CC BY
51
ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ
Канд. филол. наук В. В. Черданцев
НЕИЗБЕЖЕН ЛИ КОНФЛИКТ ЦИВИЛИЗАЦИЙ?
Рассматриваются наиболее масштабные конфликты на постсоветском пространстве с точки зрения их соответствия основным положениям концепции столкновения цивилизаций С. Хантингтона. Показано, что данная концепция не является универсальной для понимания происходивших и происходящих на постсоветском пространстве политических процессов.
Ключевые слова и словосочетания: С. Хантингтон, цивилизация, политический конфликт, постсоветское пространство, этнокультурный релятивизм.
Публикация на русском языке статьи С. Хантингтона «Столкновение цивилизаций?» была одним из наиболее значимых событий социально-политического дискурса 1990-х гг. Напомню ее основную идею: на смену типичного для Нового времени конфликта между национальными государствами после Первой мировой войны приходит глобальный конфликт между державами - носителями различных идеологий планетарного масштаба, а после крушения одной из двух идеологических сверхдержав мир вступает в новую фазу развития. Отныне главные линии разлома на нашей планете будут проходить между различными цивилизациями как глобальными социокультурными системами, которых у С. Хантингтона семь или восемь: «западная, конфуцианская, японская, исламская, индуистская, православно-славянская, латиноамериканская и, возможно, африканская цивилизации» . Как саркастически замечал американский исследователь, «в бывшем Советском Союзе коммунисты могут стать демократами, богатые превратиться в бедных, а бедняки - в богачей, но русские при всем желании не смогут стать эстонцами, а азербайджанцы - армянами» .
Следует отметить, что глубокие и быстрые изменения социального статуса и экономического положения миллионов людей характерны прежде всего для периодов социетальной трансформации, смены общественно-экономического строя. Принадлежность к тому или иному социальному кластеру с соответствующим имущественным положением для большинства населения современной России оказывается очень устойчивой. Показатели социальной мобильности в современной России снизились в разы по сравнению с первой половиной 1990-х гг., когда некоторые бедные быстро превратились в богатых и гораздо большее число людей среднего достатка стали бедными.
С другой стороны, все возрастающая часть русских в конце ХХ - начале XXI в. в силу невозможности в одночасье «стать эстонцами» вставали на путь
1 Хантингтон С. Столкновение цивилизаций? // Полис. - 1994. - № 1. - С. 34.
2 Там же. - С. 37.
сознательной ассимиляции. На постсоветском пространстве наблюдается почти повсеместное снижение численности русского населения, и по отношению к странам Балтии и Украине объясняется это отнюдь не миграцией. Исследования, проводимые много лет с начала 1990-х гг. группой ученых Института социологии РАН под руководством Г. Симоняна, показывают, что число русских в Прибалтике, в частности в Эстонии, желающих ассимилироваться с автохтонным этносом, т. е. изменить цивилизационную идентичность с православно-славянской на западную, имеет тенденцию к устойчивому росту. А ведь именно культурная идентификация вкупе с политической лояльностью, а не принадлежность к антропологическому типу (часто весьма сомнительная) и даже не общность происхождения во все большей мере определяют принадлежность к современной нации. И пусть с моральной точки зрения поведение таких русских, желающих быть как можно ближе к эстонцам за счет своей «русскости», является сомнительным - такова реальность наших дней.
Главное в концепции С. Хантингтона - это неизбежность конфликта между цивилизационными суперсистемами и внутрицивилизационных разломов в тех частях этих систем, где сосуществуют достаточно многочисленные и социально организованные представители различных цивилизаций. Можно ли сказать, что ход событий на постсоветском пространстве за минувшие два десятилетия подтверждает правоту главной идеи С. Хантингтона о грядущей эскалации конфликта цивилизаций?
Несколько раз конфликты на постсоветском пространстве приводили к затяжному и кровопролитному военному противостоянию. Наибольшее количество жертв наблюдалось прежде всего в ходе гражданской войны в Таджикистане, а также в двух чеченских войнах и армяно-азербайджанской войне вокруг Нагорного Карабаха. Правда, трагические события в Таджикистане можно назвать гражданской войной только с определенной долей условности, так как они носили межклановый характер и происходили на субэтническом уровне. Характер этого конфликта был совсем не по Хантингтону: представители другой цивилизации (православно-славянской), используя военные, политические и другие средства, выступили в роли миротворцев.
События в Чечне и вокруг нее на первый взгляд развивались в соответствии с концепцией С. Хантингтона. Но это только на первый, поверхностный взгляд. В 1997 г. на президентских выборах в Чеченской Республике Ичкерия почти весь электорат поддержал лидера сепаратистов А. Масхадова. Четыре года спустя в 2001 г. тот же чеченский народ проголосовал за А. Кадырова -президента Чеченской Республики в составе преимущественно православно-славянской РФ. Международные наблюдатели, в том числе из Организации Исламская Конференция, отмечали хорошую организацию и справедливый характер этих выборов. Еще через несколько лет в Грозном при поддержке федерального центра была построена самая большая в Европе мечеть. Это, естественно, означает не отсутствие или умаление культурных и религиозных различий, а неверность их абсолютизации при игнорировании других факторов.
Отношение чеченцев к русским и россиянам вообще со времени активного проникновения Российской империи на Кавказ было двойственным. С одной стороны, Российское государство для многих из них не было своим, в отличие, например, от подавляющего большинства армян, грузин (до разгара перестройки) и осетин. Чеченцы по возможности любили подчеркнуть свою особость, даже превосходство по отношению к другим народам (в чем-то подлинное, в чем-то мнимое). С другой стороны, чеченцы в период их присоединения к Российской империи не имели своей государственности и не могли отстаивать определенную перспективу общественно-политического развития, альтернативную вхождению в состав большой России, а представляли собой ряд находящихся в сложных отношениях между собой родоплеменных союзов - тайпов. Чеченцы исторически были коалицией кланов и племен без единой власти. Единственным местным законом, кроме родовых обычаев, адатов, был исламский шариат, внедренный имамом Шамилем только во время Кавказской войны XIX в.
По мере приобщения к российской цивилизации все большее число чеченцев приходило к необходимости связать свою судьбу с российским государством, российской цивилизацией и культурой. Одним из первых таких чеченцев был не кто иной, как любимый сын Шамиля Джэмалэддин. Взятый в 1839 г. в заложники, он находился под личной опекой Николая I. В Петербурге Джэмалэддин был принят с милостью и честью и за несколько лет стал своим в великосветском обществе, выучил русский язык, приобщился к великой русской культуре. И когда отец призвал его к себе вместо плененных Шамилем грузинский князей, сам Джэмалэддин с глубокой печалью принял весть о возвращении домой к отцу.
Дома, на Кавказе, отец делал все, чтобы развеять мрачное настроение сына, но тщетно. Джэмалэддин не прожил там и трех лет, тяжело заболел и умер. Позже, уже находясь в почетной ссылке в Калуге, Шамиль признал, что именно тогда он впервые усомнился в обоснованности газавата (священной войны) против русских1.
В дальнейшем, уже в 1860-е гг., сам Шамиль сокрушался: «Когда я вспоминаю, сколько я зла делал великому государю и его России и чем он теперь меня за это «наказывает», мне стыдно становится, я не могу смотреть на вас и готов закопать себя в землю!»
Действительно, еще в XIX в. в очень сложных условиях закладывались основы той модели отношений, которая, как показало время, была наиболее адекватной для межэтнического взаимодействия русских и чеченцев. Это патронажная, или покровительствующая, модель, в которой нет ничего унизительного для национальной гордости малого народа, достаточно поздно соприкоснувшегося с одной из общепризнанных мировых цивилизаций. И пока обе стороны придерживались ее условий, русско-чеченские межэтнические и российско-чеченские внутригосударственные отношения складывались в це-
1 См.: Блиев М., Дегоев С. Кавказская война. - М. : Росет, 1994. - С. 529-531.
2 Там же. - С. 539.
лом нормально. Когда же они нарушались той или иной стороной или обеими сторонами сразу, тяжелые последствия наступали немедленно.
Именно российская цивилизация и культура, величие России как государства были той притягательной силой, которая очень медленно, с большим трудом, но неуклонно изменяла отношение все большей части чеченцев к России, русским и другим населяющим страну народам. Естественно, что в первую очередь этот процесс относился к жителям городов, как в самой Чечне, так и за ее пределами. В сельской местности, где сохранялся традиционный жизненный уклад, в основном оставалось настороженное, а местами, увы, и враждебное отношение. (Хотя и здесь не стоит обобщать: вспомним, например, как в феврале 2000 г. на завершающем этапе «активной» фазы второй чеченской войны жители горного села Беной встречали российские войска с российскими флагами и портретами В. Путина. Правда, более типичными для горной Чечни были другие «встречи»...) Но в периоды социально нормального и государственно-упорядоченного бытия России это отношение достаточно успешно нейтрализовывалось, прежде всего самими чеченцами, вкусившими плоды цивилизации в ее российском варианте.
Западные политики и правозащитники, особенно из Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе, осуждающие Россию за нарушения прав человека, склонны абстрагироваться от конкретной ситуации на Северном Кавказе. Они «не замечают» очевидного: «цивилизационные и стадиальные различия между основными игроками приводят к тому, что. в Чечне в качестве противников федеральных властей выступают силы традиционного общества - при том, что сама Россия является типичным государством индустриальной эпохи, а ее политика обсуждается (и часто осуждается) постмодернистской Западной Европой»1.
Идея создания независимого чеченского государства оказалась надолго дискредитированной событиями 1990-х гг. С этим согласно и подавляющее большинство чеченского народа, трижды (и в ходе выборов президента в 2003 и 2004 гг., и в ходе плебисцита по новой чеченской конституции) в первое пятилетие XXI в. сказавшего «да» восстановлению государственного союза с Россией. Результаты голосования на последующих федеральных выборах вплоть до последних (2011-2012 гг.) также говорят сами за себя. Это не значит, что Чечня навечно останется в составе России, как и вообще к политике неприменима категория «вечность». Однако имперский по своему историческому происхождению этнический патернализм в ситуации чеченского кризиса постсоветского периода еще раз подтвердил свою незаменимость.
Сама жизнь показала, что возможное кардинальное изменение политической судьбы самой проблемной в новейшей истории Российской Федерации кавказской республики представляется делом отдаленного будущего, а реально существующие цивилизационные различия на Северном Кавказе не являются роковыми для современной России.
1 Малашенко А., Тренин Д. Время юга. Россия в Чечне. Чечня в России. - М. : Гендальф, 2002. -С. 7.
И только один из вышеуказанных трех самых масштабных межэтнических конфликтов на постсоветском пространстве развивался вполне по Хантингтону - армяно-азербайджанский. Но и здесь важно подчеркнуть, что наиболее авторитетным арбитром в разрешении армяно-азербайджанских межэтнических противоречий почти двести лет была именно Россия, не занимавшая однозначно поддерживающую христиан Закавказья проармянскую позицию даже во времена Российской империи. Не имея возможности создать собственное государство, азербайджанцы веками притеснялись персидским государством - Ираном, как и армяне, большая часть которых страдала от гнета Османской империи. Северный Азербайджан в составе Российской империи и позже СССР был в привилегированном положении по отношению к большинству азербайджанцев, оставшихся под властью Ирана. Не случайно именно армяно-азербайджанский конфликт периода перестройки, переросший с 1988 г. в фазу вооруженного противостояния сторон, стал первым масштабным и тревожным сигналом наступившей недееспособности союзного центра, невозможности поддерживать межэтнический мир и согласие в изменившихся условиях.
Если обратиться к непризнанным (Приднестровская Молдавская республика) или полупризнанным (Абхазия, Южная Осетия) государствам на постсоветском пространстве, то и здесь ситуация весьма неоднозначна. И молдаване, и жители Приднестровья - православные. Население Приднестровья состоит в основном из трех этнических общностей, представленных почти поровну: молдаван, русских и украинцев. Причем приднестровские молдаване называют себя приднестровцами и к воссоединению с Молдовой в подавляющем большинстве вовсе не стремятся. Из цивилизационных различий на первый план здесь выходит общность исторической судьбы, явно недооцениваемая С. Хантингтоном.
Осетины и грузины, как известно, являются православными, и глубоких цивилизационных различий между ними веками не наблюдалось. Даже хаотичное по отношению друг к другу, а не раздельное расположение грузинских и осетинских сел в самой Южной Осетии свидетельствует об этом. Взаимоотношения грузин и абхазов, напротив, длительное время отличались напряженным характером, но и здесь их трудно рассматривать как представителей различных цивилизаций. Среди абхазов есть и христиане, и мусульмане, и даже подобие язычников - какая уж тут определенность цивилизационной характеристики...
Методология С. Хантингтона оставляет за скобками и субэтнические различия. Однако в ситуации с Грузией грузинские мусульмане (аджарцы) имеют явно неоднозначную цивилизационную принадлежность. Субэтнические различия западных прикарпатских украинцев столь значительны, а их культурная ориентация на католическую Европу столь очевидна, что принадлежность этой части православно-славянской цивилизации к своей «материнской» основе тоже вызывает сомнение. И таких примеров немало. Очевидно, что линии цивилизационных разломов часто не обладают четкой выраженно-
стью, а связаны с существованием обширных буферных зон, где наблюдаются явления переходного характера.
Чем более сложной является цивилизация, чем более многосоставны и неоднозначны отношения входящих в нее народов и культур, тем сложнее подвести их под какую-нибудь универсальную объяснительную модель. Известно, что даже в период господства глобальных идеологий приходилось делать уступки этнокультурным различиям (например, разукрупнить Закавказскую СФСР, дважды изменить этнополитическое деление Северного Кавказа в составе СССР).
В настоящее время единой универсальной модели, способной объяснить всю сложность межэтнических, этнокультурных, межконфессиональных отношений на постсоветском пространстве, просто не существует. Пришедшая на смену господствующей в советское время примордиалистской парадигме межэтнических отношений конструктивистская парадигма привлекательна своей гибкостью и прагматизмом, но совершенно лишена внутреннего стержня, ценностного содержания, укорененности в истории и культуре народов.
Концепция С. Хантингтона привлекательна уже тем, что противостоит этнокультурному релятивизму и дает четкие основания для определения культурной идентичности и культурных различий как определяющих факторов дальнейшего развития всемирно-исторических процессов. Она наиболее адекватна при интерпретации прямых столкновений носителей различных цивили-зационных и культурных основ (например, в ситуации арабо-израильского конфликта), но чем сложнее клубок межэтнических, меж- и внутрикультур-ных факторов внутри данной цивилизации, тем меньшими становятся ее объяснительные возможности.
На постсоветском пространстве теория С. Хантингтона может и должна стать одной из применяемых объяснительных моделей развития политической ситуации при многофакторном анализе сложившейся обстановки. При этом ее теоретические и эвристические возможности возрастают в зависимости от степени соответствия данного межэтнического противостояния прямому столкновению носителей различных ценностных ориентаций и соответствующих им цивилизационных основ и, напротив, уменьшаются по мере усложнения межэтнического взаимодействия.
Список литературы
1. Багновская Н. М. Проблема этнической структуры Древнерусского государства // Вестник Российского экономического университета имени Г. В. Плеханова. - 2012. - № 2 (44).
2. БлиевМ., Дегоев С. Кавказская война. - М. : Росет, 1994.
3. Малашенко А., Тренин Д. Время юга. Россия в Чечне. Чечня в России. - М. : Гендальф, 2002.
4. Хантингтон С. Столкновение цивилизаций? // Полис. - 1994. - № 1.
