CC BY
25РЕЦЕНЗИИ
НАУКА О КНИГЕ КАК МЕЛОДИЯ ЛЮБВИ [В.П. ЛЕОНОВ. BÉSAME MUCHO: ПУТЕШЕСТВИЕ В МИР КНИГИ, БИБЛИОГРАФИИ И БИБЛИОФИЛЬСТВА1]
Валерий Павлович Леонов - человек редкого дара. Он ученый-гуманитарий (библиотековед, библиограф, книговед, инфор-матик) по профессии, крупный администратор (на протяжении многих лет - директор Библиотеки Российской академии наук) по должности и художник (прежде всего музыкант и литератор) в душе.
В новой книге Валерия Павловича эти начала переплетаются настолько тесно, что разъединить их не представляется возможным. Но этого и не стоит делать, поскольку речь идет о цельном человеке, посвятившем свою жизнь и профессиональную деятельность Книге. «Мне хотелось написать книгу для новых профессионалов. Это сочинение-надежда для них. Помимо библиографии, книговедения, истории, социологии, педагогики, информатики, здесь есть музыка, поэзия, психология, космология и даже мистика» (с. 3).
Но почему «Bésame mucho» («Целуй меня крепко» в переводе с испанского)? Как получилось, что мелодия любви, написанная в 1940 г. молодой мексиканкой Консуэло Веласкес, предлагается в качестве ключа к двери, ведущей нас в таинственный мир книжной культуры? Послушаем автора.
«Bésame mucho для меня - одно из самых замечательных музыкальных сочинений, созданных человеком. Эту незатейливую мелодию я могу играть часами, слушать бесконечно долго в самом
1 Леонов В.П. Bésame mucho: Путешествие в мир книги, библиографии и библиофильства / В.П. Леонов; Научный совет РАН «История мировой культуры»; Библиотека РАН. - М.: Наука, 2008. - 268 с.
разнообразном исполнении. Красота ее удивительна. Я сравнивал свои впечатления от Bésame mucho, когда слышал ее не только в родной для нее Мексике, но и в других странах и на других континентах. Удивительное ощущение! Она выбирает тебя сразу, и потом ты остаешься с ней один на один...
Возможно ли смотреть на мир, на себя, на свою жизнь, на свое дело через призму этой гениальной и вечной мелодии? Что это дает? Увидишь ли нечто новое, узнаешь ли знакомое, сделает ли это тебя понятней другим и какие для этого нужны слова? Мексиканская песня как гимн надежде. В ней воплощены страсть, любовь, ожидание. Мелодия эта очень личностна. Твое "я" отражается в Bésame mucho. Ты узнаешь себя в этом образе: может быть, образ этот ты сам и создал, а потом вывел его на свет и наделил строением и формой? Услышав ее однажды (возраст здесь не имеет значения), понимаешь, что в тебя вошло что-то новое, в твоем сознании запечатлелось то, с чем ты будешь всегда» (с. 5-6).
Первая встреча с «Bésame mucho» состоялась у автора в далеком 1957 г., когда ее передали по радио во время Шестого Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Москве. Валерий Павлович жил тогда в небольшом городке Почаеве на Западной Украине - «на родине своей души». «Я сразу же ее тогда выучил и играл с упоением. Впоследствии многочисленные исполнения Bésame mucho самыми непохожими друг на друга музыкантами и певцами привели меня к мысли, что одна, казалось бы, досконально изученная мелодия добавляет к пониманию пережитого еще одно измерение - глубину воспоминания, которое незаметно в повседневной жизни. Каждый раз, переживая мелодию, я чувствую настойчивое желание выйти за ее пределы, окунуться в прошлое, в некий целостный культурный контекст того времени» (с. 19-20).
У каждого человека есть такая «своя» мелодия. Для Иосифа Бродского ею была «La Cumparsita» - аргентинское танго. Для автора этих строк - это хабанера Себастьяна Ирадье «La Paloma». «Своя» мелодия открывает доступ к новой чувствительности - к тому, что до боли реально, но трудно выражаемо, а до конца и просто невыразимо.
Поэтому мелодия «Bésame mucho» для автора - не объект музыковедческого разбора, а психологически точная метафора, обогащающая видение и понимание мира и знаменующая собой начало мыслительного процесса. Это воплощение порыва любви, символ надежды, вдохновения и творчества. «В Bésame mucho воплощен некий сгусток памяти, наполненный эхом и отголосками,
где совершается переход из метафоры в реальность. Начинают формироваться новые отношения с реальностью, а с ней и новое, реконструированное, более обширное понимание окружающей действительности» (с. 11).
В.П. Леонов создает собственный профессиональный образ «Bésame mucho» - текстовый, книжный, библиографический. Это не привычные мемуары, не автобиография в виде расширенного «отчета о проделанной работе», не рассказ о превратностях библиотечной профессии, а размышления «обо всех тех случайных и закономерных, важных и неважных, житейских и научных обстоятельствах, которые сложились вместе для того, чтобы, словно без ведома и желания автора, подвести его к сочинению книги-надежды...» (с. 20).
Надежда для книжника-профессионала необходима, поскольку сегодня всерьез ведутся разговоры о «смерти библиотек» и превращении их в архивы документов. Законодателем моды в информационно-библиотечном мире стал не ведающий сомнений Автоматизатор, для которого книга - это «контент», читатель -«пользователь», а сам процесс чтения - не что иное, как «доступ пользователя к контенту». Электронная культура ведет активное наступление на традиционную книжную. Но не обернется ли ее возможная грядущая победа всеобщей варваризацией?
Общая суть современных бибиотечно-информационных мифов состоит в том, что традиционная методика и практика библио-течно-информационной деятельности себя изжили, а на смену им приходят новые информационные технологии, которые якобы полностью вытеснят традиционные каналы коммуникации. Мир становится глобальной электронной информационной деревней, в которой работают профессионалы-диспетчеры (менеджеры). Однако, как совершенно верно отмечает автор, «пока неизвестно, кто будет хозяином в этой виртуальной информационной деревне, кто будет заниматься ее комплектованием, библиографированием электронных документов, как будет устроен глобальный синтаксис, т.е. справочный аппарат, кто станет ответствен за обеспечение сохранности и безопасности и т.д., или все превратятся в прислугу?» (с. 77).
Одна из основных идей книги заключается в том, что в ходе развития традиционной рукописной и печтаной книжности был сформирован человек определенного типа. Трансформация и возможная утрата книжности неизбежно приведут к трансформации и
утрате человечности. Масштабы и последствия этого явления трудно предугадать.
«Известно, - пишет В.П. Леонов, - что каждой профессии соответствует определенная психология. Работа библиотекарей, библиографов, архивистов предполагает наличие альтруизма, иначе она была бы (и становится - у тех, кто занялся ей по воле случая) каторгой...
Чтобы быть настоящим библиотекарем, нужно быть не только книжником, но и воспринимать книгу как произведение искусства, как нечто заложенное Природой, Творцом в тебя. Это главное. Настоящий библиотекарь должен чувствовать книгу так, как если бы он был ее автором и читателем одновременно. А сейчас мы являемся свидетелями нашествия в библиотеки людей не по призванию, людей, умеющих красиво говорить об информационном обществе и вытеснении традиционной книги ее суррогатом, но равнодушных к профессии библиотекаря. Понять суть гораздо сложнее, чем быть ослепленным внешним эффектом нового проекта библиотеки или услуг информационного центра» (с. 22).
Но каков он, настоящий библиотекарь? Здесь заслуживают внимания размышления автора о личности и мастерстве библиографа. Оказывается, в библиографии (скучном, по мнению многих, занятии) можно найти все: и вызов, и дерзание приключения, и вдохновение искусства (с. 66). «Человекоразмерность» библиографии состоит в том, что: 1) библиография - это то, чем занимается библиограф; 2) библиография есть производное от библиографа, а не наоборот; 3) библиография - досужее занятие; ею можно заниматься двадцать четыре часа в сутки; 4) в процессе занятия библиографией у библиографа может возникнуть ощущение, что он претендует на обладание профессией, которая ему «не принадлежит»; 5) новые идеи в библиографии и книговедении необязательно должны соответствовать ранее существовавшим; 6) творчество библиографа не бывает простым; 7) мир книжного знания парадоксален: он открывает библиографу то, что уже открыто другими (с. 67-69).
Будет ли востребована профессия библиографа в грядущем информационном обществе? В.П. Леонов дает на этот вопрос утвердительный ответ, поскольку и в информационном обществе главная цель работы с информацией останется прежней: найти тексты, где «это» уже было кем-то открыто и обосновано. А осуществить подобное можно, только объединив традиционные и электронные информационно-поисковые системы (с. 74).
Исключительно человеческой (по крайней мере на сегодняшний момент) оказывается способность к интуитивному озарению, которую автор именует по-разному - «неконтактным резонансом», «серендипностью» (от англ. слова serendipity), или «методом Задига». В самом деле, как получается, что люди, жившие в разное время, высказывают очень сходные мысли и строй их мышления удивительным образом пересекается? «Видимо, неконтактный резонанс порождает некую духовную силу образов, которая позволяет преодолеть расстояние между различными эпохами культуры. За неконтактным резонансом скрывается самое главное: встреча, моя встреча с кем-то или с чем-то, кто существует столь же явно, как я. Это изначальное равенство является ключом к пониманию происходящего. Другой и я, мир книги и я, мир искусства, музыки и я. Я проникаю в этот другой мир и растворяюсь в нем, вместо тишины слышу Слово. Посредством Слова его, другого, книга или его Слова станут моими. Через них я узнаю, кто я, что я есть, и вскоре тот, кто есть я, способен выразить меня и выслушать моего двойника» (с. 36).
Поэтому чтение было и останется «путешествием души», «настройкой» души читателя на «волну» автора. «Именно талантливое произведение наполнено множеством смыслов. При повторном чтении оно вызывает новые мысли и ассоциации. В этом главное назначение искусства. Резонанса ищут обе стороны. Душа автора обращается к мысленному читателю, и читатель откликается на его призыв своей душой, через свое воспоминание» (с. 52).
Полемизируя с «правилом Резерфорда», суть которого состоит в том, что хорошая теория может быть понята даже буфетчицей (с. 74-75), автор утверждает, что «знание книги всегда останется одним из проявлений творческой деятельности, подобно музицированию или литературному сочинительству, ярким и самобытным, и прогнозирование исторических судеб такого знания не может быть объективным» (с. 75). Это относится и к пространству книжной культуры, «ландшафт» которой совсем не похож на поверхность полированного стола.
Несколько экзотическими выглядят рассуждения В.П. Леонова о книге как космическом субъекте и о книге как врожденной программе человека. Эти две темы связаны друг с другом: вторая вытекает из первой. Сам автор пишет о том, что тема «книга как космический субъект» имеет больше общего с романом, чем с научным трудом, т.е. в рамках научного дискурса еще артикулирована недостаточно.
«Книга. Что это? Случайность в мире или необходимый элемент Универсума? Возникла ли она, как и человек, "случайно" или у человека есть специальное предназначение, предусмотренное законами Вселенной? Если положительно ответить на первую часть вопроса, т.е. "случайно", то и человек, и его постоянный спутник книга являются только пассивными наблюдателями внешнего мира. Тогда судьба книги непредсказуема, ее легко повернуть в любую сторону и человек примет это как неизбежное.
А если нет? Если человек и книга - неотъемлемая часть Вселенной? Тогда это должно означать, что они порождены ею, как и все другое на Земле. Значит, они могут и обязаны влиять на процессы, протекающие во Вселенной? Человек и книга, как это странно ни прозвучит, представляют собой космические субъекты. Книга как космический субъект! Следовательно, она бессмертна!» (с. 110).
На наш взгляд, это рассуждение выглядит не вполне убедительно. Даже если предположить, что человек и книга и возникли «случайно», разве из этого следует, что они являются пассивными наблюдателями внешнего мира? И наоборот: если человек и книга - неотъемлемая часть Вселенной (каким образом?), значит ли это, что человек и книга бессмертны? Размышления о книге как врожденной программе человека, к сожалению, остались за пределами нашего понимания. Вызывает сомнение, например, такое высказывание: «Я разделяю точку зрения исследователей, которые считают, что идея изобретения письменности не принадлежит человеку. Письменность, неважно какая, иероглифическая или буквенная, была изобретена кем-то и показана человеку. Чтобы письменность вошла в культуру как необходимая и важная ее составляющая, нужно было объяснить, каким образом можно с помощью знаков записывать речь говорящего человека и собственные мысли. Другими словами, чтобы обучать, вначале надо показать» (с. 132). Но если письменность «была изобретена кем-то и показана человеку», этот «кто-то», очевидно, был не человеком. А кем? Инопланетянином? Посланцем Абсолютного Разума? Такие вещи надо договаривать до конца. На наш взгляд, эти рассуждения выходят за пределы научного дискурса - даже гуманитарного.
Интересными, но также не бесспорными представляются рассуждения В.П. Леонова об уроках Александрийской библиотеки, в частности, предположение о том, что, «если бы книги Александрийской библиотеки не были бы уничтожены вместе с содержав-
шимися в них знаниями, пути развития современной цивилизации были бы совсем иными» (с. 141).
Вторую часть книги заключает эссе о природе и сущности библиофильства «Эта игра будет доиграна до конца», принадлежащая перу известного ученого из Оксфорда (Великобритания) Колину Франклину. Переводчиком текста с английского стал сам В.П. Леонов. Надо сказать, что даже в русском переводе эссе К. Франклина о «безрассудной страсти собирательства» (с. 153) представляет собой сложнейший текст, изобилующий многочисленными подробностями и требующий от читателя напряженного внимания и неоднократного чтения.
Если не считать ряда незатронутых сюжетов (о нитях памяти и пространстве книжной культуры, о «ежах» и «лисах» Архилоха из Пароса и этических принципах, о посланиях Велемира Хлебникова и Маршалла Маклюэна, о «прожекторной» теории науки Карла Поппера и библиографии), то мы приблизились к эпилогу, в котором снова звучит мелодия «Bésame mucho».
«Человек на всю жизнь запоминает ту мелодию, которая совпала с его внутренним состоянием. У него складывается наивное, но не обманное ощущение, что эта мелодия именно для него.
Для меня Bésame mucho играет роль луча света, "прожектора", говоря словами Карла Поппера, который освещает живое знание. Но формы, которые луч принимает, ассоциации, которые возникают, зависят от наполненности и структуры моего знания. Ибо всякое знание стремится понять и разгадать загадки, открывающие доступ к личности, стремится найти ту, главную мелодию с единственной целью - сделать этот мир добрее. Bésame mucho - одна из таких мелодий. Пересекаясь, знания мои и другого порождают новый смысл. Смысл возникает всякий раз, когда отчужденное знание раскрывается и вписывается в систему, которая обеспечивает связь науки, культуры и цивилизации» (с. 193).
В конце XX в. сошлись, скрестились две культуры: книжная и электронная. Человечеству предстоит найти способ соотношения между ними. Хочется верить, что на этом пути не будет совершено трагических ошибок.
Книга снабжена прекрасными примечаниями, которые могут рассматриваться как самостоятельное литературное произведение, а также Указателем имен, значительно облегчающим работу с текстом.
Ю.Ю. Черный
