CC BY
114
I. ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПАРТИИ В РАЗВИТЫХ ДЕМОКРАТИЯХ
ЛИПСЕТ С.М.* НЕИЗБЫВНОСТЬ ПОЛИТИЧЕСКИХ ПАРТИЙ
Перевод LIPSET S.M.
The indispensability of political parties // J. of democracy. -Wash., 2000. - V. 11, N 1. - Р. 49-55.
Рассматривая силы и институты, обеспечившие успешное развитие демократии в Соединенных Штатах после революции, Алексис де Токвиль особое внимание уделял политическим ассоциациям и партиям, которые он считал ключевыми институтами гражданского общества1. Э. Шатшнайдер, возможно, самый значительный американский исследователь политических партий периода до Второй мировой войны, был еще более однозначен, заявив в начале своей книги, посвященной партийному правлению и став-
* Сеймур Мартин Липсет - профессор публичной политики Университета Джорджа Мэйзона (George Mason University) и старший научный сотрудник Института Гувера (The Hoover Institution). В числе его главных публикации - Political man: The social bases of politics, 1960; Party systems and voter alignments (coedited with Stein Rokkan) -1967); American exceptionalism: A double-edged Sword - 1996.
© National Endowment for Democracy and The Johns Hopkins University Press. Публикуется с разрешения The Johns Hopkins University Press.
шей ныне классикой политологии, что «политические партии создали демократию, и современная демократия без партий немыслима»2. В своей собственной попытке представить «минималистскую концепцию демократии»3 я подчеркивал центральную роль институционализированного соперничества партий: «Демократию в сложном многосоставном (multifaceted) обществе можно определить как политическую систему, которая обеспечивает регулярную конституционную возможность смены управляющих, и как социальный механизм, позволяющий возможно большей части населения влиять на важные политические решения посредством выбора на ключевые политические посты определенных лиц из некоторого
4
числа претендентов», т.е. через политические партии .
Существование оппозиции - по сути, альтернативного правительства - сдерживает инкумбентов*. Оппозиция стремится ограничить ресурсы политиков во власти (officeholders) и расширить права тех, кто находится вне власти. Конфликт между правящими и оппозиционными партиями, как в новых, так и в восстановленных демократиях, способствовал постепенному становлению демократических норм и правил.
Токвиль подчеркивал, что хотя различные политические ассоциации по определению стремятся навязать политии свои собственные взгляды, взаимозависимость между ними на практике способствовала возникновению норм терпимости и институционали-зации демократических прав. В демократиях, возникших в Северной Америке и Северной Европе XIX столетия, различные группы осознали, что ни одна из них - ни католики, ни протестанты, ни буржуазия, ни земельная аристократия, ни сторонники монархии, ни ее противники - не может устранить своего соперника, не разрушив при этом самою структуру общества5.
Для стабильной демократии требуется конструктивная (supportive) политическая культура, которая признает права оппозиции, свободу слова и собраний, правление закона, регулярные выборы, смену лиц на правящих постах и т. п. Сложнее всего институционализировать принцип сменяемости власти, добиться его приятия теми, кто находится во власти. В первую очередь это относится к
* Инкумбент (incumbent) - политический конкурент, находящийся во власти на момент выборов. - Прим. пер.
бедным странам с преимущественно государственной экономикой. Там оставление поста лидером означает не только отказ его самого от источников статуса, власти и доходов. Этот шаг влечет за собой необходимость отказа от привилегии всего огромного клана его сторонников (иногда миллионов людей).
Другое требование, почти столь же трудновыполнимое, как и первое, заключается в том, что партиям, чтобы выжить в электоральной борьбе, необходимо иметь стабильную поддержку значительной части населения. Партии в новых электоральных демократиях не обретут стабильности, если не установят связи с глубоко укоренившимися источниками размежевания (cleavage) общества, как это сделали партии в более старых, институционализированных западных демократиях.
Недавно в центре внимания снова оказался тезис Токвиля о роли добровольных ассоциаций в осуществлении демократии. Но почти все дискуссии проигнорировали тот факт, что он отдавал приоритет политическим ассоциациям, самыми важными из которых являются партии, так как именно они стимулируют деятельность всех остальных6. Джордж Катеб очень точно подметил, что то значение, которое Токвиль придавал партиям в ранние 1830-е годы, хотя они были тогда еще слабы и неинституционализирова-ны, «свидетельствует о его редкой прозорливости; но еще более примечательно то, что он считал партии необходимыми для суще-
7
ствования здоровой демократии» .
За что борются партии? Токвиль утверждает, что существуют два вида партий: одни ставят во главу угла идеологию, другие -интересы. Первые «скорее привержены принципам, чем реальным результатам... У них частный интерес, который всегда играет главную роль в политических страстях, более старательно завуалирован под общественное благо. Вторые демонстрируют показной энтузиазм; у них жесткая риторика, но ведут себя они робко и нерешительно» (I, 175). Наиболее важными общим источником конфликтующих интересов, конечно же, является класс.
Великие мыслители XIX столетия подчеркивали важность классового размежевания. Не только Маркс, но и Токвиль указывал на имманентный конфликт между привилегированными и бедными. Он писал о том, что в свободных сообществах всегда «целью
одних было ограничение власти народа, целью других - ее расширение». Он констатировал, что «аристократические или демократические устремления можно легко обнаружить у тех и других» (I, 178). Токвиль предвидел конечный триумф бедных, когда идея равенства полностью воплотится в жизнь, поскольку экономически обездоленных гораздо больше, чем преуспевающих. Карл Маркс, который восхищался Токвилем и внимательно читал его, также подчеркивал постоянство классовой борьбы. Но в отличие от Ток-виля Маркс уделял больше внимания тому, каким образом власть и культурная гегемония привилегированного слоя продуцируют «ложное сознание», или, другими словами, каким образом бедные воспринимают ценности верхнего класса (более подробно эта тема была развита Антонио Грамши).
Класс, размежевания и выборы
Около сорока лет назад я описал выборы как «демократическую классовую борьбу», отмечая, что «практически в каждой экономически развитой стране группы с низким уровнем доходов голосуют главным образом за левые партии, а группы с высокими доходами - преимущественно за правые партии»8. Однако было бы преувеличением сказать, что экономические интересы являются единственным важным детерминантом политического размежевания. Существует целый ряд иных оснований размежевания9. Так, например, культурные различия этнорелигиозного происхождения почти повсюду способствовали определению программной ориентации и социальной базы основных партий.
В Соединенных Штатах это проявилось в напряженности отношений между «инсайдерами» (белыми англосаксами и протестантами из Северной Европы) и «аутсайдерами» (иммигрантами более поздней волны, католиками, евреями и черными). Первых можно обнаружить преимущественно среди федералистов, вигов и республиканцев, вторые нашли политическое прибежище у демократов. Первые демонстрировали более пуританские, индивидуалистские и в двадцатом столетии, антигосударственнические тенденции - протестантские ценности, доминирующую религиозную традицию. Вторых отличало меньшее морализирование и большая
*
ориентация на коммунитарные ценности, групповые интересы и государство. Хотя политическая история Америки сложнее этой схемы, Соединенным Штатам повезло в том, что это естественное деление, о котором писал Токвиль, было на протяжении более двух веков замкнуто на два политических лагеря.
Становление демократии и современных политических систем в Европе заняло больше времени. В северных, преимущественно протестантских странах борьба между либералами и консерваторами породила демократическую культуру без революционных потрясений, пример тому - сохранение конституционных монархий в Британии, Скандинавских странах и Нидерландах. Усилия, направленные на демократические преобразования в преимущественно католических или православных странах Южной и Центральной Европы, были отмечены трениями между возникающими национальными государствами, стремящимися к доминированию, и церковью, которая хотела сохранить свои исторические корпоративные права.
Монархии были повержены, но сменившим их демократиям не хватало легитимности и стабильности, им угрожали жесткие идеологические размежевания. Во многих странах этого региона правили недемократические режимы вплоть до последней четверти XX столетия.
Хотя более двух третей стран мира в настоящее время считаются электоральными демократиями, правление народа (popular rule) -явление сравнительно недавнее. Не далее как в 1959 г. я смог отнести к стабильным демократиям всего 15 стран. Остальные были либо неустойчивыми демократиями, либо диктаторскими режимами10. В западном полушарии за пределами Канады и Соединенных Штатов попытки установить демократию по большей части потерпели неудачу. Почти во всех странах Латинской Америки отсутствовали некоторые условия, необходимые для становления демократии. Но главное со-
* Словарь Oxford English Dictionary (1989) дает определение коммунитария как «члена сообщества, сформировавшегося для воплощения на практике коммунистических или социалистических теорий». Применительно к современному политическому процессу в Соединенных Штатах этот термин используется в более узком смысле -как отражающий философию «Коммунитарной сети» (Communitarian network) - политического движения, основанного социологом Амитаи Этциони. - Прим. пер.
стояло в том, что эти страны не смогли создать институционализированные состязательные партийные системы. Организации, называвшие себя партиями с начала XIX столетия, возникали неоднократно. Однако в основном они представляли собой нестабильные популистские движения, региональные группировки или формирования персо-налистского типа, которые были не в состоянии сохранить своих сторонников в условиях кризиса. В отличие от этого так называемая «третья волна» демократии, зародившаяся в середине 1970-х годов, принесла с собой состязательные партийные системы. Но следует подождать и посмотреть, как много партий в Латинской Америке создадут устойчивые демократические нормы и собственный постоянный электорат. Многие из них ориентированы на классы, что обнадеживает, однако некоторые партии (например, в Перу и Венесуэле) уже отошли от демократии.
Страны, которые обрели независимость после Второй мировой войны, имеют разное историческое наследие. Перед началом «третьей волны» только некоторые бывшие британские колонии, усвоившие принципы верховенства закона и основы электоральной системы еще до получения независимости, достигли прогресса в продвижении к демократии11. И лишь немногие из более чем трех десятков исламских обществ можно отнести к демократическим.
Индия, представляющая собой исключение из большинства эмпирических обобщений относительно необходимых социальных условий становления демократии, также сумела остаться демократической в отсутствие стабильных национальных партий. Партия Конгресса (The Congress party)* является частичным исключением. Индийская демократия, очевидно, обязана своей устойчивостью основным сквозным (cross-cutting) размежеваниям - каста, раса, этничность, религия, экономический класс, язык, - которые образуют базовые структуры как для долговременных конфликтных отношений, так и для союзов. Эти размежевания сохраняются даже после утраты партийной приверженности. Устойчивая сила британских политических традиций, особенно в политическом классе, включая государственную службу и судебную систему, также способствовала стабильности демократии в Индии.
* Очевидно, и имеется в виду партия Индийский национальный конгресс. -Прим. пер.
Посткоммунистический мир
С падением коммунизма и распадом Советского Союза список потенциальных демократий, которые стали практиковать открытые и состязательные выборы, чрезвычайно расширился. Альтернативные выборы проводятся в России и Украине, двух самых важных и самых больших по количеству населения посткоммунистических странах. Но они остаются чрезвычайно неустойчивыми политиями. В обеих нет стабильных партийных систем. Коммунистические партии являются единственными институционализированными национальными партиями со стабильной базой; другие возникают и исчезают от выборов к выборам. Одни из них состоят их личных сторонников лидера, другие представляют собой региональные ассоциации, которые не выдвигают кандидатов на выборы за пределами своего региона. В большинстве случаев усилия по созданию некоммунистических партий не смогли встроиться в базовые размежевания, прежде всего - классовые.
Связать классовые или социоэкономические размежевания с партиями в бывшем Советском Союзе трудно, так как коммунисты не только партия старого правящего класса - номенклатуры или бюрократии, многих представителей которого сегодня можно обнаружить среди новой капиталистической элиты, - они также апеллируют к массам. Новые (они же старые) правители в бывшем Советском Союзе защищают свои претензии на власть, как это делали когда-то лидеры в постколониальных странах, на языке левых или эгалитарных идеологий. Они объявляют себя представителями рабочих и крестьян, профсоюзов и организаций коллективных сельских хозяйств. Они, таким образом, находятся одновременно и на левой, и на правой стороне.
В старых демократических политиях, возникших в XIX в. в Европе, консерваторы представляли верхние слои нации, обычно включавшие монархию, государственную церковь и класс землевладельцев. Но они не апеллировали к низшим слоям. Консерваторы стремились сохранить сильную власть государства. Конкуренцию им составили либералы, опиравшиеся на растущие деловые круги, которые хотели ослабить государственную власть и выступали за свободу торговли и религиозную толерантность. Массы, как городские, так и сельские, оставались «вне игры». Когда консерваторы, поддерживаемые аграриями, и буржуазные либералы, ориентирующиеся в большей мере на городские слои, решили рас-
ширить избирательное право, рассчитывая получить поддержку в низших слоях общества, они в конечном счете создали свои собственные партии.
Кто сегодня являются консерваторами, защитниками традиционной власти и привилегированных интересов в таких странах, как Россия или Украина? Это бывшие коммунисты из верхнего эшелона власти, которые защищают status quo, оставаясь государственниками и сохраняя свои связи с рабочими профсоюзами и другими массовыми организациями. По иронии судьбы, именно сильные коммунистические партии стали самым большим препятствием институционализации классового конфликта в большинстве посткоммунистических стран. Эта модель не уникальна для стран бывшего Советского Союза. Мексика дает хороший пример подобной системы. Правящая Институционально-революционная партия (Institutional Revolutionary Party - PRI) вопреки своему левому идеологическому антуражу интегрирует в единый избирательный блок наряду с профсоюзами и рабочими, крестьянскими ассоциациями и большинством сельского населения экономически привилегированные слои. Понадобилось 70 лет для того, чтобы в поли-тии Мексики появились в качестве значимых игроков - партия, ориентированная на рынок и обращающаяся за поддержкой к городским деловым кругам и профессиональным классам (professional classes), и партия, ориентированная на государство всеобщего благоденствия, апеллирующая к пролетариату и крестьянству. Но тем не менее Институционально-революционная партия крепко удерживает власть в стране и, вероятно, выиграет президентские выборы в 2000 г.* Подобно коммунистам в Восточной Европе, она продолжает контролировать электоральные настроения масс.
Вопреки предположению С.М. Липсета на президентских выборах 2000 г. победил кандидат от оппозиционной «Партии национальное действие» (ПНД). Однако на выборах 2003 г. в Федеральную палату депутатов - нижнюю палату парламента - ПНД потерпела поражение, и большую часть мест (222 из 500) получила Институционно-революционная партия. - Прим. пер.
Однако в некоторых странах Восточной Европы, тех, что имели опыт демократии до крушения СССР, возникли институционализированные многопартийные системы. В Польше, Чехословакии, Венгрии, странах Балтии, например, перед Второй мировой войной существовали социал-демократические, крестьянские, христианские и либеральные партии. После падения коммунизма эти группы возникли вновь, воссоздавая прежние связи с основными социальными размежеваниями. Таким образом, хотя партии - наследники коммунистов выжили в большинстве стран восточного блока западнее России и Украины, электоральные демократии этих стран опираются на оживший политический плюрализм. Помимо классовых, другие структурные размежевания (клерикальные/антиклерикальные, этнорелигиозные и региональные) заново ассоциировались с партиями, которые смогли найти большое число убежденных сторонников.
Постматериалистический мир?
Западный мир, похоже, вступил в новую политическую фазу, начало которой можно приблизительно датировать серединой 1960-х годов. Она характеризуется возникновением так называемых постматериалистических проблем - более чистая окружающая среда, равенство статусов для женщин и меньшинств, улучшения в сфере образования и культуры, более снисходительная мораль (в частности, по отношению к проблемам семьи и секса) и более сильный акцент на права человека. Некоторые политологи восприняли такие изменения как последствия «постиндустриальной революции», которая породила новые источники социальных и политических размежеваний, послужившие причиной появления новых партий и трансформации социальной базы старых. Экономический анализ, лежащий в основе этих изменений, ассоциируется с публикациями Дэниэла Белла, тогда как акцент на социополитические проблемы - с работой Рональда Инглехарта12. Белл и другие авторы стремились зафиксировать культурные последствия структурных сдвигов, которые резко усилили значимость занятий, основанных на знаниях, и занятий в сфере государственной службы (public service) за счет производственных профессий, что, в свою очередь, предполагает усиление значения университетов и научно-исследовательских центров. Инглехарт и другие от-
мечали, что этот структурный сдвиг открыл новые линии размежевания между теми, кто связан с «материальными», производственными проблемами, и растущим числом людей, занятых в постиндустриальной экономике высоких технологий. Последние, получившие обычно высшее образование, придают больше значения постматериалистическим проблемам качества жизни и придерживаются либеральных взглядов по социальные вопросам и охране окружающей среды. Подобные ценности трудно институционализировать в качестве положений партийных программ, но объединения, подобные партии зеленых, и течения «новой политики» (new politics) в среде традиционных партий левого толка стремятся заработать на них политический капитал.
Тем не менее старые проблемы и размежевания «индустриального общества» все еще остаются более важным источником политического деления и электорального выбора, поскольку «материалистически ориентированные» наемные рабочие и самозанятое население (включая крестьян) составляют гораздо большую группу, чем интеллигенция. Самые крупные изменения в распределении партийных предпочтений произошли в результате провала попытки социал-демократического государства всеобщего благоденствия решить ключевые экономические проблемы. Этот провал привел к обновлению классических либеральных (на основе свободного рынка) подходов, их сторонники иногда высказывают убеждение в том, что с их помощью возможно решить также проблемы качества жизни.
Но остается открытым центральный вопрос: каким образом полития может создать партии, укорененные в размежеваниях, на начальном этапе своего развития, когда в ней не существует сильных различий интересов и ценностей? Что, например, можно сделать в России? Некоторые последствия принятия альтернативных конституционных систем легко предвидеть. Парламентское правление ведет к установлению сильной исполнительной власти, тогда как разделение власти между президентом и парламентом ослабляет позиции главы правительства. Президентская система должна была бы способствовать формированию двух широких союзов партий, как в США. Однако этого не произошло ни в России, ни в Украине. В по-литиях с парламентским режимом правления мажоритарные (first-past-the-post) избирательные системы поощряют региональные раз-
личия; пропорциональное представительство заставляет группы создавать национальные партийные списки. Как Россия, так и Украина практикуют смешанные системы, следуя модели Германии. Та и другая страна все еще имеют множество «партий». В России в выборах в Государственную думу 1999 г. будут участвовать 28 партийных списков, тогда как на выборах 1998 г. в Украине были представлены 30 партий. Неудивительно, что коммунисты и их союзники получили внушительное относительное большинство. Пока что ни в одной стране не наблюдается значимых признаков становления какой-либо идеологически выдержанной партийной системы. Майкл Макфол полагает, что главное размежевание в России проходит между сторонниками и противниками старых государственнических социальных и политических систем и что оно поглощает «классовые деления и этнические идентичности»13.
В новых демократических политиях политические элиты могут влиять на природу партий: во благо, как в послереволюционных Соединенных Штатах, или во зло, как в послереволюционной Франции и Латинской Америке XIX столетия. Как утверждает Скотт Мейнворинг, в некоторых демократиях «третьей волны» со слабыми партийными системами скорее персонализм или интересы элит, чем размежевания, формировали электорат так называемых партий, что способствовало дальнейшему ослаблению этих неоперившихся демократий14. Развитие сильных партий на базе глубоких размежеваний является, очевидно, результатом не только существования самих этих расколов. Оно может произойти также в результате совокупного влияния поведения элиты и случайных исторических обстоятельств, как это демонстрирует новейшая политическая история Испании (Iberia). Конечно, более высокие национальный доход и уровень образования, менее экспансивное государство, сильное гражданское общество и религиозные ценности, культивирующие индивидуализм, также будут способствовать тем, кто стремится институционализировать состязательную партийную систему.
Примечания
1. Lively J., The Social and Political Thought of Alexis de Tocqueville (Oxford: Claren-
don, 1962). - Р. 135-143.
2. E.E. Schattschneider, Party Government (New York: Rinehart, 1942), 1. См. также
Giovanni Sartori, Parties and Party Systems (New York: Cambridge University Press, 1976).
3. Adam Przeworski, «Minimalist Conception of Democracy: A Defense» в Ian Shapiro
and Casiano Hacker-Cordon, eds., Democracy's Value (Cambridge: Cambridge University Press, 1999), 1.
4. Seymour Martin Lipset, Political Man: The Social Bases of Politics (Garden City, N.Y.:
Doubleday, 1959; Baltimore, Johns Hopkins University Press, expanded 1981), 27. Это определение заимствовано прежде всего из работ Joseph Schumpeter, Capitalism, Socialism and Democracy (New York: Harper & Bros., 1947), 232-302, особенно, 269; Max Weber, Essays in Sociology (New York: Oxford University Press, 1946), 226. См. также главу John Plamenatz в монографии Richard McKean, ed., Democracy in a World of Tensions (Chicago: University of Chicago Press, 1951), 302-27. Другие исследования для анализа можно найти в: Larry Diamond, Developing Democracy: Toward Consolidation (Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1999), 2-15; and David Collier and Steven Levitsky, «Democracy with Adjectives: Conceptional Innovation in Comparative Research», World Politics 49 (1997), 430-51.
5. Данные исследований по отдельным странам приводятся в работе Seymour Mar-
tin Lipset, Martin Trow, and James S. Coleman, Union Democracy (Glencoe, 111.: The Free Press, 1956), 14-16.
6. Jack Lively, The Social and Political Thought of Alexis de Tocqueville, 134.
7. George Kateb, «Some Remarks on Tocqueville's View of Voluntary Associations» in
J. Rolland Pennock and John W. Chapman, eds., Voluntary Associations (New York: Athenton, 1969), 140.
8. Seymour Martin Lipset, Political Man, 230.
9. Seymour Martin Lipset and Stein Rokkan, «Party Systems and Voter Alignments» in
Lipset and Rokkan, eds., Party Systems and Voter Alignments (New York: The Free Press, 1967), 1-64; Lipset, Political Man, 230-32.
10. Seymour Martin Lipset, Political Man, 32.
11. Seymour Martin Lipset, Kyung-Ryung Seong, and John C. Torres, «A Comparative Analysis of the Social Requisites of Democracy» International Social Science Journal 45 (May 1993): 155-75; Seymour Martin Lipset, «The Social Requisites of Democracy Revisited» American Sociological Review 5 (February 1994): 1-22.
12. Daniel Bell, The Coming of Post-Industrial Society (New York: Basic Books, 1973); Ronald Inglehart, The Silent Revolution: Changing Values and Political Styles Among Western Publics (Princeton: Princeton University Press, 1977).
13. Michael McFaul, «The Vanishing Center» Journal of Democracy 7 (April 1996): 96.
14. Scott P. Mainwaring, Rethinking Parties in the Third Wave of Democratization: The Case of Brazil (Stanford: Stanford University Press, 1999), 56.
Перевод А.Н. Кулика
