2013. 02. 001. Воскресенский А. К. Информация и библиотека: гносеологические и онтологические аспекты. Часть 1: философия книги и книговедения. (аналитический обзор. ) Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

ФИЛОСОФИЯ: ОБЩИЕ ПРОБЛЕМЫ

2013.02.001. ВОСКРЕСЕНСКИЙ А.К. ИНФОРМАЦИЯ И БИБЛИОТЕКА: ГНОСЕОЛОГИЧЕСКИЕ И ОНТОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ. ЧАСТЬ 1: ФИЛОСОФИЯ КНИГИ И КНИГОВЕДЕНИЯ. (Аналитический обзор.)

В настоящем обзоре проблемное поле «информация и библиотека» включает следующие тематические вопросы: чтение, книга, методология библиографии, библиотечная философия, проблематика новой информационной технологии в традиционной библиотечной сфере (соотношение аннотирования и библиографирования, проблематика информационного поиска, тезаурус по общественным наукам).

В первой части обзора рассматриваются вопросы: философия книги, философия книговедения.

Философия книги

Со времен Античности методологической основой осмысления документальной информации как явления служило исследование таких форм информации, как идея и знание (41, с. 1). Исследования древнегреческих философов создали основу для осознания письма и его результатов как процедуры и результатов познания, тем самым дав основу гносеологическому направлению формирования знаний о документальной информации. Впоследствии это нашло отражение в этимологии термина «^оситепШт», который произошел от латинского «^осео», что означает «учу», «извещаю», «доказываю». Позднейшая производная форма, «^оситепШт», имела два значения: 1) поучение, пример, образец, урок и 2) доказательство, свидетельство. Тем самым этот термин сочетал в себе два аспекта - гносеологический и доказательный.

Е.А. Плешкевич полагает, что античная доказательность на первоначальных этапах «была связана не с правовой, а с гносеологической природой документа, что делало термин "documentum" синонимом термина "argumentum", означавшего наглядное доказательство. Наиболее ярко мнемоническую функцию отражает термин "memoria", который использовался в двух значениях: 1) запись исторического характера или летопись и 2) письменное доказательство» (41, с. 2). Несмотря на наличие в античный период термина «document», его использование для обозначения документов, традиционно определяемых как книга, встречалось крайне редко, преимущественно для книг дидактического содержания. Для обозначения книги использовались термины, произошедшие от названия материального носителя либо его формы. Так, термином «charta» обозначалась книга-свиток из папируса. Термин «liber» в латинском языке начинает использоваться с III в. н.э., «volume» - со II в. до н. э.

Социальной предпосылкой для развития гносеологической концепции книги начиная с поздней Античности и вплоть до Нового времени стало развитие религий, опирающихся на книгу как на источник веры и знаний о мироустройстве. Позднеантичный культ книги под воздействием религиозных факторов стал культом в буквальном, отнюдь не метафизическом смысле слова - преклонением перед Библией как письменно фиксированным «словом Божи-им» и перед алфавитом как вместилищем неизреченных тайн. В английском языке XVII-XVIII вв. за терминами «document», «documental», «documentary» закрепляются значения «учить», «инструктировать», «давать уроки», а также источники и первоисточники, по-видимому, тоже преимущественно в дидактическом контексте. При этом термином «documental» обозначали то, что относится к обучению и инструктированию, а для обозначения документов административно-управленческого и судебного характера использовались термины «instrument» и «record». Тем самым за термином «документ» сохранялось дидактико-доказательное значение.

С конца XIX-XX в. гносеологическая концепция параллельно и даже синхронно формировалась в рамках документационно-гносеологического (информационно-гносеологического), библио-графическо-библиотечного и книжно-документального направле-

ния. Бельгиец Поль Отле (1868-1944), увлекшись идеями О. Конта о субъективном синтезе позитивных знаний и Г. Спенсера об «абсолютно единой системе познания», попытался реализовать эти идеи в рамках направления «Документация». «В качестве обобщающих терминов для обозначения носителя знаний им были выбраны "книга", "документ" и "документация"» (41, с. 3), взятые из правовой и исторической концепций документа. В работе «Трактат о документации» П. Отле конкретизирует цели документации как деятельности - «суметь предложить документированные ответы на запросы по любому предмету в любой области знания» (48, с. 198).

Что касается понятия «книга», то в контексте позитивизма книга рассматривается П. Отле как орудие общения индивидов, поскольку она участвует в природе всех социальных учреждений и общественных отношений. Книга также рассматривалась им как носитель в первую очередь научной информации. Термины «книга» и «документ» используются П. Отле как обобщающие и часто употребляются в связке, как синонимы они часто смешиваются. Причина этого кроется в том, что «понятия "книга" и "документ" были в концепции Отле вспомогательными: основное внимание было уделено идее документации как идее создания единого мира знаний открытого доступа» (41, с. 5).

Документационные идеи П. Отле оказали влияние на формирование теории во многих дисциплинах, связанных с научным знанием и его документальными формами. В первую очередь это биб-лиотечно-библиографическая наука, в рамках которой начало формироваться библиографическо-библиотековедческое направление. Идеи Отле были поддержаны в первую очередь библиографами, в том числе отечественными. Б. С. Боднарский еще в 1915 г. резюмирует, что «документы представляют собой графическую память человечества, перенося из века в век, из поколения в поколение накопленные богатства наших знаний» (41, с. 8), в 30-е годы XX в. он вслед за П. Отле вводит одним из первых в отечественной литературе понятие «информация», под которой понимает передачу фактов.

В золотой цепи выдающихся деятелей отечественного книговедения особенно ярко сверкает имя Михаила Николаевича Куфае-ва (1888-1948). Можно согласиться с мнением одного из активных современных исследователей его творческого наследия, назвавше-

го М.Н. Куфаева «зачинателем советского книговедения». Приходится с сожалением констатировать, что последние 10-15 лет жизни М.Н. Куфаева прошли почти бесследно для книговедческой науки. Но в этом не его вина, книговедение как буржуазная наука была запрещена; в этом, о чем сейчас можно говорить с гордостью, его судьба похожа на судьбу ряда других развивавшихся, но не угодных официальной идеологии того времени наук, таких как генетика и кибернетика (12, с. 23).

Обширная цитата, приведенный ниже отрывок представляет не только научную концепцию, но и талантливо сотканный М.Н. Куфаевым образ Книги: «Первый вопрос философии книги, возникающий перед нами: какова природа и в чем сущность книги? Не мыслится ли исконный источник ее - Мысль и Слово - от века до века существующим? Вопрос большой и трудный. Однако во всяком случае несомненно, книга - продукт человеческой психики, и природа ее психическая. Сущность ее в Слове, и начало ее в Личности. "В начале было Слово и Слово было у Бога", а не человека, "и Слово было Бог", т.е. все. Слово было предвечно и лишь во времени стало светом человечества... Когда выявило себя в жизни, "плоть приняв". Когда было зафиксировано глиною или камнем. Тогда Слово, продукт индивидуальный, через эманацию в материю, через воплощение в книге стало фактом социальным, долго не теряя своего мистического значения и нося в сознании людей печать своего откровенного происхождения. "Слово было у Бога". Прометей похитил этот огонь с неба. Из слова родилась книга, как из головы Зевса рождена Афина (недаром некоторые сказания приписывают Прометею решение задачи - расколоть главу Зевса). И вот родилась Афина при содрогании неба и трепете земли, затмении солнца и кипении моря. Явилось книжное слово. Говорить так о книге - не значит утверждать спиритуализм и отрицать материализм. Наше положение подчеркивает всю важность интеллекта в творчестве книжном. Произнесение слова являет Личность, претворение же его в книгу являет соборность, потому что создание и завершение книги не принадлежит только личности, но личностям, духовной и материальной среде. Преодоление последней (в результате творчества книги) вскрывает стихийность побежденного хаоса, потому что организация (комбинация бумаги, шрифта, набор, тиснение, издание и пр.) вместо беспорядка знаменует победу со-

борной мысли над дисгармонией стихии... Таким образом, в природе книги два начала: индивидуальное и социальное» (18, с. 65).

Это восхищенное, божественное отношение к книге и понимание ее социальной сущности стали главным поводом для целенаправленной травли М.Н. Куфаева советскими специалистами книжного дела в 20-30-е годы. Его единодушно упрекали в идеализме, социально-мистических рассуждениях, церковно-поповской схоластике, поскольку он дерзнул утверждать божественное происхождение книги; в метафизичности - поскольку создал метафизические надстройки над наукой в виде «философии книги» и «философии книговедения»; в приверженности к идеям субъективных идеалистов В. Виндельбанда и Г. Риккерта, чью классификацию он использовал в одном из своих трудов. Естественно, что этот апофеоз книги вызвал идеологическую отповедь марксистов-обществоведов: «.книговедческие построения Куфаева приобрели печальную популярность, как жалкая потуга оправдать систему книговедения библейскими текстами и греческой мифологией. Теория Куфаева -идеалистическая разновидность эмпирического книговедения. Теория Куфаева одна из многочисленных разновидностей реакционной буржуазной философии.» (12, с. 18).

Говоря о Куфаеве, мы можем уверенно наметить линию преемственности его книговедческих концепций - от В.Г. Анастасеви-ча к А.М. Ловягину и Н.А. Рубакину, чьи теоретические построения не только повлияли на научную деятельность М.Н. Куфаева, но и получили благодаря ему дальнейшее развитие, обогатились его новациями. Причины неприятия теоретико-методологических построений М.Н. Куфаева в книговедении обусловлены прежде всего особенностями интерпретации и развития марксистско-ленинского учения в нашей стране. Первые советские книговеды вместо того, чтобы заниматься дальнейшим развитием философии материалистической диалектики применительно к книжному делу и печати, основываясь лишь на поверхностном и вульгарном его толковании, все свои теоретические усилия направили на ведение «беспощадной борьбы» со своими оппонентами, что усугублялось такими факторами, как сложность становления книжного дела в нашей стране после революции, усиливающийся культ личности, непомерная идеологизация науки как сферы общественной деятельности (12, с. 30-31).

Уже в первые послереволюционные годы сложились необходимые условия для разработки общей и единой системы книговедения, этому посвящены две монографии М.Н. Куфаева: «Проблемы философии книги» и «Книга в процессе общения». Хотелось бы подчеркнуть, что упрекать М.Н. Куфаева, как это делали до сих пор его оппоненты, в идеализме нет никаких оснований. Во-первых, «сам объект книговедческого познания - книга во всем реальном ее многообразии - носит духовный, идеальный характер. Скорее, поэтому следует говорить о таком методе, как идеализация» (12, с. 36). Характерно, что в первой схеме М.Н. Куфаева, раскрывающей положение «философии книги» в системе книговедческих дисциплин, отправная точка книговедческого познания («изучения») обозначена вполне материалистично - «действительность». Применительно к книговедению она реализуется в таких объективно существующих предметах, как книга, библиотека, архив и т.д. Материалистично и выделение основных этапов книговедческого познания: эмпирического и идеального. Во второй схеме, раскрывающей прежде всего место книговедения в системе научного знания, подчеркнута специфика книговедения как науки о «духе».

Обратившись к текстовому объяснению системы книговедения М.Н. Куфаева, можно убедиться, что исходный, базовый термин «книговедение» для обозначения науки о книге никаким другим термином не подменяется. Книговедение как бы опирается на два уровня идеализации - философию книги и философию книговедения (библиологию). Философия книги, как это вообще характерно для философского познания, должна проникнуть в сущность книги и привести в систему, в единство все действительное многообразие ее единичного и одностороннего проявления. Первый вопрос философии книги: какова природа и в чем сущность книги? Чтобы ответить на него, философия книги и должна обобщить весь эмпирический материал, формирующийся в рамках единичных, частных книговедческих дисциплин. Это наитруднейшая задача, так как, говоря словами М.Н. Куфаева, «единство идеи книги -единство самой книги, раскрывающейся в сменяющихся образах. В своем единстве мировой жизни книга несет свою миссию, осуществляет свою идею, решает свою задачу, кует свою судьбу.». «Книга - это часть многоликой действительности: нечто единое, обособленное и целое и в то же время, с другой стороны, нераз-

рывно связанное со всем прочим миром, продукт мировой культуры и фактор ее», - цитирует Гречихин Куфаева (12, с. 40).

«Таким образом, философия книги - философская дисциплина, выясняющая принципы книги, определяющие, с одной стороны, ее бытие и развитие, с другой - ее познание». Далее Куфаев дает собственное определение книговедения, снимающее многие частные и принципиальные противоречия своей концепции: «Книговедение не есть собирательный термин для обозначения всех книжных дисциплин. это не простой конгломерат знаний о книге, а система их, объединенная общностью предмета, не совпадающая целиком с каждой в отдельности, но вместе с тем и не противоречащая их выводам. Под книговедением мы разумеем систему знаний о книге, условиях и средствах ее существования и развития. Книговедение - наука о книге в ее эмпирической и идеальной данности» (12, с. 42).

Итак, книговедение - это прежде всего двуединство: философия книги и философия книговедения (библиологии) или предмета и методологии, эмпирической и идеальной ступеней обобщения и выводов, восхождения до системы науки. Другими словами, речь идет об одной и той же науке - книговедении, но модифицированной на очередном этапе ее исторического и, значит, логического (гносеологического) развития. И если философия книги есть идеальная, обобщающая наука относительно всех конкретных книговедческих дисциплин, то и философия книговедения (библиология), определяемая как теория книговедения, дифференцируется на общую и частную, так как «библиологический угол зрения», своя методология, пусть и неразрывно связанная с общей методологией книговедения, существует у каждой конкретной дисциплины.

Особый вклад М.Н. Куфаев внес в научную разработку еще одной сложной и до сих пор окончательно не решенной проблемы: определения таких базовых категорий, как книга и книжное дело, выступающих в качестве объекта книговедческого познания. «Самое существенное состоит в том, что книга исследуется не сама по себе, как вещь, явление и т.п., не только как носительница мысли и слова и как специфическое явление материальной культуры. Ставится задача исследовать книгу, "существующую в целях общения людей". Эта задача и составляет специфику книговедческого исследования...» (12, с. 53).

В послевоенные годы теоретическая (сущностная) неразработанность понятия книги привела к тому, что специалисты в области информатики, библиографии и библиотековедения предложили в качестве нового обобщающего понятия использовать понятие «документ». При этом сущностное (феноменологическое) определение книги, позволяющее выявить единую информационную сущность и, соответственно, подняться на новый уровень обобщения, отсутствовало (41, с. 9). Вслед за библиографией доку-ментационные понятия постепенно проникают в библиотековедение, библиотека все больше и больше рассматривается как учреждение, которое организует доступ не к книгам, а к информации, т.е. к содержанию документов. Вождём терминологической революции в библиотековедении стал Ю.Н. Столяров, мотивирующий необходимость терминологической замены косностью взглядов книговедов, не желающих расширить понятие «книга» (74, с. 10). В итоге своей аргументации Столяров приходит к выводу, что «термин "книга" неадекватно отражает понятие, обозначающее библиотечный фонд как систему. Правильнее пользоваться терминами "источник информации", "документ"» (41, с. 10).

Период 1980-х годов - конца ХХ в. в библиографии характеризуется дальнейшей разработкой информационно-гносеологического направления, в ходе которого сопоставление понятий «информация» и «знание» приводит к выводу, что информация - это форма функционирования знания (41, с. 10). В 1990-е годы при анализе понятия «документ» на первое место выдвигается коммуникационная функция, лидером этого направления стал А.В. Соколов, «поместивший» документ в систему социальной коммуникации. Его концепция получила развитие в работах Г.Н. Швецовой-Водка, где документ понимается как «канал передачи информации», при этом сам канал передачи информации определяется как обязательный элемент информационно-коммуникационной системы (60, с. 10). Рассматривая сложившиеся в науке определения документа, выделив восемь типов их функционального наполнения, исследовательница приходит к выводу, что все функции документа как записанной информации присущи и книге. Это значит, что в определении книги можно с полным основанием говорить «Книга - это документ» (41, с. 10).

Теоретическая разработка понятия документа Ю.Н. Столяровым исходит из всеобщего определения, согласно которому «документ - это объект, позволяющий извлечь из него требуемую информацию». Исследуя онтологическую природу документа, Столяров отмечает, что субстанциональное определение документа - это его сущностное определение, но существующее только в теории, на практике же он является действительно документом только в случае функционального существования. Другим методологическим моментом выступает объявление понятия «документ» конвенциональным, весьма относительным и довольно условным, представляющим собой результат взаимной договоренности. «В контексте прагматической методологической установки интерпретация документального явления есть результат договоренности». При этом «явление не познается, оно конструируется под флагом междисци-плинарности, при этом прочность конструкции определяется голосованием» (41, с. 12)

Подобные трудности уже имели место в истории документальной науки: несмотря на попытки терминологического конкурса Американского института документации начиная с середины 1960-х годов происходит практически повсеместный отказ от использования термина «документация» и его замена термином «научная информация», являющимся сущностным. В этом смысле в целях преодоления функциональной ограниченности документалистской концепции во второй половине 1990-х годов В.В. Скворцовым было предложено перейти к информационной концепции библиотековедения. Принципиальное отличие информационной концепции от документальной он видел в том, что рассматривая библиотечное обслуживание как социальное (а не техническое!) явление, ставит во главу угла, расценивает как главное не документ, а саму информацию. При поиске и определении «главной субстанции», в которой автор видит информацию, он обращается не к информационному подходу, но к диалектическому материализму, рассматривая основные его положения: единство и борьба противоположностей, переход количества в качество, отрицание отрицания (41, с. 13).

Подводя итоги формирования гносеологической концепции, можно отметить, что это наиболее разработанная концепция, связывающая сущность документа с информацией - знанием. В качестве основной документальной формы акцент в ней сделан на кни-

гу как документ, содержащий знания. В течение своего длительного развития гносеологическая концепция испытала на себе сильное влияние таких общефилософских подходов, как позитивизм и практицизм.

Интеллектуальный прогресс человечества, рассматриваемый как непрерывно ускоряющийся процесс производства и потребления социальной информации, уже на начальных своих этапах вызывает необходимость создания специальных средств фиксирования человеческих знаний и опыта в целях их накопления, хранения и распространения. Исторически первичным (но впоследствии не единственным) всеобщим средством такого рода стала письменность. К чему это привело? Взяв на себя функции всеобщего источника знаний, книга (сначала рукописная, затем печатная) образовала совершенно новое отношение, в котором и производство знаний, и их потребление одинаково противостоят книге как чтение, как некое единое читательское целое. Теперь вся система функционирования (производства и потребления) знаний в обществе в значительной мере опосредуется через книгу и в этом смысле противостоит ей. Эта метаморфоза, связанная с появлением книги как источника знаний, и сделала человека читателем. Таким образом, «книга, возникнув исторически как следствие развития человеческого интеллекта, превращается в необходимое условие его развития. В результате человек включил себя в им же созданную общественную систему "книга - читатель" или, говоря шире и точнее, систему документально-информационных коммуникаций: "документальные источники информации (ф - потребители документальной информации (р)" Роль данной системы в ходе человеческого прогресса необычайно усложнилась и стала в настоящее время поистине всеохватывающей» (16, с. 64-65). С точки зрения автора, «система "книга - читатель" является исторически первоначальной и до сих пор наиболее значительной формой существования системы "документ-потребитель"».

М.Н. Куфаев отмечает, что понятие «книга» - довольно растяжимое и условное. Правильнее всего понимать книгу как вместилище всякой мысли и слова, облеченных в видимый знак, все то, что могло бы при некотором техническом видоизменении получить вид и характер книги в самом узком смысле этого слова. «Это широкое определение и не совсем привычное, но к такому пониманию

понятия книги неизбежно приводят наблюдение и изучение всего громадного материала, выражающего мысль и слово и воспринимаемого нашим зрением как написанное или напечатанное» (18, с. 62). Единство идеи книги - единство самой книги, раскрывающейся в сменяющихся образах; в своем единстве мировой жизни книга несет свою миссию, осуществляет свою идею, решает свою задачу, кует свою судьбу. «И это все - достаточное основание изучать книгу философски. Это не будет изучение априорное, выведение формул из априорных положений; равным образом философия никоим образом не сведется к изучению книги в опыте, т.е. к эмпирическому изучению конкретного» (18, с. 63).

«Только сочетая результаты эмпирического и идеального изучения конкретного, можно получить тот комплекс понятий и ту сумму знания, которые, выражая действительность (в нашем случае - книгу) во всем ее охвате, в целостной и гармоничной законченности, создадут науку о книге, или книговедение. Книговедение - наука о конкретном в его эмпирической и идеальной данности» (18, с. 63). В чем же заключается «идеальное» изучение книги, т.е. изучение книги в идеальной данности? Другими словами, каковы задачи философии книги? Задачи ее двоякие: материальные и формальные. Философия книги должна содержать сумму принципов, общих причин и оснований, которыми определяются существо книги, ее жизнь и развитие, течение книжного процесса и его связь с другими жизненными процессами. Эти проблемы порядка материального. Но «поскольку из философии вообще как системы и суммы принципов, выясняющих легальность научного знания, с его причинностью и законосообразностью, с логически обусловленной необходимостью суждений и объяснений, вытекает методология науки о конкретном, поскольку же из философии книги, усматривающей специфичность объекта своего наблюдения, мы вправе ожидать решения некоторых основных проблем методологии книговедения. Это - проблемы формальные. Между проблемами того и другого рода есть тесная связь» (18, с. 64).

Таким образом, «философия книги - философская дисциплина, выясняющая принципы книги, определяющие, с одной стороны, ее бытие и развитие, с другой - ее познание» (18, с. 64). Книга -продукт индивидуальный и сама по себе индивидуальность. И в то же время книжное слово - факт социальный и продукт общества.

«Индивидуальное по своему происхождению, социальное по сфере своего действия - книга в своем характере носит все черты явления исторического, в котором преломляются и таинственным образом сливаются индивидуальное и социальное» (18, с. 66).

Вокруг книги могут длиться бури и распри, но сама «книга» не имеет злобы дня; подобно кремневой стреле первобытного человека, она документальное достояние историка, хотя бы он был иногда критиком, политиком и т.д. «Книга, мыслимая в своем всеединстве, по своему характеру входит в цикл явлений исторических» (18, с. 68). Таким образом, сущность, природа, характер книги, обусловленность и свобода ее процесса, роль книги и закономерность ее развития - вот проблемы, которые должна разрешить философия книги.

Проникновение в организующую роль факторов книги в связи с мыслимым всеединством и органичностью ее выводит нас из пределов философии книги, и мы естественно вступаем в область философии книговедения. «Если философия книги должна определить круг своих вопросов и критерии своих решений, коими конструируется гармоническая картина идей ее предмета, то задачей философии книговедения, по нашему мнению, должно служить конструирование идей науки об этом предмете, другими словами -принципиальное обоснование книговедения» (18, с. 76).

Книговедение не есть собирательный термин для обозначения всех книжных дисциплин, подобно, например, человековедению (не в смысле антропологии) как энциклопедии знаний о человеке. Под книговедением мы разумеем систему знаний о книге, условиях и средствах ее существования и развития. Книговедение -наука о книге в ее эмпирической и идеальной данности. Как указано было выше, в задачи философии книги входят вопросы формального порядка - вопросы методологии книговедения. Эта часть философии книги состоит в том, что книговедение получает от философии указание на свой объект и его изучение со стороны идеальной. Изучение предполагает метод, и философия книговедения разрабатывает этот метод, но указание на него она получает из философии книги.

Итак, первый вопрос, стоящий перед нами, «каков объект книговедения? Будет ли это единичное или общее?» (18, с. 79). Книговедение изучает книгу как событие, происшедшее от такого-

то и тогда-то, а не «безличное». Отсюда само собою вытекает, что книговедение является наукой идиографической, т.е. исследующей единичное, а не номотетической, устанавливающей законы явлений. Книговедение изучает конкретное единичное или, по терминологии Сократа, «особенное», а не «абстрактное общее».

Если мы вспомним, что изучаемое книговедением конкретное явление - книга - по природе своей явление психическое, а по характеру своему исторично, то без всякого насилия мысли признаем, что и основной метод изучения книги должен быть метод исторический. В этом выводе устанавливается полная и тесная связь между решением формальных и материальных задач философии книги: из основных принципов философии книги вытекают главные принципы философии книговедения. Из сущности и природы книги и характера ее, в связи с характером книжного процесса, вытекает учение о характере самой науки и ее метода. Книговедение -идиографическая наука о книге и ее развитии. Но понятие Виндель-банда об идиографичности в применении к истории книговедения надлежит несколько разъяснить. «Идиографическое» не есть единичное, оторванное от всего остального и изображаемое в чистой своей индивидуальности. «Событие» книги есть событие жизни и, «как факт истории, является отрезком от целого, в воссоздании которого и заключается кардинальная задача книговедения. Постижение этой целостной картины жизни книги может осуществиться главным образом посредством метода исторического...» (18, с. 80-81).

В предыдущем обзоре при рассмотрении проблематики соотношения «Информация и документ»1 было отмечено, что «Документ IV - это материальный объект, в котором зафиксирована любая запись информации, выполненная любым разработанным человеком способом» (57, с. 20). Именно Документ IV является тем значением понятия «документ», которое используется в библиотечном деле, в библиографической и научно-информационной деятельности, в архивном деле. Поскольку гостовские термины и определения привязаны к проблематике делопроизводства и архивного дела, ситуация побуждала ученых к поискам другой, способной отразить

1 Воскресенский А.К. Информация и документ: Гносеологические и онтологические аспекты. Ч. 1. (Аналитический обзор.) // Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Сер. 3. Философия: РЖ / РАН. ИНИОН. - М., 2012. - № 4. - С. 5-61.

особенности библиотечного дела, дефиниции. Значительный вклад в разработку такой дефиниции сделал российский библиотековед Юрий Николаевич Столяров.

Однако в понятии «документ» речь идет не о самих объектах, а об информации, которая передается. А вид информации зависит не от того, в каком объекте она «содержится» (точнее, с помощью какого объекта она передается), а от того, кто ее передает и воспринимает. Главная отличительная черта документа - наличие нооинформации, или социальной информации - присуща любому документу, потому что он является средством социальной коммуникации, осуществляющейся в обществе, а не коммуникации в неживой или живой природе. «Таким образом, документ, с которым работают библиотечные, библиографические и другие информационные учреждения, это - записанная информация, имеющая реквизиты, соответствующие требованиям определенного жанра и вида документа, зафиксированная на (в) вещевом изделии, основная функция которого - сохранение и передача информации во времени и пространстве» (57, с. 79).

Рассмотрение разных концепций документоведения показывает, что «главное отличие между ними заключается в том, признают ли ее сторонники книгу одним из видов документа» (57, с. 248). Последователи так называемого «традиционного» докумен-товедения отказываются от рассмотрения книги в рамках докумен-товедения, сосредоточиваясь на документах управленческого назначения. Сторонники «широкой» концепции документоведения (документологии) считают книгу одной из разновидностей документа, следовательно, считают необходимым исследование книги с точки зрения документологии, определение общих черт документа вообще и книги в частности, а также отличий последней от других документов. Необходимость рассмотрения книги с позиций доку-ментологии становится особенно заметной, если принять во внимание тот факт, что обеспечение общества информацией происходит, главным образом, благодаря существованию и применению в документационном процессе книги как особого вида документа.

Поэтому «одной из важнейших проблем, касающихся определения и классификации документа, является определение соотношения понятий "документ" и "книга", а также места книги среди других документов» (57, с. 249). В своей монографии Г.Н. Швецова-

Водка за основу берет коммуникационно-информационный подход, в котором книга так же, как и документ, рассматривается с точки зрения социальной информационной коммуникации. Наиболее широкое значение понятия «книга» с материальной и знаковой сторон приравнивается к понятию Документ IV, т.е. книга - это любая запись информации на специальном носителе любым изобретенным человеком способом (письменным, изографическим, аудиовизуальным, машиночитаемым и т.д.).

Для того чтобы «документ» превратился в «книгу», на пути от коммуниканта к реципиенту нужна деятельность коммуникационных посредников, которая превращает документ исходный, созданный автором, в книгу и способствует ее поступлению к получателю информации. Рассматривая место книги в социальном коммуникационно-информационном процессе, можно дать такое определение: книга - это документ, создаваемый в результате деятельности коммуникационного посредника-1 (книгоиздательской или редакционно-издательской организации) и попадающий к получателю информации в результате деятельности коммуникационного посредника-2 (учреждений системы книгораспространения и книгоиспользования) (57, с. 257-258). В отличие от любого исходного документа книга с самого начала, с момента ее создания, предназначена для неопределенного круга лиц, или «для абстрактного читателя» (потребителя информации) (57, с. 258). Следовательно, книга по своей функциональной сущности является документом опубликованным, независимо от формы опубликования (издание или депонирование), особенностей материального носителя информации, знаковой системы ее передачи и канала ее восприятия человеком. Для превращения документа в книгу обязательной является деятельность коммуникационного посредника-1 и коммуникационного посредника-2. Поэтому итоговое определение «книги» может иметь такой вид: «книга - это документ опубликованный, изданный или депонированный, предоставляемый в общественное пользование через книжную торговлю и библиотеки» (57, с. 258).

В отечественном книговедении сформировался и сохранялся так называемый функциональный подход, или функциональный метод, который считался специфически книговедческим методом. Понимался он как подход к произведению печати с позиций чита-

теля (фактического, предполагаемого, потенциального). Г.Н. Швецова-Водка предлагает «иной подход: идти от функций документа, выяснить, присущи ли они книге и каковы функциональные отличия книги от других документов. Основная функция документа -социально-коммуникационно-информационная - определяется его местом в системе социальных коммуникаций, где он является каналом передачи информации» (58, с. 70). Функции фиксирования информации и ее сохранения, обусловленные материальной формой документа, характерны также и для книги. Все прочие функции документа также присущи книге, однако по степени их выраженности можно предложить иную последовательность их перечисления: познавательная, культурная, мемориальная, управленческая, функция свидетельствования. Хотя знаковость и семан-тичность являются свойствами книги так же, как и свойствами документа, а вербально-письменный способ выражения информации считается для книги еще более обязательным, чем для Документа, если не единственным возможным. «Следовательно, этими свойствами Книга не отличается от Документа IV» (58, с. 76).

Наилучшим объяснением характера читательского адреса книги как средства коммуникации должно быть рассмотрение книги как средства ретиального коммуникационного процесса1. Данная характеристика может быть полностью отнесена к книге. С ней хорошо согласуется и предложение И.Г. Моргенштерна считать свойством книги «адресованность абстрактному читателю, т.е. заранее неизвестному для автора или изготовителя» (34, с. 44).

Вторая существенная черта книги, отличающая ее от других документов, - ее активная роль в формировании общественной идеологии, науки, искусства, морали, общественного мнения.

1 В коммуникационной системе «...сигналы могут быть направлены либо точно известным адресатам, либо их некоторому вероятному множеству. Характер этой направленности и является основанием разделения коммуникативных процессов на аксиальные (от латинского axio - ось) и ретиальные (от латинского retío -сети, невод). Аксиальный коммуникативный процесс предполагает передачу сообщения строго определенным (конкретное лицо, группа) получателям информации. Ретиальный коммуникативный процесс имеет место тогда, когда передача сообщения ведется не определенному количественно и неизвестному качественно множеству реципиентов (или их подразумеваемому континууму). В ретиальных системах коммуникации налицо прежде всего анонимность адресата» (Борев В.Ю., Коваленко А.В. Культура и массовая коммуникация. - М., 1986. - С. 77-78).

Можно назвать ее «функцией преобразования общественного сознания», «гуманистической функцией», поскольку это - «функция воздействия книги на наше сознание, функция, активизирующая участие человека в преобразовании мира и самого себя» (58, с. 90). Все это позволяет рассматривать содержание книги не только как запечатление мыслей отдельных людей, но и как продукт общественного сознания, идейно-духовной жизни общества, форму существования (сохранения, распространения и развития) идеологии.

В результате сравнительного анализа функций и свойств документа и книги можно сделать вывод, что определения и Документа, и Книги должны быть функциональными, но они должны быть построены «не на основе перечисления функций и свойств, а на основе выявления их места в социально-коммуникационных информационных процессах» (58, с. 96). Оценивая теоретическую значимость пособия Г.Н. Швецовой-Водки, рецензент напоминает, что представители так называемого «традиционного» документоведения отказываются рассматривать в нем книгу и сосредоточиваются на документах управленческого назначения, в то время как сторонники «широкой» концепции документоведения считают книгу разновидностью документа, которую необходимо исследовать с точки зрения документологии. Кроме того, автор считает, что раскрытие общих черт и различий, взаимоотношений между документом вообще и книгой в частности очень важно для библиотековедения и библиографии, а также для практических специалистов социальных институтов, осуществляющих информационное обеспечение общества.

Г. Н. Швецова-Водка решила вопрос о соотношении докумен-товедения и книговедения и их месте в обобщающей науке - ин-формологии. В предложенной сложной концепции о соотношении смежных наук документоведение - одна из документологических дисциплин (наряду с книговедением и другими), принадлежащих к более широким обобщающим наукам - ноокоммуникологии и ин-формологии. «Таким образом: книговедение не входит в докумен-товедение» (55, с. 25). Оппоненты Г.Н. Швецовой-Водки вправе задавать вопросы типа: знают ли и признают ли ученые, исследующие журналистику, архивное дело, издательскую и книготорговую деятельность, что они работают в области документологии? Ответ, безусловно, отрицателен, поскольку каждая научная дисциплина стремится к самостоятельности и независимости. Однако это

не исключает возможности для ученых искать место своей науки среди других дисциплин.

В область методологии наряду с понятиями научного познания и ее методов входит также проблема методологического анализа самих объектов научного знания. Методология книги как научная дисциплина пока еще не аргументирована как форма знания о принципах, методах, средствах и процессах познания книги, поэтому следует прежде всего определиться с системой понятий, отражающих систему методологического знания о книге: «метод научного познания книги», «методологический аппарат познания книги», «методологический анализ книги», «средства познания книги», «принципы познания книги», «структура познавательного процесса», «уровни познания книги», «способ», «прием», «подход» и т.д. «Системой данных понятий не представлена никакая другая книговедческая дисциплина. Следовательно, объектом методологии книги являются методы познания книги» (13, с. 16).

Структура методологии книги обусловлена теми аспектами методологического знания, которые она в себя включает (саморефлексия - теория; знание о принципах, методах и средствах познания книги; знание об уровнях, структуре и механизме методологического анализа книги); состав - единство методологии книги как формы знания и как формы познания. Снабжая книговедческие дисциплины познавательным инструментарием, без которого они не могут получить новое знание о своем предмете, методология книги имеет статус фундаментальной дисциплины (наряду с историей книги, теорией книги, социологией книги, типологией книги, психологией книги).

Итак, методология книги, имея свою систему понятий, свой объект и предмет, свою структуру и состав, свое место в ряду книговедческих дисциплин и устойчивые границы с ними, не накладывается ни на одну из них. Это означает, констатирует исследователь в 1996 г., что «в науке о книге формируется новая дисциплина, призванная сыграть решающую роль в достижении новых научных знаний о книге, в формировании теории книги, в развитии общего книговедения» (13, с. 17).

Цель исследования М.П. Ельникова - попытаться представить книгу как теоретико-гносеологический феномен, контурно обозначив основные ее качественные узлы, а задача - выделить

узловые моменты системы книги и определить их методологические факторы. «Во все времена книга осознавалась не только как хранитель и транслятор знаний, но и как средство познания окружающего мира» (14, с. 53). Однако с древнейших времен книга была и предметом познания - для библиотекаря, книжника, писателя. Постепенно складывался ее теоретический феномен. Здесь достойны внимания ученого не только ее гносеологическая природа, но и пути методологического анализа в контексте генетической связи ее с объектами истории и функционирования как средства отражения и познания современного мира. Как предмет методологического анализа книга представляет собой системное образование, состоящее из материальных, мыслительных, психических и духовных слоев. Для книговеда не может быть каких-либо ограничений в познании книги, которую составляют четыре основные книговедческие категории: состав, структура, содержание, функции; они представляют две концептуальные системы: книжную статику и книжную динамику (14, с. 54).

Содержание книги - образование полиструктурное, с определенной системой связей и отношений, внутренних и внешних, в системе книги. Их инвариантность относительно изменений, происходящих в содержании книги, высока. «Именно инвариантность -наиболее характерный фактор в организации структуры содержания книги» (14, с. 57). Проникая сквозь слои и познавая структуры разных уровней, оценивая количественные и качественные характеристики содержания книги, исследователь познает его смысловую организацию, а через это - содержание литературного произведения как компонента содержательной структуры книги, его идею и смысл, его функцию и энергетику. Из всего изложенного следует, что не менее важным законом книжного содержания является закон сохранения его элементов. Это - первая аксиома, определяющая не только специфику книги как явления, но и ее границу, за пределами которой существование книги невозможно (это будет уже не-книга). Закон книжного содержания обосновывается учением о книжном тексте, которое опирается на понятия слова и знака. Эти понятия - центральные в учениях о составе текста, его строении, функциях.

Понятие книжного содержания, как правило, ассоциируется с понятием литературного произведения и реже - с понятием «книж-

ный текст». Однако оно значительно объемнее второго и еще в большей мере - третьего, ибо включает в себя, помимо них, и другие содержательные элементы. Исследователь констатирует, что «теоретико-гносеологический феномен книги, таким образом, с точки зрения концептуальной системы книжной статики соотнесен с комплексом следующих категорий, законов и принципов: категории - состав, строение, содержание, свойства, часть, целое; законы -содержания книги, сохранения объема информации, эквивалентов, книжного состава, сохранения элементов книжного содержания, кратных отношений элементов, постоянства состава; принципы -системности, симметрии, объективизации, индивидуальности, повторяемости, замещения, валентности, соотношения элементов, равновесия частей, изменчивости» (14, с. 60). Основными учениями книжной статики являются учения о понятийно-терминологической системе, о семиотике книги, о систематике, о строении (системном, информационном, конструктивном), о свойствах (соотношение свойств с составом и строением на разных уровнях), о комплексообразовании.

Вновь, уже в 2010-е годы, исследователи констатируют необходимость создания общей теории документа. К этому подталкивает, во-первых, сама логика становления и развития научных дисциплин, объектом изучения которых является документ, -управленческого документоведения, архивоведения, источниковедения, книговедения, библиографоведения и других. Вновь «важным фактором, стимулировавшим общетеоретические разработки, стал очередной революционный рывок в развитии информационных технологий, появление компьютерных, сетевых технологий, электронных ресурсов» (19, с. 21-22).

«Своеобразной лакмусовой бумажкой в понимании документа стал вопрос о том, включать ли в это понятие книгу, рассматривать ли ее как один из видов документа. И, как следствие, может ли быть построена общая теория документа без учета книги, а значит, и без использования тех существенных теоретических наработок, которые накоплены книговедением - одной из достаточно солидных информационно-коммуникационных научных дисциплин. Нерешенный вопрос о месте книги в общей теории документа является на протяжении последних десятилетий существенным тормозом в развитии отечественного теоретического документоведения» (19,

с. 23). Значительная масса специалистов в области управленческого документоведения и архивоведения отказывают книге в ее праве быть документом. В частности, В.П. Козлов однозначно предлагает строить общую теорию документа без учета книги, поскольку документ, по его мнению, принципиально отличается от книги.

В результате «традиционные» документоведы, помещая документ в прокрустово ложе сферы управления, так и не ушли до сих пор дальше постановки проблемы создания общей теории документа, а в среде книговедов кипят нешуточные страсти, хотя именно те из них, кто демонстрируют широкий социокультурный подход, сумели добиться наибольших успехов в разработке общего документоведения (документологии). Между тем «исключение книги из огромного мира документов не оправданно ни исторически, ни логически» (19, с. 23).

Причем появление электронных книг во многом стирает формальные отличия книги от других электронных документов, как в догутенберговский период были слабо различимы по внешним признакам рукописные книги в общем массиве документов. Вполне закономерно, что в последнее время признание книги в качестве документа получило закрепление в Федеральном законе «Об обязательном экземпляре документов» (19, с. 24).

Документалистика относит к документам также книги, поскольку последние содержат информацию и передают ее во времени и на расстоянии. То, что книги представляют собой квалифицированные источники информации - общепризнанный факт. Различие между книгами и документами, как об этом писал еще в 1925 г. И.Л. Маяковский (применительно к документам, хранящимся в архивах), состоит в том, что документы - всегда первоисточники знаний, тогда как книги - средство распространения знаний. «Применительно к нашему случаю можно сказать, что документы всегда представляют собой средство первоначального запечатления информации в виде оригиналов или копий, тогда как книги являются средством распространения информации, получившей в результате обработки квалифицированную форму печатных изданий» (28, с. 30-31).

Исторически книга как документ возникла из потребности фиксировать мысль - не прихотливую, сиюминутную, а повторяющуюся, значимую, затверженную. Стабильность текста книги

была настолько очевидной, что если она и не отмечалась в дефинициях, то подразумевалась. «Авторы, рассматривающие книгу как вид документа, стабильность ее особо не выделяют, поскольку для них его постоянство - очевидность» (29, с. 147). Но книге как явлению культуры присуще изменение ее содержания, знаковой и материальной формы. Иначе говоря, исторически книга предстает в движении. Иначе она не может быть «аутографией» человечества. Интерес книговедов к движению книги объясняет появление концепций, в которых «материальная форма отступает на второй план или вовсе игнорируется, а книга рассматривается как способ перевода личного (индивидуального) знания в общее (надындивидуальное)» (29, с. 148). Автор настаивает: «Поэтому я не могу согласиться с И.Е. Баренбаумом, что книга адресована читателю "реальному или абстрактному. Только абстрактному"» (29, с. 151). Духовное содержание книги является для нее главным, определяющим ее сущность компонентом. На протяжении веков книгу любили, сохраняли или, напротив, ненавидели и преследовали прежде всего за ее содержание.

В отношении к электронной книге книговеды разделились на две «партии». Сторонники первой, консервативной, не соглашаются на признание «электронной книги» в качестве объекта книжного дела. «Партия» сторонников «электронной книги» численно растет. Наиболее последовательно ее позиции отстаивает Р.С. Гилярев-ский. Однако в уяснении природы электронной книги выявились существенные разногласия, наметились две тенденции: 1) приписывание электронной книге всех свойств, присущих электронным документам: 2) выделение существенных признаков, общих для электронной и традиционной книги. «Вторая тенденция заключена в принципиальном признании стабильности содержания и знаковой формы реальной книги в традиционном и электронном варианте» (29, с. 156).

Для книговедения кардинальным становится вопрос о разграничении электронной книги и электронной информации в целом. Иными словами, при каких условиях и по каким признакам электронная книга выделяется из потоков и массивов электронной информации? Что прежде всего характеризует электронную книгу? Основными для признания электронного документа книгой являются два условия и соответствующих им признака. Первым являет-

ся существование электронной книги в форме самостоятельного, пусть относительно, документа, произведения, обладающего индивидуальными поисковыми признаками. Вторым обязательным признаком электронной книги так же, как и традиционной, является стабильность ее содержания и статичность знаковой формы (29, с. 157). Сущность электронной книги определена в следующей дефиниции: «Электронное издание - самостоятельный законченный продукт, содержащий информацию, представленную в электронной форме, и предназначенный для длительного хранения и многократного использования неопределенным кругом пользователей, все копии (экземпляры) которого соответствуют оригиналу» (3, с. 20).

Удивительные достижения информационной техники и технологии породили иллюзии облегченного решения коренных проблем общественного бытия путем всеобщей информированности. Видимо, существует закономерность в том, что в начальной стадии изобретения и распространения нового информационного средства его энтузиасты и тем более апологеты возлагают на него нереальные надежды, сознательно или в ослеплении не видят слабости и противоречия, предаются технократическим иллюзиям (31, с. 335). Технократическое направление информатизации было фактически поддержано Академией наук СССР. Именно для интенсивной разработки проблем вычислительной техники и автоматизации было образовано в Академии наук новое «Отделение информатики, вычислительной техники и автоматизации», утвердилась трактовка информатики как технической науки и соответствующей отрасли народного хозяйства. И сегодня еще многие ученые «сущностью информатизации склонны считать проблемы создания и использования информационной техники, а не проблемы оптимизации информационных процессов» (9, с. 3).

Формирование информационного общества еще не завершилось ни в одной стране, следовательно, все они в разной степени остаются «неинформационными». Однако характер книжного дела в них принципиально отличался и отличается. В развитых странах содержание книжных потоков и массивов определялось как рыночной экономикой, так и господствующей моралью. В социалистических странах развитие книжного дела было проникнуто глубокими противоречиями. С одной стороны, строительство социализма начиналось с культурной революции, первоочередной задачей кото-

рой была ликвидация неграмотности взрослых, введение всеобщего начального, а затем и среднего образования. Книжный поток постепенно обрел черты стабильности - по основным видам изданий, сочетанию рентабельных и убыточных изданий. Данный поток по содержанию, тиражам не был адекватен покупательскому спросу, информационным потребностям, но определенную их часть он насыщал (31, с. 338). Обман, самообман, страх, которые в разной степени определяли дух книжного дела в советском обществе до начала 90-х годов, сделали фактически невозможной реализацию принципов информационного общества при социализме. Не случайно концепция информационного общества встретила полное неприятие теоретиков социалистических средств массовой информации. Они увидели в ней смертельную опасность для тоталитаризма. Не имея убедительных доводов против названной концепции, они, как обычно, попытались заклеймить ее ярлыком - как «философию антигуманизма и обскурантизма» (31, с. 339).

Информационное общество, необходимость перехода к которому осознается если не большинством населения, то его наиболее активной частью, формируется при поддержке государства, но естественным путем. При этом одним из средств и каналов информационного общения остаются книга и книжное дело. «Книга, т.е. размноженный документ, предназначенный и подготовленный для передачи абстрактному читателю информации в доступной его восприятию знаковой форме, органически входит в систему элементов информационного общества. Более того, исторически с момента своего возникновения она была главным средством распространения информации, в значительной мере сохраняя эту роль и сегодня» (31, с. 344).

Вместе с тем очевидно, что теоретики информационного общества в качестве ведущих материальных средств функционирования информации рассматривают компьютеры, оборудование электронной связи, радио, кино, телевидение, видео, т.е. средства, которые обладают свойствами, отсутствующими у традиционной книги. Но не менее очевидно, что традиционная книга сохраняет ряд свойств, которые не «перехватили» у нее новейшие средства. «Конкретная книга как предмет стабильна, информация, зафиксированная в ней знаками вербальных, нотных, картографических, изобразительных систем, недвижна, но в таком источнике знаний

нуждается и продолжает нуждаться человек» (31, с. 344). Да, переход к информационному обществу стимулируется возрастающей потребностью в динамичной, оперативно возникающей, преобразуемой и доступной информации. Этим в первую очередь объясняется ускоренное развитие новейших технических средств коммуникации. Но при этом не исчезает потребность в стабильной, «медленной» информации. Представляя собой результат коллективного творчества его создателей, отчужденный от них продукт, тиражированный, как правило, в идентичных экземплярах, книга в процессе общения с нею читателя становится средством индивидуализации личности. «На первый взгляд, это утверждение парадоксально. Книга есть средство отчуждения от автора его личных идей, наблюдений, эмоций и других составляющих духовного мира. Становясь достоянием общества, они обретают свойства надындивидуального, общего, а не особенного. Напомним, что письменность как средство утраты личностных свойств осуждал еще Сократ» (31, с. 344).

Предназначенная абстрактному читателю, книга всегда воспринимается реальной личностью, обладающей индивидуальной психологической установкой, вкусом, личным тезаурусом. Вспомним: «Каждый читатель как тайна» (А. Ахматова) (31, с. 344). Если попытаться дать сжатую характеристику сущности естественного развития книжного дела, то она заключается в том, что содержание и формы его продукции неограниченно адекватны многообразию информационных и иных потребностей различных социальных групп. Для книжного массива это означает, что в нем читатель может обратиться, скажем, не только к одной энциклопедии (большой или малой), одному учебнику и т.д., что «книга предоставляет ему возможность и даже побуждает рассматривать предмет интереса с разных точек зрения и что пределы его удовлетворяемой книгой любознательности ограничены только тем потенциалом знания, которым обладает человечество» (31, с. 345). Вместе с тем традиционное книжное дело не способно автоматически снимать все барьеры между книгой и читателем, которые существуют в силу действия причин экономического, физического, психологического или иного характера. Эти причины видоизменяются, но не исчезают и при замене традиционной книги новейшими техническими средствами фиксации, хранения, переработки и передачи информации.

Вероятное будущее книги в информационном обществе определяется тем, что формирование информационного общества возможно только эволюционным путем. В условиях нормального мирного будущего человечества информационное общество будет создаваться постепенно, свободно, без насильственного ускорения, без «внедрения». Очевидно, что люди будут стремиться получать информацию наиболее ценную, обогащенную новейшими данными. Такую информацию могут предоставить автоматизированные системы. Но нет оснований абсолютизировать их информационные возможности. Все более очевидной становится утопичность представлений, согласно которым все накопленные человечеством знания можно поместить в некую «всемирную память», единый универсальный банк данных, находящийся в одном или нескольких (дублированных в целях страхования от случайных катастроф) центрах (31, с. 352).

«Безусловно, информация, которая будет эффективнее функционировать в некнижных формах, без каких-либо ограничений станет создаваться, распространяться, преобразовываться, потребляться с помощью технических средств и в данных сферах. Но при этом гораздо чаще будет возникать потребность использования традиционной книжной формы» (31, с. 353). Данное утверждение можно обосновать несколькими доводами. Во-первых, традиционная книга останется важнейшим для формирования полноценной личности средством воспитания историзма мышления, духа наследования и преемственности культуры. Книга сохраняет образ прошлого с его поисками истины, с его заблуждениями и прозрениями. Во-вторых, профессиональная деятельность будет носить в большей степени творческий, исследовательский, поисковый характер, предполагающий неоднократное возвращение к памяти прошлого, зафиксированной в книжных богатствах. В-третьих, привязанности читателей к традиционной книге адекватно психологическое стремление авторов закрепить и сохранить результат творчества в книжной форме - наиболее привычной, долговременной, по-своему надежной.

«Современное развитие форм фиксации и передачи социальной информации заставляет возвращаться к определениям сущности книги как одного из ее носителей» (33, с. 22). Известные определения книги можно разделить на сущностные и реальные.

Первые носят абстрактный характер и в предельном выражении приравнивают книгу к социальной информации. «Вторые являются результатом конвенций и в крайнем варианте ("непериодическое издание объемом более 48 страниц") оставляют за рамками понятия "книга" журналы, газеты, листовки и другие документы книжного характера» (33, с. 23). Потребность в синтезированном определении книги, отражающем единство ее содержания, материальной и знаковой формы, сущность и форму, побуждает выявлять значимые составляющие книги как социокультурного явления.

Важнейшим фактором преобразования замысла в книгу является воплощенное в ней общее (надындивидуальное) знание. Генезис книги обусловлен необходимостью выделения, сохранения и передачи общего знания, которое может быть общим для отдельных исторически преходящих групп людей (социумов), но не всеобщим (как не существуют «всеобщечеловеческие» ценности). Основным критерием отбора информации в качестве общего знания и закрепления ее в книге как материальном носителе была и остается ценность ее содержания. «Процесс перехода личного (частного) знания в общее книжное носит прежде всего синхронный и разно-местный характер» (33, с. 23). Основной процесс исторического отбора общего знания в книжной форме носит диахронный характер. Исторический процесс преобразования знания, с одной - преобладающей - стороны, заключается в его уплотнении, обобщении наблюдений, данных, гипотез до уровня законов, характерных черт. Как результат и как средство - возникает «книга - размноженный документ, предназначенный и подготовленный для передачи абстрактному читателю общего знания в доступной его восприятию знаковой форме» (33, с. 24).

Переход к новой терминологии в книговедческих дисциплинах фиксируется со второй половины ХХ столетия, при этом в определении документа основной упор был сделан на его теоретический, абстрактный характер как «фиксированного источника знаний», охватывающего понятия «книга», «произведение печати», «литература», «произведение», «публикация» и т.п. «Термин "книга" сохранил специфические для данного вида документов аспекты "форма и содержание произведения печати", что позволяло использовать его в практической работе» (37, с. 4). Что касается развития терминологии в книговедческих дисциплинах, то автор предлагает

решить эту комплексную проблему путем введения частного понятия, построенного на основе универсального понятия «документ» и термина, указывающего специфику области его использования. В качестве нового термина Е.А. Плешкевич предлагает термин «диахронный документ». Слово «диахронный» происходит от греческих слов («через» и «время»), т.е. означает «не зависящий от времени». «Термин "диахронный" отражает свойства информации, содержащейся в книге. Первооснова всего, что связано с книгой, заключена в самом процессе функционирования, производства и потребления знаний в человеческом обществе» (37, с. 5). Наличие в книге информации-знания и ее коммуникативная предназначенность - именно эти свойства должны составлять ядро определения понятия книги-документа. Термин «диахронный» призван подчеркнуть, что ценность информации, содержащейся в документах, не зависит напрямую от времени. Это обусловлено тем, что данная информация прошла аналитико-синтетическую обработку, трансформировалась в информацию-знание. Под информацией-знанием автор понимает информацию высшего уровня и придерживается позиции, предложенной Ю.Н. Столяровым, который под знанием предлагает понимать переработанную, упорядоченную, приращенную и сохраненную информацию.

Исходя из вышесказанного, под диахронным документом предлагается понимать документ, содержащий информацию высшего порядка (информацию-знание), обладающую постоянной ценностью, зафиксированную на материальном носителе (материализованную) и «включенную с помощью системы метаинформа-ции-реквизитов, имеющих форму выходных сведений, в диахрон-ную информационно-документационную систему» (37, с. 6). При этом социальным механизмом реализации диахронных документов (их коммуникативной функции) выступают издательское дело, книжная торговля, библиотечная деятельность и т.п. Однако «ведущую роль играют библиотеки - коммуникационные социальные институты хранения диахронных документов и распространения информации-знания» (37, с. 5). Разделение документов на диахрон-ные и оперативные позволит решить вопросы, возникающие при рассмотрении соотношений опубликованных и неопубликованных документов, изданий и рукописей, а также депонированных документов. «На смену анализу технологий изготовления, хранения и

распространения документов приходит понимание единства их информационной природы» (37, с. 6) Таким образом, составной термин «диахронный документ» - это попытка сочетать прикладную специфику книговедческих дисциплин с теоретическим подходом. Новый термин не только отражает информационные свойства некоторой группы документов, но и является системным, т.е. логически связан с другими составными определениями документов в оперативной и ретроспективной информационно-документацион-ных системах.

«Нам представляется, что сейчас мы стоим перед фактом, что форма и организация носителя информации не могут выступать основанием для их дифференциации. Единственным признаком, сохраняющим стабильность в условиях электронного информационного пространства, может выступать информационный признак, лежащий в основе формирования трех основных социальных информационных институтов» (38, с. 6). В ответ на риторический вопрос Р.С. Гиляревского «Библиотека или медиатека? С какими видами электронных изданий должна работать библиотека, со всеми или с некоторыми?» (11, с. 259), мы полагаем, что со всеми видами, содержащими информацию, обладающую качеством бессрочности. То же самое касается и книговедения. Важным методологическим вопросом, ждущим своего решения на теоретическом уровне, является вопрос относительно не только статуса «электронной книги». «Проблема стоит гораздо шире - это теоретическое обоснование всех форм документов, содержащих информацию, идентичную той, которая была традиционно представлена книжной формой» (38, с. 6).

Резюмируя изложенное, можно полагать, что документные или информационные подходы, теории и концепции в «чистом виде», разработанные в информатике и философии, могут играть, образно говоря, роль «прелюдии» к собственно документально-информационным теориям и подходам. Для данного цикла документально-информационный подход должен включать автора, генерирующего информацию в виде сообщения и документирующего его, информационно-документальную систему, в рамках которой документ выполняет возложенные на него функции, читателя (потребитель, абонент), который идентифицирует его статус и декодирует (читает) его. Если данному тезису придать вид схемы, то в са-

мом общем плане он будет выглядеть следующим образом: «Автор -Сообщение - Документ - Информационно-документальная система -Потребитель» (38, с. 7-8).

В связи с разработкой документально-информационной парадигмы встает далеко не простой вопрос о том, исчезнет ли термин «книга», будет ли он вытеснен пусть специальным, но все же документальным термином «диахронный документ». Представляется, что оба термина могут сосуществовать, дополняя друг друга: там, где речь идет об общих вопросах, связанных с явлением документирования, документными системами и классификационными схемами, корректен термин «диахронный документ». Если же исследователя интересуют проблемы, носящие внутренний для диа-хронной информационной системы характер, такие как культурологические и исторические аспекты книги, проблемы книготорговли и ряд других - термину «книга» замены нет. То же касается соотношения терминов «читатель» и «потребитель». «Там, где речь идет об информации и информационных ресурсах, о взаимодействии общества и информационных систем, термин "потребление" в большей степени соответствует рассматриваемой ситуации, чем термин "читатель", и наоборот, если мы рассматриваем практические аспекты и используем термин "книга", то термин "читатель" будет выглядеть более адекватным» (38, с. 8).

Анализ сложившейся в данном цикле дисциплин институциональной ситуации свидетельствует о том, что «существенный теоретический прорыв и преодоление кризиса в них следует связывать с переходом на документально-информационную концепцию, наиболее полно раскрывающую сущность документальных фактов и явлений» (38, с. 9). А это, в свою очередь, - с приходом новых лиц в управление архивно-документоведческой наукой. В противном случае, накопившееся «теоретическое отставание примет необратимый характер и, как следствие, произойдет поглощение до-кументоведения либо архивоведением, либо дисциплинами библиотечно-библиографического цикла» (38, с. 9).

Книга как основной источник информации в обществе со второй половины ХХ в. стала трансформироваться, видоизменяться, уступать свои позиции новым источникам информации, имеющим иную материальную основу, систему выразительных единиц, в конечном счете и другую форму. Этот факт поставил «исследова-

телей-книговедов перед необходимостью расширить термин "книга" до термина, более адекватного современным реалиям, что и было решено именовать документом, а соответственно, науку, его изучающую, - документоведением» (39, с. 7). Автором «новой версии» стал известный теоретик библиотечного дела, профессор, доктор педагогических наук Ю.Н. Столяров. В качестве объекта доку-ментоведения в «новой версии» выбран документ в самом широком смысле, а дисциплина определена как обобщающая и интегрированная.

Таким образом, «основным объектом теории документальной информации выступают информационные процессы, имеющие системный характер и определяемые как документирование информации» (40, с. 23). В рамках теории документальной информации Е.А. Плешкевичем были предложены два научных принципа и раскрыт их методологический потенциал в исследованиях по библиотековедению и книговедению. В основе первого принципа лежит тезис о том, что «документальная деятельность является составной частью информационной деятельности». Этот принцип вытекает из более широкого и универсального принципа, который формулируется как «принцип "информатизации", связывающий эволюционные процессы в природе и обществе с эволюцией информационной деятельности по производству, хранению, передаче и обработке информации» (40, с. 24). Следуя этому принципу, можно отметить, что сущность документальных явлений может быть раскрыта на основе анализа информационной природы всех ее составляющих. Это касается не только технических, но и социокультурных аспектов, поскольку документ связан, в первую очередь, с информационной культурой как составным элементом культуры вообще. Из данного принципа вытекает также понимание документальной деятельности как определенного этапа в истории информатизации.

«Документ появляется тогда, когда возникает информационно-документальная система, в основе которой лежали те или иные социальные институты, в рамках которых происходит взаимодействие авторов информации и ее потребителей» (40, с. 24). В основе оперативной информационно-документальной системы находились и находятся органы власти и управления, в основе ретроспективной (архивной) - архив, в основе диахронной - библиотека. Первой

библиотекой, на основе которой возникла диахронная система, конечно условно, следует признать Александрийскую библиотеку. Именно включение рукописи в состав фонда библиотеки, ее трансформация в книгу-документ позволили ей сохраниться как таковой и дойти до нашего времени. «Не бумага и чернила, которыми может воспользоваться любой из нас, а библиотека как система сделала возможным передачу информации во времени и пространстве, нейтрализовав социальные факторы искажения» (40, с. 25). Что касается библиографии, то в рамках системного принципа ее возникновение можно связать с возникновением информационно-документальной системы. Предложенные принципы позволяют сформулировать базовые понятия теории документальной информации. «Под документальной информацией мы предлагаем понимать информацию, аккумулированную информационно-документальной системой, сочетающей в себе как информацию, содержащуюся в документах, так и в регистрационных и справочных формах» (40, с. 25). Иными словами, документальная информация содержит в себе и семантическую, находящуюся во всей совокупности информационных сообщений, и структурную информацию самой информационно-документальной системы.

Еще до наступления «электронной эры», но уже во времена эпохи «советской НТР», анализировались читательские мнения о месте книги в обществе и пользе чтения. Авторы значительной части откликов критикуют провоцирующее отрицание необходимости чтения, выступая с моральной, гуманитарной точки зрения: «Если мы разучимся читать, мы разучимся и говорить. А тогда никому будут не нужны ни магнитофоны, ни телевизоры, достаточно будет пещеры и дубинки» (47, с. 81). В аргументации вспоминалось и антикнижное общество из романа Рэя Бредбери, «телевизионное общество - злобное, бездуховное, доведенное почти до животного уровня общения» (47, с. 82).

Еще до всякого электронного общества один из оппонентов дискуссии 1986 г. исходит из того, что художественная книга - это не более чем источник информации. «Тогда как книга - не только информация и не столько информация. Хорошая книга - это, прежде всего, раскрытие, психологический анализ сложнейших чувств, мыслей, духовно-нравственных процессов» (47, с. 82). Книги просвещают души, вот резюме против технократического, чисто по-

требительского подхода. Уже в эти годы было сформулировано: «Дело, таким образом, не в недостатке времени, а в нежелании тратить его на чтение как на более трудный вид деятельности по сравнению с потреблением звуковой и визуальной информации», дело в нежелании работать головой и сердцем (47, с. 85).

Между тем различие между книгой и кинофотофонодоку-ментами как формами документализации знаний и чувствований далеко не только внешнее и не только количественное (имеется в виду набор тех или иных формальных характеристик). Главный вопрос: заменят ли эти новые средства книгу? Закон общественного прогресса неумолим. И надо твердо и безжалостно заявить: «Если во всех существенных отношениях они будут лучше произведений печати, то - да, непременно заменят». Однако несмотря на все технологические новинки, мы будем держать в руках книгу - «потому, что способ фиксирования нужных данных остался прежним: мысли, слова и чувства автора перекодированы в условные значки и символы, понятные читателям. Суть произведений печати именно в этой условности, дающей полную свободу нашему собственному творчеству. А радость творчества ни с чем не сравнима, ничем не восполнима и ничем не заменима». Зачем же от этого отказываться, да еще добровольно? Именно самый способ фиксирования информации - путем предельно условных знаков - неизбежно возбуждает наше воображение, т.е. внутреннее видение читаемого, которое в лучших своих проявлениях принимает почти осязаемый, реальный характер. «Почему читать труднее, чем смотреть телевизор? Потому что при чтении книги работает воображение. При просмотре фильма оно спит» (47, с. 90).

Читая книгу, человек осуществляет умственную работу: расшифровывает абстрактные черные значки на бумаге, переводит их в понятную для себя речь, проговаривая ее про себя. Язык книги переводится на внутренний язык человека, становится частью его мышления. Из всех современных искусств только литература «изохронна» человеку - вызывает его на диалог. «Только литература обладает уникальным свойством - она порождает движение мысли и ничем не ограничивает его». Фильм - это не просто книга плюс зрительный ряд, звук, цвет и прочее, а еще и книга минус домысливание. «Фильм обязан все показать: интерьеры, костюмы, инто-

нации. С книгой читатель все это проделает сам, и притом незаметно для себя» (47, с. 91).

Работа над книгой - это работа и над собой, постоянная сверка позиций и поступков героев со своими собственными. Вот почему настоящая книга действительно может глубоко «перепахать» настоящего читателя. Да, у средств массовой информации нет этого запаса - условности. Там и знания, и эмоции передаются непосредственно, слышимо и зримо. Да, условность формы - самый главный недостаток книги, создающий препятствия при ее усвоении: сиди, механически усваивай, что каждая закорючка значит, а в каждом языке она своя. Но «этот главный недостаток - одновременно и самое главное ее достоинство, пока ничем не превзойденное и, что самое важное, не нуждающееся в этом» (47, с. 93). Итак, вечна не форма, а самая суть книги, и адекватная ей замена человечеству просто не требуется.

Ю.Н. Столяров констатирует, что на середину 2010-х годов документоведение и книговедение развиваются параллельно, ощущают себя самодостаточными, не нуждающимися ни в какой над-науке, которая изучает некие общие вопросы, равно относящиеся к книговедению и документоведению (48, с. 67). На сегодняшний день в разных сферах документативной информации слово книга получило распространение в зависимости от степени обобщения или специфики фиксируемой информации. В документоведении книга есть континуальный документ, фиксирующий текущую фактографическую информацию. В книговедении книга - по преимуществу дискретный документ, фиксирующий законченную идеографическую (концептографическую) информацию. В библиографоведении книга и того и другого рода - объект аналитико-синтетической обработки. Результат этой обработки тоже может выступать в виде книги как итога документографического описания.

В середине 1990-х годов библиотечная практика, в частности практика формирования фондов крупных библиотек, принудила библиотекарей вслед за информатиками «ратовать за собирательное понятие "документ", вынуждая понемногу и книговедов признать это понятие» (49, с. 25). Многие виды документов не рассматриваются книговедением на том основании, что они якобы еще слишком молодые, неустоявшиеся; что они нетрадиционные, т.е. как бы не заслуживают внимания; что они не имеют книжной при-

роды и потому не входят в предмет рассмотрения книговедения. Эти и подобные доводы при ближайшем рассмотрении не выдерживают критики. «Большинство из "новейших" видов документов существуют уже второй век, некоторые даже начали отмирать» (49, с. 27). А книговеды тем временем все еще только примеряются к этим «новейшим» видам документов, придумывая доводы главным образом в пользу того, как бы отказаться от вовлечения этих документов в поле своего зрения.

В 1999 г. выходит статья И.Е. Баренбаума «Книговедение и электронная книга», полемизирующая со Швецовой, Соколовым и Столяровым. У автора прослеживается противопоставление новых средств информации и коммуникации письму, тексту, бумажной информации, поскольку ему все так же кажется, что кто-то «покушается на традиционную книгу, что электронная книга ей в корне чужда» (50, с. 83). «Книга или документ?» - этот вопрос вынесен в название первого раздела статьи, И.Е. Баренбаум отвечает утвердительно в пользу книги. Между тем «такая альтернатива - надуманная. "Война и мир" - и не книга, и не документ. "Война и мир" -произведение» (50, с. 79). Отказываясь от позиции здравого смысла, не занимаясь исследованием специфики и характеристик электронной книги, И.Е. Баренбаум тем самым «добровольно отдает самое прогрессивное, что есть в книговедении!» (50, с. 82).

Вопрос о подъеме научной и технической информации в тесной связи с дальнейшим развитием и совершенствованием работы библиотек и библиографических учреждений поставил в 1964 г. заместитель директора Государственной библиотеки СССР им. В.И. Ленина Оган Степанович Чубарьян. По его мнению, «действенные и выдержавшие испытание временем библиотечные и библиографические методы существенно обогащают и расширяют методы информационной работы», развитие которой «может быть осуществлено в государственном масштабе лишь при помощи хорошо организованных библиотек и при наличии системы различных библиографических материалов» (54, с. 3). Импульс к развитию в этом направлении дает специальное постановление Совета министров СССР от мая 1962 г. «О мерах по улучшению организации научно-технической информации в стране».

В это же время Э.С. Бернштейн, как оппонент автора, утверждает, что библиотечно-библиографические методы перестали

удовлетворять потребителя информации и что в конечном счете библиотеки вольются в органы информации и образуются единые информационные центры, в составе которых на базе библиотечных фондов будут созданы справочно-информационные фонды. Следовательно, библиотека превращается в отдел фонда органа информации, и ни о каких собственно библиотечных методах работы (кроме поиска) речь уже не идет. Э.С. Бернштейн прямо пишет: «Создание и использование справочно-информационного фонда является делом всего центра, а на долю отдела фонда (в составе которого находится и бывший библиотечный фонд) остаются лишь операции непосредственной обработки и обслуживания фонда». Рассматривая подобную перспективу, О.С. Чубарьян опасается, что в качестве практического вывода из подобных теоретических измышлений выдвигается предложение о слиянии библиотек и органов информации, об образовании единых информационных центров. При этом библиотеки теряют свою самостоятельность и становятся составной частью справочно-информационного фонда: «Составными частями информационно-справочного фонда являются библиотечный фонд и справочный аппарат». При этом в понятие «справочно-информационный фонд» в один ряд на равном положении включается как «то, что раньше называлось библиотекой», так и различные вспомогательные картотеки, при этом «проявляется полное непонимание функций библиотеки как очага пропаганды книги, ей отводится роль аморфного фонда - придатка органа информации» (54, с. 4).

Более того, выдвигается положение о том, что в современных условиях основная масса специалистов для решения производственных задач не в состоянии пользоваться литературой, не нуждается в чтении и вполне может довольствоваться частичной фактической справкой, полученной при помощи машин. «Отсюда и попытки представить библиотеку будущего как библиотеку без книг, без читателей, без библиотекарей» (54, с. 5). Для О.С. Чу-барьяна несомненно, что идеи «реформы библиотек», якобы вытекающие из интересов и потребностей научной и технической информации, не отличаются оригинальностью; они без всякой попытки критического анализа заимствованы из высказываний зарубежных библиотековедов и представителей информационной теории. М. Гриффин (США), придерживаясь в вопросе о судьбах

библиотек крайних взглядов, еще в 1962 г. писала: «Потенциальная библиотека завтрашнего дня - это библиотека, наполненная людьми, а не книгами, так как книга не сохранится в ее традиционной форме». И доводя эту мысль до логического конца, она утверждала, что библиотекари будущего «будут высокообразованные специалисты, основная квалификация которых будет заключаться в знании машин, т.е. специалисты, совершенно отличные от сегодняшнего библиотекаря, главная забота которого - знать книги, изучать читателей и обслуживать их» (61, с. 5). Именно такая формально-техническая трактовка деятельности библиотек привела к распространенному на западе отождествлению библиотековедения и документации. Так, Д. Шира (декан Библиотечной школы при Кливлендском университете) пишет, что документацию «можно расценивать как теорию библиотечного дела, призванную рассмотреть возможности повышения коэффициента полезного действия зарегистрированных знаний путем изучения и введения новых средств анализа, отбора и поисков графических документов» (54, с. 6).

По мнению крупного руководителя ведущей советской библиотеки, практическое осуществление всех этих идей «реформы библиотеки» привело бы к крайнему сужению библиотечно-библиографического обслуживания широчайших слоев, специалистов и работников науки и к резкому ограничению использования книжных богатств, собранных в библиотеках. «Лишение библиотек их основных функций - активной пропаганды книги и руководства чтением, информационной и справочно-библиографической работы в помощь использованию книжных богатств, превращение библиотек в мертвые хранилища ("отдел фондов органа информации") означало бы фактическую ликвидацию библиотечно-библиографи-ческих методов информации и в конечном счете нанесло бы серьезный ущерб развитию научной и технической информации в целом» (54, с. 6). Похоже, что жизнь реализовала именно этот проблемный сценарий библиотечного развития, который в России существенно осложнили социокультурные последствия перехода от социализма к капитализму.

Для того чтобы успешно реагировать на вызовы времени, О. С. Чубарьян предлагает в своей публикации 1964 г. четко выделить, развести «во-первых, специально организованные материалы, отражающие достижения науки и производственный опыт, еще не

освещенные в литературе, и, во-вторых, мировой литературный фонд (поскольку печатное слово во всех его видах продолжает оставаться важнейшим источником информации). Изучение мирового литературного фонда в целях информации распадается как бы на два этапа: 1) библиографический (выявление, систематизация и библиографическая обработка) и 2) аналитический (отбор наиболее ценного, создание на этой базе новых источников информации -рефератов, обзоров и др.)» (54, с. 8). Таким образом, имеются все возможности для того, чтобы, используя уже сложившийся разветвленный библиотечный аппарат, развивать библиотечно-биб-лиографические методы информации специалистов всех отраслей науки и народного хозяйства на всей территории страны, при этом все более сосредоточиваясь на использовании материалов централизованной текущей библиографической информации. В связи с этим в настоящее время можно констатировать, что еще к концу 1980-х годов была выполнена задача упорядочения текущей библиографической информации по отечественной и зарубежной литературе, как одна из важнейших задач развития советской библиографии в современных условиях (54, с. 10).

В 1964 г. О.С. Чубарьян сформулировал также и проблематику настоящего аналитического обзора: «В библиотековедении и теории библиографии пока еще крайне слабо разрабатываются такие важные проблемы, как "Библиотека и информация" и "Библиография и информация"». Эти проблемы приобрели первостепенное значение, поскольку «от их разработки зависит использование огромного и разветвленного библиотечного и библиографического аппарата для улучшения всего дела оповещения ученых и специалистов о всем новом, что содержится в современной литературе, для образцовой постановки научной и технической информации в стране» (54, с. 12).

Книга как продукт общечеловеческой культуры отражает два ее извечных начала - материальное и духовное, которое произрастает из неизмеримых глубин земной цивилизации. Именно в этом направлении происходит ценностная переориентация представлений в той или иной области деятельности. Выступая ведущим средством коммуникации, книга способствует совершенствованию самого акта общения во всем многообразии его проявлений. «Общение» как философскую категорию определяют через специфиче-

ское отношение между субъектами в их практической и теоретической деятельности, как отношение, способствующее закреплению и приращению знаний. Отсюда и вытекает необходимость исследования общения как динамичного процесса изменения субъект-субъектных отношений и определения в нем роли книги. Важность исследования с аксиологических позиций социальной роли книги следует и из оценки ее как познавательного средства. Формируясь на постоянно обновляющемся комплексе интегрированных знаний, предмет книги представляет собой целостную систему со значительным количеством элементов. Что касается ценностных ориентиров в определении социальной роли книги, то речь в первую очередь должна идти о тех ее «специфических функциях, которые формируются по мере того, как в процессе развития общества возникает необходимость в решении определенных задач, направленных на совершенствование социальной деятельности» (60, с. 39). Именно аксиологическая обусловленность книги как способа информационного общения является одной из важнейших черт при систематизации ее многообразных проявлений.

Философия книговедения

Приравнивание понятия «книга» к понятию «документ» и создание новой науки - документоведения связаны с именами П. Отле и А. Лафонтена. При всех заслугах П. Отле, «и он, и последующие "документалисты" были непоследовательны. Они то отождествляли понятия «книга» и "документ", то разграничивали их. При этом одни исследователи рассматривали понятие "книга" как более широкое, включающее в себя и документ, другие, наоборот, считали книгу разновидностью документа» (4, с. 6). В русской традиции теоретики, начиная с Н.М. Лисовского, рассматривали книговедение как комплексную науку, занимающуюся изучением книгоиздания, книгораспространения и книгоописания. Учитывая, что конечным адресатом книги является читатель, исследователи и его рассматривают как объект книговедения, это привело к появлению формулы триединого объекта книговедения: книга - книжное дело -читатель. Не все книговеды принимают ее, некоторые предлагают иную формулу: автор - книга - читатель.

Итак, книга рассматривается с этих позиций как произведение печатного станка (рукописная книга положения не меняет), как печатное издание в форме кодекса, предназначенное для чтения. Традиционная книга покоится на четырех «китах»: наличие текста, передаваемого условными знаками, закрепленного на материальном носителе и предназначенного для зрительного восприятия (чтения). В настоящее время все более дает о себе знать следующая тенденция: исследователи пытаются отказаться от термина «книговедение» для обозначения науки о книге (в широком смысле слова), заменяя его «документоведением» или «документалистикой». Можно ли игнорировать процессы, которые происходят в сфере книжного дела? Можно ли не считаться с тем, что традиционную книгу теснят новые технологические устройства и средства коммуникации, хранения и передачи информации. Разумеется, это невозможно, несерьезно, бесперспективно. Однако заменяя понятие «книговедение» понятием «документоведение», а понятие «книга» -понятием «документ», равно как понятие «читатель» - понятием «потребитель», «мы не решаем всех проблем, которые встают перед теоретиками и практиками книжного дела» (4, с. 8).

А. В. Соколов1, как крупнейший специалист в области информатики, разработал концепцию социальных коммуникаций с учетом важнейших положений философии и иных гуманитарных наук, особенно семиотики и культурологии. Несомненно, что в концепции А.В. Соколова «осмысление и систематизация факторов эволюции социальных коммуникаций осуществлены на таком уровне, которого не достигали другие исследователи» (4, с. 8). Для нашей темы интерес представляет построенное А.В. Соколовым «Древо социальных коммуникаций западной цивилизации». Исследователь подразделяет все средства коммуникаций на традиционные и нетрадиционные. К традиционным он относит письменность и книгопечатание, к нетрадиционным - телефон, радио, ЭВМ. В «Древе» выделены также исходные каналы - устная коммуникация и символьная документация как традиционные каналы, с которыми связаны также национальные и искусственные языки. В зависимости от материально-технического оснащения, т.е. от

1 Соколов А.В. Эволюция социальных коммуникаций. - СПб., 1995. - 461 с.; Он же. Введение в теорию социальных коммуникаций. - СПб., 1996. - 320 с.

применяемых каналов, А.В. Соколов различает три рода социальных коммуникаций: устная, документальная (прежде всего письменность) и электронная, а в зависимости от методов и средств -четыре уровня коммуникационной культуры: словесность, письменность, книжность, экранность.

Таким образом, один из трех составных объектов книговедения - книга - может трактоваться как традиционный и нетрадиционный объект. В зависимости от подхода, угла зрения будет меняться и понимание термина «книговедение». При этом все традиционные письменные средства коммуникации имеют следующие «знаковые» показатели: условные знаки - символы, передающие человеческую речь, текст, состоящий из этих знаков-символов, материальный носитель. Сравнительный анализ понятий «книга» и «документ» свидетельствует о том, что они могут употребляться и как идентичные и как специфические, что зависит от того, какой смысл вкладывается в каждый из них. Вместе с тем только исходя из этих понятий, мы не можем решить вопросы об объекте и предмете книговедения, о его отличии от документове-дения или тождественности ему.

Все это свидетельствует, «во-первых, о продолжающейся эволюции средств коммуникации и информации, о постоянном расширении "древа социальных коммуникаций", а во-вторых, о все еще имеющей место неупорядоченности употребления основополагающих понятий "книга" и "документ", что сказывается на состоянии как теории, так и практики книжного дела. Прежде всего -и это обязательное условие - необходимо договориться о терминах» (4, с. 12). Если говорить о традиционных каналах, то в этом случае понятия «книга» и «документ» могут выступать как равнозначные. При этом нужно условиться, что «книга» - понятие более узкое, чем «документ». В таком случае книговедение представляет собой науку менее широкую, чем документоведение, а под книгой следует понимать любое произведение письменности и печати, закрепленное на любом материальном носителе с помощью условных знаков, передающих человеческую речь. Под это определение подпадут все виды письменности и печати.

Таким образом, в рамках подхода А.В. Соколова, возникает «иерархия» коммуникативных и информационных наук:

1) книговедение (наука о традиционной книге и книжном деле); 2) документоведение (наука о нетрадиционных средствах коммуникации); 3) социальные коммуникации (общая наука о средствах коммуникации и информации).

Общую теорию социальных коммуникаций следует при этом рассматривать как некую метанауку, изучающую и выводящую общие закономерности развития средств коммуникации и информации, а «книговедение должно остаться книговедением. Прогресс заключается не в отмене или подмене наук, а в их разумном сочетании» (4, с. 15).

В статье 1994 г. И.Е. Баренбаум оценивает состояние современной науки о книге, когда можно говорить о двух основных пониманиях книговедения - «как комплексной науки и как комплекса родственных наук о книге, книжном деле и читателе» (5, с. 5). При этом приверженцы комплексного подхода усматривают резон в интеграции, в сближении и взаимообогащении наук родственного цикла; сторонники взгляда на книговедение как на комплекс наук исходят из соображений их дифференциации, не отрицая близости наук по объекту, но возражая против необходимости жесткой интеграции, основанной на единстве общей теории и закономерностях. В то же время сторонники и той и другой концепции едины в понимании состава книговедения, его трех основных звеньев (по объекту) - книгопроизводства, книгораспространения, книгопользова-ния. Иначе говоря, в основе современных концепций книговедения лежит формула, выработанная еще Н.М. Лисовским1, оказавшаяся при всей кажущейся ее элементарности (гениальное - просто!) исчерпывающей и продуктивной.

На основании методологического единства понимания объекта книговедческой науки определились составляющие ее основные звенья: наука о редакционно-издательском деле, о книжной торговле (библиополистика), библиотековедение, библиографове-дение. Наметилась все более привлекающая теоретиков тенденция поиска науки обобщающего характера, которая выступая в роли

1 Лисовский Николай Михайлович (1854-1920) - русский библиограф, в 1881-1882 гг. редактор журнала «Русская библиография», в 1884-1894 редактор и издатель журнала «Библиограф». С 1913 г. читал курс книговедения в Петербургском университете. Его труд «Русская периодическая печать 1703-1900 гг.» (Петроград, 1915) - ценный вклад в русскую библиографию.

«метанауки», могла бы охватить все средства и всю систему коммуникаций, от древнейших форм письменности до современных компьютерных средств информации. В этих поисках участвуют книговеды, библиографоведы, информатики, предлагается назвать новую науку «Общая теория информационно-коммуникативных наук» (И.Е. Баренбаум), «Социальные коммуникации» (А.В. Соколов), имеются и иные решения. Аналогично ситуации в теоретической области, «строго научный подход к изучению истории книги требует в трудах общего характера рассмотрения всего комплекса книжных явлений, т.е. самой книги, книжного дела и читателя. Иными словами - изучения издательского дела, книжной торговли, библиотечного дела (в том числе и библиографии) и читателя» (5, с. 11).

В книговедческой литературе порой происходит подмена понятий - под методологией науки понимается методика и наоборот. Ставится знак равенства между методами науки и методами дела, производства, технологическими приемами и рецептами. «Это в значительной мере было свойственно библиографоведческим трудам, когда, например, методика составления библиографических пособий воспринималась как методы библиографии, точнее - библиографической науки» (5, с. 14). «Слово тоже дело» - этот афоризм весьма применим к исследованиям книговедческого характера. Книговедение как общественная наука в целом ближе к практике, чем, скажем, история, литературоведение, тем более философия. Оно ближе к наукам социологического цикла. Прикладной характер книговедческих дисциплин постоянно ощущается самими книговедами. Неудивительно, что некоторые теоретики выдвигали тезис о научно-практическом значении библиографии, расценивая собственно библиографическую работу как научную, и возражали против выделения в самостоятельную область знания библиографоведения. Библиотековеды, которые на первых порах предпочитали дистанцироваться от книговедения, относились с известным скептицизмом и нигилизмом к книговедческому форуму, постепенно стали примыкать к этому своеобразному книговедческому «братству», все более убеждаясь в нецелесообразности изоляционистской позиции (5, с. 15-16).

Если книговед попытается уйти от чисто фактической данности предмета своего изучения и представить смысловую его карти-

ну; если, с другой стороны, литературовед и вообще интерпретатор текста захочет сделать предметом осмысления жизнь текста во всей его фактической широте - перед обоими неизбежно встанет проблема книжного значения; им потребуется определить, какие именно значения текста (возможные или действительные) возникают вследствие того, что он представлен нам в виде книги, и притом именно данной книги: данного издания, данного экземпляра. «Книга оформляет текст так, чтобы читатель его понял неким образом, и вопрос, стоящий перед книговедом, в том и заключается: что есть в ней такого, чтобы выполнить эту задачу? Если мы не будем искать на него ответа, то неизбежно потерять либо материальную данность книги, либо содержащийся в ней текст» (15, с. 107).

Очевидно, что в постановке проблемы книжного значения кроется некая принципиальная трудность. Герменевтически книга может трактоваться и часто трактуется либо как пустая передающая среда, либо отождествляется с текстом. Иногда свойства книги переносятся на текст. Еще чаще встречается более вульгарный вариант: именование текста книгой. Например, мэтр официального советского книговедения И.Е. Баренбаум рисовал такую схему книжной документации: «автор - книга - издатель - читатель». Получается, что издатель получает от автора уже не текст (в частности, в виде рукописи), а готовую книгу. Но в чем тогда его роль и что именно передает он читателям? Это не случайная небрежность, а убеждение, выразившееся во многих и многих трудах разных авторов. Причина подобных аберраций конечно в том, что «книга (и прежде всего печатный кодекс) для европейца последних четырех столетий - непременное условие восприятия социально значимого текста. Бытовое выражение "читать книгу" приобрело неправомерный научный статус» (15, с. 108).

Есть все основания представить процесс смыслопорождения как распространение смысловой волны, порождаемой взаимодействием элементов текста. Тогда станет довольно очевидно, что всякий (смысловой) предмет, стоящий между текстом и читателем, есть смысловая перегородка, о которую волна «разбивается», образуя «брызги» - конкретные смыслы (результаты конкретных актов осмысления). Если же, в традициях классической гносеологии, представлять осмысляющего и осмысляемое (текст) неподвижными, то подвижной окажется уже смысловая среда, отделяющая их

друг от друга. С этой точки зрения смысловая перегородка будет заслонять некоторые из смыслообразующих элементов, уничтожая возможность появления определенных смыслов и провоцируя рождение других. «Воспринимать и, следовательно, осмыслять текст в отсутствие смысловых перегородок мы в обычной жизни не можем» (15, с. 108).

Рискуя упростить решение, укажем на два главных типа «смысловых перегородок». Первый тип - «интерференционные перегородки», или взаимопогашение в смысловой среде смысловых волн разных текстов. Условно считая в целях конкретного исследования некоторый текст корпускулярным, осмысляющий (в частности - ученый) видит его не иначе, как в колебании смысловых волн других текстов, и эти волны отбрасывают тень на корпускулу, лежащую перед ним. Разновидностью (практически наиболее важной) «интерференционных перегородок» (и теней) являются «эпистемологические» тени - «совпадающие по фазе» смысловые волны больших групп текстов, определяющие способы и границы осмысления любого текста большими группами людей на протяжении длительного времени. Такие «тени» изучаются под именем «эпистем», «парадигм», «культурных типов» и проч.; явлениями того же порядка следует, видимо, признать также субкультуры (например, субкультуры социальных групп) и все прочие виды коллективного бессознательного, а также обусловленные этими явлениями институции. «Все это, с определенной точки зрения, -исторически данные способы расстановки смысловых перегородок» (15, с. 108-109). Второй тип, дополняющий первый, - «материальные перегородки» и «материальные тени» - следствие материальных условий герменевтической ситуации и, в частности, условий материального закрепления текста. Вообще говоря, связь механизма передачи информации (и, опосредованно, порождения смысла) с техническими возможностями передающего устройства -одна из фундаментальных проблем ХХ в. (достаточно вспомнить имена В. Беньямина и М. Маклюэна). Но по понятным причинам она в первую очередь встала и наиболее интенсивно разрабатывалась применительно к новоизобретениям этого столетия, по отношению к которым книга (наряду с картиной) воспринималась как нейтральный фон. Между тем дело обстоит сложнее, что и заставляет поставить вопрос о месте книги в процессе осмысления.

Осмысленный текст существует не как корпускула, а как смысловая волна в интертекстуальном поле, книга же остается непосредственно материальной. «Таким образом, складывается первое противоречие в системе "текст - книга": текст континуален, книга дискретна» (15, с. 109). Поскольку это так, мы никогда не вступаем непосредственно в интертекстуальное поле, а наблюдаем лишь «выражающий» (и вместе с тем скрывающий) его ряд дискретных единиц - книг. Иначе говоря, «библиотека», являясь необходимым условием существования культуры, по необходимости же скрывает, разрывает и деформирует ее смысловое целое, которое приходится восстанавливать в результате многочисленных попыток угадать разорванные связи между «книгами», т.е. между текстами. Создавая иллюзию самодостаточности «текста» - корпускулы, изоляция текста в книге разрывает и слои его осмысления: соотнесение с собственной идеей, место в историческом ряду подобных текстов (также воспринимаемых как корпускулы) и связи в интертекстуальном поле. Последние открываются взгляду исследователя лишь в последнюю очередь, причем неприятным сюрпризом становится исчезновение самого текста (на деле - простое следствие принципа дополнительности).

Таким образом, преимущественно книжная форма существования текста отбрасывает «материальную тень» и на всю культуру, и на каждый отдельный фиксированный в книге текст. У этой тени два источника. О первом уже сказано: это пространственная ограниченность книги. Известно и то, что перевод рукописания в машинописную форму уже в значительной мере обезличил для исследователя «лабораторный» этап создания произведения, а поголовный (и во многих отношениях необходимый) переход на компьютеры сотрет индивидуальность письма окончательно вместе с самим понятием черновика: едва ли найдется много сумасшедших, согласных тратить дискеты на сохранение всех версий текста, а поверхностная правка практически вовсе не может сохраниться. «В этом отношении писание на компьютере становится частичным возвратом к устности» (15, с. 110).

Логически возникновение таких теней выводится из второго генерального противоречия в системе «текст - книга», а именно: текст свободен, книга ангажирована. Свобода текста состоит в его личностноподобной непредсказуемости: судьба его не известна

никому, включая его «первоосмысляющего» - автора; никто не может знать ни того, какие вопросы тексту будут заданы, ни того, как он сможет на них ответить в каждой конкретной ситуации. Поэтому текст свободен от автора, не знающего действительной фи-нальности своего создания. Но он свободен и от читателя, который предшествующие осмысления текста знает несовершенно, а последующих не знает вовсе, вследствие чего не может направить своей волей текст к тому или другому смысловому завершению. Никакое чтение не может быть «присвоением» текста, чего так опасается постструктурализм. Каково будет смысловое завершение текста и будет ли оно адекватно его идее, зависит не от чьей-то отдельной воли, а от всех воль и всех энергий, с которыми текст встретится. Более того, «смысловое целое актуально не завершается ни в какой конечный отрезок времени (даже бахтинского «Большого времени»). Оно коренится в сверхвременном, вследствие чего только и возможно постоянное возобновление диалога текста с осмысляющими» (15, с. 110-111).

То, что книга в смысловом бытии текста является не только информационным каналом, но и смысловой перегородкой, не значит, конечно, что она в процессе осмысления играет «отрицательную» в обыденном значении слова роль, но лишь то, что «в герменевтической ситуации она занимает место вполне определенное и нередко определяющее» (15, с. 112). Напрашивается мысль, что вообще книга и текст распространяются в существенно различных средах. Среда распространения книги - это совокупность изолированных индивидов, действующих согласно целям и ожиданиям, детерминированным обстоятельствами. «Вследствие такого - дискретного - характера этой среды издатель получает возможность рассчитать адресность и первоначальное действие выпускаемой в свет книги, а читатель - выбрать нужную ему книгу из наличного множества. Иными словами, среда распространения книги - это общество» (15, с. 114). Среда распространения текста - это скорее анонимное смысловое пространство, в котором смысловые волны различных текстов и различных осмысляющих, накладываясь друг на друга, создают «интерференционные картины» - конкретные осмысления (каждое из которых имеет шанс стать новым текстом, воплотиться в книге, породить новую смысловую волну и т.д.). Взятая во временном аспекте, «эта смысловая среда предстанет как

становящееся смысловое целое смысловых целей. Для такой реальности трудно подобрать более подходящий термин, чем культура» (15, с. 114-115).

Ясно, однако, что это чисто теоретическое различие. Каждый член общества необходимым образом погружен в среду культуры (является осмысляющим). Более того, каждое прагматическое проявление текста в обществе необходимо есть следствие осмысления, хотя бы весьма одностороннего и поверхностного. Вместе с тем текст наблюдаем (следовательно, доступен осмыслению) лишь как оформленная вещь, допускающая прагматическое использование в обществе. «То, что в культуре является наслоением нестабильных смысловых волн, в обществе предстает как накопление «культурных богатств» - вещей, способных служить порождению потребных обществу смыслов» (15, с. 115).

Отсюда следует: текст одноприроден, а книга - двуприрод-на. Ведь текст не может перейти из культуры в общество без посредства материальных (внетекстовых) элементов. Книга же по самой идее своей составляется из элементов культурной природы (в первую очередь - самого текста), чтобы стать вещью и с этой новой природой войти в общество. Следовательно, текст в книге принадлежит и обществу, и культуре - является посредством ее подготовленным к осмыслению и использованию. Но суть дела состоит в том, что читатель вовсе не обязан принимать те (навязанные ему) параметры осмысления, которые предлагает книга. Ориентируясь в обществе и участвуя в культуре, он обладает возможностью переосмысливать сами условия своего осмысления. Иначе говоря, «поскольку текст есть текст живущий, предзадан-ность осмысления не может сохраняться. Перечитывание книги возвращает текст из общества в культуру - текст осуществляет свою свободу в свободе читателя» (15, с. 115).

Итак, книгу следует рассматривать не как продукт волеизъявления автора, хотя бы и «коллективного», но как материализованный результат взаимодействия энергий. Исходящих от текста, ведущего себя как автономная целеполагающая система в культуре, - и от издателя, т. е. деятеля (группы деятелей), вводящего текст в общество ради тех или иных собственных целей. Первой логической предпосылкой изучения книги как смыслонесущего фактора будет ее структурное описание в этом качестве. Все принадлежа-

щие книге смыслонесущие параметры можно разделить на два типа: цензурные и презентационные. Цензурные параметры (начиная с самого фундаментального - «изданность») определяют возможность рождения тех или иных смыслов в зависимости от отбора и модификации текстов для книги, презентационные параметры - в зависимости от выбора тех или иных технических возможностей, связанных с существующими традициями их осмысления.

Все сказанное подводит к центральному и деликатнейшему пункту проблематики философии книги: «выделению специфически книжных параметров в смысловом бытии конкретного текста» (15, с. 117). Конец риторической эпохи отразился на отношении к книге с некоторым запозданием - начиная со второй трети XIX в. Именно тогда «читатель стал воспринимать книгу так же, как стали понимать произведение и вообще все единичное: как нечто изначально замкнутое, целиком направленное к своему главному (в данном случае - к смыслу)» (15, с. 122). Книга, пожалуй, еще остается частью интерьера, покуда стоит на полке или лежит на столе. Этим объясняются линии развития переплетного искусства -от ампира через неоготику к эклектике второй половины века. Но будучи читаема, она, как предполагается, целиком втягивает человека в свой мир: читатель «уносится в мыслях» или «погружается в науку». Одним словом, смены эпох в искусстве книги выступают как перемены места феномена книги в материальном и смысловом мире человека. «Чем ближе к современности, тем смыслообразующие потенции книги выступают яснее. Но заложены они в самой ее природе» (15, с. 123).

Список литературы

1. Аверинцев С.С. Типология отношения к книге в культурах Древнего Востока, Античности и раннего Средневековья // Античность и античные традиции в культуре и искусстве народов Советского Востока: Сб. статей. - М.: Наука, 1978. - С. 6-27.

2. Альшевская О.Н. Функции книжной торговли как средства социальной коммуникации // Социальные коммуникации и эволюция общества. - Новосибирск, 2011. - С. 189-194.

3. Антопольский А.Б., Вигурский К.В. Электронные издания: Проблемы и решения // Межотраслевая информационная служба. - М., 1998. - № 1. - С. 18-25.

4. Баренбаум И.Е. Книговедение и электронная книга // Книга: Исследования и материалы. - М., 1999. - Сб. 76. - С. 5-15.

5. Баренбаум И.Е. О соотношении теории, истории, методики и практики книжного дела: (историко-прогностический обзор) // Книга: Исследования и материалы. - М., 1994. - Сб. 68. - С. 5-18.

6. Беловицкая А. А. Книга - это развившая себя до совершенства вторая сигнальная система // Книжное дело. - М., 1992. - № 2. - С. 6.

7. Васильев В.И., Ермолаева М.А. Библиография и книжная культура: Эволюция взаимосвязей // Библиография. - М., 2010. - № 6. - С. 29-34.

8. Васильев В.И., Самарин А.Ю. Книжная культура в теоретическом, историческом и практическом аспектах // Куфаев М.Н. Проблемы философии книги: Книга в процессе общения. - М.: Наука, 2004. - С. 9-14.

9. Гаврилов А.И. Тенденции развития научно-информационной деятельности: Организационно-методологический аспект // НТИ. Серия 1: Организация и методика информационной работы / ВИНИТИ. - М., 1991. - № 3. - С. 1-8.

10. Гессе Г. Магия книги: Сборник эссе. - М.: Книга, 1990. - 238 с.

11. Гиляревский Р.С. Основы информатики. - М.: Наука, 1998. - 756 с.

12. Гречихин А. А. Слово о М. Н. Куфаеве // Куфаев М. Н. Проблемы философии книги. Книга в процессе общения. - М.: Наука, 2004. - С. 15-60.

13. Ельников М. П. Методология книги как научной дисциплины // Восьмая научная конференция по проблемам книговедения. - М.: РКП, 1996. - С. 15-17.

14. Ельников М.П. Феномен книги (Теоретико-гносеологический аспект) // Книга: Исследования и материалы. - М., 1995. - Сб. 71. - С. 53-68.

15. Зубков Н.Н. Смысл и книга // Теория литературы. - М., 2011. - Т. 2: Произведение. - С. 107-125.

16. Коршунов О. П. Библиография в системе информационных коммуникаций (К вопросу о соотношении библиографии с библиотечным делом и научно-информационной деятельностью) // Советская библиография. - М., 1974. -№ 6. - С. 64-82.

17. Куликова Э. Г. Массовая коммуникация и традиционные виды печатной продукции: Ценность дизайна и обесценивание текста // Философские проблемы: Вчера, сегодня, завтра. - Ростов-на-Дону, 2011. - Вып. 1. - С. 45-52.

18. Куфаев М.Н. Проблемы философии книги: Книга в процессе общения. - М.: Наука, 2004. - 192 с.

19. Ларьков Н.С. На пути к общему документоведению // Документ как социокультурный феномен: Сборник материалов IV Всероссийской научно-практической конференции. - Томск, 2010. - С. 21-29.

20. Левидов А.М. Автор - образ - читатель. - Л.: Издательство Ленинградского университета, 1983. - 360 с.

21. Леликова Н.К. Предметное поле российской библиографии // Библиография. -М., 2010. - № 4. - С. 3-6.

22. Ленский Б.В. Перспективы развития книжной культуры в информационном обществе: (Опыт экспертной оценки) // Книга: Исследования и материалы. -М., 2011. - Сб. 94, 1. - С. 17-38.

23. Ленский Б.В., Васильев В.И. «Галактика Гутенберга» и информационное общество // Книга: Исследования и материалы. - Сб. 87, 2. - М.: Наука, 2007. -С. 5-16.

24. Леонов В.П. Bésame mucho: Путешествие в мир книги, библиографии и библиофильства. - М.: Наука, 2008. - 268 с.

25. Литвинский В.М., Предовская М.М. Экранизация: От книги к экрану и обратно // Дни петербургской философии 2010. - СПб., 2011. - С. 237-246.

26. Мелентьева Ю.П. Общая теория чтения: Постановка проблемы // Поддержка и развитие чтения: Тенденции и проблемы. - М., 2011. - С. 7-16.

27. Мелентьева Ю.П. Эволюция представлений о сущности чтения // Региональные проблемы истории книжного дела: Материалы II Всероссийской научной конференции. - Челябинск, 2011. - С. 32-37.

28. Митяев К.Г. Документоведение, его задачи и перспективы развития // Вопросы архивоведения. - М., 1964. - № 2. - С. 27-37.

29. Моргенштерн И.Г. Динамика и статика книги (Стабильность содержания как атрибут книги) // Книга: Исследования и материалы. - М., 2002. - Сб. 80. -С. 147-161.

30. Моргенштерн И. Г. Информационный и книжный мир: Библиография (Избранное). - СПб.: Профессия, 2007. - 440 с.

31. Моргенштерн И. Г. Книга и книжное дело в информационном обществе // Мор-генштерн И. Г. Информационный и книжный мир: Библиография (Избранное). -СПб., 2007. - С. 334-356.

32. Моргенштерн И. Г. Книга и книжное дело в информационном обществе // Книга: Исследования и материалы. - М., 1994. - Сб. 67. - С. 5-22.

33. Моргенштерн И.Г. Книга как носитель общего знания // Восьмая научная конференция по проблемам книговедения: Тезисы докладов. - М., 1996. - С. 22-24.

34. Моргенштерн И. Г. Проблемы типологии современной книги // Книга: Исследования и материалы. - М., 1975. - Сб. 30. - С. 44-45.

35. Немировский Е.Л. К вопросу об определении книги как знаковой системы // История книги: Теоретические и методологические вопросы. - М., 1977. -С. 34-43.

36. Отле П. Трактат о документации // Отле П. Библиотека, библиография, документация: Избранные труды пионера информатики. - М., 2004. - С. 187-309.

37. Плешкевич Е.А. Новый подход к определению понятия «документ» в книговедческих дисциплинах // НТИ. Сер. 1: Организация и методика информационной работы / ВИНИТИ. - М., 2005. - № 3. - С. 4-7.

38. Плешкевич Е.А. Проблемы эволюции теоретических положений в дисциплинах документально-информационного цикла: (обзор) // НТИ. Сер. 1: Организация и методика информационной работы / ВИНИТИ. - М., 2009. - № 7. - С. 1-11.

39. Плешкевич Е.А. Современные проблемы документоведения: Обзор // НТИ. Сер. 1: Организация и методика информационной работы / ВИНИТИ. - М., 2006. - № 11. - С. 3-10.

40. Плешкевич Е.А. Теория документальной информации: Библиотечно-книго-ведческий аспект (постановка проблемы) // Библиотековедение. - М., 2011. -№ 3. - С. 22-27.

41. Плешкевич Е.А. Формирование научных концепций о документальных формах информации: Гносеологическая и управленческая концепции документа // НТИ. Сер. 1: Организация и методика информационной работы / ВИНИТИ. -М., 2010. - № 12. - С. 1-21.

42. Соколов А.В. Введение в теорию социальных коммуникаций: Учебное пособие. - СПб.: СПбГУП, 1996. - 320 с.

43. Соколов А.В. Чтение в информационном обществе (постановка проблемы) // Современный читатель: Взгляд специалистов книжной культуры. - СПб., 2011. - С. 11-19.

44. Соколов А.В. Эволюция социальных коммуникаций: Учебное пособие. - СПб.: ЛОПИ, 1995. - 163 с.

45. Стефановская Н.А. Чтение как технология познания // XVI Державинские чтения: Академия культуры и искусств: Материалы Общероссийской научной конференции (февр. 2011 г.). - Тамбов, 2011. - С. 282-286.

46. Стефановская Н.А. Экзистенциальные основы чтения. - Тамбов: Издательский дом ТГУ им. Г.Р. Державина, 2008. - 264 с.

47. Столяров Ю.Н. Будущее книги: Мнение книголюбов // Книга: Исследования и материалы. - М., 1986. - Сб. 54. - С. 74-94.

48. Столяров Ю.Н. Зачем документология нужна документоведению и зачем книговедению? Маленькая картинка для выяснения больших вопросов // Научные и технические библиотеки. - М., 2006. - № 9. - С. 67-73.

49. Столяров Ю.Н. Классификация документа: Решения и проблемы // Книга: Исследования и материалы. - М., 1995. - Сб. 70. - С. 24-40.

50. Столяров Ю.Н. О соотношении книги с документами, книговедения с доку-ментологией // Книга: Исследования и материалы. - М., 2001. Сб. 79. - С. 7684.

51. Уэбстер Ф. Теории информационного общества. - М.: Аспект Пресс, 2004. -399 с.

52. Федулеева Н.Н. Книга: Традиционная и электронная // Библиография. - М., 2003. - № 4. - С. 8-10.

53. Чубарьян А.О. Значение книги и библиотеки непреходящи // Библиотековедение. - М., 2001. - № 5. - С. 1-7.

54. Чубарьян О.С. Библиотека и информация // Советская библиография. - М., 1964. - № 4. - С. 3-12.

55. Чяпите Ю.А. Общая теория документа и книги // НТИ. Сер. 1: Организация и методика информационной работы / ВИНИТИ. - М., 2010. - № 2. - С. 24-27.

56. Швецова-Водка Г.Н. Книга и документ: Соотношение понятий // Книга: Исследования и материалы. - М.: Терра, 1994. - Сб. 68. - С. 19-37.

57. Швецова-Водка Г.Н. Общая теория документа и книги: Учеб. пособие. - М.: Рыбари; Ки1в: Знання, 2009. - 487 с.

58. Швецова-Водка Г.Н. Функциональная сущность и свойства книги // Книга: Исследования и материалы. - М.: Терра, 1995. - Сб. 71. - С. 69-96.

59. Эко У. Роль читателя: Исследования по семиотике текста. - СПб.: Симпозиум, 2005. - 502 с.

60. Ямчук К.Т. Книга в коммуникационном пространстве (ценностный подход) // Книга: Исследования и материалы. - М., 1994. - Сб. 68. - С. 38-48.

61. Griffin M. The library of tomorrow // Library journal. - N.Y., 1962. - Vol. 87, N 8. -P. 1555-1557.

62. A history of reading in the West / Ed. Cavallo G., Chartier R. - Amherst: Univ. of Massachusetts press, 1994. - 478 p.

2013.02.002. ЖИЖЕК С. МЕНЬШЕ, ЧЕМ НИЧТО: ГЕГЕЛЬ И ТЕНЬ ДИАЛЕКТИЧЕСКОГО МАТЕРИАЛИЗМА. ZIZEK S. Less than nothing: Hegel and shadow of dialectical materialism. - L.; N.Y.: Verso, 2012. - 1038 p.

В своей новой фундаментальной работе известный словенский философ Славой Жижек ставит, как сам определяет, главный философско-мировоззренческий вопрос нашего времени, а именно: возможно ли сегодня оставаться гегельянцем в философии? В процессе развития своей мысли автор приходит к утвердительному ответу, который, в то же время, немыслим без одного важнейшего условия - Гегеля сегодня возможно читать лишь через Лакана. Впрочем, относительно Лакана ситуация аналогична.

На первых же страницах своей книги Жижек старается определить круг возможных читателей. И делает он это следующим образом. Им выделяются два противоположных типа «идиотизма»: 1) периодический «идиотизм», суперумная личность, которая просто не понимает какие-то определенные ситуации, т.е. понимает ситуацию логически, но упускает скрытый подтекст. К подобного рода личностям можно, согласно Жижеку, отнести Алана Тьюринга; 2) «идиотизм» тех людей, которые не лишены здравого смысла, в том числе социального, бытового. Например, это может быть хор в древнегреческой трагедии, доктор Ватсон или капитан Гастингс. Но тогда возникает проблема с таким типом личностей как Франц Кафка. А все дело в том, что его способность - представлять идиотизм как нечто нормальное. Оказывается, есть и третьий тип «идиотизма», для характеристики которого достаточно просто посмотреть в Википедии определение понятия «имбецил», так что в данном случае ситуация не катастрофична, как бы сказал Кафка. Для Жижека проблемы здесь начинаются в другом, а именно с во-