CC BY
169
Bibliography
1. Temirgazina, Z.K. Lingvisticheskaya aksiologiya: ocenochnihe vihskazihvaniya v russkom yazihke. - Pavlodar, 2010. - T. 1.
2. Karaulov, Yu.N. Russkiyj yazihk i yazihkovaya lichnostj. - M., 2010.
3. Ushakov, D.N. Tolkovihyj slovarj russkogo yazihka v 4 tomakh. - M., 2000.
4. Teliya, V.N. Konnotativnihyj aspekt semantiki nominativnihkh edinic. - M., 1988.
5. Nikitin, V.M. Leksicheskoe znachenie slova (struktura i kombinatorika). - M., 1983.
6. Teoriya metaforih: sbornik. Khose Otrega-i-Gasset. Dve velikie metaforih. - M., 1990.
7. Boldihrev, N.N. Ocenochnihe kategorii kak format znaniya [Eh/r]. - R/d: http://boldyrev.ralk.info/.
Статья поступила в редакцию 10.02.12
УДК 821.161.1
Bykova A.L., Pyatkin S.N. «NE ZHALEJU, NE ZOVU, NE PLACHU...» LIKE THE CONCLUDING POEM OF S.A. ESENIN'S bOoK «MOSKVA KABATSKAYA». The history of publications of S.A. Esenin's poem «Ne zhaleju, ne zovu, ne plachu...» can be seen in the article, there are revealing of possible reasons, which induced the poet to include it in the content of the book «Moskva kabatskaya» as the conclusive poem, and also there are realization of its structural-semantic and conceptually-dramatic correlation with the works of «Moskvy kabatskoy».
Key words: evolution of creation, poetics, book, cycle, lyrical plot, lyrical hero.
А.Л. Быкова, соискатель ФГБОУ ВПО «Арзамасский гос. педагогический институт им. А.П. Гайдара»,
г. Арзамас, E-mail: agpinauka@mail.ru; С.Н. Пяткин, д-р филол. наук, проф. ФГБОУ ВПО «Арзамасский гос.
педагогический институт им. А.П. Гайдара», г. Арзамас, E-mail: agpinauka@mail.ru.
«НЕ ЖАЛЕЮ, НЕ ЗОВУ, НЕ ПЛАЧУ...» КАК ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ КНИГИ С.А. ЕСЕНИНА «МОСКВА КАБАЦКАЯ»
В статье прослеживается история публикаций стихотворения С.А. Есенина «Не жалею, не зову не плачу.», выявляются возможные причины, побудившие поэта включить его в состав книги «Москва кабацкая» в качестве заключительного стихотворения, а также анализируется его структурно-смысловая и идейно-художественная взаимосвязь с произведениями «Москвы кабацкой».
Ключевые слова: эволюция творчества, поэтика, книга, цикл, лирический сюжет, лирический герой.
Стихотворение «Не жалею, не зову, не плачу.» по праву считается одним из программных произведений Есенина. Написанное в 1921 году и опубликованное впервые в журнале «Красная новь» годом позже, оно своими подлинно элегическими интонациями резко диссонировало с имажинистской риторикой «Инонии» (1919), «Сорокоуста» (1920), «Пугачёва» (1921), т.е. тех произведений, что, казалось бы, окончательно определили сам характер творческой индивидуальности Есенина. Не случайно именно это стихотворение уже в прижизненной критике поэта и прямо, и косвенно связывалось с классической традицией русской поэзии, в русле которой в 1924-1925 годах будут созданы вершинные произведения Есенина [1, с. 36; 2, с. 142145]. В целом, такое восприятие стихотворения прочно укрепится затем и в научном есениноведении, где одна из любопытных страниц истории публикаций этого текста окажется практически пропущенной. Мы имеем в виду его временное бытование в качестве заключительного стихотворения книги «Москва кабацкая». Произведения, вошедшие в эту книгу, создавались Есениным в период с 1921 по 1923 годы, а сама она была издана (после неоднократных и неудачных попыток) в Ленинграде в июле 1924 года тиражом в 3 000 экземпляров. Содержание книги составили 18 стихотворений, разнесенных по 4 разделам:
Стихи - как вступление к Москве кабацкой: 1. «Все живое особой метой...»; 2. «Сторона ль ты моя, сторона...»; 3. Волчья гибель («Мир таинственный, мир мой древний...»); 4. «Не ругайтесь! Такое дело!..».
Москва кабацкая: 1. «Я обманывать себя не стану...»; 2. «Да! Теперь решено. Без возврата...»; 3. «Снова пьют здесь, дерутся и плачут...»; 4. «Пой же, пой. На проклятой гитаре...»; 5. «Эта улица мне знакома...»; 6. «Мне осталась одна забава...».
Любовь хулигана, с посвящением: «Августе Миклашевской»: 1. «Заметался пожар голубой...»; 2. «Ты такая ж простая, как все...»; 3. «Пускай ты выпита другим...»; 4. «Дорогая, сядем рядом...»; 5. «Мне грустно на тебя смотреть...»; 6. «Ты прохладой меня не мучай...»; 7. «Вечер черные брови насопил...».
Стихотворение как заключение: 1. «Не жалею, не зову, не плачу...».
Стихотворения 4. «Пой же, пой. На проклятой гитаре...» и 6. «Мне осталась одна забава...», заявленные на шмуцтитуле раздела «Москва кабацкая», по цензурным соображениям напечатаны не были [3, с. 590].
История публикаций стихотворения «Не жалею, не зову, не плачу...» в авторских поэтических сборниках Есенина, предшествующих «Москве кабацкой», прямо свидетельствует о неслучайности включения данного произведения в эту книгу. Попробуем это доказать.
Впервые «Не жалею, не зову, не плачу...» в таких сборниках напечатано у Есенина в «Избранном» (Москва. Государственное издательство, 1922) в качестве заключительного стихотворения раздела «Мреть», куда вошли еще «Песнь о хлебе», «Дождик мокрыми метлами чистит.» <Хулиган>, «Все живое особой метой.».
Названием раздела послужил есенинский неологизм. Исследователи окказиональной лексики поэта относят «мреть» к словам, имеющим «затемненную» семантику [4; 5], а потому значение этого неологизма «подбирается», исходя из его фонетической формы и контекста. Непосредственно в поэтической практике слово «мреть» впервые использовано Есениным в стихотворении «Сторона ль ты моя, сторона.», написанном осенью 1921 года, но не вошедшем в госиздатовский сборник. Вероятнее всего, на момент сдачи в печать «Избранного» это стихотворение было не завершено, но, вместе с тем, как поэтический образ слово «мреть» уже «нашло» свое место в идейнохудожественной структуре текста и обозначило новую эмоциональную струю в творческом сознании Есенина.
Сторона ль ты моя, сторона!
Дождевое, осеннее олово.
В черной луже продрогший фонарь
Отражает безгубую голову.
Нет, уж лучше мне не смотреть,
Чтобы вдруг не увидеть хужего.
Я на всю эту ржавую мреть
Буду щурить глаза и суживать (I, 159).
Представляется очевидным, что словосочетание «ржавая мреть» в данном произведении выполняет функцию эмоционально-экспрессивного обобщения впечатлений лирического героя, являющего в фантасмагорической оптике мир своей родной стороны. Возникающие, словно призраки, картины («скелеты домов»; «Словно мельник, несет колокольня // Медные мешки колоколов»; «А фонарь то мигнет, то захохочет // Безгубой
своей головой») отзываются «стужей и дрожью» в сознании героя стихотворения и приводят его как поэта к признанию трагической обреченности своего пути:
Только сердце под ветхой одеждой Шепчет мне, посетившему твердь:
«Друг мой, друг мой, прозревшие вежды Закрывает одна лишь смерть».
Позднее, в 1923 году, слово «мреть» будет использовано еще в одном «кабацком» стихотворении - «Мне осталась одна забава.». Здесь это слово, получив новое художественное определение «житейская мреть», обретает и несколько отличное от предыдущего случая смысловое наполнение. И главным образом то, что указанный образ предстает в качестве обозначения творящей самое себя реальности, переполненной энергией тотального уничтожения светлых человеческих чаяний и надежд: «Золотые, далекие дали! // Всё сжигает житейская мреть».
А сам лирический герой становится невольным заложником «житейской мрети», где творческое самовыражение поэта обращается в осмысленный акт его самоуничтожения: «И похабничал я и скандалил // Для того, чтобы ярче гореть» (I, 185).
Сопоставляя поэтические контексты слова «мреть» и учитывая при этом его фонетические ассоциации в приведенных есенинских стихотворениях, можно с твердой уверенностью говорить, что оно семантически соотносится со словами «смерть», «мрак», «мразь», «мерзость», заключающими в себе пейоративную оценочность.
Следовательно, в ее диапазоне должно располагаться, в первую очередь, идейно-художественное решение стихотворений, которые Есенин объединил (нарушив хронологию их написаний) в раздел под названием «Мреть» в госиздатовском сборнике. Пожалуй, о таком решении в связи с первыми тремя произведениями раздела можно говорить достаточно уверенно.
«Песнь о хлебе» (1921), открывающая раздел и служащая эмоциональным ключом к нему, построено на развернутой метафоре, в основе которой уподобление жатвы убийству. Обыденная, в общем-то, картина главного крестьянского труда -уборки урожая предстает у Есенина как всеобщая катастрофа, вселенская трагедия за счет необычного смещения акцентов в эмоционально-образном воплощении одной из центральных тем поэта тех лет - столкновения, борьбы «железного с живым»: «Режет серп тяжелые колосья, // Как под горло режут лебедей»; «И цепами маленькие кости // Выбивают из худых телес»; «Все побои ржи в припек окрасив...» (I, 151-152).
Если в «Песне о хлебе» субъект речи грамматически не выражен, то в «Хулигане» (1919) он становится основным объектом поэтического изображения, где важное место занимает художественное осмысление лирическим героем своей новой ипостаси:
Но не бойся, безумный ветр,
Плюй спокойно листвой по лугам.
Не сотрет меня кличка «поэт»,
Я и в песнях, как ты, хулиган (I, 154).
Кстати говоря, именно с этого стихотворения берет свое начало есенинская маска поэта-хулигана, которая во многом предопределяет субъектно-образную целостность книги «Москва кабацкая».
Лирический герой «Хулигана» - единственный, кто стоит на страже «деревянной Руси» и видит:
Словно хочет кого придушить Руками крестов погост!
Бродит черная жуть по холмам,
Злобу вора струит в наш сад.
Эти картины обступающего природный мир мрака, словно предвещают погибельное тожество «ржавой мрети», от которой не спасет разбойничья удаль поэта-хулигана. Кажется, именно это с горечью, почти с трагическим надрывом выговаривает лирический герой в стихотворении «Все живое особой метой.» (1922):
Если раньше мне били в морду,
То теперь вся в крови душа.
И уже говорю я не маме,
А в чужой и хохочущий сброд:
«Ничего! Я споткнулся о камень,
Это к завтраму все заживет» (I, 156).
Думается, что комплексный анализ названных произведе-
ний позволит еще с большей очевидностью увидеть их структурно-семантическую и идейно-художественную целостность. Впрочем, равно как и то, что из этой целостности столь же очевидно выпадает заключительное стихотворение раздела - «Не жалею, не зову, не плачу.».
Во-первых, потому, что оно, по праву считаясь, одним из «самых напевных, самых мелодичных стихотворений Есенина» [6, с. 227], в этом качестве резко диссонирует с ритмико-интонационным строем предшествующих произведений раздела. В них авторское художественное решение сделано, можно сказать, не в пользу «песенного начала», а оригинальной и вместе с тем сложной метафорической образности.
Во-вторых, «Не жалею, не зову, не плачу.», написанное как бы на перекрестии двух жанровых традиции - романсовой и элегической, создает эффект той «классической формы», что и дало возможность уже современникам Есенина говорить о пушкинском влиянии, отразившемся в этом стихотворении. А такое, отнюдь не беспочвенное признание, что подтверждает и опыт научного есениноведения, невольно ставит «Не жалею, не зову, не плачу.» не только особняком в структуре исследуемого раздела, но и всего творчества 1919-1922 годов.
И в третьих. Основу лирического сюжета стихотворения образуют мотивы прощания с юностью, необратимости времени, текучести жизни. Причем лирический герой Есенина, принимая естественно и органично как собственный выбор вечный закон природы, в своем обращении и к жизни, и к смерти находит единое благое слово: «Будь же ты вовек благословенно, // Что пришло процвесть и умереть» (I, 164).
Такое слово, определяя и морфологию, и семантику финальной сентенции стихотворения, выводит сознание лирического героя на вершину, не подвластную всесжигающей на своем пути «житейской мрети».
Стоит признать, что такой финал в большей степени был бы органичен для предшествующего раздела «Избранного» -«Трерядницы», где вариации на тему прошедшей юности, неотвратимости смены поколений свойственны многим произведениям. А для завершения «Мрети» больше бы «подошла» лирическая пьеса из той же «Трерядницы» «Устал я жить в родном краю.», проникнутая крайним пессимизмом автора.
Все остается на своих местах и в следующем есенинском издании - «Собрании стихов и поэм» Есенина (Берлин; Пб.; М.: Изд-во З.И. Гржебина, 1922). С той лишь разницей, что раздел переименовывается в «Песни забулдыги» и дополняется такими стихотворениями, как «Мир таинственный, мир мой древний.», «Сторона ль ты моя, сторона.», которые в таком же порядке расположены перед стихотворением «Не жалею, не зову, не плачу.». Вместе с ними эмоционально-образная структура раздела, по сравнению с «Мретью», дополняется «предсмертной яростью отчаяния» [7, с. 256] и чувством трагической обреченности поэта. К тому же и вызывающе негативное авторское самоименование («забулдыга», по В.И. Далю, «человек беспутный, распутный» [8, с. 555]) в качестве экспрессивно-оценочной характеристики лирического героя еще более сгущает пейоративную семантику содержания раздела и вместе с тем делает еще более контрастным в этом отношении заключительное стихотворение.
Схожую семантику мы наблюдаем и в сборнике со столь же «говорящим» авторским самоименованием - «Стихи скандалиста» (Берлин: Изд. И.Т. Благова, 1923). Стихотворения, составившие раздел «Песни забулдыги», в таком же порядке завершат первую, лирическую и самую объемную часть сборника. После нее размещен отрывок из поэмы «Пугачев» «Уральский каторжник». В завершение сборника впервые появится название «Москва кабацкая» как именование раздела, в который вошли четыре стихотворения: «Да! Теперь решено. Без возврата...»; «Снова пьют здесь, дерутся и плачут...»; «Сыпь, гармоника! Скука... Скука...»; «Пой же, пой. На проклятой гитаре...».
Следующей книгой Есенина станет «Москва кабацкая». Нельзя сказать, что эта поистине выстраданная Есениным книга обладает широким диапазоном суждений и оценок как в отзывах современников, так и в последующих научных исследованиях. По большому счету, признание одной из спутниц Есенина, Надежды Вольпин»: «Здесь вся душа поэта, с надломом, с отчаянным этим раздвоением» [9, с. 323] определяет и сейчас самую суть и читательского, и научного восприятия «Москвы кабацкой».
«Любовь хулигана» как самостоятельный цикл в структуре есенинской книги, несмотря на неоднократные декларации в нем
лирического героя о своем «прощании с хулиганством», страстные уверения в собственном духовно-нравственном преображении, все-таки пропитан знакомыми мотивами загубленной жизни. А любовь к женщине как спасение, выход из замкнутого круга «мрачных сил» в конечном счете, оказывается самообманом лирического героя Есенина [10].
Поэтому «стихотворение как заключение» «Москвы кабацкой» с его «диалектическим пониманием и приятием бытия» [11, с. 96] воспринимается в большей степени не как закономерный исход лирического сюжета книги, а чаемым и все еще внутренне недостигнутом разрешением острейших противоречий авторского сознания.
Можно предположить, что функциональное предназначение стихотворения «Не жалею, не зову не плачу.» как финального и в «Москве кабацкой», и в тех разделах поэтических сборников, о которых речь шла выше, заключается в следующем. Мировоззренческий кризис Есенина, пришедшийся на 1921-1923 годы, на чем сходятся все без исключения исследователи творчества поэта, был вызван глубоким разочарованием автора «Москвы кабацкой» в мечте о земном крестьянском рае, в своей едва ли не мессианской роли поэта-пророка в обновляющемся мире. Следствием кризиса и стало «кабацтво» Есенина как особое содержание жизнетворчества поэта, осознаваемое в качестве необходимого условия, дающего возможность переосмыс-
Библиографический список
1. Ромм, А.И. О Есенине // Альманах «Чет и нечет». - М., 1925.
2. Машбиц-Веров, И.М. Есенин С. Стихи (1920-24 г.). Без места. Без года; Есенин С. Москва кабацкая. Ленинград. 1924: Рецензия // Октябрь, 1925. - № 2.
3. Есенин, С.А. Полн. собр. соч.: в 7 т. - М., 1995-2002. - Т. 1. (Далее тексты Есенина приводятся по этому изданию с указанием тома и страницы в скобках после цитаты).
4. Шанский, Н. Трудные строки лирики Есенина // Русский язык в школе. - 1985. - № 6.
5. Иванова, Е. Элементы заумного языка в лирике Есенина // Филологические этюды. - Саратов, 2000. - Вып. 3.
6. Марченко, А.М. Поэтический мир Есенина. - М., 1989.
7. Коган, П.С. Есенин // Красная новь. - 1922. - № 3 (май-июнь).
8. Даль, В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. - СПб., 1996. - Т. 1.
9. Вольпин, Н. Свидание с другом // Как жил Есенин: Мемуарная проза. - Челябинск, 1992.
10. Пяткин, С.Н. «Прощание с хулиганством» Есенина как филологический миф // Пяткин С.Н. Пушкин в творческом сознании Есенина. - Арзамас, 2007.
11. Бельская, Л.Л. Песенное слово. О поэтическом мастерстве Сергея Есенина: книга для учителя. - М., 1990.
12. Эрлих, В.И. Право на песнь // С.А. Есенин в воспоминаниях современников: в 2 т. - М., 1986. - Т. 2.
Bibliography
1. Romm, A.I. O Esenine // Aljmanakh «Chet i nechet». - M., 1925.
2. Mashbic-Verov, I.M. Esenin S. Stikhi (1920-24 g.). Bez mesta. Bez goda; Esenin S. Moskva kabackaya. Leningrad. 1924: Recenziya //
Oktyabrj, 1925. - № 2.
3. Esenin, S.A. Poln. sobr. soch.: v 7 t. - M., 1995-2002. - T. 1. (Dalee tekstih Esenina privodyatsya po ehtomu izdaniyu s ukazaniem toma i stranicih v skobkakh posle citatih).
4. Shanskiyj, N. Trudnihe stroki liriki Esenina // Russkiyj yazihk v shkole. - 1985. - № 6.
5. Ivanova, E. Ehlementih zaumnogo yazihka v lirike Esenina // Filologicheskie ehtyudih. - Saratov, 2000. - Vihp. 3.
6. Marchenko, A.M. Poehticheskiyj mir Esenina. - M., 1989.
7. Kogan, P.S. Esenin // Krasnaya novj. - 1922. - № 3 (mayj-iyunj).
8. Dalj, V.I. Tolkovihyj slovarj zhivogo velikorusskogo yazihka: v 4 t. - SPb., 1996. - T. 1.
9. Voljpin, N. Svidanie s drugom // Kak zhil Esenin: Memuarnaya proza. -Chelyabinsk, 1992.
10. Pyatkin, S.N. «Prothanie s khuliganstvom» Esenina kak filologicheskiyj mif // Pyatkin S.N. Pushkin v tvorcheskom soznanii Esenina. -Arzamas, 2007.
11. Beljskaya, L.L. Pesennoe slovo. O poehticheskom masterstve Sergeya Esenina: kniga dlya uchitelya. - M., 1990.
12. Ehrlikh, V.I. Pravo na pesnj // S.A. Esenin v vospominaniyakh sovremennikov: v 2 t. - M., 1986. - T. 2.
Статья сдана в печать 1.03.12
УДК 482+430
Krupnova N.A. POLYSEMY OF VERBAL COMPOSITES IN THE RUSSIAN AND GERMAN LANGUAGES. The
paper describes the polysemantic composites as a part of verbal family of words in the Russian and German languages.
The author analyzes the types of polysemy of the above mentioned units, the abundance and specificity of polysemy in the compared languages.
Key words: composites, family of words, word meaning, types of interference of word meaning, the peak of the family of words, the semantic structure.
Н.А. Крупнова, канд. филол. наук, доц. каф. иностранных языков Арзамасского гос. педагогического института, г. Арзамас, E-mail: krupnova.n.a@yandex.ru
ПОЛИСЕМИЯ ОТГЛАГОЛЬНЫХ КОМПОЗИТ РУССКОГО И НЕМЕЦКОГО ЯЗЫКОВ
В работе описаны многозначные композиты в составе глагольных гнезд русского и немецкого языков. Автор анализирует типы полисемии названных единиц, распространенность и характерность явления полисемии в заявленных языках.
Ключевые слова: композиты, словообразовательные гнезда, лексическое значение, виды переноса лексического значения, вершина гнезда, семантическая структура.
лить свое место поэта в исторически беспрецедентное время. Образно говоря, погружаясь с головой в кабацкий омут, Есенин оставляет для себя своего рода маяк, светлый берег, обитель веры и надежды, куда он должен в конце концов обязательно прийти. Таким «маяком», на наш взгляд, и является стихотворение «Не жалею, не зову, не плачу.». В этой связи примечательно признание Есенина, датированное В. Эрлихом летом 1924 года: «А ведь я все-таки от “Москвы кабацкой” ушел <.> здорово трудно было» [12, с. 323].
В высшей степени показательно, что в следующей книге Есенина. «Стихи (1920-24)» (М.; Л.: Круг, 1924), вышедшей в конце осени 1924 года, «Не жалею, не зову, не плачу.» станет начальным произведением, эмоциональным зачином всей книги. Далее идут пять разделов в следующем порядке: «Исповедь хулигана», «Москва кабацкая», «Любовь хулигана», «После скандалов», «Русь советская». Последний раздел состоит из единственного стихотворения «Тот ураган прошел. Нас мало уцелело.», которое в последующих публикациях получит название «Русь советская».
И такая структура новой книги Есенина будет уже зрительно свидетельствовать о том, что «Москву кабацкую» в художественном сознании поэта преемственно сменила «Русь советская», по отношению к которой стихотворение «Не жалею, не зову, не плачу.» может быть лишь только зачином.
