояльности государственному режиму.
Кроме того, вследствие политики корениза-ции, начавшейся в 1920 гг., в административный аппарат, наряду с русскими, вводились представители «коренной нации» - башкиры, а также, возможно, в меньшей мере и татары (сразу оговоримся, что речь идет о тех представителях, которые по документам официально принадлежали к той или иной нации). Благодаря сложившейся модели селекции управленческих кадров, которая воспроизводилась и в перестроечный период, высший управленческий слой состоял в большей мере из представителей титульной нации.
Какие факторы влияли на формирование групповой идентичности этого слоя в советское время? Ответ на этот вопрос поможет нам не только реконструировать корпоративное самосознание его представителей, но и вычленить интересы первостепенной и второстепенной важности. А они, как правило, определяют мотивы поведения и деятельности исследуемой нами группы бюрократов.
На наш взгляд, существенную роль могли играть несколько факторов: кадровая политика Центра, ранжирование республик и областей, культурно-языковая дифференциация и степень экономической самостоятельности региональной элиты.
В советское время кадровая рокировка внутри республиканского управленческого слоя полностью
зависела от Центра. Назначение на партийную или управленческую должность согласовывалась в Москве. Кроме того, доступ к получению должности в самой столице провинциальному функционеру был крайне затруднен. Положение осложнялось существованием негласных установок, действовавших внутри высшего партийного бюрократического слоя. Важное значение имела и культурно-языковая дифференциация. Республиканская бюрократия систематически пополнялась выходцами из села (по некоторым данным, в руководстве Башкортостана выходцы из сельской местности составляют 73%). А многие сельчане воспитывались и получали образование на родном башкирском или татарском языке. Плохое владение русским языком становилось барьером в карьерном росте за пределами республики. Провинциальную идентичность функционера усиливала действовавшая иерархия «столица - провинция». А издержки отчужденности от «столичности», русского языка и городской культуры компенсировала комфортность и комплимен-тарность родственного окружения, имеющего общие сельские корни. Надо сказать, что и сейчас "землячества" из сельских районов в столице во многих случаях действуют активно, вырабатывая принцип "свой своему поневоле друг", помогая своим землякам в карьерном росте.
Региональная идентичность функционеров стимулировалась и системой ранжирования территорий, образующих СССР. Так, союзные республики получали большее финансирование, больше прав и возможностей поддерживать культуру населяющих их народов, по сравнению с автономными республиками. Ниже шли области и автономные округа. Описанное ранжирование воспроизводилось и во всем укладе внутренней корпоративной культуры государственных чиновников, особенно когда они приезжали в Москву, в том числе и на заседания Верховного Совета СССР, где ранжирование также сохранялось: от союзных республик до автономных областей.
Чувствительность представителей этих регионов приведенных выше факторов тем не менее отодвигает их на второй план перед могуществом последнего фактора. Пожалуй, самым болезненным для любой власти является ограничение самостоятельности, тем более в такой ключевой сфере, как экономика. Башкирия, имея к началу 1980-х годов потенциал, равный социально-экономическому потенциалу трех прибалтийских республик вместе взятых, оставляла по утвержденной модели распределения от получаемых производственных доходов всего чуть более 2% на собственные нужды. Безусловно, сложившаяся ситуация предопределяла общность интересов республиканских функционеров высшего звена.
Общность интересов в экономической сфере усилилась в перестроечный период. Короткий пе-
риод дезориентации, после декларации демократических ценностей и осуждения командноадминистративной системы и коммунистического режима, сменился бурной приватизационной деятельностью объектов бывшей государственной собственности. Именно в этот период обостряется оппозиция «Центр - регионы», поскольку демократические принципы нивелировали вертикаль. Приветствуемая горизонтальность отношений предполагала равенство в претензиях на собственность. Поэтому региональная элита в соответствии с этим должны были получить свою долю.
Таким образом, для усиления и закрепления экономической самостоятельности региональной элите было необходимо защитить свою собственность своей же государственностью, которая существовала бы не только юридически, как это было в советское время, но и фактически. Единственным основанием, дающим такую возможность, было закрепленное в международном законодательстве право наций на самоопределение. Поэтому эффективным инструментом в процессе регионализации становится этничность.
Только она в сложившемся политическом контексте могла стать единственным основанием легитимации собственной государственности. Ее базовый индикатор - этническая идентичность. Поэтому конструктивистские усилия властной элиты были направлены на поддержку и развитие этнической идентичности башкир. Собственная же этническая идентичность, которая, безусловно, присутствовала в личностной структуре ценностей у представителей этой группы, носила инертный характер.
Этот вывод может показаться противоречивым. Если исходить из того, что национальная принадлежность играла роль в селекции функционеров, то она должна была бы стоять на одном из первых мест по значимости в стратегии карьериста. На самом деле, имевшая значение в самом начале политики коренизации этническая принадлежность со временем уступает место родственному или земляческому принципам селекции во власть. Помимо всего прочего приоритет сельчанина перед горожанином состоял в его бесспорной конформности. Поэтому сельчанин, попав во власть, отбирал нижестоящих функционеров не по этническому принципу, или принципу компетентности, а по принципу родства, или дружбы, когда лояльность выдвиженца была подтверждена давними связями. Надо сказать, что этот принцип был общим для всей советской России, но в русских провинциях, где население этнически однородно, он не был столь заметен.
Интеллигенция.
В последнее время в общественном сознании, в средствах массовой информации, в научной литературе наблюдается некоторая идеализация и "оча-
рование" провинцией, чему в немалой степени способствует рост влияния региональных лидеров, разграничение полномочий между центром и субъектами Федерации. Однако за протокольной, процедурно-правовой стороной не всегда обнаруживаются теневые моменты. Известный политолог И.Клямкин писал, что "российская провинция... может подпитывать лишь имперскую традицию, традицию верховенства государства над частным лицом" [13]. Авторитарный подход к владению государственным инструментарием подкрепляется податливостью населения, что особенно наглядно проявляется в провинции. Большая часть функционеров в органах государственной власти как в центре, так и в провинции представлена выходцами из сельской местности (тема сельского человека в большой политике достаточно глобальная и малоизученная, но в данном случае не является предметом нашего исследования). Не секрет, что сейчас в ходу множество спекуляций на нуждах сельского хозяйства, малых городов, неперспективных деревень и т.д. Все это впитывается в сознание и накладывает отпечаток на восприятие и становление социальной и национально-государственной идентичности.
Активным участником процесса формирования региональной и в большей мере этнической идентичности стала башкирская интеллигенция. Пожалуй, это единственная группа, интересы которой и самоидентификация глубоко встроены в генерируемый ею общественный дискурс. Интеллектуалы гуманитарной сферы всегда, косвенно или прямо, становятся участниками формирования идеологии, или же ее критиками. Процесс обслуживания идеологии направление которой задает властная элита, не всегда однозначен. Мотивация участия в этом процессе может быть самая разная. Генерируемый дискурс может совпадать с внутренним «Я», с личностной позицией и взглядами, а может быть просто работой, необходимым средством поддержания себя в избранной социальной роли или же средством материального обеспечения.
Возможны и дополняющие стимулы, которые носят объективный характер, - социальное происхождение и сложившаяся в советское время асимметричность сосуществования «высоких культур»: общесоветской (на основе русской культуры и языка) и башкирской.
Значительная часть башкирской интеллигенции является «молодой интеллигенцией». По исследованиям этносоциологов, проведенным в 1970-е годы, три четверти башкир-интеллигентов были работниками умственного труда в первом поколении. Эта тенденция сохраняется и среди высшего звена интеллигенции. В ходе республиканского исследования башкирской творческой интеллигенции было выявлено, что из общего чис-
ла опрошенных писателей более 60% респондентов составляют выходцы из села.
У интеллигенции, имеющей сельские корни, этнический компонент в структуре ценностей был актуализирован всегда. В советское время выходец из башкирского села, получивший образование на башкирском языке, испытывал чувство ущербности, попадая в русскоговорящий город для продолжения обучения в техникуме или институте. В постсоветский период, когда этничность была легитимирована, владение национальным языком и культурой стало престижным достоянием в новой социальной конъюнктуре.
Еще не предпринималась попытка ответить на вопрос почему башкирская гуманитарная интеллигенция, будучи «молодой», воспитавшаяся в лоне советской культуры, вне национальной гуманитарной традиции (как известно, почти все дореволюционное культурное наследие - башкирская литература, общественная мысль и теология - было объявлено контрреволюционным и запрещено, а интеллектуалы, владевшие им, уехали за границу или были репрессированы) так активно обратилась к национальному наследию после падения коммунистического режима. Ведь, как уже говорилось, так или иначе гуманитарная интеллигенция была активным или пассивным агентом советской идеологии или ее негласным оппонентом. Последние встречались редко, особенно в провинции. Если в среде русской интеллигенции развивалось диссидентство и процветал андеграунд, то у башкир не было ничего похожего. Наоборот, количество башкир - кандидатов и докторов наук, работавших на кафедрах марксистско-ленинской философии, было в Башкирии значительно выше, чем русских.
На наш взгляд, две причины обусловили такое возвращение. Первая связана с поиском новой легитимной идеологической основы, которая должна была заменить дискредитировавшую себя старую коммунистическую идеологию. Волна национализма, поднявшаяся с окраин Советского Союза, инициированная союзными республиками, стала тем прецедентом, на который можно было опереться. Этничность, по сравнению с ушедшей идеологией, имела длительную традицию, и ее остатки в виде сохранившихся народных обычаев, фольклора и родного языка, в какой-то мере стали повседневными. Эти значимые элементы составляли основу групповой солидарности для тех, кто являлся их носителем.
Вторая причина была связана с исторической традицией, заложенной еще в эпоху имперской России и продолженной в еще более ужесточенной форме в советскую эпоху. Речь идет об искажении истории башкир, а также татар, проживавших в Башкортостане, которая перекраивалась и дополнялась в соответствии с идеологическими соображениями партийной элиты. Так, например, в соответ-
ствии с канонами советской истории, Золотая Орда трактовалась как хищническое паразитическое государство, но при этом в учебниках по истории отсутствовала сама история Золотой Орды. Тиражированная школьными учебниками негативная оценка тюрков, в том числе башкир и татар, в данном случае даже больше именно татар, формировала соответствующее представление о тюркоязычных народах среди населения России и низкую самооценку у носителей этнонима. Сюжеты о таких формах дискриминации присутствовали как в социологических интервью, так и на страницах прессы в период этнического ренессанса.
Несомненно, такое внешнее приписывание черт закрепляло этническую идентичность и усиливало внутриэтническую солидарность.
Все эти причины явились стимулами для того, чтобы национальная интеллигенция активно включилась в процесс формирования региональной этнической идентичности на массовом уровне. Апелляция к массовой поддержке получала эмоциональный отклик у читателей в силу сходства опыта и отсутствия дистанции между читающими и пишущей «молодой» интеллигенцией.
Заключение.
Детальное исследование процесса формирования этнической идентичности как составной части региональной, республиканской идентичности в Башкортостане показало успешность конструктивистской деятельности элиты. Однако она была бы неосуществима без "почвы", когда этнические ценности, культура и язык растворены в повседневности. Думается, что с большой долей уверенности можно сказать о том, что часть современных башкир ощущает неравенство, несмотря на то, что по социально-экономическим показателям они идентичны русским в Башкортостане, да и по России в целом. Асимметричность статусов "высоких культур" болезненно переживается многими из тех, для кого башкирская культура была родной, а ее язык -«материнским» языком. Подобный опыт и недовольство сложившейся ситуацией способны объединять людей в сообщество на основе ярко выра-
женной этнической идентичности. Конфронтаци-онность, или комплиментарность гражданской и этнической идентичностей, величина дистанции между ними зависят не только от субъективных (политика российской и республиканской власти), но и от объективных причин.
ЛИТЕРАТУРА
1. "Вся Россия - ХХ1 век. Республика Башкортостан". Книга 1. Энциклопедический словарь биографий современников. Самара, Поволжский редакционно-издательский центр Союза писателей России, 2003, С. 10.
2. «Ватандаш», №3, 2007, С.4.
3. http://www.fesmos.ru/publikat/21_identitu 2004/identitu_2 html.
4. Масанов Н.. Казахская политическая и интеллектуальная элита: клановая принадлежность и внутриэтническое соперничество. //Вестник Евразии. 1996. №1.
5. Кучумов И.В. Башкортостан в политическом пространстве России: зарубежная политология о тенденциях современного развития республики. - Уфа: Здравоохранение Башкортостана, 2004 г.
6. Шакурова Г. Р. Этническая идентичность современных башкир - М.: РИЦ ИСПИ РАН, 2006 г.
7. Андерсон Б. Воображаемые сообщества. М.: «Канон -пресс-Ц», 2001. - С.93.
8. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. - М.: «Медиум», 1995.
9. Янг К. Диалектика культурного плюрализма: концепция и реальность //Этничность и власть в полиэтнических государствах. - Наука, М., 1994, с.116-117.
10. Дробижева Л.М., Аклаев А.Р., Коротеева В.В., Солдатова Г.У. Демократизация и образы национализма в Российской Федерации 1990-х гг.- М.: «Мысль», - с.252.
11. Геллнер Э. Нации и национализм. - М.:Прогресс, 1991,С.261
12. Галлямов Р. Политические элиты российских республик: особенности трансформации в постсоветский период //Полис. 1998, №2.
13. Социальная и культурная дистанции. Опыт многонациональной России / Институт этнологии и антропологии РАН. - М.: Изд-во Института социологии РАН, 1998. - С. 20-21.
14. Экономическая энциклопедия регионов России. Республика Башкортостан. М., «Экономика», 2004.
15. Информационный бюллетень Администрации Президента Республики Башкортостан, № 2(46), 2006, С.75.
16. "Аргументы и факты в РБ", №22 от 31.5-6.06.2006 г.
17. http ://www.koroltay.ru/news .php?cod=24.
Поступила в редакцию 06.06.2006 г.
