CC BY
109
пространствах и больших промежутках времени. Как только путь спасения найден и основательно продуман, философия спускается с небес на землю, становясь путеводной нитью человечества, его организующей и вдохновляющей силой. Тождество с
И. ПОЛОЗОВА, кандидат философских наук
Многие учёные, следуя классической традиции, заложенной в Новое время еще Т. Гоббсом и Дж. Лок-ком, до сих пор говорят о несовместимости научных определений и теорий с метафорой. Представитель «научного материализма» М. Бунге подчеркивает: «Поэты, теологи и специалисты магии используют метафоры и аналогии, с помощью которых они рассуждают о предметах, ускользающих от непосредственного описания или, возможно, даже от рационального понимания. Но наука не поэзия, не теодицея и не чёрная магия. Предполагать, что научное объяснение метафорично, - значит путать научную теорию с библейскими притчами» [1].
В 60-70-х годах ХХ века вместе с постмодернистской атакой на традиционные ценности науки изменилась и оценка роли метафоры в научной сфере. Такая переоценка произошла во многом потому, что неопозитивистская программа исключения из языка науки всех недостаточно определённых, «метафизических» утверждений встретилась с серьёзными препятствиями. Выяснилось, что достижение искомого идеала точности и однозначности по-
жизнью достигается тогда, когда философия становится миссией, предназначением, способом существования не только целых народов, классов, организаций, но и каждого человека в отдельности: мы живем так, как думаем.
Научная реальность - метафора?
нятий и выражений влечет за собой в конечном итоге омертвление научного языка, снижение его эвристических возможностей. Объяснить причины подобной ситуации помогают слова Л. Витгенштейна: «Оно (стремление к идеальному языку - И.П.) заводит нас на гладкий лёд, где отсутствует трение, стало быть, условия в каком-то смысле становятся идеальными, но именно поэтому мы не в состоянии двигаться. Мы хотим идти: тогда нам нужно трение. Назад на грубую почву!» [2]. Исследования по истории науки продемонстрировали, что метафоры и другие неопределённые выражения выполняют в научном мышлении какую-то весьма важную роль, что, всячески ограничивая себя в вербальных ресурсах, наука не может осуществлять свою масштабную цель.
Обращение к изучению «реального» языка науки сделало бесспорным факт наличия в нём значительного массива метафорических по своему содержанию и происхождению терминов и высказываний. Как утверждает известный философ В.В. Налимов, «метафоры в науке присутствуют на каждом шагу, и мы даже не замечаем их» [3, с.96]. Более
того, метафора - неотъемлемая часть научных построений: Так, по мнению В.В. Налимова, «Быть научным - значит быть метафоричным, способным создавать плодотворные метафоры, возбуждающие воображение и тем самым расширяющие наше взаимодействие с миром. С развитием науки увеличивается степень метафоричности её гипотез» [3, с.21].
В настоящее время сложнее встретить противников, чем сторонников позиции, согласно которой метафора является креативным средством научного познания. Современные философы изучают метафоры практически всех фундаментальных и прикладных наук.
В этой связи хотелось бы высказать свое мнение о причинах столь широкого использования метафоры, тем самым обосновав значимость метафоры для научного познания.
Уже в постпозитивистской версии философии науки обозначилась тенденция смягчения гносеологических установок, и было обнаружено существенное расхождение идеального образа науки с действительной ситуацией. Как убедительно показывают авторы сборника статей «Психология науки» (М., 1998), написанного с привлечением многообразного исторического материала, наука не является логически безупречной когнитивной системой. Формальной логике в ее реальной истории отводится довольно скромная роль, а её правила осознаются (или создаются -?) лишь роst ¡асШш; они играют роль не в самом процессе мышления, но лишь при обработке его результатов. Так, американский психолог М. Махони приводит примеры, свидетельствующие, что в практике науки нередко происходит нарушение законов и правил логики, таких, как шо^Б ропеПБ и др. По его мнению, учёные отдают предпочтение скорее логически ошибочной верифицирующей стратегии, чем фальсифици-
рующей, логически более правильной. Учёные зачастую совершают и другую логическую ошибку, состоящую в абсолютизации выводов неполной индукции и слишком поспешном переходе от эмпирических данных к общим выводам. Подобные нарушения оказываются во многом оправданными, так как задача науки состоит в получении нового знания о реальности, а для достижения данной цели она может жертвовать даже логичностью: чистая логика никогда не может привести нас ни к чему, кроме тавтологии, она не может создать ничего нового [4].
В данной статье предлагается модель науки, которая включает в себя два ее когнитивных измерения: «горизонтальное», к которому вполне применимы традиционные критерии научности (объективность, точность, рациональность, логичность, системность), где жёстко работают правила формальной логики, и «вертикальное», в котором действуют «законы» творческого мышления и господствует особая логика, описываемая социальной психологией. Как известно, неопозитивизм работал с одномерной моделью науки, принимая во внимание лишь «горизонтальное» измерение, обедняя тем самым общую картину научного познания, ибо оно ограничивается при этом лишь плоскостью обработки и оформления научных результатов. Творческое, «вертикальное» измерение, как мне представляется, является более важным, так как именно через него происходит приращение нового знания, достижение которого и является, собственно, целью науки.
Опишем более подробно «вертикальное» измерение. Прежде всего, на мой взгляд, оно связано с областью бессознательного, которым обусловливается творческий процесс как в науке, так и в искусстве. В подтверждение данной мысли приведём слова автора
работы «Творчество в науке и технике» М. Блоха, который утверждал, что «первый акт творчества - момент зарождения идеи, момент откровения... роднит науку, технику и искусство... можно с уверенностью сказать, что момент творчества технической или научной идеи совпадает с состоянием особенного экстаза, который сопровождает также появление выдающихся произведений искусства» [5, с.8]. О связи творческого акта с областью бессознательного убедительно свидетельствуют многие факты совершения научных открытий во время сна.
Во-вторых, «вертикальный» аспект науки связан не с понятиями, но прежде всего с образами. Не случайно психологи описывают творческое мышление с помощью таких метафор, как «игра воображения» или «сны наяву» [4, с.30]. Известный историк науки Г. Холтон, занимающийся изучением механизмов творческого процесса на ранней стадии научных исследований, подчеркивает, что одной из важнейших форм научного творчества является визуализация, рождение и обыгрывание зрительных образов. По мнению А. Эйнштейна, «слова языка в их письменной или устной форме не играют никакой роли в механизме мышления. Психологические сущности, которые, вероятно, служат элементами мысли, - это определённые знаки и более или менее ясные зрительные образы, которые можно произвольно воспроизводить или комбинировать между собой. Вышеуказанные элементы в моём случае имеют визуальный характер» [4, с.31].
В-третьих, обсуждаемый «срез» науки связан с использованием ученым не формальной логики, а «логики» какого-то другого типа. М. Брэйн и Л. Ко-ген вводят даже понятие «натуральной логики», которая основана на некоем личностном знании, обыденном опыте
и которая способна систематизировать и обобщать специфические связи между вещами, встречающиеся человеку на его уникальном жизненном пути. Натуральная (алогичная, дологичная -?) логика, проникая нередко в научное мышление, делает явные гносеологические ошибки, которые, однако, приводят к открытию истины. «Свидетельство тому - многочисленные научные открытия. Здесь в большинстве случаев научное мышление совершало гносеологические ошибки - абсолютизировало частные случаи, совершало неполную индукцию, игнорировало размеры выборки, однако это не мешало ему порождать новое знание» [4, с.58].
В качестве гипотезы можно предположить, что здесь мы имеем дело не столько с логикой, обусловленной обыденным и личным опытом человека, сколько с логикой, сопряженной с фундаментальными принципами мироустройства, т.е. связать «вертикальное» измерение науки, скажем, с квантовой логикой, механизм которой прослеживается в мире субатомных явлений. Если мы обратимся к истории важнейших научных открытий, то не сможем не обратить внимание на эффект озарения, своего рода «квантового скачка» мысли, сопровождающего феномен открытия. Научное открытие всегда предполагает наличие своеобразного «толчка», импульса из области бессознательного.
Важнейшим средством, выражающим в науке «вертикальное» измерение, и является метафора, представляющая собой своеобразный «квантовый скачок» от одного смыслового уровня к другому, с помощью которого осуществляется научное творчество. В отличие от знания,полученного логическим путём (вывод из информации, содержащейся в исходных посылках), нечто принципиально новое может быть выражено лишь через метафору, соеди-
няющую идеи, принадлежащие к различным смысловым уровням реальности.
Исключительно важная роль метафор в науке состоит в их способности быть конститутивным элементом научной теории. Они организуют концептуальную систему и задают целостное видение какой-либо предметной области.
Метафора способна играть конституирующую роль благодаря её связи с областью бессознательного и архетипами, которые являются, по нашему мнению, исходными прототипами метафор: матрицей всех возможных открытий и изобретений является архе-типическая основа психики (К. Юнг). Архетип отражает общность структуры мироздания, являясь совокупностью «вертикальных» связей между различными уровнями бытия, в то время как метафоры представляют собой отдельные связи, входящие в данную структуру.
История науки предоставляет множество случаев использования метафоры в роли организатора концептуальной системы. Известно, например, что французский учёный С. Карно, пионер современной термодинамики, основывал свой трактат о теплоте на аналогии тепла и воды, которую проводил весьма последовательно. Установив параллели между движущей силой воды и движущей силой тепла, он сделал вывод, что подобно тому, как с потерей потенциальной энергии закончится работа, произведённая падением воды, так же и при потере тепловой энергии закончится работа, произведённая паром. Другим известным примером является использование М. Фарадеем аналогии между волнами на поверхности воды и электромагнитными явлениями.
Метафора, таким образом, является конституирующей и, в силу сказанного, интегрирующей основой научной
теории. Но можно показать, что и жизнь отдельной науки в целом во многом определяется метафорами, которые пронизывают весь корпус, начиная от обозначений объектов изучения и заканчивая фундаментальными теоретическими конструктами. Каждая наука представляет собой плоскость пересечения различных метафор.
Обратимся, например, к биологии. Метафоры здесь присутствуют, прежде всего, в названиях множества биологических видов, многие из которых взяты из естественного языка и получили наименования по аналогии с известными предметами или явлениями повседневности (к примеру, жук: бомбардир, поплавок, олень, дровосек, арлекин и т.п.). Биологическая номенклатура, таким образом, создаётся в основном при помощи метафор.
Метафоры лежат и в основе биологической таксономии. Так, высшая таксономическая категория биологии получила название Царство (Regnum). Данный термин имеет явно метафорическое происхождение, в основе которого лежит аналогия живого мира с устройством общественной жизни, и ещё со времён Аристотеля были известны два царства - Царство растений и Царство животных. Название таксонов более низкого уровня также является метафоричным. Термин «тип», предложенный в 1825 г. А. Бленвилем, имеет латинское название - рЬу1цш, идущее от греческого «фила» - род, родовое сообщество. Вспомним, что Сократ принадлежал к одной из таких фил -Алопека. По аналогии с устройством человеческого общества были названы также таксоны низших ступеней иерархии: семейство (familia), объединяющее ближайшие роды, имеющие общее происхождение, род (genus) - основная надвидовая категория, объединяющая филогенетически близкородственные виды.
Но роль метафоры в биологии не сводится только к образованию номенклатуры и таксономии. На фундаментальных метафорах базируются теории, работающие в данной науке. Так, важнейшая из теорий биологии - клеточная - основывается, по сути, на метафоре: Р. Гук предложил трактовку увиденных им в микроскоп структурных элементов живых организмов как «клеток», рассматривая их по аналогии с камерами для заключённых или монастырскими кельями.
Развитие клеточной теории привело кпонятию «ткани», введённомуН. Грю в 1682 году, которое также представляет собой метафору: стенки клеток переплетены как волокна у текстиля.
В современной теории клетка рассматривается как фабрика или же как маленькое государство, в котором имеют место, например, транспортная система, система каналов и насосов. В описании клетки, кроме того, присутствуют метафоры, заимствованные из других предметных областей, в частности, географии, например, «экватор» клетки, где собираются хромосомы перед её делением. При описании деления клетки используются бытовые метафоры, среди них - «веретено», «танец хромосом».
Ключевые термины эволюционной теории также оказываются метафорами. Так, термин «борьба за существование■» Ч. Дарвин предлагал понимать в широком и метафорическом смысле. Словом «борьба» он обозначал не столько борьбу как таковую, сколько межвидовую и внутривидовую конкуренцию, а словом «существование» - не столько сохранение жизни как таковой, сколько успех в оставлении потомства.
По мнению исследователей дарвиновской теории (Дж. Роджерса, К. Гил-лиспи и др.), Дарвин выражал ключевые понятия своей теории метафорическим способом, испытывая обычную
для первооткрывателя трудность изменения существующего словаря при описании новых явлений, и заимствовал у Мальтуса и Спенсера расхожие метафоры. «Дарвиновские понятия борьбы за существование и естественного отбора демонстрируют неудачу выразить научную теорию на абсолютно нейтральном языке, и долг Дарвина Мальтусу заключается в метафорической орнаментации его идей»[6, с.131]. Как утверждает К. Гиллиспи, «язык дарвиновской теории - язык борьбы и конфликта, который невозможен для француза, немца или даже англичанина любого другого поколения. Теория эволюции облечена в социальную и экономическую терминологию викторианской эпохи, не теряя при этом своей научности»[6, с.133].
Метафоры лежат в основе и других эволюционных теорий. Упомянем лишь теорию «мозаичной эволюции», выдвинутую де Биром в 1954 году, суть которой в том, что при становлении новой группы организмов высокого ранга темпы преобразования различных органов являются неодинаковыми. Эволюция представляет собой поэтому не целостный процесс, но разноплановое, пёстрое образование.
Целый ряд интересных метафор связан с развитием в ХХ веке генетической теории. Здесь следует говорить даже о целом гнезде метафор, заимствованных в основном из области лингвистики. В их числе «генетический код», под которым имеется в виду система условных сокращённых названий, применяемых для передачи и хранения информации. Производными от него являются метафоры «транскрипции» (считывания), под которой понимается переписывание наследственной информации из ДНК в РНК, а также «трансляции» (перевода), под которой имеется в виду перевод генетических сведений с языка нуклеотидов на язык
аминокислот, где роль переводчика, владеющего двумя языками (нуклеоти-дов и аминокислот), выполняют транспортные РНК.
В числе метафор генетики и микробиологии можно встретить метафоры бытового, социокультурного происхождения. Так, слово «шапероны» (chaperon) в переводе с английского означало провожатых молодой девушки на балах. Употребляемое как метафора, оно вошло в состав биологической терминологии - «шаперонами» называют молекулы, которые стабилизируют и защищают молодые полипептиды, помогая им сворачиваться в трёхмерные структуры.
Метафоры в биологии могут служить и для осмысления отдельных явлений жизни. Здесь можно назвать метафору «ритуал», от латинского «пШаШ» - «обрядовый», под которым понимается стереотип взаимодействий между особями одного вида в определённых стандартных ситуациях (конфликт с соседями на границах территорий, образование брачных пар, проявление превосходства доминирующих особей над подчинёнными). Данная метафора далеко не случайна, т.к. ритуальное поведение животных отличается жёсткой стереотипностью: порядок обмена демонстрациями (движениями, звуками) строго предопределён и подобен обмену традиционными действиями в ритуальном поведении человека.
Мы видим, таким образом, что построение целостного здания отдельной науки во многом определяется метафорой. Однако в чем основания правомерности столь широкого их использования на всех уровнях научных построений? При ответе на этот вопрос имеет смысл исходить из вышеупомянутой идеи «семантической Вселенной» В. Налимова, трактующей универсум как континуум смыслов, раскрывающийся
через многообразие живых текстов, одним из которых является человек. Понимая действительность не столько как вещно-предметный мир, сколько как семантический универсум, обратимся к пониманию «единства предметов мира» с позиции их формального и смыслового подобия. Мысль, имеющая для нас принципиальную значимость, состоит в том, что в иерархическом устройстве мира, несмотря на имеющиеся (в первую очередь количественные) различия между уровнями его организации, можно тем не менее увидеть и принципиальное подобие (формальное и смысловое) элементов, принадлежащих к различным уровням организации. Одни и те же формы встречаются в устройстве солнечной системы и в строении атома, в кристаллах и в организации живых существ.
На основе теории «семантической Вселенной» может быть также объяснено формальное подобие структур человеческой мысли объектам реальности. Налимов говорит о том, что семантическая Вселенная «входит в сознание» человека посредством различных образов, например геометрических символов типа круга, креста, треугольника, присущих природным формам: листьям растений, цветам, формам беспозвоночных. Даже в математике, имеющей дело исключительно с теоретическими конструктами, присутствуют образы, совпадающие по формальному строению с объектами привычного мира. Среди них можно упомянуть, к примеру, так называемые «розы», т.е. плоские кривые, описываемые уравнениями вида r=a sin kj , описание и изображение которых именуется в математике «цветником Гранди» (по имени математика Гвидо Гранди). «Циссоида», название которой переводится с греческого как «плющевидная», напоминающая фигуру листа плюща, являясь плоской алгебраической кривой
третьего порядка, также сходна по своему внешнему виду со своим ботаническим прообразом. «Декартовым листом» называют другую плоскую алгебраическую кривую, напоминающую форму листа растения. «Улиткой Паскаля» считают кривую, названную по имени Э. Паскаля благодаря своему сходству с формой улитки. «Кардиоидой» в математике называют кривую, отдалённо напоминающую форму сердца высших животных и человека.
Рассмотрим в качестве иллюстрации метафоры лингвистики. Данная область знания отражает один из уровней универсума, на котором, как можно показать, проявляются практически все существующие в универсуме формы, причём, как правило, воспроизводящиеся на языковых уровнях различного масштаба. Тем самым метафоры лингвистики выражают идею самоподобия мироздания - sui generis, с их помощью изучаемая специальной наукой сфера соотносится с универсумом в целом и всеми остальными уровнями реальности.
Древние представления о структуре универсума передаются метафорами, созданными на основе важнейших архетипических символов. В их числе «родословное древо» языков, являющееся вариантом образа Мирового древа. В лингвистике в виде подобного дерева изображается генеалогия языков, что означает наличие общего корня и общей основы у всех языков.
Идея дерева сохраняется и при переходе от рассмотрения языка в целом к освещению отдельных его уровней. Так, она присутствует в построении дерева синтаксического подчинения в сравнительно молодой области языкознания - математической лингвистике, где деревом называется множество, между элементами которого («узлами») установлено бинарное отношение, понимаемое как отношение подчи-
нения. Среди узлов «дерева» имеется один, называемый «корнем», не подчинённый никакому узлу; каждый из остальных узлов подчиняется только одному узлу, и предполагается, что невозможно вернуться в один и тот же узел, т.е. отношения подчинения не являются обратимыми.
Метафору «корня» можно обнаружить и при дальнейшем уменьшении масштаба рассмотрения языковых явлений. Так, например, в морфологии под корнем понимается уже носитель лексического значения слова. Корнем называется центральная часть слова, выражающая идею его тождественности самому себе, являющаяся его простой или непроизводной основой, которая остаётся после устранения всех вторичных элементов.
В состав лингвистики входят метафоры, заимствованные из многих наук, что демонстрирует идею подобия различных уровней реальности как универсуму в целом, так и друг другу, ибо каждый из них содержит весь находящийся в универсуме набор структур и смыслов. В их числе заимствованные из математики категории симметрии (и асимметрии) в языке, проявляющиеся, к примеру, в различении центра (ядра) и периферии, а также означающего и означаемого. Изначально использующиеся как метафоры в отношении к явлениям языка, «симметрия и асимметрия» воспринимаются сегодня как фундаментальные категории языкознания. Можно полагать, что они могут работать на различных уровнях описания языковых явлений (морфологии, фонологии).
В числе общенаучных метафор лингвистики - метафора «поле», присутствующая, пожалуй, во всех известных сегодня науках (от математики до социологии). Под полем в лингвистике понимают совокупность языковых (главным образом лексических) еди-
ниц, отражающих сходство (предметное или функциональное) обозначаемых явлений. Выделяется несколько типов полей, объединяющих языковые явления различных уровней: 1) семантическое, образующееся на основе общего семантического признака (смысла), объединяющего все единицы поля; 2) морфосемантическое; 3) ассоциативное; 4) грамматическое; 5) синтагматическое. Наличие идеи поля объединяет лингвистику по способу описания явлений с другими фундаментальными науками (математика, физика) и вместе с тем также свидетельствует о подобии изучаемой ею сферы другим областям реальности.
Еще один ключевой термин лингвистики метафорического происхождения - «валентность» (от лат. «уа1епйа» - сила), заимствованный из области химии. В химии валентностью называют способность химического элемента образовывать связи с другими элементами; подобно этому валентностью в языке называют способность слова вступать в синтаксические связи с другими элементами языка. К примеру, глаголы разделяются на авалентные (безличные - например, «светает»), одновалентные, способные присоединить только один актант (например - «спит»: «Пётр спит»), двухвалентные глаголы (например - «читает», присоединяющий две единицы: «Пётр читает книгу»), трехвалентные (глагол «давать» -«Пётр даёт книгу брату») и другие.
Можно предположить наличие представлений о валентности и на других уровнях языковых явлений: можно, например, говорить о валентности на уровне морфологии - как способности какой-либо морфемы образовывать
различные сочетания. Можно также говорить о валентности в фонологии, понимая под ней сочетательные способности фонем.
Рассмотрев с помощью метафор лингвистики идею самоподобия универсума на всех уровнях его существования, а также принцип структурного подобия всех сфер реальности, мы приходим к мысли о возможности существования только общенаучных метафор. Действительно, если на каждом уровне реальности представлен весь возможный набор смыслов, то все метафоры науки потенциально являются общенаучными. В практике науки мы можем видеть, как при исследовании новой области реальности в ней с неизбежностью обнаруживается исходный комплекс смыслов, давно знакомые структуры.
Метафора, таким образом, является конституирующей основой как отдельных научных теорий, так и науки в целом. В этом смысле логичен утвердительный ответ на вопрос, сформулированный в названии статьи.
Литература
1. Бунге М. Философия физики.- М., 1975.- С. 177.
2. Витгенштейн Л. Философские работы.-
М., 1994.- Т.1.- С. 126.
3. Налимов В.В. В поисках иных смыслов.-
М., 1993.- С 96.
4. Психология науки.- М., 1998.
5. Блох М.А. Творчество в науке и технике.
- Пг., 1920.
6. Darwin and social darwinism Purity and history // Natural order Historical studies of scientific culture / Ed. by Barnes B. and Shapin S.- L., 1992.
