CC BY
133Неформальные молодежные ассоциации в Улан-Удэ
Андрей Бадмаев
В своей статье я хотел бы в чем-то поправить и оспорить, а в чем-то — дополнить то описание молодежных группировок, которое Н. А. Халудорова составила на основе личных наблюдений и контактов, накопленных ею за пять лет обучения и проживания в Улан-Удэ. При этом сразу же должен заметить, что я не могу выступать в качестве исследователя, по обстоятельствам собственной жизни полностью отчужденного от своего предмета, поскольку мне пришлось быть непосредственным очевидцем, а подчас и участником событий, связанных с деятельностью молодежных объединений в 1980—1990-х годах .
История молодежных группировок начинается в республиканской столице с конца 1960-х годов. Уже тогда в Улан-Удэ сосуществовали уличные «союзы» городской молодежи и землячества недавних сельских ребят, прибывавших в столицу Бурятии для получения образования в средних специальных и высших учебных заведениях. Чего в Бурятии, достаточно удаленной от таких крупнейших центров общественной жизни, как Москва, Санкт-Петербург и даже Новосибирск, практически не было, так это объединений эпатажной направленности (хиппи, панки и др.). Правда, в 1983—1984 годах в школах города можно было наблюдать отдельные элементы панк-культуры: бритые виски, ношение булавок на штанине и т. д. Но в массовом сознании панки ассоциировались с фашиствующими группами и вызывали враждебность у большей части улан-удэнской молодежи. Поэтому школьные и вузовские администрации без особого труда пресекли подобную моду.
Андрей Захарович Бадмаев, старший преподаватель исторического факультета Бурятского государственного университета, Улан-Удэ.
План центральной части Улан-Удэ
Неформальные ассоциации молодежи — неформальные по отношению к официальным ВЛКСМ и пионерии — появились в Улан-Удэ в конце 60 — начале 70-х годов. Толчок к их возникновению был дан активным строительством в городе новых микрорайонов. Самые первые группы именовались «гортоп» (городская толпа), «Зауда» (по разговорному названию территории, простирающейся от центрального рынка за мост через реку Уду) и «Батарейка» (промышленный микрорайон). Единым принципом объединения участников группировок стал территориальный (микрорайон, квартал, улица, двор, дом). В дальнейшем, по мере того как город продолжал застраиваться и появлялись новые «спальные кварталы», процесс усилился. Со-
здавались новые «команды», расширилась база рекрутирования в них. Зародились и стойкие традиции поведения и саморегуляции молодежных группировок, которым преданно соответствовали, несмотря на неоднократную смену поколений.
Говоря об этническом составе группировок, необходимо отметить следующее. В среде старшего поколения (тех, кому за 40) бытует мнение, что первоначально он получал отражение в названиях объединений. Так, у «чанкайшистов», одной из первых и наиболее дерзких группировок, он хотя и не был совершенно однородным (поскольку в первую очередь ее участников все-таки объединяло совместное проживание в одном из микрорайонов по улице Геологической), в количественном отношении заметно преобладали буряты. Название этого объединения, в советское время по существу ругательное, не только подчеркивало антропологические особенности участвовавших в ней «азиатов», но и передавало еще настороженное отношение к ним других «команд», в которых преобладало славянское большинство. Нечто подобное имело место и с «хунхузами»: по воспоминаниям бывшего комсомольского функционера, на одном из совещаний комсомольского актива эту неформальную ассоциацию сравнили с новоявленными «хунвэйбинами». Поскольку «культурная революция» происходила в КНР в 1966—1969 годах, это воспоминание косвенно подтверждает предложенную мною датировку первых «уличных» объединений. Можно даже предположить, что тогдашняя политика СССР по отношению к Китаю и сопровождавшая ее пропаганда причудливым образом влияли на национальную расстановку сил в городских группировках на первом этапе их существования. Однако в последующие годы национальные различия отошли на второй план, что связано с проводившейся государством интернациональной политикой и со смешанным проживанием людей разных национальностей в одном микрорайоне, квартале, доме.
Наиболее трудно проходило самоутверждение в Улан-Удэ сельских юношей-бурят и бурят, приезжавших в республику из других регионов необъятного Советского Союза (например, из Магадана, где проживает довольно крупная бурятская община). Бурятский антропологический тип в большинстве случаев предполагает узкий разрез глаз и слабую растительность на лице. Эта национальная особенность подвергалась в некоторых случаях оскорбительным насмешкам («налим») со стороны отдельных недалеких представителей славян. В результате в конце 60 — первой половине 70-х годов по
воспоминаниям былых участников «бурятских» группировок им иногда приходилось вступать в столкновения на улицах города с «русскими» от 2 до 5 раз в течение дня. В некоторых случаях это заканчивалось трагически для одной из сторон.
Наиболее боевитые юноши-буряты, так называемые «бабочки», закрепились на «пятачке» около кинотеатра «Прогресс». Кинотеатр примыкает к центральной площади города — площади Советов и расположен недалеко от хореографического училища, с танцовщицами которого некоторые из наших героев находились в дружеских или приятельских отношениях. Этим, видимо, и объясняется их несколько легкомысленное прозвище. Не столь безобидным было другое прозвище — «головары». Впервые я услышал его в конце 1970-х годов. Этимологию слова выяснить не удалось, но еще и десятилетие спустя так называли бурят — выходцев из сельских районов. Впоследствии, примерно со второй половины 1990-х, «головар» приобрел новое, неэтническое, звучание: человек без каких-либо моральных установок, попросту моральный «обрубок». У нынешней молодежи выражение «ведешь себя как головар!» означает высшую степень недовольства поведением сверстника; это своего рода клеймо несоответствия общепринятым цивилизованным моделям поведения, значимый упрек, адресуемый тем, кто наплевательски относится к общественному мнению.
Названия многих неформальных объединений отражали не только этнические и социальные различия, но и расположение в пространстве города или городского района места, где базировалась та или иная «команда», либо какие-то характерные особенности этого места. Например, в поселке Стеклозавод сосуществовали «верхи» и «низы», а так называемые «бруски» проживали в брусовых домах по улице Павлова. Но, пожалуй, прежде всего сказывалось огромное влияние на сознание молодых людей в начале 70-х американского кинематографа и музыкальной культуры Англии. Так, при выборе названий некоторых «пацанских» (см. ниже) группировок сыграла свою роль популярность кинофильмов «Генералы песчаных карьеров» и «Золото Маккены»: родились ассоциации «генералов» и «шошонов». (Близость проживания и совместное обучение в одной школе определили не только союзнические отношения этих двух групп, но и использование ими в некоторых случаях общего «гибридного» названия «генешошы».) При этом боевым кличем «индейцев-шошо-нов» стало название популярной песни группы «Beatles» — «Let it be!». Другие самоназвания были явно книжного происхождения;
их заимствовали то ли по причине необычного звучания, то ли потому, что с ними ассоциировались какие-то выдающиеся качества, например, военная доблесть и одновременно «азиатскость». Таковы, с одной стороны, названия «бурбоны», «анархисты», «колонисты», с другой, «гунны» и «баргуты», взятые, что характерно, у предполагаемых древних предков бурят.
Во второй половине 1980-х годов группировки вышли за пределы Улан-Удэ, образовались в поселках Хоринск и Онохой соответственно Хоринского и Заиграевского районов республики. В Улан-Удэ же они распространились на все районы города: Октябрьский, Советский, Железнодорожный. В 1985 году в Улан-Удэ было 19 общеизвестных «команд» с численностью участников от 15—20 до 40—70 человек. Обком ВЛКСМ в своей информации о неформальных объединениях молодежи (кстати, то был единственный посвященный им документ всего на четырех страницах) дал явно завышенные цифры: более 30 группировок размером от 20 до 300 и даже 350 человек, к которым примкнули «в основном» учащиеся школ, ПТУ и других средних специальных учебных заведений, студенты первых курсов!. На взгляд автора, это возможно лишь в том случае, если включить сюда всех пионеров, октябрят и дошколят, проживавших на тот период в каждом микрорайоне или улице, где была замечена активность неформальных объединений.
В том же документе отмечалось, что возникновению группировок способствовали недостатки в организации молодежного досуга. Мол, вся работа с молодежью сводилась к проведению дискотек в выходные дни в клубах и домах культуры, и потому «уличные» союзы служили перечисленным категориям своеобразной «“отдушиной” для проявления своей активной позиции»2. Решение проблемы обком ВЛКСМ также видел весьма упрощенно: по мнению комсомольских работников, достаточно было оборудовать комнату для досуга в подвале каждого дома да развернуть строительство «простейших по конструкции молодежных клубов, где можно послушать доморощенный ансамбль, принять участие в дискуссии, конкурсе, потанцевать, просто посидеть»3.
Активность уличных объединений в Улан-Удэ выражалась в агрессивном противостоянии другим аналогичным группам, установлении и поддержании гегемонии на определенной территории. Если неприкосновенность этой территории нарушалась соперниками и если кого-то из «своих» «чужие» избивали или отнимали у него деньги, планировалась и предпринималась акция возмездия. Совершался
неожиданный набег на микрорайон противника; или же отношения с ним выяснялись в дни проведения дискотек в местах общественного отдыха молодежи: в городском Парке культуры, ДК «Строитель», парке им. Н. Орешкова. Туда из трех районов города стекалось большое количество молодежи, в том числе из неприязненно настроенных друг к другу группировок. Нередко конфликты с представителями враждебной группировки провоцировались преднамеренно и приводили к массовым дракам. В то же время между отдельными представителями «команд» были возможны вполне лояльные и даже дружеские отношения. Этому способствовали совместные занятия в спортивных секциях, отдых в летних лагерях, дружба, завязавшаяся до разделения по разным ассоциациям.
У группировок утвердились свои внешние атрибуты: манера одеваться, собственные боевые кличи и даже гимны. По этим признакам, а также по местам «базирования» и социальным характеристикам неформальные молодежные ассоциации могут быть подразделены следующим образом.
Чавы — молодые жители промышленных районов и окраин, рабочих поселков, деревянных бараков и так называемых «нахаловок» (районов индивидуальной застройки). Характерно, что к «чавам» относились и те из юной поросли, кто проживал в благоустроенных домах Железнодорожного района, в микрорайонах «Шишковки», ПВЗ — паровозовагонного завода, ЛВРЗ — завода по ремонту локомотивов и вагонов и т. д. В летний период отличительными чертами их экипировки были комнатные тапочки и рубахи навыпуск, осенью и зимой — мохеровые кепки, телогрейки, загнутые сверху валенки.
Чуваки — городские «денди». Изначально ими являлись дети интеллигенции: учителей, преподавателей вузов, представителей власти, врачей, научной элиты. В силу достатка и воспитания «чуваки» предпочитали костюмы, плащи, дубленки, галстуки, туфли. К этому разряду относились уже упоминавшиеся «чанкайшисты» и «хунхузы», а также «проспекговские» и так называемые Lenin Street 63, сокращенно LST-63, или «шестьдесят третьевские» (по номеру дома, во дворе которого и оформилось их объединение). Халудорова неправильно локализовала «чанкайшистов»: они контролировали микрорайоны школ № 19, 20 и 25 (ул. Терешковой, Геологическая, Ключевская) и никогда не жили в районе тонкосуконного комбината и ул. Столбовой. Территорией «хунхузов» считались ул. Борсоева и Гагарина, частично проспект Победы. Организация «Lenin Street 63» охватила жилые кварталы по ул. Шмидта и Кирова.
Пацаны — нейтральное и внешне не столь ярко выраженное звено, не примыкавшие ни к «чавам», ни к «чувакам», своеобразные махновцы. К ним относили себя «генералы», «баргуты», «шошоны», проживавшие по ул. Павлова и бульвару Карла Маркса, и др.
Среди боевых кличей стоит выделить наиболее известные и употребляемые. Обычно начало клича выкрикивал один человек, а концовку хором завершал весь «клан». «Чуваков» сопровождал клич «Ураг-ша!», который в переводе с бурятского языка означает «Вперед!». Клич «Гунны — Мар!» приблизительно может быть «переведен» как «Гунны — гаси, бей!». Клич «Бабочки, на свет!» не требует дополнительных объяснений. По поводу клича чанкайшистов «Чан-ки — Уги-няс!» мнения расходятся; чаще всего он в 1980-е годы интерпретировался как «Смерти нет!». «Генералы» фиксировали себя кличем «С нами Бог!», «делавары» — кличем «Viva fort!», видимо, навеянным самой схемой расположения домов в 20-м квартале, где они проживали. Не совсем точно Наталья Халудорова в своей статье назвала кличами распространенные в начале 1990-х годов обычные оклики «Ассо!», «Асса» и «Ууч!» — они не были «знаками» группировок, а служили в основном для того, чтобы привлечь внимание знакомого прохожего, иногда призывали к сплочению. А в начале 1980-х годов некоторые молодые люди использовали как пароль громкий щелкающий звук (он получался, когда язык прижимали к нёбу и затем резко его отпускали). Кроме того, повсеместно было распространено написание согласными латинскими буквами названия той или иной группировки. Например, в салоне трамвая можно было встретить, наряду с другими, надпись HHZ («хунхузы»).
Некоторые объединения даже отмечали свои «дни рождения». Например, «шошоны» и «генералы» делали это 2 апреля и 20 октября соответственно. С уверенностью объяснить, чем определялся выбор именно этих дат, не представляется сейчас возможным. Вероятно, это как-то было связано с межсезоньем. В Бурятии резко континентальный климат с большими перепадами температур. Крутые морозы зимой и изнурительная жара летом (плюс еще пора отпусков, а значит, и выезда отпрысков из города) способствуют тому, что в неформальной жизни молодежи в эти сезоны устанавливается некоторое затишье. Напротив, переходное и, что немаловажно, относительно теплое время весны и осени наиболее удобно для уличного времяпрепровождения — сборищ на «пятаке», организации массовых акций. Неслучайно большинство массовых драк между группировками приходилось на весну и осень. Апрель же и октябрь —
самые «подходящие» месяцы в школе: до мая с его экзаменационными заботами еще есть время, а к октябрю как раз заканчивается послеканикулярная реадаптация к жизни по расписанию. В апреле и октябре начиналась карусель школьных вечеров с неизменной дискотекой и выпивкой. Вероятнее всего, в такие вечера — накануне или после них — и были продуманы сценарии «дней рождений», призванных сплотить членов команд.
Были даже сочинены свои гимны. Впрочем, до таких высот поднялись только некоторые группировки — нет информации, что гимны сочинялись и исполнялись повсеместно. У тех же «шошонов», отличавшихся, как мы успели заметить, своеобразным культурным «синкретизмом», гимн был положен на общеизвестную мелодию из кинофильма «Генералы песчаных карьеров». К сожалению, текст его не сохранился ни в письменном виде, ни в памяти «ветеранов». Гимн «генералов» постигла сходная судьба, но все-таки мне довелось запомнить следующие строки, услышанные в начале 1980-х годов:
Мы выходим на рассвете, из Шанхая дует ветер,
Развевая наше знамя до небес.
Генералы — с нами Бог! И с нами знамя!
И тяжелый генеральский наш обрез!
Как верно отметила Халудорова, для любой группы была характерна внутренняя иерархия: «шпана» (13—15 лет), «середняки» (школьники 16—17 лет и доармейская молодежь, окончившая среднюю школу), «старшаки» (возраст свыше 20 лет). А вот «боссов» или «начальников», упомянутых Халудоровой, не наблюдалось. Были просто более или менее уважаемые люди. Имелись, конечно, лидеры — обычно от одного до трех на «команду» — с ближайшим окружением активных участников. Большинство составляли примкнувшие к этому ядру, так сказать, рядовые приверженцы идеи. Лидеры и актив направляли все действия членов ассоциации: планировали сценарии массовых потасовок или других групповых действий, продумывали возможность безболезненного отступления, назначали «пиротехников», ответственных за изготовление бомб для минивзрывов, решали текущие вопросы внутренней жизни.
В конце 1970 — начале 1980-х годов наибольшей популярностью и боевитостью в Улан-Удэ отличались примерно 8—10 «уличных» объединений: «чанкайшисты», «хунхузы», «63-ские», «ограда» и находившиеся с ними во временном или постоянном антагонизме «бабочки», «самураи», «делавары», «генералы», «шошоны» и некоторые
другие. В начале 1980-х лидеры «чанкайшистов» и «чуваков», пребывавших в пике активности, организовывали в разных районах города свои «филиалы», именуемые соответственно «шанхаи», «цанхаи», «штаты». Обряд вступления в их ряды — как впрочем, и в ряды любой другой группировки — ограничивался обычно взносом спиртного, иногда сопровождался символическим избиением, вручением штакетника, дерзкой экспедицией в чужой микрорайон. О большинстве остальных команд, указанных в вышеупомянутом комсомольском отчете, их существовании и деятельности, похоже, никто и не подозревал. Например, на общегородском уровне никак не зарекомендовали себя «тигры» из поселка Вагжанова, ребята со станции Дивизионная («дивизка») и др. Здесь, скорее всего, «команды» собирались лишь тогда, когда случались локальные стычки и столкновения, к тому же местного значения. Девичьи «команды», типа описанных Халудоровой «султанок», всерьез не воспринимались.
В августе 1987 года в газете «Правда Бурятии» впервые была опубликована объективная статья, касающаяся уличных группировок4. В ней на основе интервью с сотрудниками ОВД Л. Д. Буту-хановым и Е. О. Беловой и с заместителем заведующего отделом пропаганды обкома комсомола А. В. Измайловым, а также с непосредственными участниками враждующих «команд» довольно правдиво была обрисована проблема агрессивности молодежных группировок города. Тот же Измайлов отметил безуспешную попытку сотрудничества с ребятами из 18-го квартала (с «чанкайшистами» пятого «шанхая». — А. Б.): договоренность по поддержанию порядка в баре, находящемся на их территории, была ими нарушена5. Несколькими месяцами раньше, в начале 1987 года, в клубе ЗММК (завод металломостовых конструкций) состоялся первый диалог членов горкома ВЛКСМ с представителями дворовых компаний. Но и он закончился безрезультатно, договоренность о прекращении межгрупповой вражды достигнута не была. Это и не удивительно: редкие эпизодические встречи не могли привести к установлению тесных контактов; чиновники от комсомола не являлись образцом для подражания; их глянцевому облику мощно противостоял живой образ уличного авторитета. Что тут можно было сделать? Разве что поступать по примеру завуча школы, в которой я учился: когда меня и моих одноклассников принимали в ряды ВЛКСМ, он взял с нас устное обещание не принимать участия в массовых драках...
Если обобщить мои собственные наблюдения и данные упомянутой выше статьи, то можно выделить следующие черты, которые
были присущи всем неформальным ассоциациям в эпоху их расцвета: 1) контроль над территорией; 2) внутренняя иерархия по принципу возрастных различий; 3) система наказаний за нарушение существующих правил и традиций (например, за неучастие в массовых драках, дезертирство с «поля боя» и т. д.); 4) образование коалиций, расширение влияния, создание «филиалов» сильных объединений; 5) стремление вооружиться, выражавшееся в изготовлении мелкокалиберных пистолетов, цепей, приобретении ракетниц и т. п.; 6) использование специальных приемов и методов разжигания вражды, поддержание в этих целях образа «врага»; 7) планирование акций; 8) сбор денег внутри группировки, поборы с других подростков, проживающих или учащихся на контролируемой территории.
Кроме того, по негласным обычаям уличных группировок непричастные к ним люди не должны были втягиваться в орбиту, тем более становиться жертвами их столкновений. Не было принято приставать к взрослым, особенно к пожилым людям, а также к парню, идущему с девушкой. Однако к началу 90-х годов эти «рыцарские» традиции были уже основательно размыты.
С другой стороны, если с середины 70-х и до конца 80-х годов массовые драки с использованием палок, кирпичей, обрезков арматуры, кастетов, цепей, ножей, взрывчатых веществ, ракетниц и мелкокалиберных пистолетов случались в Улан-Удэ регулярно, то к началу 90-х они практически сошли на нет. Продолжилась только «холодная» война: в ней главным способом «уязвить» противника стала настенная живопись — нанесение названия «своей» группировки на стены «чужих» домов.
На мой взгляд, эта резкая перемена в поведении молодых была в первую очередь вызвана потеплением общественного климата в стране, возросшим интересом молодежи к новым политическим веяниям, ранее неизвестной информации. Идеологическое давление на подрастающее поколение на какое-то время вообще исчезло. Появилась возможность качественно заняться самообразованием, учиться, что уже отвлекало городскую молодежь от участия в борьбе за поддержание искусственных уличных «границ». В результате не просто ослабел антагонизм между группировками, но и резко сократились возможности мобилизации ими своих старых членов и новичков. В более общем плане безусловно сказались углубление процесса урбанизации, совершенствование системы массовых коммуникаций — постепенно, но неуклонно они размывали территориальные, этнические и социальные барьеры, еще недавно, казалось
бы, разделявшие различные фракции молодежи. Все это отразилось на жизненном выборе юного поколения, которое стало реализовывать свои возможности более творчески, независимо от групповых стереотипов.
Однако почти сразу же в жизнь молодых вторгся рынок. Он радикальным образом изменил очень многое в неформальных ассоциациях Улан-Удэ. «Доперестроечные» группировки и группировки времени «перестройки» всегда были просто дворовыми «командами» — в основном самодостаточными, замкнутыми на самих себя; внешний мир их касался преимущественно постольку, поскольку периодически мешал им «разбираться» друг с другом. С приходом рыночных отношений, возникновением новых источников дохода «романтический» период в истории улан-удэнских уличных объединений закончился, быстро обозначилась негативная тенденция к их интеграции в профессиональный преступный мир. Выражается она в следующем: 1) в принципе формирования групп сразу и по территории, и по интересам (новыми группами «оккупировались» не только районы проживания, но и определенные места учебы и работы); 2) в укреплении связей ранее судимых лиц с лидерами или бывшими членами группировок; 3) в более широком привнесении в жизнь группировок элементов криминальной субкультуры (жаргона, образцов поведения, стиля и правил взаимоотношений); 4) в освоении активом отдельных «команд» более или менее постоянно практикуемых форм преступной деятельности (вымогательство, мошенничество и т. д.); 5) в появлении нового «образа врага» — так называемого «барыги», то есть коммерсанта, как бы оправдывающего настойчивые попытки установить внеэкономический контроль над торговыми киосками, павильонами, уличными продавцами, располагающимися на территории группировок.
Особо следует остановиться на упомянутом Халудоровой сборе «общака». Первоначально идея такого сбора заключалась в оказании денежной или продовольственной помощи попавшим в неволю людям. Еще в начале 1980-х годов эта задача не была первостепенной, любой молодой человек сам, сугубо индивидуально и добровольно решал, давать или не давать в «общак». Но к середине 90-х идея «общака» стала использоваться в качестве «законного» обоснования для доморощенного рэкета.
Материалы местной периодической печати того периода отметили наличие рэкета в школах и вузах6. В конце десятилетия в ходе проведенного мною интервьюирования подростков — учащихся
городских школ (не претендующего, естественно, на полное и объективное раскрытие ситуации) выяснилось, что некоторая часть молодежи взимала с подростков якобы для нужд заключенных определенную дань по хорошо отлаженной цепочке. Внизу ее находится самая угнетаемая в финансовом отношении каста «спонсоров». Они платят «малолетке», обеспечивающему их физическую защиту. Тот,
Таблица 1
Численность лиц в возрасте от 14 до 30 лет, совершивших преступления и осужденных в 1990 и 1995—1999 годах
1990 1995 1996 1997 1998 1999
Всего лиц, совершивших преступления 6624 10102 10846 8984 9713 10693
Из них: умышленное убийство 61 150 131 114 139 149
умышленное тяжкое телесное повреждение 145 243 242 205 209 202
изнасилование 94 73 75 10 50 55
преступления, связанные с наркотиками н. д. 900 933 769 964 979
кража 2026 4478 4718 3699 4121 4564
грабеж и разбойное нападение 474 879 931 880 927 1128
хулиганство 1178 1339 1570 1143 1027 998
Всего осуждено за преступления 3364 6484 7240 7104 7778 9059
Из них: умышленное убийство 49 125 128 100 144 131
умышленное тяжкое телесное повреждение 128 225 213 176 180 197
изнасилование 80 90 89 66 43 65
преступления, связанные с наркотиками 266 713 706 777 974 1068
преступления против собственности 1796 3926 4471 4481 4980 6001
в том числе: за кражи 1397 2855 3383 3383 3696 4422
хулиганство 596 606 797 692 652 621
Источник: Государственный комитет Республики Бурятия по статистике. Молодежь Бурятии. Статистический сборник № 02-21. Улан-Удэ, 2000. С. 25.
в свою очередь, отдает процент «пацану», который может контролировать несколько «малолеток». Далее денежные отчисления достигают «шпанца», а от него — «шпану», непосредственно связанную с «хозяином» микрорайона. Атмосфера, помогающая поддерживать эту систему, культивируется в большинстве городских молодежных группировок, тем более что боевитость, а значит, и авторитет той или иной команды иногда прямо определяются наличием поддержки «старших». Среди последних в начале 1990-х годов выделились когорты спортсменов. Лидерство здесь принадлежит борцам, что вполне объяснимо, так как в Бурятии борьба и стрельба из лука — национальные виды спорта. «Спартачи» наиболее мобильны, стойки, готовы к физическому противостоянию, имениты. У них сильнее других выражены коллективистское начало, способность оказать поддержку друг другу. Впрочем, это не означает, что в их среде нет противоречий.
Итак, в республике укрепляет свои позиции организованная преступность. Ее боевой резерв, так называемую «пехоту», составляют молодые люди, которые в недалеком прошлом прошли закалку в уличных группировках. Но проблема не только в них и в воспитавших их неформальных ассоциациях. Важно еще и то, что за последние 15 лет динамика молодежной (и несовершеннолетней) преступности в целом показывает четкую тенденцию к постоянному росту.
Уже 1987 году в совершении преступлений приняло участие 1216 подростков. Из них 386 человек, или 27,1% от общего числа правонарушителей этой категории, были учащимися общеобразовательных школ, 239 — работающими подростками (19,7%), 132 молодых человека (10,9%) нигде не работали и не учились. При этом 17,1 % несовершеннолетних преступников ранее уже совершали уголовные деяния, 62,5% совершили преступления в группах, а 12,9% — в состоянии опьянения7. В последующие годы эта картина только ухудшалась. В 1997 году в центральной прессе были опубликованы данные МВД РФ о том, что в Бурятии 74% подростковых преступлений связаны с незаконным присвоением собственности в республике, а количественные показатели преступлений выше, чем в среднем по России. Сообщалось также, что 40% подростков Бурятии не работают и не учатся8.
Более полно динамика молодежной преступности в целом и по отдельными видам преступлений представлена ниже, в табл. 1.
Даже поверхностный анализ статистических данных подтверждает сделанный ранее вывод о ее неуклонном росте в Бурятии в
1990-е годы. Молодые люди все активнее стали посягать на жизнь человека, совершать другие тяжкие преступления. Актуальной остается проблема наркомании и незаконного оборота наркотиков. В сельских районах Бурятии более семи тысяч гектаров дикорастущей конопли привлекают внимание не только местных жителей, но и заинтересованных криминальных структур из других регионов. Представители МВД РБ в своем интервью отметили помолодевший возраст наркоманов и увеличение количества женщин, пристрастившихся к наркотикам9. За 1999 год было зарегистрировано 1700 преступлений, связанных с наркотиками. Соотнесение этой цифры с данными таблицы позволяет увидеть, что более половины соответствующих преступлений приходилось на молодежь. Настораживает тот факт, что к концу 1990-х годов, кроме доморощенной конопли, все более распространяется потребление опия, героина и метадона. В связи с этим в 1997 году правительство Бурятии пролонгировало действие республиканской целевой программы по борьбе с наркоманией до 2000 года, президент РБ определил меры по борьбе с наркоманией среди подростков как первоочередные.
Подводя итог, можно констатировать, что уличные группировки столицы Бурятии, просуществовав почти четверть века, доказали свою живучесть. Они долгое время являлись важным и непременным теневым атрибутом социальной жизни города. В 1970— 1990-е годы почти каждый подросток и юноша ощутил на себе мощное влияние дворовых «команд», того свойственного им типа межличностных отношений, при котором на первый план выходили силовые реалии общения. Из-за особенностей возраста, социально-психологических и национальных факторов подростки чаще всего стремились соответствовать принятым в группировках социокультурным практикам, не «уронить себя» и не оказаться беззащитными перед угрозой конфликтов. Но к началу 1990-х годов уличные «союзы», как мы видели, исчерпали себя в привычном качестве. Метаморфозы, происшедшие с ними в условиях рынка, качественно перестроили молодежные объединения и подготовили из них исполнителей нового «социального заказа». Появились группировки, несущие в себе потенциальный криминальный заряд: ими были освоены относительно постоянные виды деятельности, обязательно предполагающие запугивание и обман; в них стала превалировать уголовная субкультура, и, видимо, именно поэтому почти все они стали именовать себя «братвой». Короче, ассоциации деформировались и в большинстве своем превратились в кадровую базу преступности.
1 Национальный архив Республики Бурятия (далее НАРБ). Ф. 36. Оп. 25. Д. 72. Л. 21-22.
2 Там же. Л. 23.
3 Там же.
4 Правда Бурятии, 1987, 23 августа.
5 Там же.
6 Правда Бурятии, 1996, 20 марта.
7 НАРБ. Ф. 36. Оп. 25. Д. 73. Л.6.
8 Труд, 1997, 6 марта.
9 Аргументы и факты в Бурятии, 1999, октябрь.
