CC BY
125Группировки семидесятых: воспоминание-комментарий к статье А. Бадмаева
Константин Митупов
Начало 1970-х годов ознаменовалось в Бурятии ощутимым ростом жизненного уровня городского населения. Телевизоры и стиральные машины стали обыденными бытовыми приборами, холодильники перестали быть остро дефицитной вещью. Из черно-серых одежд люди переоделись в более светлые и яркие: вместо унылых телогреек, кирзовых сапог, суконных шапок-ушанок появились разноцветные пальто, сапоги европейского качества на меховой подкладке, ушанки из ондатры, женские собольи шапки.
Явное улучшение условий жизни сопровождалось диффузионными изменениями в мировоззрении. Уже в конце 1960-х годов старшеклассники стали увлекаться «Beatles», «Rolling Stones» и прочими «буржуазными» плодами массовой культуры. Учителя не могли справиться с длинными волосами у ребят, борьба приобретала принципиальный, прямо-таки классовый характер. Ибо, по глубокому замечанию учителя одной из средних школ города, нельзя было допустить, чтобы ученики ходили как «американские битлзы». Еще не получила широкого распространения самиздатовская литература в списках, но коррозия комсомола чувствовалась во всем. Фискальная сущность главной юношеской организации, которая объединяла в основном карьерную молодежь, явно противоречила юношескому стремлению к справедливости. Комсомольский актив фактически противопоставлял себя основной массе молодых, которые жили реальной жизнью, отвергая схоластические заявления о строительстве коммунизма и об участии в этом строительстве «ленинской» молодежи.
Константин Бато-Мункич Митупов, декан исторического факультета Бурятского государственного университета, Улан-Удэ.
В это же время подросли и стали завоевывать свою нишу в молодежной жизни города дети бурят, прошедших фронты Великой Отечественной войны. Они образовывали едва ли не самую многочисленную фракцию урбанизированной части титульного населения. Первые улан-удэнские «черемушки», построенные в районе Зауды, где традиционно проживало русское население, с конца 50-х — начала 60-х интенсивно заселялись бурятами. Этот квартал сразу же получил название «Чанкайши» — так сказать, в духе политических реалий того времени. Строительство шло достаточно быстро, и к середине 60-х вырос уже целый микрорайон из четырех кварталов, каждый из которых был соответствующим образом пронумерован в городском жаргоне: «Чанкайши-ноль», «Чанкайши-один», «Чан-кайши-два» и «Чанкайши-три».
Своеобразие 1970-х годов заключалось еще и в том, что в это время в Бурятии окончательно оформился единый советский городской образ жизни. Конечно, если вспомнить, что стадо коров можно было увидеть в столице республики вплоть до 1960 года и что картошку все городские семьи сажают до сих пор, то придется признать, что по-настоящему урбанистический стиль жизни в Улан-Удэ до конца так и не сложился. Все же активное расселение бурят в городе, увеличение их доли в составе горожан и вовлечение в сферу промышленной занятости объективно способствовали сглаживанию бытовых противоречий, снятию напряженности в их взаимоотношениях с русскоязычной частью населения. Но те же самые годы отмечены и жестокими уличными стычками молодежных группировок из разных районов города.
Начались они значительно раньше. Так, одной из самых серьезных была крупная стычка, происшедшая где-то на рубеже 1950— 1960-х годов на мосту через р. Уду, то есть в центре города. Тогда многочисленная группа молодых людей (сейчас их назвали бы тинейджерами), вооруженных дубинками, кастетами, цепями, обрезами и т. п., двинулась из одного из отдаленных районов, Шишков-ки, в район Зауды для «выяснения отношений» с «чанкайшистами». Однако трамвайная сцепка, в котором ехали нападавшие, была остановлена на мосту (ее просто обесточили), было сделано несколько выстрелов из обрезов. Драка не привела к чьей-либо решающей победе, но переполнила чашу терпения милиции, которая взялась за чистку наиболее криминализированной части юношеских группировок, стремясь навести порядок в городе. И во второй половине 60-х годов он действительно был наведен — но с тем парадоксаль-
ным попутным результатом, что территориальная экспансия объединений, возникших в районах новостроек, уже не встречала сильного отпора со стороны их первоначальных «конкурентов».
В результате в начале 1970-х годов группировка «чанкайшистов» практически безболезненно установила контроль над частью Зауды (но не других рабочих районов города). Пыталась она «освоить» и городской центр, на который одновременно претендовал, и небезуспешно, так называемый «гортоп» — группировка, составившаяся в основном из детей бурятской творческой интеллигенции. В течение дня они «топали» по городу в поисках драк и других приключений. То же делали члены и других группировок. На местном жаргоне это называлась еще «раскрутиться» или «накрутиться» — найти деньги на бутылку водки, затем на другую и третью. При этом зачастую не брезговали ничем — ни мелким вымогательством, ни грабежом, ни воровством. Все же существовали определенные правила «игры» и часть наиболее самостоятельной молодежи не позволяла себе опускаться до уголовщины.
Со временем отслоилась группа «проспектовских», вобравшая в себя представителей «золотой молодежи» из наиболее привилегированной части города, где жили правительственные и партийные чиновники. В основном группировки формировались из ребят, но были случаи, когда наиболее активные девочки-подростки предпринимали шаги в этом направлении. Например, группа девочек из центральных или «центровых» школ города назвала себя «гусарками» и пыталась определять отношения среди остальных «центровых» девочек. Однако в 70-е это было исключением.
Растущее влияние в молодежной среде «чанкайшистов» и «горто-па» заставило задуматься тех, кто в них не входил, побудило их начать организацию пусть не столь сильных, но не менее активных группировок, которые, оформившись, примыкали к тому или иному «авторитетному» объединению. Так появились <^8Т-63», «хунхузы» и др.
Поскольку все городские тинейджеры родились и/или с малолетства проживали в Улан-Удэ, они, несмотря на принадлежность к разным, в том числе враждующим «формированиям», выступали единым фронтом в случаях жесткого противостояния с абитуриентами, приезжавшими летом из сельских районов республики. Это, в свою очередь, заставило сельских ребят, уже поступивших в учебные заведения республиканской столицы, объединиться для того, чтобы дать отпор городским. По традиции первые назвали себя «головара-ми» и уже одним этим вызвали резкое неприятие со стороны вторых.
Появление достаточно успешно противодействующей группы заставило городских подростков сплотить ряды. Стержнем коалиции стали «чанкайшисты» («чанки») и «гортоп», которые «подтянули» слабые, но многолюдные отряды «хунхузов», «63-ских», «проспек-товских» и неорганизованную молодежь.
«Идеологического» оформления у тогдашних группировок не было, хотя отдельные попытки такого рода имели место. Это видно на примере «чанкайшистов». У них постепенно сформировались мифы о долгой и успешной борьбе с сопредельными бандами сверстников из рабочих микрорайонов Зауды, проводились выборы номинального главы или «Папы», который должен был олицетворять справедливость и силу. Из явлений того же ряда — появление у них сложного клича «Уги-няс!», составленного из двух трансформированных слов — бурятского угы ‘нет’ и английского yes. И каждая группировка старалась обозначиться путем покупки ее членами одинаковой одежды, ношения одинаковых значков, одинаковых причесок. Тут уж возрастное пристрастие к единой униформе было отработано — и срабатывало — в полной мере.
При этом со стороны старших по возрасту, как и со стороны уже отсидевших сверстников, никакого реального воздействия на контролировавшие центр и Зауду группировки в плане их организации либо идейного руководства ими тогда не было (хотя со временем эта ситуация стала меняться). В то же время нельзя отрицать, что в ходе конфликтов группировок друг с другом могла сформироваться полу-криминальная психология внутригрупповых отношений. Сложнее говорить о группах из других районов, в основном рабочих, например, из микрорайонов паровозовагоноремонтного (ПВЗ), стекольного и авиационного заводов. По моим наблюдениям, в тот период там тоже практически отсутствовала такая подростковая преступность, которая подчинялась бы уголовному миру и направлялась им. Где она действительно встречалась и, более того, имела тенденцию к росту, так это в традиционных районах проживания люмпенизированной части населения. Это «Батарейка», «элеватор», «левый берег», Аршан, Шишковка.
Для борьбы с длинноволосыми «протестантами», объединенными в группировки, городские и республиканские власти стали организовывать БКД — «боевые комсомольские дружины». Наиболее активным участникам присваивался статус внештатных сотрудников милиции. На протяжении 1960-х годов эта мера в целом оправдывала себя, но следующее десятилетие отмечено ростом числа и
численности молодежных группировок и сокращением членства в БКД. Первоначально линия водораздела между «бэкадэшниками» и полухиппующими, полухулиганскими группами молодежи была не столь уж непреодолима для каждой из сторон. Однако с возрастанием числа побывавших в «зоне» молодых людей (а если верить депутату Государственной Думы генералу Л. Гурову, то всего за 1960—1990 годы в российских ИТК отсидело 73 млн человек), противостояние сначала сделалось принципиальным, а затем, по существу, было проиграно комсомолом. Проигрыш этот носил в первую очередь идеологический характер. Отсидеть и выйти, а потом рассказать своим «пацанам» про «зону», «парашу», кто как «вкован» и где надо вовремя «рюхнуться» и не «присесть» — стало считаться большей доблестью, чем учиться. Тюремные ценности возобладали, и молодые члены уличных группировок неожиданно стали все чаще попадать на скамьи подсудимых по широкому спектру статей — от ст. 206 УК РСФСР (уличное хулиганство) до ст. 102 (убийство).
Впрочем, неожиданным это было в первую очередь для родителей и для некоторых сверстников-друзей, но не для активных «пацанов», незаметно для себя проделавших путь от невинных забав в школе и своем дворе к серьезным проступкам, которые классифицировались уже по Уголовному кодексу. Однако ближайшим окружением «героев» их судьба воспринималась спокойно, и это придавало уверенность самим подсудимым. Внутренняя структура группировок принимала все более жесткую, полубандитскую окраску, алкоголь, «травка», поножовщина стали привычными.
Для тех, кто не выдерживал испытания зоной, прием в бывшую уличную семью сверстников был уже затруднен. Раз не выдержал, то ты «чушка», а если ты «чушка», то общаться с тобой уже никто не должен. Понятия «зоны» все больше регулировали и внутригрупповые, и межгрупповые взаимоотношения. Чем чаще «сидели», чем быстрее взрослели, тем более устойчивыми становились традиции полууголовной и уголовной романтики в рядах молодежи. Параллельно шло стирание территориальных границ между молодежными группировками, что давало возможность создать единую управляемую массу, лишенную тех естественных лидеров, которые, как правило, появляются в подростковой среде, в школе и во дворе.
Трудно, не впадая в нудный нравоучительный тон, оценивать процесс уличной социализации советской молодежи, жившей под прессом официальной идеологии и пытавшейся добиться права свободного жизненного выбора без соотнесения этого выбора с линией
партии. Общество, которое не имело внутренних механизмов социальной защиты, опиралось только на государственные силовые структуры и либо верило в пустые лозунги, либо смирялось с ними, стало очень быстро утрачивать молодежь, которая острее всех чувствовала надвигающийся кризис, в первую очередь идеологический. Неудивительно, что подростки стали ориентироваться больше на кулак да на группировки, которые контролировали школы. В конце концов, и элитная молодежь, учившаяся в «центровых» средних школах № 1, 2 и 3, нередко подпадавших под тяжелый пресс полу-криминальных подростков из близлежащих районов с люмпенизированным населением, показала выросшие зубки. Десятиклассники сначала одной из этих школ, потом другой оказались в поле зрения правоохранительных органов в связи с нападением на запоздавших прохожих, среди которых на беду оказался секретарь обкома КПСС. «Проспектовские», отличавшиеся более спокойными отношениями с милицией, «неожиданно» оказались замешаны в ряде уголовных дел.
Все это привело город в удивление и возмущение. Были проведены собрания школьников с родителями, но процесс уже набрал силу. Традиционные стычки, обходившиеся ранее без жертв, стали кровавыми. У «проспектовских», «чайнкашистов», «гортопа» в ходе драк были убиты и ранены несколько человек. Фактически то было началом конца, хотя так не осознавалось. Напротив, поиски виновных и попытки отмщения поначалу усугубили ситуацию. Враждующие группировки «со стажем» стали наращивать силы, «сражаться» по всей территории города, с особенным ожесточением — в зоне отдыха «Верхняя Березовка». Именно там проводилось обычно открытие теплого сезона, как правило, совпадавшее с празднованием Пасхи; там встречались все основные группировки и без драк, поножовщины и тяжелых увечий расходились редко. Там «элеваторские» дрались с «гортопом», «чанки» с — «ПВЗскими» и т. д., а завершалось это прибытием милицейских патрулей, которые забирали наиболее агрессивных и пьяных подростков. В целом рубеж 1970— 1980-х годов характеризуется максимальным обострением отношений между группировками. Это, в свою очередь, привело к повальному увлечению боксом, борьбой, карате и т. п. и открыло новый этап «боевых действий» молодежи.
