CC BY
56
НАЦИОНАЛЬНЫЕ ЦЕННОСТИ ВО ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКЕ РОССИИ В КОНЦЕ XX СТОЛЕТИЯ
А.Г. ЗАДОХИН
Дипломатическая Академия МИД РФ
Рассматривается роль традиций и национальных ценностей Российкого государства в его внешней политике. Согласно национальной традиции, в центре славяно-нравославного мира находится Россия, которой самой судьбой предназначено защищать славян и православных от враждебных им миров ислама и Запада. В силу этого политика Запада и исламских стран на Балканах воспринимается в России как вторжение в пространство ее национальной культуры и следовательно возбуждает ощущуние опасности.
«...Славянский вопрос сделался одним из модных увлечений, которые всегда, сменяя друг одно другое, служат обществу предметом занятия; ... много было людей с корыстными, тщеславными целями, занимавшихся этим делом... Газеты печатали много ненужного и преувеличенного, с одною целью — обратить на себя внимание и перекричать других... При общем подъеме общества выскочили вперед и кричали громче других все неудавшиеся и обиженные: главнокомандующие без армий, министры без министерств, журналисты без журналов, начальники партий без народа... Много тут было легкомысленного и смешного», но был «несомненный, все разрастающийся энтузиазм, соединивший в одно все классы общества, которому нельзя было не сочувствовать»1. Это не цитата из газет периода военной операции НАТО против Югославии или мои размышления, а размышления одного из героев романа Льва Толстого «Анна Каренина» на перроне Курского вокзала, от которого отправлялся эшелон с добровольцами на Балканы, где шла сербско-турецкая война. В чем-то мы и сегодня можем согласиться с мыслями ли философствующего обывателя XIX в., или же самого Толстого. В этом же романе высказывается иная точка зрения, но ее боятся озвучить, ибо, как выразился другой герой романа, «опасно высказывать мнение, противное обществу, и в особенности осуждать добровольцев»2. Скорее всего, учитывая известные пацифистские взгляды Толстого, на противное мнение как раз и претендовал русский классик.
И все же почему, «все русские люди, так полюбили братьев славян», а не интересуются только Россией. Не дискутируя с классиком по вопросам войны и мира или геополитики, ответ можно найти все в том же романе: «в народе живы предания о православных людях, страдающих под игом «нечестивых агарян», «сознание своих судеб всегда есть в народе, и в такие минуты, как нынешние, оно выясняется ему»3. Таким образом, можно констатировать, что национальные ценности общества XIX в. значимы и сегодня, более того, — отождествляются с национальными ресурсами, особенно при дефиците таковых.
Категория «интерес» классически определяется как осознанная потребность, т. е. констатируется неизбежность осознания этой потребности через фильтр ценностей носителя потребностей. В этой связи постановка вопроса о взаимосвязи ценностей и интересов в балканской политике России вполне закономерна. Тем более, что история Балкан является органическим продолжением истории России, частью ее национального сознания. Балканы — это единственный регион, где внешняя политика России не только учитывает этнорелигиозный фактор,
но и делает на него ставку. В данном случае речь идет о национальном мифе. Согласно славянофильской мифологеме в центре славяно-православного мира находится Россия, которой предназначено свыше и в силу своей судьбы покровительствовать и защищать славян и православных от враждебных им миров Ислама и Запада. Таким образом, политика Запада или исламских стран на Балканах неизбежно воспринималась и воспринимается как вторжение в пространство местореализации национального мифа России, а значит возбуждает национальное сознание и создает ощущение опасности.
* * *
Стоит еще раз напомнить, что балканская политика России берет свое начало во времена походов древнерусских дружин на Византию. В X в. киевский князь Святослав Великий осуществил попытку вторгнуться в пределы могущественной империи. Он даже перенес на Дунай свою столицу, назвав ее Переяславль, и начал войну с Болгарией. Его постигла неудача — болгары разбили дружину Святослава. Затем было падение Константинополя и завоевание Османской империей всего Балканского полуострова. Об этом важно сказать, так как именно в это время закладываются те ориентиры русского национального сознания, которые впоследствии будут определять на столетия одно из направлений внешней политики России. Петр Первый мечтал в детстве повторить подвиг князя Олега и, выражаясь словами Пушкина, прибить щит на «врата Цареграда».
В XVIII в. став мировой державой Россия начинает свой новый поход на Балканы и одновременно начинается новый виток в развитии национального сознания. Первоначально был «греческий проект» Екатерины Второй. Императрица задумала воссоздать Великую Византию теперь уже как греко-славянскую империю во главе с Россией. Завоевание Крыма и взятие причерноморских городов, бывших когда-то византийскими колониями, морские походы Ушакова в Средиземноморье были первой заявкой на это. Войны с тогда уже завладевшей Балканами Турцией не прекращаются на протяжении XVIII—XIX вв. и заканчиваются вместе с первой мировой войной.
Менялись названия русских государств и сменялись на престоле их правители, пала и ушла в небытие истории сама Византийская империя, но мечта «прибить щит на врата Цареграда» оставалась. И ею болели не только правители. Например, Пушкин посвятил Олегу свое произведение, известную «Песнь о Вещем Олеге». В записных книжках русского писателя А.П. Чехова можно найти описание его встречи с юными поклонниками его таланта. Тогда в начале XX в. в преддверии очередной балканской войны к нему пришли две гимназистки, первым вопросом которых к их кумиру был вопрос о проливах Босфор и Дарданеллы и взятии Константинополя. В ответ Антон Павлович, в общем-то мало интересовавшийся внешней политикой, предложил им мармелад. Пожалуй, последней попыткой непосредственно взять Константинополь явился десант Советской армии, который высадился в 1944 г. на крайнем юго-востоке Болгарии. Можно предположить, что если бы Турция объявила войну России, то русский солдат смог бы наконец-то «омыть свои сапоги» в водах Босфора.
Несмотря на доминирующую в сознании россиян идею «братства православных и славянских народов» Балкан, не все так было однозначно в отношениях России с ними. Освобождение с помощью русской армии не привело к тому, что, как ожидалось, все балканские народы бросились в объятия освободителей. Греция уже к середине ХЕХ в. начала ориентироваться на Англию и не могла забыть, как Россия не поддержала ее восстание против Турции в 20-е гг. Болгария, обретя независимость, начинает ориентироваться на Австро-Венгрию и Германию, а в Сербии также были сильны прозападные настроения. У православной Румынии были свои претензии в связи с несостоявшимся, благодаря дипломатии Горчакова, объединением с Молдавией.
В определенной степени такая неожиданная для России ситуация на Балканах во многом была вызвана ее же политикой. Официальный Петербург был крайне консервативен в своих воззрениях и очень осторожно относился к любому веянию свободы на Балканах, хотя вроде бы это способствовало ослаблению его геополитического соперника Турции. Так, не внял в свое время призывам греков и своей общественности помочь греческому восстанию. То же самое повторилось в канун Апрельского восстания в Болгарии 1876 г. С большим подозрениям относясь к болгарским либералам, царский режим в конце концов решил поддержать государственный переворот болгарского князя Батгенберга, отменившего либеральную конституцию и установившего самодержавное правление. В связи с этим в одном из донесений русского дипломата А.С. Ионина из Болгарии констатировалось, что Россия не оправдала ожидания болгар, ее «беспрестанная перемена взглядов, ... переход от Тырновской конституции к едва замаскированному деспотизму ... поколебали наш нравственный кредит»4. Затем Петербург долго не признавал свершившийся факт объединения Северной и Южной Болгарии, происшедшей в результате восстания в Пловдиве в 1885 г.
Позицию России по болгарскому вопросу можно объяснить сложной обстановкой на Балканах. Нарастали противоречия между молодыми независимыми балканскими государствами по территориальным вопросам. В то же время было очевидно, что национальные движения балканских народов пришли к победе не только под знаменами свободы и независимости от Турции, но с желанием создать гражданское общество и республику по европейскому образцу. И вот здесь они встретили не понимание, а даже сопротивление Российской империи. Дипломатические маневры Петербурга и грубое вмешательство в болгарские дела, его соглашения с Австро-венгерской империей, опора на реакционные режимы на Балканах вызывали раздражение у либеральной общественности балканских стран. Не говоря уже о том, что наметились противоречия между Россией и балканскими государствами в сфере экономики и внешней торговли, в частности, в сфере производства зерна, на поставки которого на рынки Европы стали претендовать Болгария и Румыния. В то же время возрастала экспансия германского капитала на Ближний Восток и Балканы. России было трудно конкурировать с постоянно прогрессирующей германской промышленностью.
Большие проблемы у России возникали в связи с острыми противоречиями мевду самими балканскими государствами. Это и споры между Болгарией, Грецией и Сербией по вопросу принадлежности территорий Македонии, Болгарией и Румынией из-за Добруджи и т. д. Каждое государство стремилось заручиться поддержкой одной из великих держав, в том числе и России. Соответственно, интересы держав и балканских государств причудливо переплетались, создавая сложные международные проблемы, которые не раз готовы были привести к войне не только на Балканах, но и в Европе. Для России порою «славянское братство» становилось тяжелым бременем, при том, что «братья», случалось, и меняли пророссийскую ориентацию на союз с той или ной европейской державой. Стоит вспомнить, что Болгария, дважды состоя в союзе с Германией, была противником России в двух мировых войнах. Конечно, не стоит драматизировать и настоящее стремление Софии вступить в НАТО и поддержку ее военной операции против Югославии, но факт остается фактом: «братья» опять ориентируются на Запад. На примере динамики российско-болгарских отношений можно выявить такую закономерность: каждый уход российской армии с Балкан приводил к тому, что ее балканские союзники изменяли свой внешнеполитический курс. Примерно в таком же контексте развивались отношения с другими балканскими государствами вплоть до наших дней. Дело в том, что все победы российской армии не приводили к тому, чего и без оружия или с помощью его добились западные державы: экономическому присутствию на Балканах. Но для этого необходимо было перестроить саму Россию, а это как раз долго не получается.
Если говорить об «албанском вопросе» и проблеме Косово на момент его возникновения как международной проблемы, то они имели подчиненное значение в балканской политике России, так как основную ставку она традиционно
делала на православное, прежде всего славянское население и соответствующие государства, что определялось популярностью панславистской доктрины и славянофильскими настроениями в обществе и политических кругах России5. Поэтому в начале XX в., когда решались судьбы и албанской государственности, российская дипломатия поддерживала те проекты устройства Балкан, которые не противоречили интересам Сербии и Черногории и способствовали их усилению, а значит сдерживанию экспансионистских устремлений ее традиционного противника Австро-Венгрии. В частности, Россия была не против, что часть территорий с албанским населением вошла в состав названных государств.
После второй мировой войны, когда между компартиями СССР и Югославии возникли острые разногласия, советское руководство воспользовалось имевшими место албано-югославскими противоречиями с тем, чтобы компенсировать потерю влияния в Югославии для повышения роли СССР в Албании и создания на побережье Адриатики неподалеку от албанского порта Влера своей военно-морской базы. Но политическое и военное сотрудничество СССР и Албании завершилось в начале 60-х гг. в результате резкого ухудшения отношений между руководителями двух стран, вплоть до прекращения официальных контактов. Во второй половине 80-х гг. после краха тоталитарного режима Э. Ходжи Албания выходит из самоизоляции и начинается процесс восстановления российско-ал-банских отношений.
В 90-е гг. позиция России в отношении «албанского вопроса» формировалась в общем русле ее балканской политики, а также существовавших традиций и стереотипов. Но первоначально необходимо сказать о том, что прекращение существования Организации Варшавского договора и геополитическая переориентация входивших в ОВД восточноевропейских государств на Запад, а также распад Югославии и СССР изменили соотношение сил на Балканах.
В свою очередь, новой политической элите России ее отказ от прежней системы ценностей показался вполне достаточным для того, чтобы начать интеграцию в европейское политическое пространство и объясняет ее расчеты «на солидарность» Запада и его экономическую помощь6. Сильно выраженная прозападная ориентация новых политических элит приводит к тому, что традиционные для российской внешней политики стратегические направления либо стали второстепенными, либо были подчинены курсу на интеграцию с Западом. Так и произошло с балканской внешней политикой Российской Федерации. Теперь речь шла о том, что она, как можно было судить по словам тогдашнего министра иностранных дел Российской Федерации А. Козырева, вместе со странами Запада готова была поддержать их борьбу с тоталитарными режимами7.
Очевидно, именно идеологическая переориентация и игнорирование исторических истоков российской внешней политики на Балканах способствовали тому, что официальная Москва слишком поспешно поддержала западный вариант разрешения югославского конфликта. Но получилось так, что прошлое продиктовало свою логику развития ситуации на Балканах. Выступая на стороне Запада, Россия не укрепила свои позиции на Балканах и не приобрела союзников в лице возникших после распада СФРЮ новых государств. Хорватия и Словения, которые и прежде в силу культурно-исторических и геостратегических причин ориентировались на Запад, лишь подтвердили, что и они верны своей исторической традиции.
Причины конфликтного сценария распада Югославии носили глубоко исторический и сложный культурно-психологический характер, а существовавшая оппозиция «коммунисты—демократы» была далеко не главной. Можно предположить, что близорукость Европы в балканских делах была следствием длительной холодной войны, в период которой был несколько потерян интерес к нерешенным этническим и территориальным проблемам региона, доставшимся в наследство от периода распада Османской империи. Другим объяснением позиции, занятой европейскими государствами, может быть также их стремление попытаться использовать начавшийся распад югославского государства в целях изменения исторического баланса сил на Балканах окончательно в свою пользу.
Так, в частности, в болгарской печати отмечалось, что на Сербию — «традиционного союзника России на Балканах, давят извне», чтобы изменить ее внешнеполитический курс и «вытеснить» Россию из региона8.
Противоречия между Россией и европейскими государствами и США практически сразу проявились в процессе их совместной деятельности по урегулированию югославского кризиса, когда стало очевидно, что на первые роли претендуют именно западные государства. Особенно выступали против такого подхода российские военные, не желавшие осуществлять миротворческую миссию в Боснии под началом НАТО. Правда, когда начался процесс распада СФРЮ, были предприняты попытки сблизить подходы России с позициями западноевропейских государств ради прекращения военного конфликта в Боснии и Герцеговине. Можно предположить, что все-таки взаимодействие России и европейских государств помогло бы в конечном итоге найти наиболее оптимальные пути разрешения многих существующих на Балканах проблем, в том числе смягчить напряженность в отношениях между мусульманами и христианами, албанцами и сербами. Но этого не произошло по вине обеих сторон.
В связи с расширяющимся сотрудничеством бывших социалистических стран, в том числе бывших югославских республик с НАТО, Москва начинает дистанцироваться от западных государств, а Югославия начинает рассматриваться опять как «исторический союзник» на Балканах. Такой поворот в российской дипломатии вполне удовлетворил национал-патриотические круги России, постоянно критиковавших президента и тогдашнего главу российской дипломатии А. Козырева за их прозападный курс и настаивавших на политике, которая основывалась бы на таких ценностях как «славянское братство».
Можно было бы сделать вывод, что коррекция внешнеполитического курса Москвы есть результат давления оппозиции. В какой-то степени так оно и было: в постсоветский период МИД России уже не может не учитывать общественное мнение. Но представляется, что это было прежде всего проявлением общей закономерности, которая выражается в том, что обострение внутренних противоречий неизбежно вызывает подсознательную потребность использовать внешний фактор для консолидации общества. Так, в Российской Федерации, находящейся в состоянии кризиса, усиливаются антизападнические настроения и в очередной раз происходит реанимация идеи панславизма. Вместе с тем, очевидно, что возврат к этой идее, которая была весьма популярна в общественных кругах в прошлом, уже не возможен. Давно исторические пути славянских народов разошлись, а их системы ценностей уже не совпадали. Иной стала и сама Россия.
Другое дело, что самой России трудно отказаться от того, что, как было уже отмечено, является частью ее истории. Но, несомненно, что следование Российской Федерации историческим традициям ее внешней политики на Балканах следует осуществлять с поправкой на новые тенденции в развитии российского многонационального и поликонфессионального общества и в международных отношениях.
Так, с одной стороны, элиты национальных регионов России, особенно с мусульманским населением, сдержанно относятся к неопанславистским и православным мотивам во внешней политике России. Более того, республика Чечня, бросая своеобразный вызов Москве, предложила свои посреднические услуги в албано-сербском конфликте в Косово и взяла под свое покровительство черкесскую общину в Косово и способствовала ее возвращению на Северный Кавказ. Эти отдельные и неординарные примеры подтверждают то, что у национальных субъектов Российской Федерации существуют свои взгляды на международные отношения. Они, значительно повысив свой политический статус за советский период развития, а в постсоветский период получив почти все атрибуты суверенного государства, претендуют на самостоятельную международную деятельность или, по крайней мере, на свое полное право участвовать в формировании федеративного внешнеполитического курса. В ряде случаев их международные связи и позиции не всегда стали совпадать с официальным внешнеполитическим курсом. Кроме того, существовали и определенные сепаратистские настроения и
действия. Все это оказывало свое влияние на российскую внешнюю политику на Балканах. В частности, это проявлялось в том, что Россия сдержанно относилась к вопросу о положении албанцев в Югославии и других государствах, выступая за такие подходы к их решению, которые бы не вели к изменению государственного статуса тех или иных территорий. То есть, не являлись бы стимулирующим примером для национальных субъектов Российской Федерации.
С другой стороны, панславистско-православная идея принималась и принимается далеко не так однозначно славянскими и православными народами как в прошлом, так и тем более сейчас. Например, в Болгарии существуют мнения, что панславистская доктрина России имеет четко выраженный русоцентризм. По признанию же первого демократически избранного президента Болгарии Желю Желева, в стране есть как русофилы, так и русофобы. Если же говорить о Сербии, то на Балканах настороженно относятся к этой стране. В частности, президент Хорватии в своем интервью «Независимой газете» отметил, что по-прежнему есть риски «в возможности подъема сербского национализма»9. Поэтому не только современной прозападной ориентацией, но и существующими историческими противоречиями между славянскими народами можно объяснить тот факт, что на обращение группы российских парламентариев к болгарским коллегам с предложением поддержать сербов в их противостоянии НАТО положительного ответа не последовало. То, что к этому были не готовы российские парламентарии говорит, скорее всего, не об их не знании балканской специфики, а о силе национального мифа.
Албано-сербский конфликт в Косово после перехода его в военную стадию стал серьезным испытанием для внешней политики России. Первоначально позиция России в связи с обострением политической обстановки в Албании в начале 1997 г., была весьма осторожной, что можно объяснить нежеланием обременять себя дополнительными проблемами, когда существовали свои подобные. Такое же мнение высказал президент Б.Н. Ельцин, когда через год обостряется обстановка в Косово. Но активные действия западных государств по стабилизации политической обстановки в Албании и в связи с обострением конфликта в Косово вынуждают Москву заняться вплотную и албанским вопросом. Особенно, когда возникла опасность, что ситуация в Косово могла выйти из-под контроля Белграда.
Москва, ориентируясь по-прежнему на поддержку сербской стороны, попыталась локализовать конфликт в рамках внутренней проблемы Югославии. Представители российской дипломатии заявили, что военные столкновения в крае не угрожают безопасности Европы. Правда, в то же время были даны настоятельные рекомендации Белграду предпринять усилия по прекращению военных действий и начать процесс переговоров с албанцами по вопросу предоставления автономии.
Очевидно, что усилия Москвы на уровне взаимоотношений как с Югославией, так и с западными государствами были обречены на неудачу (если исключить предположение, что это был лишь дипломатический ход). Как показывает опыт развития подобных ситуаций, в том числе в пространстве бывшего СССР, этнический конфликт в Косово неизбежно должен был выйти за рамки албано-сербских отношений в Югославии. И если этого изначально добивалась албанская сторона конфликта, чувствуя политическую и моральную поддержку Запада и опираясь на нее, то сербская сторона своей жесткой позицией и нежеланием допустить наблюдателей от ОБСЕ только этому способствовала. Поэтому выходило так, что в глазах европейской общественности Россия выступила в роли защитника тоталитарного режима Белграда. Причем такая реакция была предопределена исторически сложившимся распределением ролей России и западных государств на Балканах и существующими стереотипами. Как-то небезызвестный С. Хантингтон, в одной из своих статей, опубликованных в России, высказал мысль, что Россия естественным образом предназначена для покровительства православным народам10. Таким образом, в определенной мере сам Запад удерживал Россию в орбите сербской политики как своим стремлением во что бы то ни стало «дожать» сербов, так и, по признанию самих же западноевропейцев,
отсутствием особого желания преодолеть свои стереотипы восприятия самой России11.
Необходимо признать, что Россия оказалась в весьма непростой ситуации, когда ее понимание своих национальных интересов в связи с ситуацией в Косово не совпало с пониманием своих интересов абсолютного большинства стран Балкан. Если же говорить о Европе, то в ней циркулируют другие ценности, выраженные в универсалистских интеграционных и гуманитарных идеях. И в этом отношении выдвигаемый Москвой тезис о необходимости придерживаться принципа целостности югославского государства при разрешении косовского конфликта уступал аргументам Запада. Европейская дипломатия, предлагая свой вариант миротворчества, на первый план формально ставила вопрос о предотвращении «гуманитарной катастрофы» в Косово. Реально же были опасения, что беженцы из Косово создадут проблемы для благополучных европейцев.
Неуступчивость С. Милашевича по вопросу международного участия в разрешении албано-сербских противоречий только приблизили неизбежность внешнего вмешательства во внутренние дела Югославии, а затем и привели к прямым военным действиям. Когда это произошло, различные политические круги России заговорили не только о начале второй «холодной войны», но и намекали на то, что российские вооруженные силы должны или могут непосредственно поддержать югославскую армию. Причем в таком духе выступали отдельные высокопоставленные военные чины. Порой казалось, что функции дипломатического ведомства стали исполнять структуры Министерства обороны, настолько часто они стали высказываться по внешнеполитическим вопросам. В свою очередь в Государственной Думе настаивали на пересмотре отношений России с НАТО и российско-американской договоренности по сокращению стратегических вооружений (СНВ-2)12. Все это совпало с финансовым и правительственным кризисом в России летом 1998 г., а значит характерной для таких ситуаций, особо резкой антиамериканской и антинатовской риторикой. Антизападные настроения в России особенно усилились, когда начались натовские бомбардировки Югославии. Напряжение в отношениях Россия и НАТО нарастало и достигло, казалось, критической точки.
Белград непрерывно посещали российские политики разной идеологической окраски. Причем нельзя исключать, что, при наличии ли симпатий к сербам или сочувствии к ним, различные политические партии России пытались использовать ситуацию в своих интересах. Белград был неплохо осведомлен об идеологических ориентациях в российских политических кругах, что позволяло ему также вести свою политику. Вернувшийся из поездки в Югославию спикер Государственной Думы и коммунист Г.С. Селезнев передает Б.Н. Ельцину просьбу С. Милошевича о принятии Югославии в Союз России и Белоруссии. Эта просьбы президентом России в принципе была поддержана. Но потом его окружение заявляет, что вопрос требует тщательной проработки. Опровергается и заявление Г. Селезнева, что Б. Ельцин распорядился перенацелить российские ядерные(!) ракеты на страны, участвующие в агрессии против Югославии. Было очевидно, что такое развитие событий еще более усугубило бы положение России, хотя вряд ли существенно помогло Белграду.
В то же время российский МИД вел интенсивный диалог с С. Милошевичем и НАТО и официальными лицами ООН и отмежевывался от радикальных заявлений парламентариев и отдельных военных. Последние, в свою очередь, как можно было почувствовать, были недовольны то ли медлительностью, то ли нерешительностью российской дипломатии, одновременно претендуя на определение приоритетов во внешнеполитическом курсе государства.
Вполне очевидно, что Россия вошла в югославский конфликт без какой-либо четкой или единой позиции в отношении будущего своего места на Балканах, хотя все считали, что она там должна обязательно присутствовать. Основное внимание было сосредоточено на критике действий НАТО и США в этом регионе, а также на том, что Россию вытесняют с Балкан.
В этой связи следует поставить такой вопрос: была ли российская сторона к моменту обострения проблемы Косово готова предложить участникам и внешним соучастникам конфликта нечто такое, что кардинально могло бы изменить ситуацию в Югославии и, в частности, в Косово. Представляется, что в условиях кризиса национальной идентичности и неопределенности собственных своих перспектив Россия, отягощенная текущими внутренними проблемами, не могла четко сориентироваться в сложившемся положении на Балканах и предложить то, что способствовало бы предотвращению развития ситуации на Балканах по тому сценарию, который реализовался благодаря напористой политике Вашингтона. Если же говорить о косовской проблеме, то налицо было явное отставание Москвы от уже заданного хода развития событий на Балканах. В то же время фактически просербская позиция, с которой российская сторона вошла в конфликт, а затем принимает участие в миротворческой операции, не давала России возможности получить что-то существенное для сохранения ее исторического места на Балканах. Напротив, такая позиция ограничивала поле ее маневра, ставила в весьма сложное положение. В результате, на Балканах у России, по сути, не остается геополитического партнера, кроме Греции (и Кипра). Нынешнюю Югославию (очевидно, без Черногории?) даже трудно назвать партнером, ибо режим, который придет после Милошевича, скорее всего, попытается улучшить свои отношения с Западом, хотя бы конкурируя в этом плане с уже прозападной элитой Черногории.
Таким образом, современные реалии Балкан, все более тяготеющих к европейской интегративной системе ценностей, предполагают и соответствующие коррекции в идеологии балканской политики России.
Основной проблемой России на Балканах на среднесрочную перспективу, как представляется, является выработка новой формулы ее отношений с балканскими странами. Речь идет о переоценке культурной составляющей внешней политики на Балканах. Следует признать, что подход России к «албанскому вопросу» был, скажем так, излишне просербским. За этим стоял не только некий геополитический расчет, то есть стремление хоть как-то сохранить баланс сил на Балканах, но и проявление традиционной ценностностной ориентации славянофильского толка. Это настораживало Албанию и албанскую диаспору, другие балканские страны и народы, в разное время столкнувшиеся с проявлениями великосербского шовинизма и имперского россиецентризма. В то же время было заметно, что заимствованная из XIX в. идея панславизма исчерпала свой прежний геополитический потенциал. Такие «славянские» страны, как Болгария, Македония и другие все более ориентируются на Запад. Практически все социалистические государства заявили о своем желании вступить в НАТО. А по вопросу разрешения конфликта в Косово они поддержали именно натовскую позицию и проявили готовность координировать свои действия с Атлантическим союзом не только по Косово, но и в регионе в целом, дав согласие на создание балканских миротворческих сил под эгидой НАТО. Не исключено, что Сербия через какое-то время, пережив последствия распада СФРЮ, опять, как неоднократно это было в прошлом, восстановит свои тесные отношения с европейскими государствами.
Освоение США с помощью НАТО пространства Балкан может окончательно вытеснить Россию из этого традиционно важного для нее в культурном и геополитическом отношении региона, что будет способствовать реализации их курса на абсолютное американское лидерство. Это может привести к формированию однополярного мира. Возникает вопрос, насколько соответствует это интересам европейских, в том числе и балканских государств и народов.
События на Балканах непосредственным образом затрагивают Россию. И в этой связи вопрос о том, хорош или плох Милошевич, казалось, можно было бы и не ставить, коль речь идет о защите национальных интересов. Ибо, как казалось, именно союз с Югославией, ориентирующейся на Москву, способствовал бы этому. В то же время исторический опыт свидетельствует, что именно авторитарные и националистические режимы на Балканах часто становились причинами возникновения различных войн и конфликтов, в которые прямо и
косвенно втягивалась и Россия. Таким образом, попытка Москвы деидеологизи-ровать внешнюю политику чревата тем, что она может оказаться, как это уже было в прошлом, заложником националистических амбиций, а то и втянутой в очередной военный конфликт. Поэтому рассматривать балканский кризис и методы его разрешения в категориях культурного, в том числе морально-этичес-кого и гуманитарного порядка необходимо, хотя это и используется военными и рядом политиков западных государств для оправдания силового вмешательства в дела суверенных государств и завоевания новых геополитических плацдармов.
Кризис власти в Югославии и поражение режима Милошевича, наконец, приход к власти новых политических сил были в общем-то предопределены. Рано или поздно это должно было произойти, так как само развитие страны естественным образом требовало смены правления. Поэтому можно констатировать, что российская дипломатия действовала теперь в соответствии с ритмом балканской истории: министр иностранных дел России оказался в критический момент в Белграде и соучаствовал в предотвращении дальнейшей эскалации конфликта в Югославии. Хотя Россия особенно ничего и не выиграла, но зато есть возможность развить полученный пока пусть и незначительный позитив. С другой стороны, Москве повезло, ибо согласись Милошевич на посредничество И. Иванова или В. Путина, она взвалила бы на себя еще большую обузу.
Одновременно надо признать, что конец Милошевича — это и конец иллюзиям российских геополитиков и национал-патриотов различного толка, видевших в Югославии или Сербии последний бастион борьбы против Запада и внешний стимул для консолидации российского общества. Так, есть большая вероятность, что Черногория выйдет из состава Югославии, что будет означать уже полный крах регионального геополитического и идеологического панславистского проекта, задуманного еще в начале XX в. Собственно говоря, сохранится нынешнее единое государство сербов и черногорцев или нет, это большого значения для России не имеет. Смена власти в Югославии ведет и к смене геополитических ориентиров Сербии. В Черногории же еще раньше стали ориентироваться на Запад. Безусловно, что более сложной проблемой является Косово. Как представляется, очень маловероятно, что после всего того, что пережили косовские албанцы, они согласятся остаться под юрисдикцией Белграда. Очевидно, потребуются какие-то новые и возможно нетрадиционные решения и проекты для организации жизни в Косово и приведения отношений сербов и албанцев в нормальное состояние.
В настоящий момент на Балканах решается судьба не только Югославии, но и в какой-то степени и России. Тот факт, что пространство Балкан как часть пространства значимого для национального самосознания россиян подвергается экспансии НАТО, ставит перед Россией ряд непростых вопросов и провоцирует на повторение предыдущего цикла развития. Если Россия предпочтет свое присутствие на Балканах только в чисто геополитическом плане, то какими ресурсами она сможет реализовать этот курс. Очевидно, что их пока не достаточно. Первое грозит опасностью возврата к мобилизационной экономике и милитаризации страны. Правда, такой сценарий вряд ли возможен. Более предпочтительно экономическое присутствие, но это зависит от российской экономики, которая даже при максимальных ее успехах столкнется на Балканах с острейшей конкуренцией со стороны США и европейских государств. Вряд ли России будет по силам вытеснить или даже потеснить их. И стоит ли ставить такую задачу вообще. Скорее всего, следовало бы подумать о развитии сотрудничества с ними и о том, какую нишу могла бы занять Россия, и где она была бы вполне конкурентоспособной, в том числе в сфере идей и ценностей. Последнее предполагает наращивание и ценностного содержания внешней политики и дипломатии России, нацеленного на опережение.
Россия могла бы выступить, как неоднократно выступала в прошлом, тем примиряющим фактором взаимно конфликтующих национальных интересов и восприятий балканских народов, стать чем-то вроде общего культурного знаменателя их этнических числителей. Следует учитывать, что каждый отдельный балканский
народ имеет ограниченное поле для культурного самовыражения. Более того, его культура в условиях растущей западноевропейской, а главное — американской геополитической экспансии все более подвергается ассимиляции. И если в настоящий момент это не воспринимается столь трагично, ибо компенсируется ожиданиями политической и финансовой поддержки, то в будущем неизбежно появление стремления возвратиться к своим славянским корням как реакции на ассимиляцию. В этой связи Россия могла бы предложить Балканам свое культурное пространство как возможность для сохранения и реализации своей славянской и православной идентичности. То есть, оказать информационную поддержку, выраженную в соответствующей культурной политике, делающей ставку на славянские архетипы. Для этого у России, как представляется, есть следующие возможности:
— наличие общей со славяноязычными народами лингвопсихологической картины мира, причем особенно близкой именно с теми языками балканских народов, которые имеют одну графику письма — кириллицу;
— наличие общей для абсолютного большинства балканских народов культурно-религиозная системы идентификации — православия;
— давние исторические культурные и политические связи с балканскими народами, зафиксированные в положительных или нейтральных образах-архетипах по отношению к России, по крайней мере, как государства, присутствие которого на Балканах необходимо для поддержания баланса этнокультурных отношений и баланса внутренних и внешних сил в регионе;
— общие проблемы/вызовы социокультурного развития: выход из системного кризиса, поиск новых ценностных ориентиров, преодоление комплекса догоняющего как результата периферийного положения в европейском культурном пространстве, преодоление исторических стереотипов восприятия Запада как абсолютного зла и первопричины их бед, то есть формирование толерантных стереотипов восприятия внешнего мира и его угроз как вызовов, требующих ответов постоянно продвинутого уровня, повышения разнообразия внутренних и внешних коммуникаций, иначе — конкурентоспособности своих государств.
Хотя выше и говорилось о том, что панславистская доктрина исчерпала себя, но только лишь и в ее упрощенном геополитическом контексте. Культурный потенциал ее достаточно велик. В то же время неославизм балканской политики России может быть продуктивен, если будет частью ее политики интеграции в европейское культурное пространство. Продвижение Россией на Балканы своих программ, способствующих развитию славянских языков и культур и их взаимодействию, позволило бы остаться ей не только в пространстве своего национального мифа, но и в реальном геополитическом пространстве. Это соответствовало бы и той тенденции в международных отношениях, которую французы охарактеризовали следующим образом: территории теперь завоевывают с помощью культуры.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Толстой Л.Н. Анна Каренина. — М.: Правда, 1973, т. 2, с. 75.
2 Там же, с. 381.
3 Там же, с. 412.
4 См.: Косик В.И. Русская политика на Балканах. — М., 1991, с. 72.
5 Задохин А.Г. Национальные архетипы и стереотипы и внешняя политика России. — М., 1997, с. 32-44.
6 Кандель П. Балканские интересы России: подлинные и мнимые // Россия на Балканах. — М., 1996, с. 11-12.
7 Козырев A.B. «Преображение или кафкианская метаморфоза»: демократическая внешняя политика России и ее приоритеты // Независимая газета, 20.08.1992.
8 Дума, София, 19.03.1998.
9 Независимая газета, 18.12.1998.
10 См.: Хантингтон С. Столкновение цивилизаций и что оно может означать для России //
Общественные науки и современность, 1995, № 3.
11 См.: Люкс Л. Возникновение русофобии на Западе // Политические исследования, 1993,
№ 3.
і -у
Родин И. Думцы торопят уход Ельцина на покой. Левые фракции нашли консенсус с остальными по поводу Югославии // Независимая газета, 14.10.1998.
THE RUSSIA’S FOREIGN POLICY NATIONAL VALUES AT THE END OF THE XXth CENTURY
A.G. ZADOCHIN
Diplomatic Academy of the Foreign Affairs Ministry of the RF
The article marks the Russian traditions and national values significance in foreign policy. According to the national tradition Russia placed at the center of the Slavic Orthodox world is oriented to defend the Slavs and the faithful from the world of Islam and the West. Thus, the policy of the Western and Muslim countries on the Balkans is perceived in Russia as invasion into the area of the national culture. It inspires the feeling of danger.
